Читать книгу Слеза Будды - Александрина - Страница 2

Я не верила своим глазам. Мой взгляд был прикован к небольшому сверкающему камешку, мало чем отличающемуся от остальных. «Неужели этот крошечный минерал мог обладать такой огромной силой, влиять на судьбы целых поколений?» – думала я и чувствовала, как стена, отделяющая меня от человека, сидящего напротив, исчезла, просто растворилась, не оставив и следа, и поток чувств, сдерживаемый неимоверным усилием воли где-то в подсознании, хлынул в моё сердце, наполняя его, как вода наполняет кувшин, подставленный под струи водопада, переливаясь через его край.

Наконец, оторвав взгляд от серёжки, я осмелилась взглянуть на шефа. Он встал из-за стола, подошёл к открытому окну и закурил. Через минуту, которая показалась мне вечностью, не оборачиваясь в мою сторону, Рихтер произнёс:

– Надеюсь, теперь, Татьяна Павловна, вы назовёте мне истинную причину отказа от моего предложения?

Этим вопросом он застал меня врасплох. Возникла неловкая пауза.

– Других у меня нет, – наконец, тихо ответила я и тут же пожалела о своих словах – выходит, я призналась ему в любви?

– Так вы согласны стать моей женой? – спросил он с ноткой недоверия в голосе, резко обернувшись в мою сторону и оставив недокуренную сигарету в пепельнице, стоявшей на подоконнике.

«То, что чёрный бриллиант непостижимым образом оказался именно у Рихтера – это знак свыше, – промелькнуло в моём сознании. – Но если бы даже не это обстоятельство, открывшееся совершенно случайно, вряд ли бы я смогла долго сдерживать лавину чувств, управлять которыми с каждым днём становилось всё труднее и которые, достигнув своей критической массы, уже готовы были оползнем сползти с горы, круша всё на своём пути».

Я слегка кивнула в знак согласия, опустив при этом глаза. Он подошёл ко мне вплотную. Я встала, почувствовав, как тёплая волна блаженства накрывает меня с головой, когда наши глаза встретились.

Охватив моё лицо своими большими ласковыми руками, он нежно прильнул к моим губам. Как мне хотелось остановить это мгновение! Я упивалась ароматом его сигарет, насквозь пропитавшим усы, приятное щекотание которых явили моему взору прабабушку, слившуюся в поцелуе со своим гусаром, и я испытала то самое чувство ликования, как когда-то при виде небезызвестной мне пары, вальсирующей на балу под волшебные звуки вальса Штрауса.

Раздался стук в дверь, прервавший мгновения внезапно нахлынувшего счастья. Мы отпрянули друг от друга. В «предбаннике» раздался Лёхин голос:

– Шеф! Тыква, ой, простите, Татьяна Павловна, не у вас, случайно? – При этих словах из-за угла появилась сначала голова Кабана, а потом и он сам предстал во всей красе, в медицинской шапочке, сбившейся набекрень, что придавало ему сходство с Петрушкой.

– У меня, – невозмутимо ответил шеф, при этом незаметным движением убирая серёжку в выдвижной ящик письменного стола. – Мы обсуждали детали завтрашней операции у пациента с пенетрирующей язвой желудка.

– Я её полчаса по всему отделению ищу. Больной давно уже на столе. Два раза из зала звонили.

– Не смею больше вас задерживать, Татьяна Павловна, – обратился Рихтер ко мне. – Об остальных деталях поговорим завтра.

– Хорошо, – ответила я, выходя вместе с Лёхой из кабинета шефа и направляясь в операционный зал.

– Тыква, а что ты такая красная как помидор? – спросил Кабан и, добавив: – Тебе жёлтый цвет больше подходит», – расхохотался.

– Шеф выговор сделал. Сказал, что плохо воспитываю своих подчинённых.

– Кого это он имел в виду?

– Догадайся с трёх раз, – ответила я, подумав с облегчением, что удалось перевести разговор в другое русло.

– Я тебе не подчинённый.

– Что, Лёшенька, на воре и шапка горит? Может быть, речь шла вовсе не о тебе?

– Можно подумать, что у тебя другие подчинённые есть.

– Ну, вот видишь, сам признался, – засмеялась я, явно озадачив Лёху.

– И чем же я шефу не угодил? – продолжал допытываться Кабан.

– Был не доволен, что позволяю называть себя Залежалой Тыквой. Сказал, ещё раз услышит, выгонит тебя из отделения.

– Тебе, значит, можно называть меня кликухой, а мне тебя – нет?

– Лёшенька, знаешь, в чём разница?

– Ну?

– Я не называю тебя Кабаном прилюдно, – ответила я, еле сдерживая смех, потому как Лёха при всём своём бесшабашном характере был патологически труслив, когда дело касалось его благополучия. Я давно подметила эту его черту характера и частенько пользовалась этим, придумывая какую-нибудь невинную шутку, которую он принимал за чистую монету, вмиг превращаясь из кабана в маленького беззащитного кабанчика, предназначавшегося для праздничного стола. – Не дрейфь, Кабан. Такого крутого специалиста, как ты, шефу всё равно не найти. Так что можешь не беспокоиться за свою карьеру.

– Да иди ты, Тыква!

– Мы как раз уже и пришли, – ответила я, входя в операционный блок.

Операция прошла гладко. В отделение возвращались с Кабаном порознь. Всю дорогу я думала о том, как тяжело мне будет общаться с Рихтером, не выдавая своих чувств окружающим, после того, что произошло между нами утром. Доложить о прошедшей операции шефу попросила Лёху под надуманным предлогом – необходимостью срочного осмотра неясного пациента.

«На сей раз мне удалось избежать встречи с ним, – думала я. – Но это не может продолжаться вечно. Может, всё-таки попроситься в другое отделение? Но никто другой не сможет дать мне такой возможности профессионального роста, как он», – продолжала я дискутировать сама с собой.

На следующей операции должна была ассистировать Рихтеру. «Хорошо, что маска скрывает лицо», – думала я, чувствуя, как пылают щёки, и буквально на автомате завязывала узлы на очередном анастомозе.

По её завершении шеф поблагодарил всех участников за хорошую работу и направился заполнять операционный журнал, а я, вздохнув с облегчением, – в отделение.

Как я ни пыталась избежать с ним встречи в этот день, к концу рабочего дня он нашёл предлог пригласить меня в свой кабинет.

– Мы с вами утром не договорили, Татьяна Павловна, – произнёс Рихтер, предлагая мне стул.

– Разве? Мне кажется, мы с вами выяснили отношения.

– Во-первых, вы забыли свою семейную реликвию, – сказал шеф, открывая маленьким ключиком выдвижной ящик и доставая из него серёжку. Вложив её в мои руки почти так же, как когда-то Борис Львович вкладывал в мои ладони раковину с жемчужиной, он произнёс: – Берегите её! Надеюсь, она станет нашей общей семейной реликвией.

Я зарделась от смущения, представив, как много лет назад мой прадед передавал в руки прабабушки футляр с серёжками, сопровождая свой подарок почти такими же словами.

– Спасибо, Александр Ромуальдович.

– Меня не за что благодарить. Это я должен благодарить судьбу за то, что преподнесла мне такой подарок. Не хотелось бы откладывать наше бракосочетание в долгий ящик. Поэтому хочу вас попросить захватить завтра на работу свой паспорт.

– Александр Ромуальдович, но мне кажется это слишком поспешным решением, – ответила я, находясь в состоянии смятения от столь стремительно разворачивающихся событий. – Вы не дали мне времени на обдумывание такого важного решения.

– А разве вы не дали мне согласие сегодня утром? Или уже успели пожалеть об этом?

– Нет, – ответила я нерешительно. – Просто не думала, что всё произойдёт так стремительно. Понимаете, я морально не готова к семейной жизни. Столько лет запрещала себе думать об этом, что, боюсь, мне понадобится немало времени на обратный процесс. И потом, хозяйка из меня никакая. Я даже готовить толком не умею.

– Если я сумел научить вас оперировать, научить готовить не составит для меня труда. Можете не сомневаться. А что касается поспешности решения, то у вас будет предостаточно времени не только обдумать моё предложение, но и передумать его принимать, что, надеюсь, не произойдёт.

Мне так хотелось в этот момент, чтобы Рихтер подошёл ко мне, прильнул к моим губам, ещё раз подарив то сладостное чувство, от которого до сих пор одновременно млело и билось моё сердце словно птица в клетке, не находя выхода. Но он не подходил, тем самым заставляя меня страдать. В какой-то момент мне даже показалось, что он рассуждает как прагматик, ищущий себе удобную подругу жизни.

На следующий день после работы мы подали заявление. Бракосочетание было назначено на конец сентября. Поскольку афишировать свои отношения не входило в наши планы, мы согласились на предложение работника загса провести эту процедуру в будний день в 9 часов утра. «Если в старые добрые времена тайно венчались, то мы будем тайно бракосочетаться», – подумала я. Дело в том, что супругам, один из которых находился в непосредственном подчинении у другого, законом было запрещено работать вместе. Так что о своих намерениях решили не сообщать даже самым близким друзьям.

Мы продолжали общаться между собой так, как будто между нами ничего не произошло. Казалось, Рихтер не проявляет ко мне ни малейшего интереса, обращаясь со мной исключительно как начальник с подчинённой. На мой взгляд, он вёл себя достаточно странно. Мы не встречались с ним вне работы. Он больше ни разу не пытался меня поцеловать. Я всё больше и больше стала склоняться к мысли, что его целью было овладеть моим сердцем и, добившись её, он просто охладел ко мне. Всё чаще мне стало приходить на ум сравнение его с Пигмалионом, который уже начал лепить из меня свою Галатею, чтобы, в конце концов, полюбить творение своих рук. «Недаром же он упомянул, что научил меня оперировать, а потом и борщи научит варить, а потом и в искусство любви, наверное, посвятит. Найдя в моём лице неискушённую в любви наивную дурочку, он просто ставит надо мной свои гнусные эксперименты», – думала я. И чем ближе становился день нашего бракосочетания, тем большие сомнения меня одолевали.

За неделю до назначенного события Рихтер наконец-то пригласил меня в «Арагви». Это был один из лучших ресторанов Риги.

Таким элегантным я его ещё никогда не видела. Да, честно говоря, кроме как в белом халате и шапочке или операционном костюме, видела крайне редко. Насколько я помню, его гардероб не отличался разнообразием. По-моему, шефа вообще не заботило, во что он был одет.

Но в этот день на нём был строгий чёрный костюм с иголочки, белоснежная сорочка и красивый галстук в полоску, преобразившие его до неузнаваемости.

На столике, который был заранее зарезервирован, красовался роскошный букет.

– Танечка, вам может показаться странным моё поведение по отношению к вам в отделении, – произнёс он, отодвигая стул и предлагая мне занять своё место. – Но оно объясняется только одним: я всё время боюсь вас скомпрометировать. Вы же знаете, какие у нас в больнице злые языки.

– Откровенно говоря, я действительно усомнилась в ваших искренних чувствах по отношению ко мне.

– А вот это зря, – сказал он, улыбаясь и кладя на столик футляр в виде сердца, обтянутый красным бархатом. – Это мой свадебный подарок.

Я была изумлена, увидев внутри футляра кулон на золотой цепочке в виде грозди винограда, обвитой змеёй, точь-в-точь как на серёжках, с одним лишь различием – между челюстями змеи поблёскивал прозрачный бриллиант.

– Какая красота! Это же очень дорогой подарок! – воскликнула я.

– К сожалению, не такой дорогой, как ваша серёжка, но бриллиант настоящий, хоть и не чёрный, – произнёс шеф, улыбаясь.

– Как вам удалось это сделать?

– Благодаря нашему общему знакомому, Борису Львовичу, по чертежам его отца. Даже вашу семейную реликвию не пришлось привлекать к этому мероприятию. Он же и ювелира мне порекомендовал.

– Я даже не знаю, как выразить слова благодарности и моей признательности вам.

– Не стоит. Я и сам испытал огромное чувство радости, когда мне удалось осуществить эту затею. Позвольте, я помогу вам надеть кулон?

Я кивнула, подумав при этом: «Когда-то мой прадед точно так же надевал колье на шею Елены Николаевны».

Достав из футляра кулон, Рихтер подошёл ко мне сзади, приложил к моей груди виноградную гроздь со змеёй, висевшей на золотой цепочке, и, застегнув застёжку, нежно приложился губами к шее, отчего мурашки забегали по моему телу. Мне казалось, что всё это происходит не со мной, что я просто являюсь зрителем какого-то фильма или нахожусь под влиянием сновидения, которое тотчас же исчезнет, стоит мне только открыть глаза.

Согласовав со мной меню, он сделал заказ подошедшему к нам официанту.

– А теперь, Татьяна Павловна, нам нужно будет обсудить более прозаичные дела, – сказал шеф, вновь переходя на официальный тон.

«Неужели этот человек через неделю станет моим мужем?» – думала я с удивлением и страхом одновременно, а он между тем продолжал:

– Нам необходимо придумать легенду, объясняющую совместное отсутствие на утренней конференции в следующий понедельник. Думаю, в пятницу, после разбора больных, я мог бы отпроситься у профессора под предлогом необходимости принять участие в операции в гинекологической клинике, а вы позвоните ему в воскресенье вечером и отпроситесь под предлогом семейных обстоятельств, что, кстати, не будет противоречить истине.

– Это вполне правдоподобная легенда, – подтвердила я.

– В половине девятого я заеду за вами, а после бракосочетания мы сразу же направимся в больницу и приступим к своим непосредственным обязанностям, – продолжал Рихтер. – Вечером предлагаю отметить это событие в кругу вашей семьи в ресторане. Заодно и познакомимся. Надеюсь, вы поставили в известность своих родных. У меня их, к сожалению, не осталось. Только друзья.

Тут только до меня дошло, что я не удосужилась рассказать о таком важном событии в моей жизни не только сестре, но и родителям. «Может быть, оттого, что не воспринимала предложение шефа всерьёз? – думала я. – Или боялась сглазить?»

– Неужели нет? – видя моё замешательство, удивлённо спросил он. – Хотя я сам виноват. Наверное, нужно было у них официально попросить вашей руки.

– Нет-нет. Я сама сообщу им об этом.

– Уверены? – спросил Рихтер, улыбаясь и накрывая мою руку своей большой тёплой ладонью, отчего чувство сладостного томления вновь охватило меня.

Я кивнула.

Официант принёс заказ. Так и не притронувшись к еде, представленной изысками грузинской кухни, я моментально захмелела от бокала хванчкары.

Шеф, видя моё состояние, расплатился с официантом и вызвал такси. Всю дорогу домой я думала только о том, как окажусь в его объятьях.

Когда мы подъехали к моему дому, он помог мне выбраться из машины, поцеловал руку и, пожелав спокойной ночи, тут же уехал, оставив меня в состоянии полного смятения.