Читать книгу Не твой день для смерти - Алексей Алексеевич Васильев - Страница 3

Глава 1. 2. Первая информашка

– Дай угадаю! – радостно приветствовал Клима Ив. – Ты ночью поднялся попить воды, но в темноте ударился о ребро открытой двери?

– Нет, на меня напали.

– Какая неожиданность! Но, спасибо за правду, – очень серьёзно произнес Ив. – А вот теперь подробней.

Клим рассказал о вчерашнем происшествии. История его была короткой.

– Кто напал, неизвестно, что искали, непонятно, – задумчиво подытожил Ив. – Ну, есть у меня кой-какие мыслишки. Уже нет твоего предшественника на свете, а за грехи мертвых расплачиваются живые. Ты философию читал?

– Только в комиксах.

– Я тоже.

Ив откинулся на кресле и громко позвал секретаршу. Через несколько минут на пороге замаячила Ирэн.

– Найдите Георгия, пусть едет в тридцать третью, укрепляет двери, навешивает еще один замок, пусть окна просмотрит. Да, и вот еще что. Скажите, чтобы толстухе хвост накрутил и пригрозил, что если еще появятся посторонние, пусть ищет себе место в борделе клоунов. Выполнять!

Ирэн растворилась. Ив вышел из-за стола и направился в угол комнаты к массивному сейфу.

– Ну что, пыл еще не угас?

– Я готов к бою!

– Хорошо, что ты правильно понимаешь ситуацию. Именно к бою. Как я уже говорил, враг повсюду!

– Да, я почувствовал. А друг? – уточнил Клим. – Друзья у нас есть?

– Я твой друг. И еще трудовой народ, доверивший нам самую важную работу – работу с буквой! Кстати, а скажи мне, какое главное оружие журналиста?

– Слово истины! – воскликнул стажёр.

– Точно!!! – в тон ему прокричал Ив. И продолжая ковыряться в кодированном замке, уточнил:

– А из предметов материального мира?

– Беспристрастное перо, наверное…

– Оно. И ещё вот это.

Главред наконец-то открыл дверь, что-то достал из сейфа и бросил на стол перед Климом нечто тяжёлое в несвежей тряпке.

Нечто упало с металлическим призвуком.

Клим двумя пальцами отвернул уголок тряпицы. В свёртке оказался револьвер.

– Смит и Вессон, – пояснил Ив. – Образца 1869 года. Музейный экземпляр. Тяжел, собака, но бьет наповал. Я рад, что твои вчерашние визитёры избавили меня от необходимости объяснять, зачем журналисту пушка. Вот тебе еще ремень с кобурой, надевай и пошли с коллективом знакомиться.

– С таким-то фингалом?

– Ничего, пусть твои новые коллеги полюбят тебя за красоту внутреннюю. Сапфировна, труби сбор!

Сапфировна достала из ящика стола слегка помятый охотничий рожок. Выглянула в коридор и, словно юный скаут, продудела-проскрипела что-то бравурное.

Главный редактор, грузно передвигаясь на поскрипывающих ногах, приблизился к своему креслу.

Вошло семеро журналистов. Из них трое – женщины.

Клим поначалу прикрыл свой синяк, но когда всмотрелся в лица вошедших, оторопел и невольно опустил руку – все стоящие в кабинете главреда носили отличительные знаки в виде ссадин, царапин и прочих лёгких повреждений.

У одного, самого строгого и хмурого, – Керопа – в шапке-шлеме, натянутой глубоко на уши, был перевязан глаз, второй глаз с нездорово-красным белком глядел подозрительно.

Второй, Джимми, мечтательный и долговязый, предстал с забинтованной головой. Из-под бинта проглядывало что-то желтое. Высокий был счастлив и скалился редкозубой улыбкой.

У третьего, Фёдора, рука висела на перевязи. Он, якобы, неудачно упал с пароцикла, когда скрывался от недоброжелателей.

Женщин редакции тоже разукрасила не только косметика. Личико китаянки Маши-Ю слегка повело от укуса нездешнего насекомого. Вторая, немка Ирма, лицом была бела, но с нервным тиком. Она работала дольше всех и слишком много знала.

У свежевыловленной им Анны виднелись начальные следы простуды: губы распухли и потрескались, нос покраснел и тёк. Ныряльщица то и дело подносила платок к лицу.

Один из журналистов, наверное, главный из этой братии, худой и небритый эстет в очках, пока ещё стихией и людьми отмечен не был. Однако нос, на котором сидели очки в тонкой оправе, покраснел от сползавшей кожи. Поймав взгляд Клима, журналист представился:

– Александр. Нос сгорел на солнце. Такая вот незадача.

– У нас на заводе ожоги мазали солидолом, – участливо заметил Клим.

– Я пользуюсь другим старинным средством – куэдзином молодости. Увы, молодеет только нос.

– Ну, вот и славно, – прервал медицинские откровения главред. – Как вы поняли, с нами будет работать ещё один ковбой, зовётся Климом, вы познакомитесь по мере общения. А теперь работать. Аня, размести его в кабинете Харсана. И попроси Сапфировну, чтобы выдала бумагу, копирку и ленту для печатной машинки.

– А ты, дружок, – обратился Илиодор к Климу, – иди и пиши свою первую информшку.

– Хорошо. А о чем?

– Знаешь ли ты, что основные вопросы бытия "Кто мы?", "Куда идем?" и "О чем писать?". Да твои собратья по перу и револьверу сутками по улицам шарят, чтобы найти информационный повод, рассказать, как котенка фрау М. пожарные с дерева снимали! А тебе повезло – сервис, с доставкой на дом: ЧП в собственной квартире! Согласись, не каждый день барабанят по твоей голове и в твоих вещах репетируют погром. Об этом пиши!

Аня подождала, пока Ив закончит, кивнула Климу, чтобы тот шел за ней, взяла в приёмной в стенной шкатулочке ключ с медным брелоком в форме треугольного хлебного каравая:

– Запоминай. Пойдешь домой, ключ от кабинета оставишь здесь. А теперь – за мной!

И они запетляли по редакционным лабиринтам. Остановились у белой двери с приклеенным листом "Закрывайте плотно, мерзну!".

– Ну, вселяйся. Патроны и все необходимое получишь у Алекса. Он знает. Вон там его дверь, в конце по запаху найдешь. А я рядом с тобой сижу, за стенкой. Заходи на чай, если скучно станет.

Клим вошел в свой кабинет и плотно прикрыл дверь. Запахло мебелью и пылью, прогретой солнцем. Единственное окно было прикрыто изнутри плотными жалюзи. Почти в центре крошечной комнаты стоял стол на гнутых ножках. Казалось, что они прогнулись от тяжести громадной пишущей машинки, занимавшей большую часть стола. За стол спинкой к окну был задвинут венский стул с изображением скрипичного ключа.

Слева от двери, словно застывший ящер, притаилась одежная вешалка, изощренно выгнутая под стать стулу. На ней одиноко висел фиолетово-синий халат, в которых ходят работники типографии.

Клим устроился на рабочем месте и заглянул в ящики (по два справа и слева).

В нижних ящиках лежали бумаги, записные книжки, полуисписанные карандаши – так, наверное, выглядят ящики всех канцелярских столов мира. В левом верхнем желтела стопка писчей бумаги. Правый верхний был пуст. По характерному пятну – следу оружейного масла – Клим догадался: здесь бывший владелец хранил пистолет. Но детальную инспекцию ящиков и двух шкафов (один маленький, рядом с вешалкой, другой побольше, слева от рабочего стола) журналист решил оставить на свободные дни. А сейчас время писать свое первое информационное сообщение.

В двери показалась секретарша с пачкой бумаги и накрученной на бобину лентой пишущей машинки.

– Спасибо, но у меня есть бумага.

– Лишней не будет, – буркнула старуха, тяжело опустила бумагу на Климов стол, поковыляла назад, пробормотав:

– Потом распишешься о получении.

Клим вставил два листа, через копирку, в каретку и быстро-быстро стал ударять пальцами по клавишам. Печатать он научился в армии, когда после ранения некоторое время подменял писаря, убитого при дезертирстве.

Новый журналист наслаждался уже забытым удовольствием от работы на механическом печатном агрегате.

"Вчера в меблированной комнате на улице Героя совершено нападение на стажёра-журналиста нашей газеты К., который заселился накануне. Неизвестные вломились в квартиру, нанесли удар по голове, после которого К. потерял сознание. Кто были нападающие, журналист не заметил, так как был без чувств. Злоумышленники перерыли всю квартиру и ушли.

Редакция считает, что если подобные инциденты происходят с представителями прессы, которые находятся под защитой государства, что может происходить в жилищах трудового народа, который может надеяться только на помощь полиции? Но успеют ли стражи порядка прийти на помощь каждому рабочему или крестьянину?".

Клим подумал, написал рубрику "Не ждали" и впечатал заголовок: "Совершено нападение на журналиста "Истинного времени". И подписался – "Жорж Правдюк".

– Быстро, – похвалил Ив Клима, прочитал заметку и одобрительно кивнул. – Хорошо. Не ошибся я в тебе!

По опухшему лицу Клима расплылась болезненная улыбка.

– Только никуда это не годится, – тем же невозмутимым тоном продолжал редактор. – Скажи, зачем в одной информашке четыре раза слово "который"? Ладно, сейчас поправим.

Ив взял лист с сообщением, быстро внес несколько правок. Получилось вот что:

"Наглый вызов. Журналист запомнил нападавших.

Вчера в меблированной комнате по улице Героя № 33 совершено бандитское нападение на корреспондента нашей газеты Клима Николаева. Бандиты вломились в квартиру и напали на журналиста. Злодеи нанесли удар, после которого Николаев потерял сознание. Однако пострадавшему удалось запомнить нападавших. Их приметы он передал полиции, а сам принялся самостоятельно расследовать нападение с целью выявить и покарать виновных.

Редакция считает, что задача журналистов не только обличать словами тех, кто честно жить не хочет, но и, при случае, физически обезвредить негодяев, чтобы им не повадно было нападать и на других честных тружеников пера.

Лучия Пузикова".

– Ну, как, чувствуешь разницу? – воскликнул Ив.

– А почему Лучия Пузикова?

– Отличный вопрос! Значит, по остальной правке претензий нет. Пузикова? Был такой известный журналист в стародавнее время. Но мало кто её сейчас помнит. А имя звучное! Не станешь же ты своей фамилией сообщение про себя подписывать?

– Понятно… А если нападавшие захотят меня добить как свидетеля?

– Разумеется, захотят! – радостно потёр ладоши главред. – Но ведь теперь ты вооружен во всех смыслах!

– Я не совсем понял… Так мне что, проводить расследование и заниматься поиском нападавших?

– Э, нет! Не к чему время тратить зря. Они сами тебя найдут, – успокоил шеф.– А пока иди… Нет, постой!

Ив уже начал просматривать свежую корреспонденцию и держал одно из писем, пришедших в редакцию.

– На море хочешь? – пробормотал Ив, дочитывая послание.

– Нет, я работать хочу!

– А мы работаем во всех стихиях. Так вот, запоминай своё первое задание – наша читательница Феодора Тимофеевна из поселка Волнорезное пишет, что какие-то… тут неразборчиво… вытаптывают по ночам лук, который она высаживает в своем огороде. Знаменитый сладкий волнорезновский лук – ее единственное средство существования. Поезжай к почтенной старице, выследи и излови хулигана. Вот тебе тема первой статьи. Нет, везёт же вам, молодым! У меня был первый репортаж с поимки сбежавшего носорога. И ты не представляешь, кто оказался живцом в той неоднозначной ситуации! – Ив инстинктивно потер седалищную мышцу.

Глава 2.2. Пьянство с Типлером

Сапфировна выписала Климу командировочное удостоверение (такой порядок) и направила новичка к Алексу получить снаряжение в командировку.

Кабинет, точнее, лабораторию Алекса Клим действительно нашёл по запаху. Еще в коридоре перед искомой дверью стоял легкий сизый туман с запахом сосны и лёгким оттенком анаши. Клим постучал. Рядом с дверью в одном из тупиков коридора вырисовывался силуэт токарного станка (Клим еще не забыл, как выглядит этот агрегат). У другой стенки были свалены бесформенные железки.

Клим еще раз постучал. Долго не открывали. Наконец, дверь распахнулась, из дымки выплыл человек в тёмной одежде с тяжёлым кожаным фартуком. Он дружелюбно улыбнулся мелкими зубами и поправил тонкие очки на соколином носу. Клим уставился мастеру на шляпу. Она своей оснасткой была похожа на швейцарский нож. С неё свисали, оттопыривались, выглядывали многочисленные стёкла-монокли, увеличительные линзы на тоненьких ножках, маленький фонарь, похожий на велосипедную фару, клаксон и несколько медных приспособлений неопределенного назначения. Тулью украшали большие стрекозиные очки с тёмными стеклами.

– Триста девяносто четвертый… – прочел человек в шлеме номер журналиста. – А меня кличут Двадцать пятый. Можно и проще – Алекс. Если я тебе действительно нужен и ты не боишься дыма, проходи!

– Меня зовут Клим, – уже в спину Алексу произнёс гость. – А вы что, здесь средство против наркотиков изобретаете?

Алекс остановился и обернулся.

– Так пахнет индийская канифоль, юноша. Это у вас буквы ничем не пахнут, а мы работаем с предметным миром.

Алекс подкрутил какой-то винтик у себя на шляпе и тусклая лампа на тулье загорелась ярче. Клим изумленно оглянулся. Он никогда не был внутри городской башни с часами, но если бы он оказался в сердце часового механизма, тот непременно бы выглядел именно так, как эта комната чудаковатого технаря. Всё вокруг шипело или тикало. Каждая вещь в этой небольшой мастерской была настолько притягательна, что вызывала головокружение во время её созерцания. Даже чайник, обычный медный чайник, стоявший на столе Алекса, был не просто чайником. К нему были приделаны колеса, и он больше походил на танк или на сухопутную подводную лодку.

– Чайку? – уточнил гостеприимный хозяин, уловив взгляд гостя. В ответ на отрицательное качание головой продолжил: – Тогда к делу! В командировку?

– Да.

– Куда именно?

– В селе Волнорезное какие-то козлы у нашей читательницы ночью вытаптывают лук.

– Да… Это мощный информационный повод. Но Главному виднее! Оружие выдали? Ага, вижу. Шестьдесят девятый. Держи вот пару коробок патронов. Для начала. Ночью, говоришь, животные хулиганят? Возьми осветительную гранату – моя модернизация! Абсолютно безопасная. Как бенгальский огонь. А вот с этой штуковиной поосторожней. Это боевая граната. Тяжелая? Так чугун – не пух! Вот фителёк? Поджигай и швыряй. Можно метров на пятнадцать закинуть! Желательно, не ближе.

– Алекс, вы что меня в гренадёры записали? С кем мне воевать? С бабушкиными гусями?

– Старик не послал бы тебя за семь вёрст невесть кого ловить, если бы нутром не чуял там интересный поворот событий. А может, к бабке в огород дракон прилетает? Ты, наверное, не городской. Еще не привык к тому, что любой чих может перетечь в перестрелку?

– Дракон? Перестрелка? Здесь точно запах канифоли?

– Друг, или ты, молча слушай, внимай и благодари, или не мешай мне работать. Я лично двоих драконов видел. На ясную голову, причем. Только дракон нынче пошёл редкий. Я бы сказал, полупрозрачный. Не спрашивай, почему: я не знаю. Можно столкнуться с ним и не заметить. А чтобы ясно различать всяких нестабильных существ, вот тебе гогглы. Это очки такие специальные. Через них чудищ третьего мира видно.

– Вроде, как для сварочных и кузнечных работ, – Клим внимательно рассмотрел окуляры. – А что это за третий мир?

– Почём мне знать? Я не уверен, что третий мир вообще существует. Я и про второй сомневаюсь, но всё равно бери, положено. А если поимку дракона печатлеть будешь – не забудь фотоаппарат. Там на объективе тоже специальный фильтр есть. Ты вообще снимал когда-нибудь? Вот и хорошо. Фотоаппарат заряжен, заднюю крышку не открывай. Ну, ни пуха тебе! Если вернешься и останутся гранаты, сдай. Гогглы пока можешь не возвращать. У меня их целый ящик. И ещё возьми шляпу. Почти как у меня. Без специально подготовленной шляпы в нашем мире – никак.

И Алекс торжественно вручил шляпу-цилиндр цвета плюшевого медведя, с кармашком под часы, держателями под патроны, запасные шестеренки и даже маленький флакончик под виски. Шляпа подошла.

– А это – от меня, в знак сердечной…, – Алекс задумался, и оборвав на полуслове мысль закончил, – … держи!

Клим разжал пальцы и увидел на ладони металлическое сердце с крылышками.

– Что это?

– Не знаю, не моё изобретение. Говорят в любви помогает. А также, если завести – играет мелодию Ach, du lieber Augustin и показывает фазы Луны. Вещь в хозяйстве незаменимая!

С весомым арсеналом Клим вернулся в свой кабинет. Разложил всё на столе. Поправил шляпу. Затем заглянул к Анне.

Оказалось, что в день накануне поездки журналистам разрешалось уходить пораньше, чтобы как следует "подготовиться к командировке". Как правильно готовиться к командировке, Клим не спросил. Да никто этого и не знал. Но традиция есть традиция.

В левом углу Аниного кабинета на невысокой тумбочке с вырезанными лилиями красовалась изящная медная штуковина, похожая на маленький паровоз, вставший на дыбы. Разве что без колес, но с мономерами, шлангами, трубочками и краном. Паровоз шипел, свистел с нарастающим тонким звуком. Клим с интересом посмотрел на него.

– Это чайник или самовар, короче, машина для чая и кофе, – пояснила девушка. – От предшественника мне достался. Раскочегарить самовар просто: дровишки у меня в шкафу, и вода вскипает очень быстро. А дым уходит вон по той коленчатой трубе в вытяжную шахту. В редакции есть еще похожие приборы, но мой самый изящный.

Анна налила Климу и себе чаю в фарфоровые чашки с нарисованными цветами, гербами и всевозможными выкрутасами. Кабинет у Анны был такой же планировки, как у него. Но казался каким-то женским. Хотя из "женских атрибутов" выделялся только чайный сервиз с "вензелями и кренделями", как шутливо говорила о нем Анна. На столе у девушки также стояла печатная машинка, но более хрупкая, с белыми перламутровыми клавишами. А вот в углу, справа от стола, не менее гламурно поблескивал прислоненный к стенке огромный пулемет Гатлинга.

– Будь осторожней и внимательней, – отхлебывая чай, напутствовала журналиста очаровательная коллега. – Не забывай про револьвер и контрольный выстрел. Имена, даты, цифры записывай тщательно, переспрашивай, если не расслышал. Это не стыдно. Стыдно ошибку в газету занести. Телефона или телеграфа в глуши, скорее всего, не будет. Или связь плохая. Или провода украли. Не рискуй: возьми с собой вот что…

Аня подняла жалюзи, открыла окно. Из просторного проволочного домика на подоконнике вынула голубя. Из под стола извлекла маленькую походную клетку для птицы:

– Если что случится, закрепи на голубиной лапке сообщение, голубь вернется ко мне с посланием. И кормить не забывай. Только не черным хлебом.

Аня достала из ящика стола жмень зерна, бросила в мини-голубятню за окном. Птицы довольно заурчали, засуетились, захлопали крыльями и застучали по жестяному полу клетки коготками.

Еще две жмени насыпала в скрученный из машинописного листа кулек. И молча вручила Климу. Командировочный улыбнулся, кивнул и замешкался.

– Я хочу поцеловать Вас на прощание. Вдруг я паду в схватке с драконом или с призраком. Ив сказал, что посылает меня на смерть. Последнее, что я хочу вспомнить, это ваши глаза.

Анна подошла к новичку вплотную, почти нос в нос, и посмотрела на него. Огненная волна прокатилась по груди стажера от пронизывающего взгляда бездонных карих глаз.

– Из тебя получится хороший журналист, – произнесла девушка. – У тебя хорошая фантазия и понятный слог. Ну, иди. Чего застыл? Или ты думаешь, я отдамся тебе из жалости сразу же на этом столе?

Клим криво улыбнулся, козырнул и повернулся, бормоча под нос:

– Могла бы и отдаться, делов-то…

Так и пошел Клим на свое "первое дело" с сумой, где лежали патроны, две гранаты и фотоаппарат. И еще была клетка с голубем: журналист привязал её к вещмешку.

Сразу домой (он так стал называть свое временное пристанище) возвращаться не хотелось. Но и со всей амуницией бродить по городу тоже глупо. Клим поднялся в свою квартиру, разгрузился и вспомнил, что в начале улицы видел какой-то кабак. И от дома почти рядом. Клим дождался омнибуса и вскоре был на месте. Мог бы и пешком пройтись, времени было много, но хотелось покататься.

Встроенный в здание бани хпрчевня "Две подковы" напомнила ему ковбойский салун из прошлых веков. Молодой человек даже не удивился, когда ему под ноги, отчаянно матерясь, выкатился какой-то тип.

– Эй, – заржали в кабаке, – не заслоняй выход: гражданину надо освежиться!

Клим не сразу сообразил, что реплика обращена к нему, он невольно сделал шаг влево, и человек успешно обрёл свободу на мостовой.

Но через мгновенье выкатившийся снова влетел в заведение:

– Вы – уроды и неучи! – орал, стряхивая пыль, свежевыброшенный обличитель с малиновой от гнева физиономией и цепкими глазами, зыркающими по сторонам. – Благодарите, что я не сжег ваш клоповник вместе с вами!

Угрозы обличителя, однако, заглушались дружным хохотом. Только сейчас Клим заметил на шее возмущенного оратора желтый журналистский платок, небрежно торчавший из под слегка засаленного воротаника рубахи. В это же время и крикун бросил искоса взгляд на Клима. И тоже признал родственную душу. Он вцепился в нашего друга и едва ли не силой вытолкал из кабака.

– Типлер, – коротко представился коллега. – Газета "Симфидорская правда"!

– Клим, "Истинное время".

– Отлично. Тоже к командировке готовишься? Валим из этого гадюшника!

Они шли по улице, а Типлер все не мог успокоиться. Он размахивал руками, жестикулировал и выкрикивал проклятия.

– Я вынужден заходить в эту забегаловку (недалеко живёт моя тётя, а я её частенько навещаю) и всегда натыкаюсь на быдло и люсов! Мое любимое заведение на ремонте, я тебе обязательно его покажу. Можно на ты? А эти… Начали спорить со мной, кто круче, Гегель или Кант. Они, идиоты, в одну глотку кричат: "Гегель!". А любой пацан знает, что Кант.

– В этом кабаке собираются философы?

– Да при чем тут философы? Гегель и Кант – титаны из "Голиафа", бойцы-гиганты, суровые ребята. Но Кант круче, поверь мне!

– Я и не спорю, – пожал плечами Клим.

Типлер, вытер градом катившийся с его лица пот и переспросил:

– Значит, в "Истинном времени" стажируешься? Хорошая газета. Скажу тебе по секрету, что наша "Симфидорская правда" и ваше "Истинное время" – самые главные газеты в этом Мухосранске. Ну, наша древнее будет, конечно. Сам понимаешь. Есть еще пяток газеток, но я их на ночь даже вспоминать не стану. Мелочь всякая. Их читают только учредители изданий и просматривают их любовницы – они кроссворды разгадывают. И то, насчет учредителей я не уверен. Ну что ж, давай выпьем за нас, служителей слова! Ведь не за кефиром ты в кабак заходил?!

Говоря это, Типлер достал из внутреннего кармана слегка помятую металлическую флягу. Открутил крышку с замысловатым набалдашником, сделал большой глоток и протянул Климу. Плоская, слегка выгнутая с одной стороны серебряная фляга была несомненным произведением искусства: ее нижнюю и верхнюю часть утяжелял растительный орнамент, а крышка представляла из себя свернутого змея, как будто вылезшего погреться из серебряных зарослей.

– Нравится? Это мой друг – Зеленый Змий. Тонкая работа. Он всегда при мне. Но в одиночку я не люблю пить. Не пьянчуга же. Поэтому утолять душевную жажду иду в народ. А они мне в неё своим Гегелем плюют! Ну, по второй!

Шагать стало веселее. Встречные люди, даже собаки, казалось, улыбались новым друзьям. Куда они шли, зачем, никто не знал. Куда-то в сторону порта, по набережной. На этот раз по течению.

Клим был рад неожиданному знакомству и тому, что он нашёл хоть в ком-то родственную душу.

– А я тебя вспомнил! – неожиданно вымолвил Типлер. – Это ты за Анькой в воду полез, когда она с моста навернулась. У меня глаз-алмаз. И память я еще не пропил. Я же тоже выслеживал этого типа.

– Какого типа? – улыбнулся Клим.

– Какого типа… – передразнил собутыльник. – Тебе еще ничего на рассказали. Ты что, вообще не в курсе?

– Честно говоря, да. То есть, нет… – пробормотал Клим. – Я эту часть города знаю плохо, а с политикой вообще не знаком. Я родился в провинции. На восточной стороне. Потом война. Потом завод. Я всегда жил одним днём и не забивал голову всякой ерундой. А вот душа тянулась к красоте и правде. Мечтал обрести их в стихах и журналистике.

– Душа… – вздохнул Типлер, – её не пропьешь. Но в дерьмо погружаться нам приходится частенько. Журналист должен знать все и всех. И прежде всего, кто враги трудового народа – нашего подписчика?

– Ик… И кто же?..

– Все, кроме трудового народа и нас: буржуи, латифундисты, люсы, феодалы и некоторые боевые мутанты.

– А власть?

– Не так громко… С властью тоже не всё просто.

Фляга опустела. Новые друзья, не сговариваясь, уселись на пустые ящики, валявшиеся у продовольственного ларька.

– Так вот. Трудовой народ горбатится, а паразиты жируют в своих имениях и на собственных паровых кораблях по реке на бал ездят. Особо наглый – граф Виндор. Живёт на отшибе, благотворительностью не занимается, поддерживает оппозицию. Но гений в оборонке. За это его власти терпят. Но не мы. Журналисты давно пытаются его выследить и подловить на горячем, но он, гад, юркий. И помощников у него свора: армия телохранителей, войско адвокатов, толпа шпионов, стукачей и всяких проходимцев… А что это мы тут сидим трезвеем? Заглянем в лавку, добавим!

Говорун встал, и его непослушные ноги начали выписывать кренделя. Он обхватил столб.

– Плохо дело. Вышел указ: пьяным журналистам спиртное не отпускать. А денег у тебя, как я понял, нет. Да и у меня нет, откуда? Но я знаю выход. Учись, коллега! Но в начале сними платок и иди за мной. Только, чур, ни слова, говорить буду я.

В продовольственной лавке было пусто. Владелец, или просто продавец, дремал за стойкой. Дверной звонок разбудил его, и он с ненавистью стал смотреть на забулдыг. Типлер решительно подошел к прилавку и, не отрывая глаз от морды бакалейщика, начал читать по памяти, громко, может, даже с излишним драматизмом:

В гробовой тишине лавки стало еще тише. И тут Типлер медленно полез в карман и со словами "Забыл продолжение" прочел с вырванного листа:

Хотя никого рядом не было, буфетчик осмотрелся по сторонам, наклонился к Типлеру и прошептал:

– Что вы хотите?

– Виски. И закусить – сыр, колбаса…

Продавец выхватил листок, вырванный из книги, со стихами, спрятал в карман фартука и вытащил из под прилавка литровую бутылку виски.

– Хватит?

– "Двенадцать лет выдержки", – перевел Таплер. – До сих пор не могу понять, что там выдерживать? Не вино ведь!

Бакалейщик аккуратно уложил в большую холстяную торбу выпивку и нагрузил столько всякой снеди, что Таплер еле сдвинул "покупку". Одна ручка торбы сразу же оторвалась, но несмотря на подпитие, дорогой груз пола не коснулся. Порванную ручку Таплер мгновенно починил – завязал узлом. Потом посмотрел на бакалейщика, благодарственно кивнул и направился к выходу. За ним Клим. Уселись на ящиках. Глоток виски обогрел пищевод. Выпили, откусили по очереди от кольца колбасы.

– Что это было? – наконец произнес Клим.

– Клуб любителей поэзии, – улыбнулся Таплер. – Видать, братан, ты долго на войне или на заводе был. Хоть книги живьем видел? Что такое стихи, знаешь?

Клим покраснел:

– Ну, я знаю про стихи… и книги. Несанкционированное распространение книг запрещено. Но то, что за листик из сборника можно всё это купить…

– "Всё это", – передразнил Таплер. – Если поторговаться, то можно было не только это, но и всю лавку за небольшой томик выменять! Знаешь, запретный плод – горек и пьян! Ты же слышал, что после Великой Катастрофы уцелевшие в огне книги были собраны в охраняемые хранилища. И правильно сделали. "Во многих знаниях большая печаль", – говорили древние португальцы. Наши предки учились, писали умные книги, а потом однажды чуть не взорвали планету из за этой зауми! Чтобы злодейство не повторилось, книги запретили. Конечно, у некоторых сохранились дома по паре экземпляров на память, но это на свой страх и риск. Ведь можно и на рудники за хранение угодить. Поэтому старая печатная книга стала дороже золота. Ведь книг на планете оказалось меньше, чем этого желтого металла. А листок из книги дороже денег. Вот я читал стихи – теперь они у бакалейщика. А ведь, может быть, нигде во Вселенной второго экземпляра нет. Даже в Хранилище. А этот жук-лавочник найдет способ продать эти незамысловатые стихи неизвестного автора подороже.

Отхлебнул из горлышка Клим, закусил сам и почувствовал, как его голова начинает отказываться различать и понимать.

Сидели долго, говорили о всяком.

– Слышь, дружищ-щ-ще… – Клим обнял коллегу. – Мне завтра в командировку. Я пойду. Тут недалеко.

– Мне тоже в путь. Ррр-ад знакомству, Климентин! – бодро отчеканил Типлер. – Еще увидимся!

Типлер ушел куда-то в сторону центра. Может, домой, а может, еще "читать стихи".

Клим плыл по направлению к дому, раскачиваясь на тротуаре, иногда ступая на мостовую. В темноте журналист навел резкость и увидел спасительный огонек фонаря над дверью в его обитель. Внезапно огонек заслонила чья-то спина. Рядом появилась еще одна тень. В горло вонзилось острие стилета.

– Без крика и шума, быстро сюда барахло.

Реакция Клима была странной. Он вдруг начал хохотать, а потом всё поплыло перед глазами в красивых радужных разводах….

Глава 3.2. Знакомьтесь – Падлович

Утро вползало в мозг Клима молочным киселем. А ничего хуже молочного киселя Клим не пробовал. Он медленно, очень медленно открыл и тут же закрыл глаза. И снова начал открывать их медленно, понемногу запуская в себя болезненную радость нового трудового дня.

Клим лежал в своей комнате, на своей постели. Одетый. Как он сюда добрался? Журналист этого не помнил. Приподнялся на кровати и содрогнулся. В кресле, в другом углу спальни, храпел какой-то мужик. Клим медленно вытащил пистолет из кобуры и подошёл, пошатываясь, к спящему. Оружие в его руках выделывало зигзаги, как дирижерская палочка в руках виртуоза.

– Эй! – толкнул он храпуна. – Ты кто?

– До полудня не будить… – Не открывая глаз, пробормотал незнакомец.

Клим освежил пересохшее горло глотком слюны и осознал, что чувствует себя препаршиво.

Он еле добрел до ретирадного места и после того, как успешно справился с задачей, ешё больше захотел пить. Налил воду из кувшина в хрустальный бокал. Потом ещё раз. И ещё. И снова вспомнил о незнакомце. Вернулся за револьвером (он забыл его в сортире) и, пошатываясь, побрел в спальню. У входа столкнулся с непрошеным гостем.

– Мистер, уберите пистолет, поранитесь!

– Вы кто? – повторил вопрос Клим.

– Начать рассказывать свою историю со времен праотцов?

– Давай, короче!

– Я шёл по улице, когда увидел, что тебя пытаются обработать двое горемык. Они к тебе еще не прикоснулись, а ты захохотал и рухнул. Они хотели обчистить, но испугались моей морды или пистолета (у меня он тоже есть) и куда-то свалили. Я увидел в кармане твой платок и понял, что ты журналист. А на этой улице только один порядочный дом, где останавливаются журналисты. Я и дотащил тебя. Внизу толстуха подсказала твой номер. А так как идти мне некуда, я решил остаться до утра… Ты не бойся, все твои вещи целые: и голубь, и гранаты, и фотоаппарат.

– Какое благородство! Ну, спасибо, конечно! А зачем ты шарил по моим карманам?

– Да ты упал, как мешок, на тротуаре, я подумал, что, может, лекарство какое нужно. Но ни в карманах, ни в сумке его не было.

У Клима все еще кружилось голова, и он соображал туго. Этот наглый тип, перешедший с ним на "ты", был слишком шустрым и говорливым. Он не вызывал неприязни, но и к доверию не располагал.

– Ты люс? – догадался Клим.

– И в этом мой плюс! – в рифму ответил незнакомец.

– Ты что, говоришь стихами?

– Иногда… Между нами, лопухами…

– Я Клим.

– А я просто старый мим. Можете называть меня Александр Павлович, – вытянулся наглец. – Но не возбраняется и снизить пафос. Я и на Падловича не обижусь.

– Вот что, любезный Падлович. Отблагодарить мне тебя нечем. Сейчас я уезжаю. Когда приеду, и если мы вдруг встретимся, я тебя как-нибудь поощрю. А теперь прошу освободить помещение.

– Благодарю за угощение. – Падлович кивнул и уверенным шагом вышел из квартиры.

Глава 4.2. Ночная битва за лук

Вокзал, как погода: или радовал, или нагонял тоску. В зависимости от настроения. Сейчас Климу было плохо. Он с трудом поднялся по ступенькам вагона. Паровоз недружелюбно зашипел, словно старая больная змея. Голубь в клетке встрепенулся. Клим в полупустом общем вагоне сел у окна, задвинул ногой кладь под сиденье, прислонил пылающий лоб к лекарственному холодному стеклу и с нервным храпом на выдохе уснул.

– Чаю?

– Что? – Клим недоуменно осмотрелся.

– Чаю желаете?

Перед Климом стоял вагонный проводник. Журналист на секунду пришел в себя. Он едет в поезде. В окошке впереди на кривом участке показалась паровозная голова состава.

Через мгновенье Клим пришёл в себя и ответил проводнику:

– Да, двойной чай. С двойным лимоном. Без двойного сахара, – он еще пытался шутить. Сказал и снова уткнулся лбом в целебное оконное стекло.

Локомотив нырнул в тоннель приморской скалы Западная Клешня. Климу нравилось ехать в темноте в неизвестность. Даже в светлую неизвестность. Как во сне. Во внешнем мире жизнь текла иначе.

Чем дальше отъезжал поезд от Симфидора, тем настороженней чувствовали себя горожане.

И, несмотря на то, что окраины были опасны, у некоторых жильцов за городом были дачи, а для кого-то поездка за Клешню была возможностью вдохнуть свежего воздуха на полудиких просторах.

У многих пассажиров за пределами города жили родственники, в основном престарелые. Приходилось навещать их на свой страх и риск.

По вагону то и дело проходили музыканты со скрипками или гармонями, торговцы зажигалками, газетами и пирожками. Водили ягуара на тонкой цепочке и за мелкую монету разрешали его гладить.

Клим был поглощён пейзажами. Он просто созерцал горизонт – вначале степной, потом блеснувший морской гладью.

То и дело отхлебывал чай из горячего тонкого стакана, затем ставил подстаканник на крошечный откидной столик под окном. И долго смотрел вдаль. В пути журналист выполнял услышанную в детстве разминку для глаз: вначале смотрел на какую-то точку, пылинку или прилипшую мошку на вагонном стекле, потом через минуту резко переводил взгляд на столб или куст, а еще через время пытался сфокусироваться на удобной точке на горизонте. И то же самое, только в обратном порядке.

Дорога гипнотизировала. Засмотревшись на заросшие курганы бывших атомных электростанций (или каких-то давних селений), он забывал о злоключениях вчерашней ночи.

Клим настолько увлекся упражнениями для глаз, что уже не обращал внимания на гомон продавцов за его спиной, восклицания фокусников и жалостливые песни инвалидов (реальных и мнимых) минувшей войны. Внезапно он почувствовал прикосновение, почти дружеское, на своем плече. Обернулся. Ему в лоб смотрело дуло револьвера. Неизвестный в маске настойчиво произнес

– Тебе что, отдельно кланяться? Давай деньги!

Клим покосился по сторонам и заметил, что все пассажиры сидели молча с поднятыми руками. Как будто отчаянно голосовали за такой неожиданный способ перераспределения средств.

Клим заметил в начале и конце вагона двух подельников «его» грабителя, очищающих кошельки пассажиров от того, что осталось после музыкантов и торговцев.

– А, да ты писака… – разочарованно, заметив оранжевый шейный платок жертвы, произнес грабитель. – Что с тебя взять?..

Журналист напрягся:

– Я могу рассчитаться этим!

И полез в карман.

– Чем? – полюбопытствовал бандит.

– Пулями! – произнес спокойно Клим, выхватил свой Смит и Вессон, выбил у опешившего злодея револьвер, обхватил его за шею и прижал к себе спиной, словно живой щит.

– Эй, вы там, бросьте оружие!

Долгую сцену после этого, дуэль взглядов, бравурную музыку оставим романистам. Клим догадался, что бандиты не станут выдерживать пауз, поэтому журналист слегка присел, чтобы уйти с линии огня. И правильно сделал. В этот момент подельники изрешетили своего товарища, одна из пуль лишь слегка поцарапала и куртку Клима, остальные раскрошили вагонное стекло. Клим даже не успел выстрелить в ответ, как вдруг произошло нечто неожиданное: в один момент из разных концов вагона, словно брошенные в костер патроны, защелкали хаотичные выстрелы, и оба грабителя, сплясав короткий танец смерти, рухнули на пол: как оказалось, оружие было не только у Клима, но и у многих пассажиров. А те после того, как журналист отвлёк внимание нападавших, мешкать не стали.

Судя по всему, этот инцидент был привычным на маршруте: еще до первых выстрелов женщины и дети скрючились на полу, а мужчины нащупали рукоятки.

Заслышав выстрелы (точнее, дождавшись, когда они стихнут), в вагон зашли железнодорожники и, не говоря ни слова, вытащили за ноги еще не остывшие трупы грабителей.

Клим, стирая с себя чужую кровь, поймал несколько восхищенных взглядов юных пассажирок, которые уже поднялись с пола, кокетливо одергивали платья и поправляли прически. Но нежиться в лучах нежданной славы вагонного героя не было времени. Паровоз дал протяжный свисток – скоро станция!

По скользкой и густой красной дорожке Клим вышел из вагона.

От станции Волнорезное, на которой оказался Клим, в одноименный поселок вела единственная дорога.

– Хорошо, что не в гору! – радостно пропел журналист и широкими шагами стал спускаться.

Трезвящий воздух моря заполнял легкие. Мерзость вагонной перестрелки исчезла вместе с пыхтением ушедшего поезда. Клим не любил не только молочный кисель, но еще насилие, войну, стрельбу и поножовщину. Но его пристрастия никого не интересовали.

Клим был поэтом и свою любовь одевал в костюмы и платья из букв. Но выше поэзии он ставил правду. И работа в газете позволит ему донести слово истины до тысяч читателей. Так он думал. В это он верил.

Дорогу неожиданно преградил шлагбаум. Из пятнистой будки, стоящей подле, вышел сонный охранник с винчестером, небрежно висящем на ремне через плечо. Только сейчас Клим заметил, что по обе стороны от поста вырисовывался местами покосившийся заборчик из колючей проволоки. За забором рос виноград, на горизонте голубело море.

– Проход только для местных!

– Почему так, сержант?

– Это вам в другом месте расскажут.

Клим остановился и извлек из-под воротника край журналистского платка:

– Я в командировку!

– Журналист? – так же равнодушно уточнил военный, записал номер Клима в свой блокнот и уточнил: – Цель визита?

– По письму нашей читательницы Феодоры… – Клим задумался, похлопал по карманам, достал из внутреннего письмо и добавил: – Тимофеевны.

– Есть такая, – довольным тоном произнес страж, – она нас вареньем угощает. Вы могли бы ей несколько пустых банок с крышками вернуть, а то мы у нее сейчас редко бываем.

Климу очень не хотелось переться по дороге с банками, но жизненный опыт научил его не спорить в подобных ситуациях, ведь охранник запросто мог задержать журналиста "до особого разрешения", "для выяснения обстоятельств".

– Конечно, передам! – с напускной радостью согласился Клим.

Шлагбаум поднялся.

– Вот еще что, – напутствовал солдат, – не вздумай пересекать ограждение и подходить к развалинам: часовой стреляет без предупреждения!

Клим криво улыбнулся и пошагал к морю – с рюкзаком за спиной, с голубиной клеткой в одной руке и авоськой пустых банок в другой.

Он шёл, и только заросли виноградника окружали его с двух сторон. Остановился, сорвал гроздь, сдул пыль с темно-синих ягод.

"Мускат Гамбургский". Его любимый. Уже реликтовый. Он мгновенно вспомнил дом. Ничто так быстро не возвращает в прошлое, как запах или вкус еды детства.

Несколько ягод просунул в клетку к голубю. Ошалевшая от путешествия птица, не сразу поняла, чем ее угощают, но вскоре распробовала предложенное.

Виноградники закончились быстрее, чем казалось. Вместо них появился двойной ряд колючей проволоки. А за ним нескончаемое пространство бетонных глыб. Когда-то такие изготавливали специально и бросали в море, чтобы не размывало пляжи. Эти же лежали далеко от берега. Из некоторых торчали проржавевшие арматурины и трубы. Клим не сразу догадался, что это такое. А когда понял, содрогнулся.

Когда алчные строительные боссы начали заставлять бетонными высотками Симфидор, некоторым, пришедшим слишком поздно, чтобы поживиться на уничтожении облика родного города, места в центре не досталось. Тогда они начали строить многоэтажные дома там, где никто никогда выше рыбачьей избушки не строил, – на песке. У моря. И дом и курорт. Два в одном. Их предупреждали, что почва в этом районе очень ненадежная, да и течение подмывает берег.

Был выход – разработать проект и возвести квартал на особых сваях. Правда, стоимость постройки возросла бы в разы. Строители, благо фирма была заезжая, решили, что дать взятки городским властям и заткнуть деньгами рты геологов, журналистов и прочих правдорубов куда как проще. А что потом будет с "песочными кварталами" строителей, не волновало.

Дома на песке, в прямом смысле слова, построили очень быстро. И благодаря тем же журналистам, за умеренную рекламную плату раструбивших о прекрасной застройке, микрорайон "Прибрежный" широко разрекламировали.

Строительство от моря расширялось в сторону виноградников. И тут снова заволновались законники. Оказалось, что нельзя, чтобы виноградники располагались вблизи домов: из-за опрыскивания лозы химикатами, могли пострадать жители ближайших строений. Стройку решили остановить, а потом передумали и начали… вырубать виноградники. Не сносить же дома, пусть и возведенные на сомнительных основаниях? Так и сделали.

А вот природа решила эту задачу по-своему.

Строительные боссы торопились. Чтобы побыстрее избавиться от своего ненадежного детища, квартиры продавали не очень дорого. И распродали все. Как и следовало ожидать, счастье новоселов оказалось недолгим. Однажды утром море слизало всю набережную. С фонарями. Потом уплыли ларьки и магазины. Потом началось самое страшное. Накренились и начали падать дома. Быстро, тихо, как башни из песка. Их выворачивало с корнями, как старые деревья. Мало кто из жителей спасся. Дома, упавшие в океан, стали могилами для некогда счастливых жильцов. Обтянутые остатками кожи и илом скелеты так и плавали в своих роскошных могилах. Так как извлечь останки всех оказалось невозможным, решили просто оградить территорию и охранять ее от любопытных и мародеров.

Дорога в посёлок уходила вправо. По ней журналист и отправился дальше.

Феодора Тимофеевна оказалась древней, но бодрой старушкой, хотя слегка покосившейся, как ее крашеный известью домик.

Жилище бабули располагалось почти на краю пляжа, у высокой скалы. Между скалой и домиком был огородик, на нем и рос небезызвестный, многострадальный лук. Свежий декабрьский лук. Мечта гурмана!

– Вам тут пустые баночки просили передать, – вместо приветствия воскликнул Клим, завидя во дворе хозяйку.

– Вы, наверное, журналист? Письмо позвало в дорогу! – догадалась старушка.

– Позвало, привело, накормило и напоило! – не ожидая сам от себя такой наглости, парировал Клим.

– Так это мы сейчас, – улыбнулась пожилая женщина, – Вы проходите, а я обедом займусь.

Клима определили в комнатку, выходившую окнами на луковый надел. Гость аккуратно поставил вещмешок на пол, а клетку с измученным голубем – на стол. Рядом с клеткой положил револьвер. Присел на мягкую пружинистую кровать и с убаюкивающим скрипом утонул в ней.

Тимофеевна закончила хлопотать на кухне, но когда зашла в комнату Клима, то он так крепко спал, что будить его не решилась. Пусть подремлет, решила женщина, ночью будет лучше бдить.

Вечерело. Клим открыл глаза, вскочил, потряс головой и мгновенно пришел в себя. Тимофеевна сделала настольную керосиновую лампу со стеклянным абажуром молочного цвета ярче и повторила свою простую, но загадочную историю.

– Только луком и кормлюсь: его хорошо берут рестораны Симфидора, – пояснила старушка. – Лучок ращу, как сыночка, – рыхлю, удобряю, разве что слезами не поливаю. А тут кто-то по ночам стал лук вытаптывать. Я следила – не уследила. Да и что я могу сделать, старая, против киклопища-то?

– Как вы сказали, "киклопища"?

– Его, гада, чтоб ему света последним глазом не узреть! А кого ж еще? Кому здесь безобразничать?

– А вы что, видели здесь чудовище? – насторожился Клим.

– Не видела и видеть не хочу. Чтоб он подавился моим луком, проклятый!

"Ага, значит, народные фантазии", – расслабился журналист. Вложил револьвер в кобуру, фотоаппарат повесил на шею, вещмешок с гранатами – за спину.

– Я пошёл!

– Что же, голодным?! Возьми вот… – Тимофевна сунула горячий сверток, пахнущий сдобой.

– Мерси. Водички бы еще.

И, для порядка, уточнил, кивнув в сторону скалы:

– Злодей именно на этом участке хулиганит?

– На ём!

– Будем ловить! Когда станет совсем темно, поставьте фонарь, да поярче, на это окно, чтобы хотя-бы часть огорода освещалась.

Тимофеевна кивнула.

Клим вышел на порог и поежился от прохладного бриза.

Тишина и легкое шуршание волн. Молодая Луна слабо освещала участок, но вскоре глаза Клима привыкли к темноте. Через калитку в небольшой изгороди вошёл на луковую плантацию. Чистота. Порядок. Никого.

Внезапно его посетила неприятная мысль. А может, бабке надоело одной куковать, вот и вызвала собеседника из города? Нет. Вряд ли. Из-под ног вырвалось нечто и с воплями взлетело к звездам. Клим, выхватил револьвер и с бедра выстрелил вслед неизвестному источнику шума. Из дома выкатилась бабка с ухватом в руках.

– Бей его!!! – заорала старуха.

– Кого "его"? – это птица была. – А Вас я попрошу, что бы ни случилось, не выходить из дома, а услышите выстрелы или еще что, лучше вообще спрячьтесь в подвале. Есть подвал? Нет? Тогда – под столом. Можно периной и подушками прикрыться. От пуль спасает. От зловонного дыхания киклопа или драконьего огня – не очень.

Бабка выронила ухват:

– Да кто ж меня палить-то будет? – охнула хозяйка.

– На войне как на войне, – успокоил Клим. – Могут в плен и не брать.

Тимофеевна тотчас растворилось в доме. В тишине Клим услышал, как изнутри лязгнула щеколда.

Так-то лучше.

Клим спрятал пистолет. Несмотря на то, что не попал в ночную птицу, не утраченная со времен войны реакция его порадовала. Он еще раз обошёл луковое поле. Затем нашёл на берегу охапку сухих водорослей, устроил удобный наблюдательный пункт у подножья скалы, немного над уровнем участка. Самодельная постель пахла йодом.

Месяц на небе, да лампа в окне – товарищи по ночному дежурству. Клим пристально всматривались в темноту. Костер решил на зажигать. Фонаря хватит. Когда дозорного клонило в сон, он вскакивал, делал нехитрые гимнастические движения и начинал обход территории.

Несколько раз спускался к морю. Однажды спешно окунулся. Вода была не холодная, но еще недостаточно теплая для купания. Он снова отправился на пост.

Порой ему казалось, что находится на боевом задании, на фронте, что он не журналист, а разведчик. Вот почему он здесь, а не в городе, в объятьях пахучей и тёплой Джес, и не на ящиках вместе с неумолкающим Таплером?