Читать книгу Чёрный бриллиант - Александрина - Страница 5

Где-то в середине мая было запланировано проведение учений по Гражданской обороне. Ответственным был назначен Николай Петрович, как бывший военврач.

Хотя с утра моросил дождик, к полудню распогодилось. Из-за небольших туч выглянуло солнышко, подняв настроение всем участникам мероприятия. Птичье многоголосье ласкало слух.

Мы выехали всем персоналом, за исключением дежурных, в какое-то поле близлежащего населённого пункта. Оно сплошь было усеяно одуванчиками, из-за жёлтых головок которых почти не было видно сочной зелёной травки. Среди этой красоты нам предстояло развернуть военно-полевой госпиталь.

Я вдруг представила это поле, изуродованное воронками от разорвавшихся снарядов и изрытое траншеями, а вместо птичьего гомона – звуки летящих вражеских самолётов, несущих смерть и разрушения или, что ещё хуже, повисший в этом голубом чистом небе «гриб» от взорванной атомной бомбы. Мне стало не по себе.

«Как хорошо, что мы собрались здесь только для того, чтобы провести учения, а не испытать все ужасы страшной войны, закончившейся не так давно и коснувшейся в той или иной степени всех без исключения людей, собравшихся здесь в этот день», – думала я.

Роль пострадавших от оружия массового поражения и санитаров, оказывающих им помощь, играли сотрудники предприятий, которым было предписано явиться в надлежащее время в конкретное место, и старшеклассники, которые воспринимали это мероприятие не вполне серьёзно, всё время смеялись, отпуская шуточки в отношении друг друга.

Учения проводились в субботу. Мне следовало развернуть медсанчасть по оказанию помощи пострадавшим от радиации в результате взрыва атомной бомбы.

В помощь были выделены два водителя «скорой помощи», которые должны были установить брезентовую палатку, и несколько старшеклассников, которых я должна была проинструктировать в отношении оказания первой медицинской помощи пострадавшим от данного вида поражения.

В мои обязанности входил не только контроль за правильностью выполнения действий при изолированном радиационном поражении, но и при комбинированных травмах, сопровождающихся механическими повреждениями.

– Кто вас учил так фиксировать конечность?– обратилась я к хрупкой девушке с длинным хвостом белокурых волос, пытавшейся наложить шину условно поражённому с переломом голени, фиксирующую только один сустав.

– А нас не учили этому, – ответила та.

– Разве у вас в школе нет занятий по Гражданской обороне?

Есть. Но Кузьма Кузьмич учил нас оказывать помощь только при радиационном и химическом поражении и автомат Калашникова разбирать и собирать.

Преподавателем Гражданской обороны оказался довольно пожилой, но подтянутый мужчина, с военной выправкой, подполковник в отставке, служивший когда-то в Химических войсках.

– Кузьма Кузьмич, – обратилась я к нему. – Почему ваши подопечные не умеют оказывать первую медицинскую помощь?

– Как же не умеют, голубушка? Да они у меня на зубок знают каждый этап, как «Отче наш». Ночью разбуди, расскажут без запинки. Если не верите, можете хоть сейчас проверить, – ответил он, поманив пальцем одного из старшеклассников, обсуждавшего что-то со своим сверстниками в сторонке. – Серёжа, поди ка сюда!

– Слушаюсь! – ответил тот, подбегая к нам, по-военному приставив правую руку к воображаемой фуражке.

– А ну, Серёжа, расскажи, как оказывать первую медицинскую помощь при воздействии оружия массового поражения?

– При воздействии химического вещества необходимо надеть на пострадавшего противогаз, ввести антидот из индивидуальной аптечки, произвести частичную специальную обработку кожи с помощью индивидуального противохимического пакета; при необходимости – произвести искусственное дыхание и эвакуировать в ближайший медпункт.

При радиационном поражении, для защиты органов дыхания и глаз – надеть противогаз, при его отсутствии – ватно-марлевую маску; для защиты кожи-наглухо застегнуть одежду: для ослабления действия проникающей радиации-использовать специальный радиопротектор, находящийся в индивидуально аптечке; после вывода пострадавшего из опасной зоны, обработать его водой со сменой одежды и обязательным дозиметрическим контролем, – отчеканил тот без запинки, на одном дыхании.

– Я же вам говорил, – удовлетворённо произнёс Кузьма Кузьмич. – А вы не верили.

– А что ты должен делать в случае комбинированной травмы? Кроме радиационного поражения, у пострадавшего, к примеру, перелом костей голени, – обратилась я к его подопечному.

– Наложить шину.

– Можешь показать, как ты это будешь делать? – спросила я его, заводя в палатку, где на носилках уже лежал условно пострадавший.

Серёжа сделал ту же ошибку, что и его одноклассница.

– А если у пострадавшего пневмоторакс? – не отставала я.

Тот лишь пожал плечами.

– Что и требовалось доказать, – произнесла я, повернувшись к Кузьме Кузьмичу, стоявшему сзади.

– Серёжа, можешь быть свободен, – обратился преподаватель к своему ученику, огорчённо почёсывая затылок.

– Есть! – ответил тот и строевым шагом направился к своим товарищам.

– Видите ли, – сказал смущённо Кузьма Кузьмич. – Не знаю как вас по имени-отчеству…

– Татьяна Павловна, – подсказала я.

– Видите ли, Татьяна Павловна, я ведь человек военный, служил в Химических войсках. Тонкостей медицины не знаю.

– Я понимаю. Это, конечно, не ваша вина. Думаю, вашему директору нужно было позаботиться о том, чтобы найти преподавателя по основам оказания первой медицинской помощи. Тем более, что больница находиться рядом.

– Вы, конечно, правы. Я обязательно поговорю с ним об этом, – пообещал Кузьма Кузьмич, направляясь к палатке, развёрнутой под руководством Марка Давыдовича для оказания помощи поражённым химическим оружием.

«Там он, наверняка, будет чувствовать себя как рыба в воде», – подумала я.

В этот день отрабатывалась тактика оказания помощи при воздействии веществ нейро-паралитического действия: зарина и зомана.

Условно поражённым булавками пристёгивались таблички разного цвета с названием поражающего вещества.

Эта часть учений прошла гораздо успешнее. Кузьма Кузьмич так натаскал своих учеников, что все необходимые действия производились ими чётко и без малейших ошибок.

Правда, когда условно пострадавшие – работники предприятий поменялись ролями с санитарами – старшеклассниками, не всё пошло так гладко. Так что последние, благодаря своему преподавателю, дали фору взрослым, среди которых многие оказались родителями ребят.

В целом, учения прошли успешно. И Галина Семёновна объявила всем участникам благодарность.

Единственным пострадавшим оказалась я, так как именно мне было предписано вести в местной школе курсы по оказанию первой медицинской помощи.

Глава 8

Тайный ухажёр

Наступило очередное лето. У меня появился тайный ухажёр. Чуть ли ни каждый день, поднимаясь после работы к себе, я обнаруживала букетик цветов, вставленный в дверную ручку. Долго не могла понять, кто же это мог быть.

Однажды, договорившись с Ириной о встрече, я ожидала рейсовый автобус на остановке, когда почти вплотную ко мне подъехал старый «москвич». Из него вышел мой бывший пациент, которого я оперировала пару месяцев назад по поводу аппендицита. Он был в сером элегантном костюме при галстуке.

– Здравствуйте, Татьяна Павловна! Вы в район?

– Здравствуйте, – сказала я, запнувшись, поскольку не могла вспомнить имя пациента.

– Валерий, – подсказал он.

– А! Валерий Петрович! – воскликнула я обрадованно, вспомнив, наконец-то, его имя-отчество.

– Для вас просто Валерий.

– Тогда я тоже для вас просто Татьяна, – сказала я кокетливо.

Мы были примерно одного возраста.

– Мне с вами по дороге. Могу вас подвезти.

Я с радостью согласилась. Валерий, как истинный джентльмен, открыл дверцу своего авто с моей стороны, подал мне руку и, дождавшись пока я усядусь, захлопнул дверцу и сел за руль.

По дороге мы болтали обо всяких пустяках. Валерий рассказывал о своих ощущениях во время операции и о впечатлениях от моего разговора с операционной сестрой.

В то время такие операции делались под местной анестезией, и пациент мог слышать всё, что происходило в операционной. Мы посмеялись.

На полпути он неожиданно остановил автомобиль и, достав из «бардачка» бархатную прямоугольную коробочку красного цвета, протянул мне со словами:

– Это – вам.

– В честь чего это, Валерий Петрович? – произнесла я, открывая коробочку, в которой лежали миниатюрные часики с браслетом.

– В знак благодарности за операцию, – произнёс он, краснея.

– Я не могу этого принять, – ответила я, возвращая ему подарок.

– Почему?

– Потому что не беру взяток.

– Это вовсе не взятка.

– А что же?

– Подарок от чистого сердца.

– Подарков от мало знакомых людей я тоже не принимаю.

Возникла неловкая пауза. Моя рука как бы повисла в воздухе с этой дурацкой коробочкой. А Валерий, даже не смотря в мою сторону, сидел, опустив голову, и молчал. Конечно же, я догадалась, в чём дело. Нужно было как-то прояснить ситуацию.

– Валерий, это вы мне приносите цветы?

В ответ он выхватил злосчастный футляр из моих рук со словами:

– Если вы не примите мой подарок, я выброшу его под колёса автомобиля.

Я еле сдержала смех, вспомнив подобную сцену из фильма «Девчата», но, во время спохватившись, взяла коробочку и положила в «бардачок» со словами:

– Когда-нибудь вы его обязательно подарите мне, когда будет повод.

Немного успокоившись, он произнёс:

– Извините. Насильно мил не будешь.

–Валерий, пожалуйста, не обижайтесь. Просто всему своё время, – ответила я, немного смутившись.

Он завёл машину, и мы поехали дальше. Оба старались сгладить неловкость ситуации, но непринуждённая беседа, которая велась между нами до этого момента, не складывалась.

Валерий был довольно привлекательным и образованным молодым человеком, светловолосым, сероглазым, с ровными белыми зубами и глубокими ямочками на щеках, придававшими ему особое обаяние, когда он улыбался. Он преподавал историю в местной школе, попав, как и я, в этот маленький городок по распределению.

Возможно, в другое время я бы и обратила на него внимание, но сейчас, когда мною был поставлен блок в мозгу на всякие там шуры-муры, запрещающий даже думать о чём-нибудь таком, пока не стану настоящим профессионалом, я не могла поступиться своими принципами.

– Где вас высадить, Татьяна Павловна? – обратился он ко мне официально.

Я назвала место. У кафе «Ветерок» меня уже ожидала Ирина.

Валерий остановил машину, открыл мне дверцу и, подав руку, помог выйти. Поблагодарив его, я направилась к подруге.

– Я буду надеяться! – с этими словами он быстро сел в машину и умчался.

– У тебя появился кавалер? – спросила Ирина с улыбкой.

– Да нет. Это просто мой бывший пациент. Делала ему аппендэктомию.

– Просто пациенты не смотрят так на просто врачей и не возят их на машине за 40 километров, – продолжала она, улыбаясь.

Мы зашли в кафе. Я хотела заказать по бокалу шампанского, но Ирина отказалась. Ограничились салатиками и кофе с пирожными.

– Сейчас ты мне всё расскажешь, – произнесла она, ожидая пикантных подробностей.

– Да нечего рассказывать. Правда, – постаралась я свернуть тему. – Расскажи лучше о себе.

Увидев выпячивающийся из-под платья животик, я воскликнула:

– Так тебя можно поздравить!

– Уже пять месяцев, – с улыбкой подтвердила Ирина.

– Как быстро летит время! А как вообще у вас с Кириллом?

– Мне здорово повезло. Кирилл – замечательный человек и очень заботливый муж. Знаешь, как он обрадовался, когда узнал о ребёнке? Полностью снял с меня обязанности ходить по магазинам. Даже полы моет сам. Следит, чтобы я вовремя поела. На дежурства таскает сумки с фруктами. Часто дарит цветы. Иногда такие мысли приходят в голову: если бы за мной так ухаживали всю жизнь, я готова была бы всю жизнь быть беременной, – произнесла она, громко рассмеявшись. – Ну а как твоя жизнь?

– У меня особых новостей нет. Недавно были учения по Гражданской обороне. Наш Николай Петрович не подкачал. Вот что значит бывший военный. Организовал всё в лучшем виде. Да и преподаватель Гражданской обороны в местной школе, подполковник в отставке, своих ребят здорово натаскал.

Единственное, никто не научил их оказывать первую медицинскую помощь при воздействии механического фактора. Так теперь меня обязали заняться этим делом.

– Повезло, ничего не скажешь, – смеясь, констатировала Ирина.

– И не говори. Будто у меня других дел нет… После учений, конечно, собрались всем коллективом отметить. Наша повариха по этому поводу испекла три пирога: с рыбой, грибами и из рабарбара. Бани, почуяв рыбу, до вечера не выходил из пищеблока.

– Да. Этот обжора не пропадёт. Хитрый, чертяка. Ну а на личным фронте? – попыталась она вернуть меня в нужное русло.

– Затишье. Зато у нашего Андриса, то бишь Альфредовича, кажется, продолжается роман с Вией. Несколько месяцев уже не пьёт. Представляешь, какое счастье для меня?

– А ты то тут при чём?

– Я очень даже при чём. Андрис сидит только в поликлинике, а я, стало быть, в стационаре. Так что, все операции мои.

– А-а, – протянула Ирина. – Я даже не подумала об этом. А Вильгельмина как? По-прежнему зверствует, держит сестёр в чёрном теле?

– Представляешь, когда ты уехала, я обустроила твою комнату на свой вкус. Помнишь, ещё забегала к тебе, когда приезжала с Иваром за покупками? – Ирина утвердительно кивнула головой. – Не хватало только коврика. Так вот. Прихожу однажды к себе, а на пороге лежит домотканый коврик, причём в тех же тонах, что и покрывала.

Оказывается, Вильгельмина сама его соткала на каком-то старинном ткацком станке. До сих пор гадаю, каким образом она с цветом угадала, ни разу не побывав у меня в гостях.

– А Семёновна?

– Разумеется, заходила и не раз.

– Ну вот тебе и ответ.

– Неужели она?

– А кто же ещё?

– Какая всё-таки чудесная женщина наша шефиня! И всё так тщательно скрывает, как будто боится, что её заподозрят в слабости.

– Она же у нас кремень.

– Да. Она такая есть. Готова последнюю рубашку снять с себя и отдать. А сразу и не скажешь. Когда я увидела её впервые, у меня был шок. Не могла себе представить, что смогу проработать с ней целых два года. Представляла, как выскажу всё, что о ней думаю, когда буду покидать это адское место. А теперь не знаю, как помягче сказать о том, что положенные два года подходят к концу, и я вынуждена буду её покинуть. Она столько для меня сделала! – со смешанным чувством благодарности, боли и неизбежности произнесла я.

– Ты действительно хочешь уехать?

– Понимаешь, Ирочка, здесь мне очень хорошо. Я чувствую себя как рыба в воде. Благодаря Галине Семёновне и бытовые условия как нельзя лучше, и коллектив великолепный, и оперировать есть возможность. Но, в силу ограниченных возможностей больницы, здесь я никогда не смогу стать настоящим хирургом. У Галины Семёновны была хорошая школа. Она прошла всю войну и умеет делать практически всё. Чему можно было научится здесь, я уже научилась. А дальше что?

– Я тебя понимаю, но не дай Бог такого опыта никому, – произнесла Ирина, взглянув на часы. – Ой! Сейчас же мой Кирюха вернётся с работы. Надо кормить. Ты меня извини.

– Не за что извиняться. Передавай ему привет от меня.

– Обязательно. Он тоже, кстати, передавал тебе привет.

Расплатившись, мы вышли из кафе. Распрощавшись с подругой, я направилась к автобусной остановке. Заметив знакомую машину, хотела свернуть, но Валерий уже шёл мне навстречу.

– Татьяна Павловна, куда же вы? Разве не собираетесь возвращаться домой?

– Я кое-что забыла, Валерий Петрович, – ответила я, возвращаясь для вида в кафе, чтобы он не подумал будто я его избегаю.

– Хорошо. Я вас подожду в машине, – ответил он.

Всю дорогу ехали молча. Валерий довёз меня до дверей больницы, открыл дверцу и подал руку со словами:

– Ну хоть цветы я могу вам изредка дарить?

– Конечно. Мне будет приятно, – ответила я, вложив в свои слова как можно больше искренности.

Глава 9

Отъезд в Ригу Первая неудача

Время моего пребывания в зональной больнице, предусмотренное законом, подходило к концу. Оставалось отработать около трёх месяцев. Я никак не могла решиться сказать об этом Галине Семёновне, хотя она, конечно же, знала, но тоже не торопилась заводить об этом разговор, в глубине души, наверное, надеясь, что я останусь. Мы с ней так сработались, что понимали друг друга с полуслова, особенно во время операций.

Не имея своей семьи, она относилась ко мне по-отечески. По крайней мере, мне так казалось. Больше тянуть было нельзя. Я понимала, что главврачи должны были вовремя подавать заявки на специалистов в Минздрав. Учебный год в институтах подходил к концу. И я не имела права подвести человека, ставшего мне дорогим.

Однажды я подошла к ней после пятиминутки.

– Галина Семёновна, я хотела бы с вами поговорить.

Она, конечно же, догадалась о чём пойдёт речь.

– Ну что, Танюша, покидаешь Старую Перечницу? – задала она вопрос в утвердительной форме, закуривая очередную папиросу.

Шефиня прекрасно знала, как зовёт её персонал за глаза, а также и то, что абсолютно беззлобно.

– Галина Семёновна, что вы такое говорите? Вас здесь все любят.

– Да я не о том. Ты не юли, Татьяна. Говори прямо. Надумала уйти?

– Галина Семёновна, поймите меня правильно. Вы меня многому научили и могли бы научить ещё большему с вашим огромным опытом, но статус зональной больницы не позволяет это сделать. Я вам благодарна за всё и прекрасно понимаю, что больше нигде не буду чувствовать себя так комфортно, как здесь. Но я хочу учиться дальше, – закончила я заранее подготовленный монолог.

Галина Семёновна всё это время курила, задумчиво и немного отрешённо глядя на меня.

– Всё правильно, Татьяна. Всё правильно. Насильно я тебя держать не могу. А тебе и впрямь нужно дальше идти. Напишу рекомендательное письмо. Может, поможет в трудоустройстве.

Поблагодарив её, я с облегчением вышла.

Наступил день расставания. Я устроила «отвальную» для персонала. С Галиной Семёновной пришла попрощаться лично. Подарила букет белых роз и еженедельник в кожаном переплёте с надписью: «Моему первому учителю и прекрасному человеку в знак глубочайшей признательности и любви. Ваша ученица, Татьяна Илюшина».

Попрощаться со мной пришёл и Валера с огромным букетом алых роз. Он попросил разрешения иногда звонить мне. Я вырвала листок из блокнота, написала рижский номер телефона своих родителей и отдала ему.

Рига встретила меня приветливо. «Бабье лето» было необычайно тёплым.

За два месяца до моего приезда бабушка Аня со своей дочкой от второго брака, Лаурой, которая недавно вышла замуж за выпускника лётного училища имени Алксниса, уехала с ними по месту распределения своего зятя Леонарда в Калинин, ныне Тверь. Её второй муж, Григорий Иванович, к которому мы с Машей относились как к родному дедушке, к сожалению, умер два года назад.

Бабушка как-то рассказывала историю, как через несколько лет после войны гадалка нагадала ей, что она выйдет замуж повторно за человека, которого любила ещё в юности. Так оно и вышло. Совершенно случайно они встретились в Ленинграде и поженились. Плодом этой любви и стала Лаура, которая в настоящее время была в положении. Поэтому бабушка и уехала, оставив в Риге однокомнатную квартиру в «хрущёвке». В неё-то я и заселилась.

Квартира была полностью мебелирована. Мне оставалось только расставить всё по своему вкусу и докупить кое-какие мелочи.

Впереди был целый месяц отдыха. Неделю я занималась обустройством своего нового жилища, бегала по магазинам, пару раз встречалась со своими лучшими институтскими друзьями, с которыми проучилась пять лет в одной группе до распределения в интернатуру по хирургии.

Алина и Арсений на шестом курсе поженились, и у них уже подрастал чудесный малыш.

Сестрёнка поступила в школу-студию МХАТ на курс к Олегу Ефремову. И мы очень ею гордились.

Нерешённым был один вопрос, но самый важный для меня в тот момент – найти работу по специальности в Риге. Первым делом я отправилась в Горздравотдел. Вакансии были только в поликлиниках. «Там я точно наберусь опыта», -с горечью и иронией думала я.

На следующий день направилась на приём прямо к главврачу одной из крупнейших рижских больниц, предварительно записавшись по телефону и захватив с собой рекомендательное письмо от Галины Семёновны в надежде, что оно мне может помочь.

Главврачом была солидная белокурая женщина лет пятидесяти с очень волевым характером. Я её знала ещё с институтских времён. Она всегда вызывала у меня ассоциацию с Екатериной Второй, и не только у меня.

Когда я вошла в её кабинет и поздоровалась, кивком головы она указала мне на близстоящий к ней стул.

– Слушаю вас.

– Зинаида Витальевна, я ищу работу дежурного хирурга. Не найдётся ли в вашей больнице какой-нибудь вакансии? – присаживаясь на стул, произнесла я, протягивая конверт. – Здесь рекомендательное письмо.

Императрица, как звали её за глаза, даже не взглянула на него.

– Милочка, нам требуются опытные хирурги. Так что извините. Для вас вакансий у нас нет. Поинтересуйтесь у главврача «скорой помощи». У них большая текучка кадров. Наверняка какое-нибудь место для вас найдётся, – ответила она, возвращая мне письмо.

– Извините, – подавленно произнесла я и вышла как оплёванная.

Совершенно расстроенная, потеряв всякую надежду найти работу, о которой мечтала всю жизнь, вернулась домой. Чтобы как-то отвлечься, взяла первую попавшуюся книжку и, усевшись в кресло, начала читать. Это оказался какой-то исторический детектив, связанный с похищением бриллиантов.

Глава 10

Дуплет таинственной серёжки

Зачитавшись, уснула прямо в кресле, успев только выключить свет.

Очнувшись от знакомого шуршания, во всяком случае мне так показалось, увидела женский силуэт, который, наподобие проявляющейся фотографии, постепенно начал вырисовываться в темноте. Сначала его контуры были размытыми, но с каждой секундой становились более чёткими. Наконец, «фотография» проявилась.

– Не бойся меня. Загляни в шкатулку, – произнесла уже знакомая мне дама и растворилась во тьме так же, как и появилась.

От страха я чуть не потеряла дар речи. Нащупав дрожащей рукой кнопку выключателя, зажгла свет. Никого в комнате не было. Книга валялась на полу. Подняв её и положив на место, я перебралась на диван и тут же уснула, подумав, что испытала зрительную галлюцинацию, возникшую под влиянием читаемого накануне детектива.

Проснувшись утром, вспомнила о ночном видении. Оно казалось настолько реальным, что, несмотря на мое недоверие к разного рода мистификациям, всё же решила поискать шкатулку и через полчаса в серванте действительно нашла её.

Она была небольших размеров, деревянная, с резной крышкой. Внутри находилась очень красивая серёжка наподобие грозди винограда, обвитой змеёй.

Подойдя к зеркалу и продев дужку серьги через дырочку в мочке уха, подивилась её красотой. «Жаль, что только одна!» – подумала я, кладя её на место. Где-то я уже видела нечто подобное. Но как ни пыталась вспомнить, так и не смогла. Решила позвонить маме.

Она попросила меня приехать. Когда я показала серёжку, привезённую с собой, мама спросила:

– Помнишь, я тебе рассказывала, как фамильные драгоценности твоей прабабушки дважды спасли нашу семью от смерти?

Я кивнула в знак согласия.

– Так вот, эта серёжка из того гарнитура. Только она ненастоящая. Это – подделка. Мама как-то рассказывала мне романтическую историю, связанную с ней. Но я уже не помню подробностей. Тебе лучше самой спросить у бабушки Ани.

– Как ты думаешь, а кто эта женщина с вуалью? – спросила я.

– Думаю, твоя прабабушка, мать моего отца, – на минуту задумавшись, ответила мама.

– Мне срочно нужно повидаться с бабушкой, – воскликнула я, внезапно вспомнив, где я впервые увидела гарнитур, и сразу же помчалась на вокзал покупать билет до Калинина.

На следующий же день, около 12 часов дня, я уже была на месте.

Бабушка, предупреждённая о моём приезде, напекла своих фирменных пирогов из капусты, палтуса и селёдки. Казалось бы, совершенно несовместимые продукты. Но какая это была вкуснятина!

Ещё в Риге, почти каждое воскресение, не говоря уже о праздниках, к ним с дедушкой Григорием в однокомнатную квартиру на эти пироги съезжалась вся рижская родня. А она в то время была немаленькой. Десять-двенадцать взрослых усаживались за огромным круглым столом в комнате. Ребятишкам накрывали стол на кухне.

Я до сих пор не могу понять, как в такой маленькой квартирке могло разместиться столько людей. И главное, все уходили сытыми, довольными и веселыми.

Уже гораздо позднее, вспоминая бабушкины слова: «Знаешь, внученька, о чём я больше всего мечтала во время войны? Придёт ли то время, когда я буду пить сладкий чай с кусочком белого хлеба, и при этом не будет бомбёжки», – я поняла её желание всех накормить, обогреть и приютить. А так же и то, почему все родственники, разделённые войной и с трудом найдя друг друга, так часто собираются вместе и никак не могут наговориться, хотя казалось, обо всём уже было говорено сотни раз.

Летом, в хорошую погоду, всей гурьбой ездили купаться и загорать на Даугаву, тем более, что пляж находился недалеко от бабушкиной квартиры, или на озеро Кишэзэрс.

Выбирали полянку между соснами и там располагались на принесённых с собой подстилках. Кто-то играл в карты, кто-то в волейбол, кто-то читал книгу. У ребятни были свои забавы.

Бабушка с дедушкой Григорием были староверами, поэтому не поощряли игру в карты. Любителям азартных игр приходилось искать укромные места, чтобы не попадаться им на глаза.

Женщины накрывали импровизированный стол на белой скатерти со всякой всячиной и напитками, болтая между собой. Бабушка уже с самого утра ехала на центральный рынок, чтобы побаловать детей свежей сочной клубникой или другими ягодами в зависимости от сезона. Какое это было замечательное время! Запах бабушкиных пирогов моментально оживил эти чудесные мгновения в моей памяти.

Бабушка Аня и моя тётя Лаура, которая была всего лишь на три года старше меня, обрадовались моему приезду. Старший Леонард был на службе, а младший, родившийся три месяца назад, посапывал в своей кроватке после прогулки и кормления. Так что у нас была уйма времени для общения.

Обнявшись и расцеловавшись, сели за уже накрытый бабушкой стол, славившийся разносолами, задавая друг другу дежурные вопросы о жизни, здоровье, работе.

Вскоре Леонард Второй, как мы называли его в шутку, а потом просто Лёней для краткости, проснулся, и Лауре нужно было заняться ребёнком.

Оставшись с бабушкой наедине, я, наконец, вынула серёжку из шкатулки и рассказала при каких обстоятельствах обнаружила её.

Бабушка как-то загадочно улыбнулась, в очередной раз напомнив мне «Джоконду», хотя внешне совсем на неё не походила.

У неё были длинные волнистые волосы, к этому времени, к сожалению, уже совершенно седые, собранные в узел и закреплённые шпильками на макушке, голубые глаза и довольно крупные черты лица. Но когда она улыбалась с намерением открыть какой-то секрет или сообщить о важном для семьи событии, перед моими глазами неизменно всплывал образ Моны Лизы. Вообще, её глаза всегда излучали доброту, благоразумие и мудрость.

– Ну что, Елена Николаевна наконец-то подала тебе весточку? – произнесла она, продолжая улыбаться.

– Ты о ком, бабуля?

– Об обладательнице содержимого этой шкатулки.

– Ты тоже считаешь, что это моя прабабушка является ко мне в видениях и снах?

– А то кто же? Она, собственной персоной.

– Так её звали Еленой Николаевной?

Бабушка согласно кивнула головой.

– Ох и необычная это была женщина!

– А что ты можешь сказать об этой серёжке? – спросила я. – Мама сказала, что она –не настоящая.

– Верно, – подтвердила бабушка. – Одну серьгу Елена Николаевна обменяла в голодные годы на продукты, чтобы не умереть нам всем с голоду. Ожерелье спасло нас с твоей мамой от смерти. А вот что касается этой серёжки, то это – искусная подделка.

– А где же настоящая? – почувствовав какую-то тайну, с замиранием сердца спросила я.

– Ну, если сама Елена Николаевна захотела, чтобы я раскрыла её тайну, расскажу.

– Бабушка, миленькая, расскажи мне всё, что ты знаешь до мельчайших подробностей и о себе, и о моём дедушке, и вообще обо всех моих предках. Ведь в детстве у меня не было возможности часто с тобой общаться. Мне ужасно интересно.

– Хорошо. Тогда слушай.

Только я удобно устроилась в мягком кресле напротив бабушки в предвкушении услышать что-то необычное, как раздался звонок. Это возвращался со службы Леонард Первый.

Бабушка пошла открывать дверь со словами:

– Вишь какая незадача? Зятя кормить надо. Вот завтра с утреца и начнём. А пока, Танюшка, иди устраивайся на ночлег. Я ужо тебе постелила.

Ночью я никак не могла уснуть, пытаясь воскресить в своей памяти образ теперь уже не таинственной незнакомки, а вполне себе реальной личности, собственной прабабушки.

Наконец, с трудом заснув, я увидела круглый стол в бабушкиной рижской квартире, за которым когда-то собирались по двенадцать человек родственников.

За ним и сейчас сидело двенадцать человек, но незнакомых мне мужчин и женщин, одетых по моде конца 19 века. На столе лежал круг с двумя контурами: на внешнем были изображены буквы, а на внутреннем – цифры. Сверху внутреннего круга было написано слово «да», а снизу – «нет», слева – восклицательный знак, а справа – вопросительный. Рядом горела свеча.

Из темноты вышла женщина в шляпке с вуалью. В её руках я разглядела блюдце. Она подержала его над пламенем свечи и, трижды вызвав какого-то духа, опрокинула блюдце на круг. Присутствующие положили на него пальцы рук, и оно закрутилось так быстро, что, казалось, никогда не остановится.

Наконец, вращения блюдца стали замедляться пока оно не остановилось и стрелка, нанесённая на его внешней стороне, не указала на букву «н». Блюдце опять завертелось, как волчок, указывая на следующую букву. Каждая буква, на которой останавливалась стрелка, проявлялась, как на фотоплёнке, с внешней стороны круга.

Я читала по мере появления новых букв, складывая их в слоги, пока не прочитала фразу: «Найди чёрный бриллиант».

Очнувшись от страха, посмотрела на часы. Было четыре часа утра. В окно светила полная луна.

Утром, проводив отца семейства на службу, Лаура отправилась с малышом на прогулку, а мы с бабушкой уединились за кухонным столом. Я еле дождалась момента, когда смогла рассказать ей о ночном видении.

– Шалит Елена Николаевна. Она ведь была связана с каким-то тайным обществом. Они на своих сборищах духов вызывали.

– Спириткой?

– Вот-вот, ей самой. Прости Господи! Грех-то какой! – бабушка перекрестилась. – Всё хотела вызвать своего гусара. Но ты её не бойся. Она не причинит тебе вреда. Видать, хочет сообщить тебе что-то важное.

– Но о чём же она может мне сообщить с того света?

– Знамо дело, о чёрном бриллианте. И видать, если до тех пор, пока ты не найдёшь его, родовое проклятие на тебя перейдёт, – ответила бабушка озадаченно.

– Где же я его найду? – огорчённо воскликнула я.

– До поры, видно, знать тебе этого не дано. На земле одни законы, а на небе другие, – она подняла глаза кверху. – Придёт время, всё узнаешь. Прабабка твоя, вишь, знаки подаёт. Ты только прислушивайся к ним, да приглядывайся. Она, знамо, выведет тебя на нужную дорогу. Нужно только терпения набраться. Не зря же она тебе снится. А пока допивай чай, да начнём лясы точить.

Бабушка была прекрасной рассказчицей, хотя закончила только церковно-приходскую школу. Обычно начинала издалека, постепенно раскручивала фабулу, сохраняя интригу до конца повествования. Слушать её было одно удовольствие.

Глава 11

Прадед Григорий и прабабушка Евдокия

– Ну так вот, – начала бабушка свой рассказ, откусывая с помощью специальных щипчиков маленькие кусочки сахара от больших полупрозрачных кусков и наполняя ими сахарницу. – Гриша, наш с Катенькой папенька, был младшим сыном известного на весь околоток купца второй гильдии, Григория Григорьева.

– А что значит купец второй гильдии?

– Стало быть, размер его капитала составлял не менее 8000 рублей, и имелась гильдийское свидетельство, дающее право на торговлю. Так вот, его младший сын Гриша, названный в честь отца, влюбился в дочь зажиточного крестьянина, кулака, как сейчас их называют, Евдокию, твою прабабушку. А та была влюблена в Федю Мешкова, бедного, как церковная мышь. Федя тоже был влюблён в неё без памятства.

В моей голове сразу же всплыл образ прабабушки по маминой линии. Однажды я её видела, когда мы с мамой приезжали в гости к бабушке с Дальнего Востока во время летних каникул.

У неё были мелкие черты лица, расчёсанные на прямой пробор ярко-рыжие волосы будто выкрашенные хной, без единой седого волоска, несмотря на преклонный возраст, закрученные сзади узлом. Она была очень миниатюрная, с красивыми изящными кистями рук, я бы даже сказала, утончённая. Ещё, будучи ребёнком, я отмечала какую-то несуразность между обликом прабабушки и её крестьянским происхождением.

– Так вот, прабабушка твоя, Евдокия, сговорилась со своим возлюбленным, что тот её выкрадет, – продолжала бабушка Аня. – В назначенный день и час Федя подъехал к её дому на дровнях, прихватив с собой тулуп, так как дело было зимой. Она выбежала к нему тайком. Он схватил её в охапку, накинул тулуп, усадил в сани и погнал лошадь в небольшую церквушку, заранее договорившись со священником, чтобы тот их обвенчал.

Ужо не знаю, как твой прадед прознал про это, но в километре от той церквушки он поджидал их в санях, запряжённых тройкой лошадей.       Папа был под два метра ростом, сильным, задиристым, победителем всех кулачных боёв. Невесту, конечно же, он отбил, несмотря на её сопротивление и крики, и привёз прямо в родительский дом.

Что тут было, словами не описать. В старообрядческой среде украсть чужую невесту да привезти в дом без благословения родителей, не обвенчавшись, считалось таким позором, что помилуй Бог! Но папенька был очень упрямым. Всегда добивался своего.

На следующее утро усадил чужую невесту в сани и сам с нею обвенчался. Родители лишили его за этот неслыханно дерзкий поступок наследства и всяческой материальной поддержки.

– А что прабабушка? Она ведь могла не дать согласия, и всё. И священник не смог бы их обвенчать.

– А что ей оставалось делать? Позора не избежать. Обратно в дом родителей путь заказан. Кто бы её, опозоренную, замуж взял? В те времена матушка с батюшкой подбирали пару своим чадам. Чтобы из приличной семьи человек был, не пил, не курил. И также в отношении девиц. Не то, что нонче – женятся по любви, а через год расходятся, мол характерами не сошлись. А в старину иначе было. Слыхала поговорку «стерпится-слюбится»?

– Ну и как, слюбилось? – задала я глупый вопрос.

– На счёт любви не скажу. Не знаю. А то, что было промеж них уважение и забота друг о дружке, так это точно. Иначе, как Дунюшка и Гришенька, друг к другу не обращались. А ежели какие-то разногласия случались, то по имени-отчеству – Григорий Григорьевич и Евдокия Антоновна. Во всяком случае, мы с Катенькой, твоей двоюродной бабушкой, всегда чувствовали согласие в семье.

Я прекрасно помнила тётю Катю, как мы называли её с Машей. Она была статной красивой женщиной, с прекрасной фигурой, обладающая изумительным вкусом, всегда модно одетая, не зависимо ни от каких жизненных обстоятельств.

Часто вспоминаю её слова: «Главное для женщины – это красиво уложенные волосы и элегантная обувь».

По сравнению с бабушкой тётя Катя мне казалась легкомысленной. Будучи трижды замужем, она не была счастлива ни разу, но никогда не унывала. Один из её мужей, Пётр, был по фамилии Великий. Приняв фамилию мужа, тётя Катя стала Екатериной Великой. К сожалению, она умерла несколько лет назад.

– В то время, – продолжала бабушка, – жениться без благословения родителей было не только позором, но и большим грехом. Сначала папины родители хотели выгнать его вовсе из дома, но потом сжалились, выделив для молодой семьи баню для проживания.

Папа никогда не боялся трудностей. Кроме того, он был очень рукастым, смекалистым и предприимчивым. Через год он уже срубил избу, куда перебрался с молодой женой. Правда, братья помогли.

Мама тоже была трудолюбивой и рукодельной. Она перевезла в своё новое жилище сундук с приданым, которое её родители собирали годами, сама навязала всяких салфеточек и занавесочек. В восточном углу дома, как полагается, расположила киот с иконами и лампадой, полученными от родителей, в конце концов простившими её проступок, украсив его собственноручно вышитым рушником. В общем, обустроила избу так, как предписывал популярный среди староверов «Домострой».

Окромя того, она хорошо готовила, могла выпекать хлеб в печи, пекла пироги с разной начинкой, готовила изумительный квас. В доме была чистота и уют.

Уже с начала посевной и до поздней осени мама работала в поле от зори до зори. При этом ещё успевала сходить в лес по грибы и ягоды и сделать заготовки на зиму. Папины родители, в конце концов, её полюбили.

Видя, что и сын их не промах, выделили ему небольшую ссуду. И папа развернулся во всю мощь. У него появились связи с торговыми людьми. Сначала он открыл скобяную лавку. К этому времени уже родилась Катенька. Потом начал торговать зерном, крупой, сахаром, разными тканями, посудой и другой всячиной. Всего и не упомнишь. Для этого были построены лабазы. И лавка уже стала настоящим магазином. Завели корову, лошадей, поросят, птицу всякую.

Мама уже не могла справиться с таким большим хозяйством, тем более к этому времени родилась я. Папа нанял двух работников ей в помощь, Ивана и Глашу, а сам целыми днями по торговым делам пропадал.

В общем, дела твоего прадеда Григория, пошли в гору. По уровню богатства он уже почти достиг отца, и был в городе, куда мы переехали, известным и уважаемым человеком. Семья жила уже не в рубленной избе, а в большом двухэтажном доме с мезонином и садом. Папа нанял ещё двух работников. Хозяйство росло как на дрожжах. Но тут грянула Первая мировая война. Папеньку нашего мобилизовали. А мама в это время была в положении.

Андрюшенька родился уже в его отсутствие. Мы с Катей его обожали, чуть ли не дрались за право понянчить братика, хотя сами были ещё малыми детьми.

Когда папа вернулся с фронта, Андрюшеньке уже шёл третий годочек. Встреча была неожиданной. В это время мы с Катей помогали Глаше собирать урожай в саду, а братишка «скакал» вокруг нас на палке с головой лошадки. Увлёкшись работой, даже не заметили, как к калитке подошёл человек. Мы не сразу распознали в нём отца.

Человек опирался на костыль. Шинель на нём была грязной и рваной, щёки впалыми, с нездоровым румянцем, борода всклокоченной, а глаза красными и потухшими.

Мама, увидев папу в окно, выбежала на крыльцо, вытирая мокрые руки передником, и бросилась в его объятья. Радости не было предела. Они долго стояли, обнявшись, молча, не веря своему счастью.

Потом он расцеловал нас с Катей и, схватив Андрюшку в охапку, прижал к груди, целуя и приговаривая: «Сыночек мой, родной сыночек! Кровинушка моя!» По его щекам текли слёзы. Прежде он никогда не позволял себе показать ни малейшего проявления слабости. Да и потом мы никогда не видели в его глазах слёз. Так что и мы с Катей не удержались, всплакнули.

Андрюшка от неожиданности, да ещё видя, что все вокруг, даже Глаша, плачут, так испугался, что разразился громким рёвом, вырываясь из папиных рук. С трудом удалось его успокоить.

Помню, как папа был поражён, когда увидел ухоженные поля с колосящейся рожью и пшеницей. Ведь все мужчины, нанятые до войны на работу, были мобилизованы на фронт. Можешь себе представить, Танюша, как две хрупкие женщины, хотя о Глаше этого, конечно, не скажешь, смогли вспахать и засеять два огромных поля зерном? Мы с Катенькой, конечно, помогали, чем могли: присматривали за братишкой, кормили скотину, готовили еду и поочерёдно носили нашу стряпню и питьё маме с Глашей прямо в поле. В основном это была картошка в мундире и кое-что из овощей, краюха хлеба, квас или молоко, а то и просто вода. Для Андрюшки научились готовить молочную кашу.

Мама с Глашей возвращались с работы за полночь и падали в кровати даже не имея сил раздеться. А через 3-4 часа – снова в поле. Да ещё корову нужно было успеть подоить.

Папа этот подвиг, как он считал, запомнил на всю жизнь. Как только оправился от ранения (слава Богу, рана оказалась не слишком серьёзной – осталась только хромота), после первой же своей поездки по торговым делам щедро одарил маму и Глашу. Да и о нас с Катенькой и Андрюшкой не забыл.

После войны началась такая неразбериха, короче говоря, смута. Сначала революция, потом Гражданская война. Несмотря ни на что, папа продолжал упорно трудиться. Постепенно его дела, запущенные во время всех этих событий, начали выправляться.

Он ужасно любил нас с Катенькой, а в Андрюшеньке так просто души не чаял, и баловал всех без меры. После каждой деловой поездки привозил нам дорогие игрушки. Помню, сколько было радости, когда он привёз Андрюшке деревянную лошадку-качалку. Так тот не слазил с этой лошадки целыми днями, крича: «Но, лошадка! Вперёд!», – размахивая при этом деревянной саблей, выструганной папой. Наверное представлял, как идёт в атаку на врага.

По мере того, как мы с Катенькой подрастали, нас больше начали интересовать наряды, чем куклы. И папа разрешал выбирать любую из понравившихся тканей, которые он привозил из разных уголков России для торговли, и заказывать наряды на свой вкус у местной белошвейки. Так что мы были первыми модницами в городе.

Но не думай, Танюша, что мы катались, как сыр в масле. Вставали рано. Помогали маме по хозяйству, несмотря на то, что была прислуга. Когда подросли, стояли за прилавком в магазине, отпуская товар. Самостоятельно вели журнал, в котором тщательно записывали кому какой товар и на какую сумму отпустили в кредит.

К сожалению, в нашей среде учёба касательно девочек не очень поощрялась. Папа считал, что вполне достаточно церковно-приходской школы.

Однажды в наш магазин, уж не помню за чем, зашёл один паренёк. Он был высокий, статный, голубоглазый, с кудрявым светло-русым чубом и наглой улыбкой. Я обомлела, – сказала бабушка, зардевшись при этом.

– Гриша, – представился он. – А тебя как зовут, красавица?

–Аня, – ответила я еле слышно, потупив глаза в пол.

Не помню, как отпускала ему товар. Этот Гриша не шёл из моей головы ни днём, ни ночью. Я поняла, что влюбилась. Он стал наведываться в наш магазин чуть ли не каждый день под различными предлогами.

Вскоре начали встречаться тайком от родителей. Даже Кате ничего о нём не сказала. Максимум, что я позволяла своему возлюбленному, так это поцелуй в щёчку. Да и он вёл себя скромно и уважительно по отношению ко мне. По другому и быть не могло. У староверов воспитание было очень строгое. Родителей уважали, ослушаться не смели.

Катюшка, правда, была бедовая. Бывало, отрежет тайком ткань от рулона в магазине да и подарит какой-нибудь подружке отрез на платье. Я хоть и не поощряла её, но никогда не сдавала. Думаю, папа догадывался, но не подавал никогда вида.

Глава 12

Староверы

Бабушка рассказывала с таким упоением, вспоминая своё детство и юность, что казалось, будто она полностью перенеслась в те далёкие времена, а за столом напротив меня осталась лишь её оболочка, энергично режущая овощи для борща. И хотя я предлагала свою помощь, она наотрез отказалась, сердито помотав головой будто боялась, что какая-то мысль из нескончаемого потока воспоминаний, напоминающих вешние воды, прорывающие плотину в половодье, может выскользнуть и уплыть в неизвестном направлении.

– Каждое воскресение и, конечно, в церковные праздники, – продолжала она, – ходили всем семейством в моленную. Слава Богу, после Манифеста 1905 года старообрядцам разрешили строить молитвенные дома.

Я, конечно, краем уха слышала о гонениях староверов после реформы патриарха Никона. Но поскольку была крещена в православной вере, никогда не задумывалась над этим.

– Бабушка, а куда бежали староверы и где осуществляли свои обряды до 1905 года? – поинтересовалась я.

– Кто бежал в дремучие леса, где строили скиты, отгораживаясь от всего мира, кто подался за границу. Многие пустили корни на «Русском Севере». Тогда в это понятие входили также псковские и новгородские земли. Зажиточные староверы устраивали моленные в своих домах, причём не только для себя, но и для своих единомышленников. В палатах, например, боярыни Морозовой действовал небольшой женский монастырь.

Перед моими глазами вдруг предстала картина В. Сурикова «Боярыня Морозова», которую я когда-то видела в Третьяковской галерее, но прежде никогда не задумывалась над её смыслом. И даже вспомнилось моё отрицательное отношение к этой богатой барыне, закованной в кандалы, как к раскольнице. Ведь само слово «раскол» для меня имело всегда негативное значение.

Только теперь я осознала весь смысл этого церковного раскола и поняла, кто являлся его истинным виновником, а также величие подвига этой необыкновенной женщины, пожертвовавшей не только своим благополучием, но и самой жизнью за веру.

Значительно позднее, интересуясь её судьбой, я узнала много интересного. Оказывается, Феодосия Прокофьевна Морозова, Соковнина в девичестве, была очень высокопоставленной особой по своему рождению и положению в обществе, а её отец – окольничим, то есть особой, приближённой к царю, муж, Глеб Иванович Морозов – родственником царствующей семьи Романовых. При царском дворе Алексея Михайловича она занимала должность верховной боярыни. Феодосия Морозова была очень богата, ездила в карете, украшенной мозаикой и серебром, запряжённой двенадцатью лошадьми.

Не поддержав реформу Никона так же, как и её сестра, княгиня Евдокия Урусова, она тайно постриглась в монахини под именем Феодоры. Даже пытая их на дыбе вместе с женой стрелецкого полковника, Марией Даниловой, палачам не удалось убедить этих самоотверженных женщин отказаться от своей веры. Они были заточены в земляную тюрьму и уморены голодом.

Приближалось время обеда. Лаура уже давно вернулась с прогулки и включилась в кулинарный процесс.

– Да, -продолжала бабушка своё повествование, помешивая закипающий борщ поварёшкой и пробуя на вкус специальной ложечкой. – Сколько народу тогда погибло за веру одному Богу известно.

На сковороде зашипели котлетки. Из-под крышки маленькой кастрюльки выбивался пар от кипящей воды с варившейся в ней молодой картошечкой.

Я начала накрывать на стол.

– Сейчас ужо пообедаем и пойдём погуляем с Лёнечкой, если не возражаешь. Дадим Лауре немного отдохнуть. А то наш прынц (она специально произнесла это слово с буквой «ы») датский по ночам спать не желает.

– Конечно, бабушка. С удовольствием.

После обеда мы положили малыша в коляску и отправились на прогулку.

Было тепло и безветренно. Неподалёку протекала Волга, и мы спустились к набережной, продолжая беседовать.

– Бабушка, почему всё-таки староверы не приняли новой веры?

Задумавшись на минуту, она ответила:

– Ну, во-первых, староверы всегда крестились двуперстием, а не тремя перстами, то есть «антихристовой щепотью», как предлагал Никон, потому как тремя пальцами берут табак. Староверам, кстати, курить запрещено. Во-вторых, новая вера в крёстных ходах заменяла движение «посолонь», то есть по солнцу, на противоестественное движение против солнца. Потом, в литургии правая и левая сторона менялись местами. А это старообрядцами воспринималось как колдовской обряд. Я уже не говорю о том, что мужчин заставляли брить бороды со времён Петра Первого. Это вообще воспринималось как оскорбление мужского рода.

– А почему некоторых староверов называли беспоповцами?

– Знаешь, внучка, в 17 веке жил некий протопоп Аввакум. Он служил в Казанском соборе в Москве. Так вот, он не отступил от своей веры, ушёл со службы вместе с паствой и начал проповедовать в сарае для сена. Аввакум говорил: «Иногда и конюшня лучше церкви бывает». Этот сарай считается первым старообрядческим храмом. Так и повелось, что у староверов молельные дома были без алтаря.       Поскольку после раскола Русской Церкви большинство священников отошли от истинной веры, службу стали вести наставники.

Ещё Иоанн Златоуст говорил: «Если епископ не находится среди своего стада, чтобы руководить им, то пусть овцы сами возьмут на себя обязанности пастыря». Вот так-то, внучка. Ответила я на твой вопрос?

Я кивнула головой, удивляясь, откуда бабушка, полуграмотная женщина, столько всего знала.

Пока мы гуляли по набережной, прошло часа два. Лёнечка проснулся и начал капризничать, давая нам понять, что ему пора бы перекусить. Пришлось возвращаться домой.

Лаура успела отдохнуть за это время и поджидала нас к чаепитию. Пока она кормила ребёнка, мы с бабушкой пили чай из блюдец с наколотым утром сахаром вприкуску. Мне казалось, что такого вкусного чая я никогда прежде не пила.

После ужина бабушка рассказала, что в их городе на моленной уже были главки, и купола с восьмиконечными крестами, и колокольня. Каждое воскресение и церковные праздники ознаменовывались Благовестом – наиболее древним звоном Церкви Христовой, а потом колокольным звоном в соответствии с церковным уставом.

В этот день я многое узнала о старообрядцах и купечестве, но тайна серёжки оставалась не раскрытой. Однако мне не хотелось торопить события.

Всю ночь мне снился купеческий дом, купчиха за прялкой, вытирающая украдкой слёзы краем передника, и детишки, прилипшие к окнам дома в ожидании отца. Не успела проснуться, как в голове зароились мысли, вылившиеся в стихи:

Добротный двухэтажный дом,

И мезонин с одним окном,

Резные ставни и колонны,

С ажурным ограждением балконы.

Вокруг чудесный старый сад.

Плодов душистых аромат.

Цветами сад благоухает.

Садовник клумбы поливает.

Гогочут гуси у пруда.

А в нём прозрачная вода.

Там утка с выводком живёт,

И рыба хорошо клюёт.

Вокруг забор полуторометровый.

Пёс на цепи сидит дворовый.

С утра хозяйка у плиты

Затеяла с кухаркою блины.

Насытить нужно столько ртов:

Детей, родителей, сватов,

Приказчиков, прислугу и товарок,

Собак, котов и приживалок.

А сколько, кроме этого, забот:

Проверить, как там огород,

Как конюх чистит лошадей,

Как учит гувернант детей,

Следить, чтоб все были здоровы,

Доились во время коровы,

Несушки во время неслись

И козы на лугу паслись,

Был сад и огород в порядке,

И вовремя пололись грядки.

Как рожь растёт, ячмень, гречиха -

Проверить всё должна купчиха.

Чтобы полны были амбары,

Чтоб не испортились товары,

Полны чтоб были закрома -

Грядёт суровая зима.

Чтобы дровишки в доме были,

И чтоб исправно дом топили,

Чтоб в доме был достаток,

Тепло, уют, порядок.

Покуда в странствиях супруг,

Гонять чаи ей недосуг.

Дни летят и месяца

В ожидании купца.

Опостылел белый свет.

Ждать уж боле мочи нет.

Лето осенью сменилось.

И купчихи раз приснилось,

Что в беду попал купец.

Что же делать? Наконец,

Успокоить как детей,

Что от тяти нет вестей?

Пригорюнилась купчиха:

«И какое это лихо

Приключиться с ним могло?»

Посмотрела вдруг в окно.

Челядь со двора бежит,

Про купца сказать спешит:

«Возвернулся ваш отец!»

В дом вошёл и сам купец.

А там гам и пыль столбом.

«Тятя, мы давно вас ждём!» -

Дети радостно кричат.

Челядь выстроилась в ряд.

Он сперва перекрестился,

Всем иконам поклонился.

После начал свой рассказ,

Как в беде бывал не раз.

«Прибыл я из стран далёких.

Сей вояж был не из лёгких.

Шторм настиг корабль на море.

Экипаж взмолился в горе.

Буря стихла. Шторм угас.

Николай Святой нас спас!

Нападали лиходеи по пути.

Чудом смог я ноги унести.

«Мать, молись! Господь помог -

Жизнь мне спас, товар сберёг.

Так что в целости товар.

Ставь, хозяйка, самовар».

«Слава всем святым на свете!

Помолитесь Богу, дети».

С трепетом произнеся,

Жирного зажарила гуся,

Поспешила стол накрыть,

Чтоб супругу угодить.

Пышет самовар огнём.

Конюх с Глашею вдвоём

Жар гоняют сапогом,

Чтоб горячим внести в дом.

А тем временем купец,

Всем почти родной отец,

Свою торбу достаёт,

И подарки раздаёт.

«Вам, мамаша, вот платок

Чтоб от стужи вас берёг.

Вам, папаша, сапоги,

Чтобы ноги берегли,

А вам, милая супруга -

Этот жемчуг, прямо с юга.

Вот вам, дочери, серёжки.

А сынам моим – сапожки

Из чистейшего сафьяна,

Без единого изъяна».

Щедро одарил купец

Свою челядь, наконец:

Кому платок, кому-то бусы,

Косоворотки и картузы,

И, конечно же, родню.

Не забыл и попадью.

Церкви подарил икону.

«Вёз из самого Афону», -

Не без гордости сказал,

И попу её отдал.

«Одарить и нас пора, -

Закричала детвора. -

Тятя, что ты нам привёз?»

«Отмахал я много вёрст

И проплыл немало миль,

Чтоб услышали вы быль,

Получили это чудо.

И вы знаете откуда

Смог его я раздобыть?»

Тишина. «Ну, так и быть,

Расскажу вам всё как было.

Вдруг на море заштормило.

Сбился с курса капитан,

Прямо угодив в капкан,

Что расставили пираты,

Нападавши на фрегаты.

Только я не растерялся.

В трюме быстренько сховался.

Я всегда был хитрецом -

Притворился мертвецом».

Дети рты пооткрывали,

Глаз с папаши не спускали.

«Тятя, что же дальше было?»

«К острову корабль прибило.

Вышел главный бандюган:

«Где у вас тут капитан?»

Экипаж был взят наш в плен.

Не было надежд совсем».

«Тятя, тятя, как же ты?»

«Выжидаю темноты.

В аккурат в полночный час

Шайка эта напилась.

Но один из них потом

В трюм спустился за вином.

Был пират тот одноглазый,

Одноногий, долговязый.

По башке ему я дал.

Он упал и замолчал.

Тут же я подсуетился,

И пиратом нарядился.

Взял кувшин вина большой,

Размешал вино с травой,

Именуемой дурманом,

И разлил им по стаканам.

А пока пираты спали,

Мы спокойно отплывали.

Вот и кончился рассказ.

Подарок вам вручу сейчас.

Его для вас, ребята,

Отбил я у пирата».

Купец шкатулку достаёт

И на стол её кладёт,

Сбоку ключиком заводит,

В действие её приводит.

Музыка послышалась внутри.

Дети от восторга замерли.

Крышка медленно открылась,

И в шкатулке появилось

Цирковое представление

Детям всем на удивление.

Дрессировщик бьёт хлыстом.

Завертелось всё кругом.

Барабанов грянул бой.

Тигры встали дружно в строй.

Кувыркнулся акробат.

Циркачка села на шпагат.

Там подковы гнёт силач.

А слоны играют в мяч.

Там болонка вальс танцует.

Всадник на коне гарцует.

У рояля чёрный кот

По клавишам усердно бьёт.

Рыжий клоун с красным носом

И другой, пониже ростом,

Но с огромным животом,

Подрались, ну а потом,

За животики схватились

И от смеха повалились.

Дети хлопают в ладоши.

«До чего же он хороший

И какой же он смешной,

Этот клоун заводной!»

«Представлению конец», -

Ласково сказал отец.

«А теперь пора вам спать.

Завтра будете играть».

Крышку он закрыл и встал,

В лоб детей поцеловал.

Снова в сборе вся семья.

Веселится ребятня.

В доме счастье и покой.

Повезло купцу с женой.

И собою хороша,

И прекрасная душа.

Терпелива и мудра,

Не чурается труда.

Дом содержит в чистоте.

Ни пылинки нет нигде.

Все обуты и одеты.

Сыты все и обогреты.

В доме никому не тесно.

Каждый знает своё место.

Покидать жаль дом купца.

Пусть царит там без конца

Благочестье, простота,

Труд, любовь и доброта.