Читать книгу Последний сын - Алексей Андреев - Страница 2

– Ваш сын не годен для общества, – громко сказал Теллю сидящий за необъятным столом инспектор и с хлопком закрыл журнал показателей Ханнеса.

Повернувшись влево, инспектор положил его на несколько других журналов. На другом конце стола их лежали две большие стопки. Это были, согласно медкартам, нормальные дети.

Телль молчал. Он понимал, что здесь по-другому не будет, и только глазами проводил журнал сына.

– Теперь у меня к вам вопрос, – решительно продолжил инспектор. – Вы отдадите его в клинику?

Взглянув на него исподлобья, Телль покачал головой.

– Понятно. Тогда… – инспектор подбирал слова, – вы сами или мы изымем его?

К этому вопросу Телль готов был давно. Теперь предстояло ответить на него.

– Почему вы молчите? – положив ладони на стол, чуть наклонился вперед инспектор.

– Сам, – тихо выдавил из себя Телль.

– Ну вот и хорошо. Вам не придется платить за исполнение и утилизацию.

– Знаю, – тяжело бросил Телль.

– Ну вот и чудесно, – подытожил инспектор.

Его рука потянулась к кнопке для вызова следующего.

– Вы так думаете? – не сдержался Телль.

– А вы нет?

Палец инспектора нажал на кнопку, и, что бы ни ответил Телль, уже не имело никакого значения. Дверь кабинета медленно открылась, электронный голос в коридоре называл следующего из очереди.

Сунув руки в карманы плаща, Телль нащупал деньги. Он забыл про них. И про то, что ему говорила Фина, тоже забыл. Телль остановился посреди коридора. Сжимая в кармане купюры, он повернулся к двери инспектора, но, поглядев на очередь, вытащил из плаща руки и пошел к лестнице.

– Ваш пропуск, – преградил ему выход коридорный.

– Да, сейчас…

Телль стал искать пропуск. Он достал деньги, вынул платок, потом полез в карманы брюк – они оказались пустые. Телль помнил: пропуск точно был. Куда он делся?

Коридорный не спускал с Телля глаз. Проверив еще раз все карманы, тот не знал, что теперь делать. Коридорный словно того и ждал.

– Ваш пропуск упал, – кивнул он под ноги Телля.

Телль посмотрел вниз. Рядом с его ботинком лежал листок бумаги с печатью и синей полосой по диагонали. Телль поднял его, протянул коридорному.

– Лестничный марш вниз в том конце этажа, – ответил тот, показав ладонью прямо.

– Да, – согласился Телль.

Он вспомнил, что сюда поднимался именно здесь.

На выходе с этажа стоял другой коридорный. Взглянув на пропуск Телля, он быстро пробил в нем дырку.

– Можете идти.

Телль вдруг подумал, что, если бы с ним разговаривала стена, то она разговаривала бы так, как этот коридорный.

Держась за пропуск, Телль медленно спускался по лестнице. Его обгоняли другие посетители, спешили с папками работники инспекции. В своих раздумьях Телль на первом этаже чуть не миновал кабину дежурного. Тот, в ожидании, что посетитель перед выходом отдаст ему пропуск, молча наблюдал, как он прошел мимо и уперся в турникет.

Поняв, в чем дело, Телль отступил от турникета. Повернувшись к дежурному, он положил пропуск в окошко кабины. Забрав бумажку с полосой, дежурный поглядел, все ли там проставлено, нанизал ее на штырь, и только после этого выпустил Телля.

Толкнув обеими руками тяжелую деревянную дверь инспекции, Телль вырвался на улицу. Стояла весна, и воздух был весенний, но пустой. Телль не чувствовал в нем далеких запахов детства, когда цветущие на улицах сирень с акацией кружили голову. Нынешние деревья, цветы, трава не пахли.

Да и Теллю было совсем не до весны. Конечно, он знал, что ему скажут в инспекции. Иного решения Телль не ждал. Но, все же, одно дело – ожидания, опасения, а другое – когда это уже случилось. Между ними была пропасть. Теперь пропасть позади.

* * *

Телль шел по улице, стараясь держаться ближе к стенам зданий, где была тень. Хотелось, чтобы смена, на которую он спешил, длилась бесконечно. Хотелось с головой погрузиться в работу и не думать…

От толчка в плечо Телля развернуло. Он поднял голову – на него злобно обернулся мужчина в рабочей куртке с сумкой через плечо. Телль посмотрел на других прохожих. Оказалось, он шел не по той стороне. Здесь пешеходное движение было влево. Телль отправился к светофору, чтобы перейти проезжую часть и пойти с другими пешеходами вправо.

Тени на той стороне улицы не было. Теллю стало жарко. Снять плащ он не мог – все кругом шли в куртках и плащах, а спешить, обгоняя других, – это еще заметнее.

Часы на площади Труда без четверти девять. У Телля оставалось 15 минут, чтобы добраться до проходной фабрики, приложить пропуск, переодеться.

Пешеходам на перекрестке загорелся зеленый, но дорожные патрульные закрыли им дорогу. Машины тоже остановились. Телль понял, в чем дело, когда все вокруг подняли правую ладонь в приветствии. Мигая синими огнями, к ним стремительно приближался черный автомобиль начгора.

Когда-то вот так из-за ехавшего на работу начальника города к Фине не пропустили машину «скорой». Как знать, может, тех минут и не хватило врачам, чтобы помочь Марку появиться на свет здоровым.

Начгор с тех пор не изменился, разве только машина у него стала чернее и длиннее. А Марк бы сейчас, наверное, заканчивал школу.

Телль сжал руку, чтоб не поднять ее в приветствии, как остальные. Когда автомобиль начгора пронесся мимо, он огляделся. На него никто не обращал внимания, пешеходам должен был вот-вот загореться зеленый.

Быстро перейдя дорогу, Телль поспешил к проходной фабрики. Обычно возле нее перед началом смены стояли и разговаривали рабочие, но сейчас их уже не было. Телль успел миновать проходную прежде, чем раздался гудок на смену.

* * *

Двадцать пять с лишним лет шесть дней в неделю Телль стоял, как и сейчас, у конвейера. Нажимал кнопки, останавливал ящики с водой в бутылках, проверял их количество, этикетку и ставил печать Нацстандарта.

Телль не хотел думать о том, что ему предстоит сделать для Ханнеса. Понимание неизбежности этого он пытался спрятать в разные уголки своего сознания, но оно упрямо вылезало, заслоняя все остальное. Телль искал другие мысли. Он начал думать о времени, прожитом, стоя за конвейером. И – ничего Телль не мог вспомнить, кроме того мучительного дня много лет назад, когда он вышел из инспекции с таким же заключением по Марку.

Включив конвейер, тогда Телль так и остался стоять, держа руку на кнопке. Ящики с водой плыли мимо него, а он отрешенно смотрел куда-то в черную ленту. На погрузке начали ругаться, в цех прибежал старший контролер. Отдернув руку Телля от кнопки, он остановил конвейер.

– Что с ним? – спрашивал мастера старший контролер. – Кто его допустил к работе в таком состоянии?

Мастер не знал, что ответить.

– Да нормальный всегда был, – он тормошил Телля за плечо. – Тридцатый, ты чего, Тридцатый!

Телль тем временем пришел в себя, а потом несколько дней задерживался по часу-полтора после смены, отрабатывая время, проведенное в ступоре.

В тот раз он нашел себе оправдание: Марк не смог бы выжить без родителей. Когда Фина сказала Теллю об этом, стало не чтобы легче, но он хотя бы понял. А сейчас?

Телль взял из шкафчика возле щита управления бутылку с надписью «Нацвода», привычным движением свернул крышку и выпил залпом.

Его тут же вырвало. Он посмотрел на бутылку – это была вода № 11. А после десяти номеров уже шла с содой. Раньше всем рабочим на фабрике нужно было обязательно пить воду с содой. Начальство решило, что, раз они выпускают такую полезную для здоровья воду, то пусть работники ее пьют бесплатно. Когда рвать от воды с содой начало всех, приказ об обязательном питье отменили. Бутылка у Телля осталась с тех пор.

Телль знал, что, если отказаться выполнять решение инспекции или комиссии – неважно кто его принял – то тогда это сделают чужие люди. Сделают силой. А Телль просто нальет чай и даст таблетку. Если Ханнесу суждено уйти, то пусть все случится без боли, без страданий, без унижения…

Неужели лишь это он, отец, может сделать для сына? Неужели это – все? Никогда Телль не чувствовал себя таким беспомощным.

Вытерев за собой пол, он взял бутылку из ящика на конвейере. Пить очень хотелось, а до фонтанчика с водой можно было дойти только в перерыве, и то – после новостей с политинформацией. Телль собрался открыть бутылку, но громовой голос из динамика под потолком на весь цех попросил поставить ее на место.

Вернув бутылку в ящик, Телль принялся проверять этикетки на остальных, ставя печать Нацстандарта. Протяжный глухой гудок возвестил о перерыве. Телль пошел в комнату к мастеру, отметил количество проверенных ящиков, нырнул в уборную и, открыв кран, стал спускать воду. Водопроводную воду не рекомендовалось пить даже кипяченой, так как она не отвечала Нацстандарту. Считалось, что от нее заболит живот, пойдет по телу сыпь, поднимется температура.

Вода из крана чуть отдавала железом. Но она была такая холодная, как вода из родника в детстве. Телль пил и не мог напиться.

– Тридцатый, захотел заболеть что ль? – раздался сзади голос мастера.

Телль закрыл кран, вытер рукавом губы и подбородок.

– Бегом на политинформацию, – скомандовал мастер.

В светлой комнате мастера был только рабочий стол со стулом, лавки у стены, да экран телеприемника с радио. Рабочие устало плюхались на лавки, неохотно двигаясь, когда кто-то пытался сесть рядом. Телль зашел последним в комнату. Мест на лавках уже не было. Мастер из-за стола показал ему закрыть дверь. Закрыв ее, Телль сел возле на пол.

Заскрежетало радио. Все, как по команде, встали. Телль с пола под взглядом мастера поднялся последним.

«Сейчас 13.13, и вас приветствует Нацвещание!» – полилось из радио.

Негромкий голос диктора доверительным тоном рассказывал про мирную политику государства, проводить которую мешают другие страны, про угнетение соотечественников за рубежом, про готовность отразить любую агрессию, и о том, что главное – любить свою родину и быть патриотом. Все это тот же голос говорил изо дня в день много лет, менялись только какие-то мелочи. В прошлом году за рубежом погибли 37 наших соотечественников, из них от голода – восемь, были убиты 17, а покончили с собой трое. Поскольку годом ранее цифра была меньше, значит – жить там стало еще тяжелее. Потому что, в отличие от нашего государства, в других странах не заботятся о людях. Только наше государство дает человеку все необходимое для жизни, и поэтому каждый гражданин должен быть готов также отдать ему все.

Телль выпил воды столько, что захотел в туалет еще до окончания политинформации. Знаком он показал мастеру о своем желании выйти, но тот едва заметно покачал головой.

Выступление по радио заканчивалось, как обычно, словами «патриотизм – наше все». Как обычно, собравшиеся в комнате мастера дружно повторяли их. Только Телль в этот раз даже губами не пошевелил. Едва радио замолчало, все потянулись к выходу. Телль, не успев развернуться к двери, пропускал всех.

– Страна каждый день с понедельника по субботу в 13.13 слушает политинформацию. В больницах, школах, даже те, кто в дороге, останавливаются и слушают. А ты вон чего, – выглядывая на него из-за голов выходящих рабочих, громко сказал мастер.

Телль взглядом показал, что принял замечание и поспешил, куда ему очень было нужно. Где-то за час до конца смены он оставил рабочее место, что не разрешалось, снова отправившись в уборную. Она оказалась закрыта.

С работы Теллю не хотелось идти со всеми. После гудка он не сразу остановил ленту, а потом еще осматривал застывший на конвейере ящик с водой, прежде чем поставить на него печать Нацстандарта. Сняв рабочую одежду с номером 30 на спине и нагрудном кармане, Телль повесил ее в раздевалке в шкаф с тем же номером. На проходной он пропускал пришедшую на погрузку вечернюю смену.

Выйдя с фабрики, Телль по привычке бросил взгляд на кафе через дорогу. Обычно там перед сменой рабочие пили кофе или чай, а после смены – пиво. Те напитки были тоже по Нацстандарту, другого в кафе не продавалось.

Все «другое», как это называли в народе, стояло в Инторге, чтобы попасть в который, требовалось специальное разрешение. Где, кем оно выдавалось, Телль не знал и не интересовался. Цены в Инторге были такие, что его зарплаты хватило бы лишь на пару чашек кофе.

Один из сидевших за стойкой у окна в кафе рабочих махнул Теллю рукой. Поприветствовав его в ответ, Телль направился домой.