Читать книгу Камни Гипербореи и щит Атлантиды - Алексей Викторович Байдаков, Алексей Байдаков - Страница 4

1988 год, Нью-Йорк. Мэрилл

Мэрилл снился прекрасный сон: воскресение, солнечный день, она валяется в тени дерева на травке в Центральном парке.

Мимо неё по дорожке лениво прохаживаются отдыхающие. Важно шествует улыбающаяся негритянка в ярком оранжевом костюме, с большими золотыми кольцами-серьгами в ушах и тёмно-синим шарфом, завязанным бантом на шее. За ней медленно катит голубую коляску улыбающаяся молодая пара. Ещё дальше бежит трусцой группа молодых людей. Недалеко от Мэрилл на скамейки сидит хиппи. Рядом с ним стоит гитара и большой целлофановый пакет. На другой скамейке между собой о чём-то мирно беседуют двое стариков. Один из них одет в светло-серый костюм с тёмно-синим галстуком. У него морщинистое лицо и седые редкие волосы. Лица второго она не видит, он повернулся к ней вполоборота. На нём чёрный костюм с бордовым галстуком в фиолетовую полоску и чёрная шляпа с большими полями. Вдалеке, в миниатюрном ущелье, виднеется причудливое нагромождение камней. Через ущелье перекинут небольшой резной деревянный мостик. Слева от него стоит фонарь, а дальше за ним искусственное озеро, созданное, как и всё в этом парке, в середине XIX века талантливыми архитекторами Фредериком Олмстейдом и Калвертом Во.

Она встает с лужайки, подходит к небольшому зверинцу и гладит ручную ламу. Идёт дальше к Алисе и кролику Билли, держащему в лапках свои знаменитые часы[1].

Неожиданно Билли соскочил с постамента:

– Мэрилл, быстрее! Надо спасать человечество! – закричал он, будильник в его руках зазвонил, и Мэрилл проснулась.

Будильник на её тумбочке рядом с кроватью отчаянно звонил и звонил, как показалось Мэрилл, намного сильнее обычного.

«Какой странный сон, – подумала она, встала с кровати и подошла к окну.

– И какое прекрасное утро! Как ярко светит солнце! Ни одного облачка – воскликнула Мэрилл. – Сейчас бы отдохнуть в Центральном парке или попрыгать с парашютом. Так, ведь нет, приходится ехать в лабораторию и исследовать какие-то непонятные артефакты!

Мэрилл была красивой девушкой со спортивной фигурой и лицом, напоминающим классический греческий тип, но только в миниатюре: нос чуть короче, да и ушки небольшие. Всё это гармонично дополнялось волнистыми волосами натурального золотистого цвета, а также большими, широко посаженными карими глазами.

Подруги считали её красавицей, советовали бросить науку и стать кинозвездой.

– Но у меня ведь нет никаких артистических дарований! – возражала им Мэрилл.

– Зачем они тебе нужны, с твоей внешностью и знанием восточных единоборств ты будешь крушить всяких гадов не хуже Брюса Ли.

– А если меня не возьмут в Голливуд?

– Тогда станешь моделью, с твоим красивым лицом и необычайным сочетанием золотистых волос и карих глаз ты будешь нарасхват.

Мэрилл любила спорт. Восточными единоборствами она занялась, чтобы постоять за себя. К парашютному спорту и альпинизму Мэрилл пристрастил Билл, а к мотогонкам – Джон.

Когда Мэрилл познакомилась с Джоном, он оканчивал Йельский университет и собирался стать исследователем древних произведений искусств, а на учебу и жизнь зарабатывал живописью.

Пять лет назад он сильно преобразил нью-йоркскую квартиру Мэрилл на 42-стрит, доставшуюся ей по наследству от дедушки, который души не чаял в своей внучке. Мэрилл тоже очень любила дедушку и долго сама за ним ухаживала перед смертью, когда он сильно болел.

До этого все стены квартиры были увешены всевозможными фотографиями с изображением Мэрилл, кошечек, собачек и цветов, но Джон сказал, что это дурной вкус, снял снимки и расписал стены красочными полотнами.

На противоположной кровати стене улыбающаяся Мэрилл водружала звёздно-полосатый американский флаг на вершину Эвереста.

Мэрилл была неплохой, но не высококлассной альпинисткой. Однажды группа альпинистов экстра-класса взяла её с собой. Они собирались совершить восхождение на высочайшую гору Северной Америки – Мак-Кинли, возвышавшуюся над Аляской на высоту более двадцати тысяч футов.

Несмотря на свою высоту, Мак-Кинли считалась не очень сложной для восхождения вершиной. На ней не было навесных карнизов, «ключей»[2] и «жандармов»[3]. Единственную сложность представляли ледяные склоны – по ним надо было карабкаться в «кошках».

Основная часть группы считала эту вершину простой разминкой перед восхождением на какой-то суперсложный восьмитысячник в Гималаях.

Её и ещё трёх таких же, как и она, альпинисток оставили в промежуточном лагере, а все остальные пошли дальше по гребню вверх. Ничто не предвещало опасности, да и прогноз погоды был благоприятным. Неожиданно разыгралась снежная буря, и группа не дошла до вершины. Им чудом удалось спастись.

После этого Мэрилл стала бояться высоких заснеженных вершин, но продолжала совершенствовать технику альпинизма в специально отведенном для этого месте в Национальной парке. В «беседке»[4] и «обвязке»[5] она, словно в люльке, быстро спускалась по верёвке вниз ущелья Гранд Каньона, а затем, вбивая крючья, карабкалась вверх.

Это грандиозное ущелье образовалось около пяти миллионов лет назад на территории юго-запада современных Соединенных Штатов в северной Аризоне, когда на эту землю ещё не ступала нога человека. В то время большой горный массив Колорадо стал очень быстро[6] подниматься вверх. Реке Колорадо некуда было деться, и она пробила себе через центральную часть массива обширное и длинное ущелье.

Гранд Каньон не зря называют «восьмым чудом света», настолько причудлив его скалистый ландшафт.

Сверху с плато Колорадо на Гранд Каньон открывается удивительные виды, словно сошедшие с экрана фантастического голливудского фильма: огромная серо-голубая каменная лестница, египетские пирамиды, дырчатые жёлто-красные нагромождения, пагоды.

Не менее причудливы и скалы каньона: «храм Будды», «сидячий человек», «верблюд», «ушастый спаниель», «тираннозавр Рекс».

Внизу каньона, петляя, протекает одна из самых длинных в США рек – Колорадо.

В сосновых лесах, покрывающих берега Гранд Каньона, водится множество белок и оленей.

Весной склоны скал бушуют яркими цветами. Это распускаются жёлто-красные пустынные кактусы, голубые горные люпины и рубиново-красные индиго.

От Гранд Каньона отходят небольшие боковые каньоны и мелкие ущелья с водопадами.

Друзья говорили, что в сосновых лесах встречаются даже рыси и медведи, но Мэрилл их никогда не видела: она редко заходила в дикие места, ей больше нравилась окультуренная часть Национального парка с автомобильными дорогами и оборудованными для туристов кемпингами и отелями.

Мэрилл могла часами наблюдать, как меняют свой цвет в течение дня древние обнажившиеся формации[7]. Особенно они были красивы при восходе и закате.

На всю жизнь она запомнила, как в воздухе над скалами величественно парит американский кондор.

– Я не такая хорошая альпинистка, чтобы покорить Эверест, – сказала Джону Мэрилл, увидев эту картину, – а потом я не шерп, без кислородной маски на такой высоте я просто задохнусь.

– Как ты не понимаешь, ведь покорить Эверест – мечта любого альпиниста, а если я нарисую тебя в маске, то никто не увидит твоей обворожительной улыбки.

Стену рядом с кроватью украшала не менее впечатляющая картина: Мэрилл, освещённая лучами яркого солнца, раскинув в сторону руки и ноги, парила в прыжке. Рядом из грозовых туч лился дождь и сверкали молнии.

Раньше на этой стене висела схожая фотография, но без грозовой стихии.

Мэрилл пробовала заниматься различными видами парашютного спорта. Ей очень хотелось заниматься групповой акробатикой. Когда она прыгала одна, у неё хорошо получались боковые скольжения, отходы и подходы, вспухания и проваливания, повороты и развороты[8], но когда она прыгала в группе, у неё не получались перестроения даже из самых простых фигур: она всё время то спешила, то опаздывала.

Прыжки на точность приземления у неё удавались прекрасно, но они ей не нравились: надо было всё время быть в напряжении, наблюдать за целью и корректировать во время прыжка схемы захода на неё.

Ей же хотелось во время прыжка отдохнуть, насладиться падением и красивым видом земли с высоты птичьего полёта, и её любимым видом стал free fly[9].

Падая вниз головой, ногами или животом, складываясь коробочкой, сгибаясь и разгибаясь, напрягая и расслабляя своё тело, она, меняя скорость своего падения и отлетая в сторону, представляла себя большой хищной птицей, высматривающей внизу на земле свою добычу.

Мэрилл очень нравилась висевшая раньше на стене фотография. Она считала эту фотографию лучшей из всех запечатленных её многочисленные прыжки.

По непонятному стечению обстоятельств именно во время этого прыжка с Мэрилл случилось несчастье. Она о чём-то задумалась и перед самой землёй отпустила клеванты[10] строп на левой руке. Её резко развернуло в правую сторону и протащило на пролёте по полю. Она потеряла сознание и сломала ногу. Хорошо ещё, что земля на поле была рыхлой, а то всё могло закончиться и хуже.

Когда она лежала в больнице с переломом ноги, к ней пришёл Билл и принёс букет её любимых белых роз «Джон Кеннеди».

Мэрилл этому очень обрадовалось, но тут Билл произнёс:

– Ах ты, гад такой! Я чуть до смерти не убилась, а ты ещё надо мной издеваешься. – И бросила в Билла букет.

– Шуток ты не понимаешь, – обиделся Билл и ушёл.

Билл был практически точной копией знаменитого киноактёра Кларка Гейбла, но только выше его ростом и без усов. Мэрилл познакомилась с ним во время учёбы в Принстонском университете. У него был вспыльчивый характер, свойственный многим южанам, и он, зачастую зло, подшучивал над Мэрилл.

В душе Мэрилл даже была рада этой ссоре. Она решила немного отдохнуть от взрывного характера Билла и обдумать свои дальнейшие отношения с ним.

Через четыре недели после этой ссоры Мэрилл начала ходить на костылях и познакомилась с Джоном. Джон лежал в соседней с ней палате. Он неудачно упал с мотоцикла и тоже сломал ногу.

Своей внешностью Джон сильно проигрывал Биллу. Он был широкоплечим, худым с длинными, как у хиппи, волосами. Зато у него был прекрасный характер, к тому же он был необыкновенно интересным собеседником. Он много и увлекательно рассказывал Мэрилл о жизни знаменитых художников и об археологических находках.

Сердце Мэрилл он окончательно покорил, преподнеся ей её большой портрет, написанной маслом на холсте. Ни на одной фотографии Мэрилл не выходила так хорошо.

«Теперь я понимаю, – подумала Мэрилл, – почему художники так негативно относятся к фотографии».

– Если у тебя когда-нибудь будет своя персональная выставка, то ты обязательно пригласи меня на вернисаж, – шутя, сказала Мэрилл.

– Обязательно приглашу и обещаю, что главным действующим лицом на вернисаже будешь ты.

….

Джон с гордостью продемонстрировал Мэрилл написанную на стене в квартире картину её полёта:

– Тебе нравится?

– В такую погоду ни один сумасшедший прыгать не будет, да и никто не разрешит поднять в воздух самолет.

– Ничего ты не понимаешь, бушующая стихия только подчёркивает красоту твоего парения.

Мэрилл подошла к видеомагнитофону и вставила кассету. На экране телевизора появилась улыбающаяся Джейн Фонда, и она, повторяя за ней, начала делать популярный комплекс аэробики. Мэрилл аккуратно повторила за Фондой все упражнения, выключила видеомагнитофон и побежала в душ.

На кафеле рядом с душевой кабиной была изображена совсем уж фантастическая картина: на морской глубине в гидрокостюме с подводным ружьём в руке среди огромных развалин плывёт девушка. К девушке протягивал щупальца гигантский спрут, из глаза которого торчит выпущенная ею стрела. С другой стороны подплывает, оскалив пасть, невероятных размеров акула.

Когда Мэрилл в первый раз увидела эту картину, у неё мороз пробежал по коже.

– Жуть, какая, а потом… я ведь никогда не ныряла с аквалангом.

– Почему ты решила, что здесь изображена ты? Эта картина олицетворяет победу добра над злом. Смотри: спрут скоро умрет, а акула далеко, и девушка успеет скрыться внутри развалин.

– Все равно ужас, стоит только на неё взглянуть – и душ принимать не надо, таким холодом от неё веет.

Приняв душ, Мэрилл пошла на кухню и открыла холодильник. В холодильнике одиноко стояла коробка с остатками торта, которые Мэрилл с удовольствием съела, запив их крепким кофе.

Она любила сладкое и поглощала его в больших количествах, а посему только активное занятие спортом позволяло ей сохранять стройную фигуру. «Вот отец с матерью не едят сладкого, а весят по десять пудов», – подумала Мэрилл и взглянула на стену.

На стене, на фоне Шаолиньского монастыря, была изображена женщина, одетая в красную, расшитую золотом китайскую одежду. Она отбивалась от десятка злобных ниндзя. Для большей убедительности, что действие действительно происходит в Китае, Джон притащил из цветочного магазина кадку с бамбуком и поставил её перед картиной.

Эта картина нравилась Мэрилл. Она потратила много времени и сил, изучая восточные единоборства.

Часами она колотила рёбрами ладоней по палкам и камням. Потом стала разбивать доски, каменные плиты и куски льда, положенные один на другой. Сидела «на растяжке», добиваясь немыслимой гибкости тела. Осваивала базовые комплексы перемещений ушу и комплекс упражнений известного мастера Цай Лунъюня[11] с красивыми поэтичными названиями: «орёл впивается в горло», «лапа опускающегося дракона», «монах связывает тигра»…

Потом она освоила стили дракона, тигра, богомола, орла и пьяного монаха.

Растопырив ладонь, она пыталась одним ударом добраться до дна ящика с мокрым песком. Это ей удалось не сразу, зато потом её пальцы стали как каменные.

Однажды группа из десяти разъяренных девиц – подруг рокеров – попыталась побить её цепями и металлическими прутьями. Их попытка закончилась тем, что их всех увезли в больницу с переломами рук и ног. Больше к ней никогда не приставали.

Символично, но ниндзя на картине тоже было десять!

– Джон, ниндзя живут в Японии.

– Правильно, они приехали из Японии, чтобы раздобыть тайны ушу и Цигун, а ты, хранительница тайн монастыря, не дашь им это сделать.

Мэрилл закончила завтракать и подошла к гардеробной. На её двери была нарисована Мэрилл, мчащаяся на «Харлее» по горной дороге вблизи Гранд Каньона.

Это была практически точная копия висевшей ранее фотографии, но как всегда Джон внёс в неё некоторые изменения. На фотографии Мэрилл была в шлеме и очках, на картине же она была нарисована с развевающимися по ветру волосами и с грозным выражением лица, на котором словно было написано: не подходи, а то убью.

Слегка накрасив ресницы – косметикой она практически не пользовалась, ведь у неё были красивые, слегка изогнутые брови, длинные ресницы и нежная бархатистая кожа, – Мэрилл надела джинсы, свою любимую розовую кофточку с абстрактным рисунком и тонкую кожаную куртку стиля «Харлей».

Она спустилась на лифте в гараж, где арендовала небольшой бокс для своего мотоцикла «Софтайл» выпуска 1984 года.

Ей очень нравился её мотоцикл с двигателем «эволюция» и спрятанной задней подвеской, что придавало ему опрятный вид и создавало ощущение прочности и основательности. Она всегда сама устраняла неисправности, меняла масло, мыла и натирала до блеска его корпус.

Негр Том, убирающий территорию вокруг дома, подъезд и гараж, часто говорил ей:

– Мэм, зачем вы столько времени тратите на свой мотоцикл? Мой сын Сэм может хорошо это сделать за вас за чисто символическую плату. Он любит мотоциклы и хорошо в них разбирается, а ещё, мэм, вы ему очень помогли, научив разным приемам борьбы. Раньше его часто избивали подростки, а сейчас они его не трогают и стали уважать.

Мэрилл села на мотоцикл и выехала из гаража. У входа её, как всегда, встретил пританцовывающий под мелодию какого-то блюза Том.

– Доброе утро Мэрилл, – сказал Том.

– Привет, – ответила ему на ходу Мэрилл.

«Хорошо, конечно, жить в Трамп-тауэре, – выезжая на улицу, подумала Мэрилл, – но там квартира стоит больше двух миллионов».

58-этажный Трамп-тауэр, расположенный на углу Пятой авеню и 56-й стрит, небоскреб из синего стекла, розового мрамора, бронзы и с водопадами в фойе, был символом нового Нью-Йорка и мечтой Мэрилл. В фойе раньше даже росли деревья, но миллиардер Дональд Трамп, которому принадлежал этот дом, почему-то приказал вырубить их.

Мэрилл выехала на улицу и вскоре подъехала к 400-метровым зданиям-свечкам Нью-Йоркского торгового центра.

Артефакты

Мэрилл зашла в подъезд одной из «свечек», показала пропуск, спустилась по лестнице на два этажа вниз и пошла дальше по коридору.

Здесь, под землёй, в специально оборудованном помещении находилась мрачная секретная лаборатория.

Центр этого большого прямоугольного помещения был заставлен всевозможными научными приборами и компьютерами.

Напротив входа стоял умывальник. Слева от него – кондиционер и холодильник. Справа висели большие старинные часы с боем. Под ними стоял квадратный стол с посудой и электрическим чайником.

На левой стене висели фотографии и вырезки из журналов, а на правой – крючки для верхней одежды. Сейчас крючки пустовали – на улице стояла теплая солнечная погода.

Вместе с Мэрилл непонятные артефакты исследовали ещё такие же, как и она, одиннадцать молодых ученых.

Когда она первый раз попала в эту лабораторию, то с удивлением увидела среди исследователей Билла и Джона.

Билл отрастил небольшие усики и стал ещё больше похож на Кларка Гейбла. Последний раз она с ним виделась пять лет назад на вечере, посвященном окончанию Принстонского университета.

С Биллом у Мэрилл в лаборатории сложились натянутые отношения. После ссоры в больнице они так и не помирились.

С Джоном Мэрилл рассталась два года назад, когда он неожиданно стал убежденным пацифистом и стал принимать активное участие в антивоенных демонстрациях. За это его неоднократно арестовывали, и когда Мэрилл надоело выручать его после арестов, то они расстались, но расстались мирно

За прошедшие годы Джон внешне ничуть не изменился и не изменил своим взглядам, но остепенился и перестал принимать участие в демонстрациях и политических движениях.

Любовные отношения с Джоном Мэрилл не стала возобновлять, теперь они стали просто хорошими друзьями. Мэрилл рассказывала Джону о своих занятиях спортом, а он ей – о последних находках в археологии и искусстве средних и древних веков.

«Хорошо бы, – подумала Мэрилл, – если бы у меня был возлюбленный с внешностью Билла и характером Джона, но это только мечта».

Джон рассказал Мэрилл об исследуемых артефактах удивительную историю. Упоминание о них в начале ХХ века раскопал в Палестине какой-то английский археолог. Из его записок следовало, что он нашел записи самого Иисуса Христа. В них Иисус рассказывал о своем путешествии в Индию вместе со своими учениками – апостолами.

В Индии внутри высокой горы – именно внутри, а не снаружи – добрые боги – именно боги, а не бог – дали Иисусу какой-то жезл, а апостолам – скрижали. Потом на Христа и апостолов напали служители злобной богини Кали[12], отняли жезл и скрижали, а им самим удалось с большим трудом спастись.

После этого археолог направился в Индию, где на развалинах храма богини Кали он и раскопал эти артефакты. Затем он привез их в Англию, но тут началась Первая мировая война и о них забыли.

Артефакты были обнаружены спустя восемьдесят лет в каком-то запаснике. Проведенные в Лондоне исследования показали, что они сделаны из тяжелого и прочного серебристого металла, который на Земле не встречается. Больше ничего толкового в ходе исследований о них узнать не удалось.

В обстановке строжайшей секретности артефакты были доставлены в США для проведения дальнейших исследований, курировать которые было поручено ФБР.

Началось совещание – как всегда, решался вопрос, что делать дальше.

Самые современные в мире электронные и рентгеновские микроскопы не смогли проникнуть в структуру этого металла, ничего не дало их облучение сверхмощными лазерами. В конце концов было решено изучить последние достижения в области исследований материалов, включая секретные исследования.

Мэрилл уселась рядом с Джоном за стол и стала перелистывать последние разработки Пентагона в области изучения элементарных частиц и излучателей различных видов энергии.

– Смотри, – сказала Мэрилл Джону, – а что, если это устройство даст положительный результат?

– Я в этом плохо разбираюсь, я не физик, я занимаюсь изучением археологических находок и историей искусства.

К Мэрилл и Джону подошли другие участники группы и стали обсуждать её находку.

– Да, – сказал Эрик, широкоплечий высокий блондин с синими глазами, ведущий свой род от норманнов, – излучение нейтрино[13] сможет пробить структуру этого металла.

– Да нейтрино просто проскочит артефакты, не заметив их, – возразила стройная зеленоглазая белокожая шатенка Элизабет.

– Но у артефактов необычайно плотная структура. Не исключено, что слабое взаимодействие нейтрино сможет нам помочь.

Невзрачная, похожая на ученицу колледжа Линда с безразличным видом посмотрела на статью, но ничего не сказала. Она окончила Йельский университет одновременно с Эриком и Элизабет и стала работать в этой группе только потому, что была неравнодушна к этому высокому красавцу. Она ревновала его к Элизабет, имевшей с Эриком амурные отношения. Линда всегда старалась быть рядом с ним, но он, да и другие мужчины из группы даже не обращали на неё внимание.

Все, кроме Джона и Линды, стали спорить, какие элементарные частицы лучше использовать для облучения артефактов.

Одни склонялись к мнению, что лучше использовать элементарные частицы из класса адронов[14], другие – из класса лептонов[15].

Первая группа утверждала, что только сильное взаимодействие[16] с веществом позволит вскрыть структуру это непонятного металла, но вторая возражала, что адроны нестабильны и многие из них очень быстро распадаются.

– Ты ещё резонансы[17] используй, – спорил с Элизабет Эрик, – они не успеют даже долететь до артефактов.

– Но можно использовать мезоны[18]. У них срок жизни значительно больше, чем у резонансов.

– К этому излучателю нейтрино даже специальные регистрирующие пластины разработаны.

– Но к созданным излучателям мезонов тоже регистрирующие пластины разработаны.

Тут вмешался Джон:

– О чём вы спорите? Вы уже надоели мне своей терминологией из физики. Все вы говорите об одном и том же. Разве нельзя попробовать сначала излучатель нейтрино, а если ничего не получится, то мезонов? Все равно других вариантов у вас нет.

Все сразу замолкли, а ведь Джон прав: действительно других вариантов нет.

Все эти излучатели были сделаны на основе ускорителей элементарных и требовали для своей работы большого количества энергии: необходимо было в течение получаса отключить от энергоснабжения практически весь Нью-Йорк и часть его окрестностей. Вопросы энергоснабжения и доставки необходимого излучателя взял на себя куратор из ФБР.

Эксперимент

Прошел месяц бюрократической волокиты, пока наконец этот бетатрон – излучатель с регистрирующими пластинами и подробной инструкцией по его эксплуатации – привезли в лабораторию.

В течение нескольких часов вся группа разбиралась, как он работает. Потом еще несколько часов ушло на его наладку. Куратор из ФБР ушел, заявив, что у него семейное торжество и ему надо обязательно на нём присутствовать.

Когда всё было налажено, а артефакты были подготовлены к изучению, часы показывали половина двенадцатого ночи.

Часть Нью-Йорка и его окрестностей обесточили, а освещение в лаборатории, как требовала этого инструкция по эксплуатации прибора, отключили.

Полчаса бетатрон разгонялся, и его излучатель начал работать вместе с боем настенных часов.

Тут началось нечто невообразимое: все артефакты вдруг засветились переливчатым светом и стали похожи на огромные куски янтаря. Свет от них строго концентрическими кругами стал разливаться по всему помещению.

Сердце у Мэрилл бешено забилось, глаза закрыл туман, а в середине лба что-то треснуло.

Все стояли как вкопанные. Первым опомнился Джон. Он подбежал к регистрирующим пластинам, но на них ничего не было.

Потом пришла в себя Мэрилл. Она подошла к витрине с артефактами.

– Этого не может быть, – проговорила она.

К ней подошли остальные члены группы. Их взорам предстала странная картина: артефакты приобрели прежних серебристый цвет, но на каждом из них появился большой выпуклый знак янтарного цвета, похожий на иероглиф. Никто из членов группы ничего не понимал.

Все очень устали и поэтому, немного посовещавшись, решили повторить эксперимент на следующий день.

Уставшая Мэрилл добралась домой, быстро умылась, перекусила, легла на кровать и сразу уснула.

Через некоторое время ей приснился странный яркий цветной сон: на фоне высоких заснеженных гор за столом сидят одиннадцать человек, Мэрилл не успела их сосчитать.

«Это Гималаи, – подумала во сне Мэрилл, – а что это за люди? Да ведь это апостолы с фрески „Тайная вечеря“ в трапезной монастыря Санта-Мария делле Грацие в Милане, нет только Иуды, да и центр пустой – нет Христа».

Вдруг из-за стола вышел один из апостолов. «Кажется, его зовут Андрей», – подумала во сне Мэрилл. В руках он держал пластину – один из исследуемых ими артефактов. На пластине был выпуклый янтарный знак, напоминающий футбольный мяч.

Андрей поднял пластину и дотронулся ею до Мэрилл. Она сразу ощутила на своём теле сильное жжение. Он отнял пластину и произнес странные слова:

После этого Андрей сел за стол и встал Матфей. В руках он держал точно такую же пластину, но с другим знаком. Он пошёл явно не по направлению к Мэрилл. Изображение стало ограничено рамкой, как на экране телевизора.

Матфей вынес пластину за «экран» и произнес стихи, в которых речь шла о голубом алмазе, скрытом где-то в Африке.

Другие апостолы совершали похожее действо. Каждый раз речь шла о драгоценных, полудрагоценных, поделочных и каких-то непонятных камнях, спрятанных в различных уголках Земли.

Последним был апостол Пётр. Когда он произнес свою речь и сел за стол, в центре стола неожиданно возник Христос.

Изображение снова перестало быть ограничено рамкой. Христос подошёл к Мэрилл и дотронулся до неё жезлом. Она опять ощутила жжение на своём теле. Христос отнял жезл и произнес следующие, ещё более загадочные слова:

«Чушь какая-то, – подумала Мэрилл во сне, – какая-то Гиперборея, нет такого кристалла Индулаз, какой ещё третий глаз, зачем надо идти к Эвересту и что это за каста Индовод? Впрочем, к Эвересту можно съездить, я люблю альпинизм»

Её сознание заволокло туманом, а странный сон прекратился.

На следующее утро, проделав аэробику, Мэрилл приняла душ и стала причесываться перед зеркалом. Посмотрев в зеркало, она с удивлением увидела на своей правой ключице изображение зелёного мяча, а на левой – какую-то прозрачную пирамиду с непонятным предметом внутри.

Мэрилл сразу вспомнила свой странный сон. Она сразу поняла, что на правой ключице изображен зелёный круглый малахит, но что изображено на левой ключице? Да это ведь кристалл Индулаз с глазом внутри.

Её сон был вещим! Да и сон ли это? Ведь эти выпуклые «татуировки» не могли возникнуть просто так.

Быстро одевшись в джинсы и закрытую тёмную кофточку, чтобы «татуировки» были не видны, она съела два крекера с малиновым джемом и поехала в лабораторию.

Как ни странно, все члены группы приехали очень рано и практически одновременно, задолго до начала ежедневного утреннего совещания.

Вся собравшаяся группа подошла к витрине с артефактами, но они имели точно такой вид, как и до начала облучения: никаких знаков на них не было.

– Джон, – громко сказала Мэрилл, – мне сегодня ночью приснился очень странный сон: будто бы я нахожусь у подножия Эвереста, там стоит стол, за которым сидят апостолы, почти как на фреске Леонардо да Винчи «Тайная вечеря», но только без Христа и Иуды. Апостолы по очереди встают, у каждого в руках по одной пластине, точно такого же вида, как исследуем мы. Они говорят какую-то чушь, а один из них дотронулся до меня пластиной, и знак с нею перешел ко мне на ключицу. Потом, когда апостолы завершили свои действия, появился Христос и произнес вообще что-то несуразное, а утром я обнаружила у себя на теле вот эти знаки, – закончила Мэрилл и показала их Джону.

– Да и мне приснился точно такой же сон, – сказал Джон – но в нём не было Христа, а утром у меня появился этот знак.

Действительно, у Джона на правой ключице был знак голубого алмаза.

– Я сразу узнал знаменитую фреску Леонардо, – продолжил Джон, – единственное что показалось мне странным, что не было Иуды и Христа, а фреска, если не считать Гималаи, была в современном виде. Эта фреска, так же как и знаменитая Мона Лиза[19], дошла до нас не в первозданном виде. Вскоре после её написания она чуть полностью не погибла. Это случилось после того, как монастырь затопило. Спустя всего несколько десятилетий Вазари[20] описывал её как беспорядочный набор пятен. Многочисленные реставрации нанесли фреске только вред и чуть не погубили её окончательно. А сколько легенд о ней сложено – будто бы вместо Иоанна Леонардо нарисовал Марию Магдалину, а Христос и Иуда срисованы с одного и того же человека. Хотя это и не исключено, ведь известно, что Леонардо не был примерным католиком. Он мог и поглумиться над церковниками, ведь, согласно другой легенде, лицо Иуды – это лицо настоятеля монастыря, надоевшего Леонардо своими претензиями.

Всем остальным приснились такие же сны, как ей и Джону. У каждого было по два знака: один на правой, а другой – на левой ключице. Однако у всех были свои знаки – рубина, топаза и других камней, о которых говорили апостолы, но некоторые знаки всё-таки были непонятны, о них апостолы почему-то забыли сказать! Но Христос явился только Мэрилл.

– А что делал Христос? – спросили у Мэрилл остальные члены исследовательской группы.

Мэрилл подробно пересказала, что ей приснилось дальше.

Все решили ничего не говорить куратору из ФБР. Последующие исследования не дали никаких результатов, и артефакты были возвращены обратно в Англию. Их группу вскоре распустили, а её члены разъехались по разным местам.

Через три месяца Джону представилась возможность устроить небольшую персональную выставку картин. Он тут же позвонил Мэрилл:

– Я своё обещание выполнил, жду тебя вечером на вернисаже. Ты будешь на нём главным действующим лицом.

Неожиданно на вернисаж Джона пришла группа известных личностей: Леонард Лаудер, сын основательницы известной косметической фирмы «Estee Lauder»[21] и её фактический руководитель, Анна Винтур, недавно возглавившая самый популярный в США журнал мод «Vogue», знаменитый антиквар и управляющий ювелирной фирмы «Тиффани».

Все они хотели увидеть удивительную картину Джона. На этой картине Джон изобразил улыбающуюся Мэрилл на фоне Национального парка в Гранд Каньоне.

Джон писал эту картину больше двух лет. При её написании он использовал практически такую же технику, как и Леонардо при написании своей знаменитой «Моны Лизы». Его технику в художественных кругах сразу же окрестили «новой сфуматой»[22].

Так же как и у Моны Лизы, выражение лица Мэрилл менялось по мере приближения к портрету. Однако, в отличие от Моны Лизы, улыбка не исчезала с лица, а изменялась от лукавой до торжествующей.

Джон потом объяснил Мэрилл, что он и Леонардо использовали один и тот же приём: издали дымчатые и переливчатые детали сливались с более яркими красками, а если подойти ближе к портрету, то все эти детали проступали, что приводило к изменению выражения лица.

Для написания этого портрета Джон изобрел специальные, почти прозрачные краски, получившие название «сухое масло». Главной особенностью этих красок было отсутствие комочков за счёт специальных улетучивающихся присадок.

– Таких женщин не бывает, – сказал Лаудер и хотел добавить: «Вы её конечно…»

И тут в салон вошла Мэрилл.

На ней было надето длинное вечернее нежно-бежевое платье с большим декольте, на руках тонкие тёмно-бежевые лайковые перчатки, голову венчала прическа на древнегреческий манер, а шею украшала золотая цепочка венецианского плетенья.

– Вы ещё прекраснее, чем на картине, – подбежала к ней Анна Винтур, – вы должны обязательно сфотографироваться для обложки «Vogue».

Знаменитый антиквар открыл коробку и показал Мэрилл потрясающей красоты ювелирный набор из колье и серёжек:

– Я очень прошу вас прорекламировать эти драгоценности. Это только копия украшений, вскоре выставляемых на аукционе «Кристи».

Даже копия драгоценностей была прекрасна.

У оригинала набора колье было выполнено из тонких золотых лепестков с нежно розовым отливом. Как это удалось добиться ювелиру, до сих пор остаётся тайной.

На этих лепестках будто бы в воздухе висели чистейшей воды изумруды, а рядом с ними, словно росинки воды, были вкраплены переливающиеся всеми цветами радуги небольшие бриллианты.

Всё это вместе создавало впечатление изящной сказочной гирлянды цветов.

В той же манере были выполнены и серьги.

– Вам надо обязательно рекламировать нашу косметическую продукцию, – сказал Леонард Лаудер, – если хотите, можем с вами сразу заключить контракт.

Они стали до хрипоты спорить между собой, чью продукцию должна рекламировать Мэрилл.

Тут вмешался Джон:

– О чём вы спорите? Накрасьте Мэрилл своей лучшей косметикой, украсьте её этими драгоценностями, а потом сфотографируйте её для обложки «Vogue». Лучше всего, если вы сфотографируете её рядом с этим портретом. Это только усилит впечатление.

– Точно, – согласились они.

Лаудер распорядился, чтобы в салон срочно приехал лучший имиджмейкер и захватил с собой элитные наборы косметики для натуральной золотистой блондинки с карими глазами.

– Срочно вечернюю одежду, модельера и лучшего фотографа в салон, – приказала Анна Винтур.

Антиквар побоялся привозить в салон настоящие драгоценности. «Все равно на фотографии никто не сможет отличить копию от оригинала», – подумал он.

Так и появился на свет один из самых знаменитых за всю историю журнала «Vogue» номер.

После этого на Мэрилл как из рога изобилия посыпались предложения. Она бросила науку и вскоре стала одной из самых знаменитых моделей в мире – рекламным лицом фирмы L' Oreal.

Всё реже Мэрилл вспоминала о чудесном эксперименте и загадочном сне, хотя с другими членами исследовательской группы часто перезванивалась.

Через месяц после своего триумфального вернисажа Джон неожиданно исчез. Мэрилл пыталась с ним связаться, но безуспешно. Джон появился только через два года, когда у Мэрилл был уже новый друг.

Прошло двенадцать лет

Мэрилл вышла из Центрального парка и решила зайти в музей «Метрополитен». Сейчас, когда её сердце было свободно, она часто вспомнила время, проведённое с Джоном в этом музее. Он так увлечённо рассказывал ей об экспонатах, что рядом с ними всегда собиралась толпа посетителей.

Любимым художником Мэрилл стал Клод Моне. Её восхищали игра света и изображение воды на его картинах. Она могла часами любоваться полотнами «Парк в Сант-Адресс» и «Маннпорт».

Мэрилл в музее сразу узнали. Вскоре вокруг неё собралась толпа желающих получить автограф.

«Всё-таки у популярности есть и негативная сторона, – подумала она, – невозможно спокойно постоять и полюбоваться экспонатами».

Мэрилл вышла из музея, медленно пошла по Пятой авеню и остановилась у неприметного многоэтажного дома, каких довольно много на Манхэттене. Это была галерея «Тиффани». На витрине было выставлено всего несколько украшений, а небольшие для торгового заведения окна почти полностью занавешены красивыми, изящными шторами: «Тиффани» в излишней рекламе не нуждалась.

К ней сразу подбежал управляющий:

– Мадам, вы, как всегда, прекрасно выглядите, вам очень идёт это платье от Мюглера. Вы, кажется, именно его демонстрировали в прошлом году на Неделе высокой моды, но драгоценности ведь тогда были не настоящими. Мы же можем вам предложить чудесное колье из аметиста всего за полмиллиона долларов.

Мэрилл примерила колье и вспомнила прошлогодний показ мод, нашумевшую фотографию Дональда Грея и небольшую статью про неё в «Vogue»:

Несомненным событием нынешней недели высокой моды в Брайант-парке стало появление после трёхлетнего перерыва на подиуме Мэрилл Райт.

Три года назад мы запомнили Мэрилл как шаловливую молодую женщину с кокетливо-игривой улыбкой. Сегодня же она предстала перед нами в образе богатой, уверенной в себе светской львицей.

Настоящий триумф вызвало появление Мэрилл в облегающем, с разрезом от бедра, декольтированном платье из нежно-розового ламе от Tierry Mugler, с которым прекрасно гармонировали длинные перчатки и колье из аметиста.

Весь ансамбль удачно сочетался с дымчато-розовым макияжем. Казалось, что шелковистое сияние окутало лицо Мэрилл.

Мэрилл вернулась из своих воспоминаний к действительности.

– Да, колье прекрасно, – сказала она, достала кредитку и расплатилась.

Как всегда, украшение положили в голубую коробку с атласной лентой.

– Всё-таки мило, что любой товар, независимо от его стоимости, пакуется у вас одинаково. Если у вас будут украшения, требующие рекламы, то я готова в этом участвовать, но с условием, чтобы они были мне к лицу.

– У нас скоро появится ожерелье из зелёного русского граната. Оно очёнь вам пойдёт. Мы его хотим выставить на аукционе Кристи.

– Надо же, я часто бывала в России, но никогда не слышала о зелёном гранате. Кстати, вам надо использовать рынок России. Сейчас там стало много богатых людей, которые смогут покупать ваши товары.

Мэрилл вышла из «Тиффани» и пошла домой. Она взглянула на неоновую рекламу. С рекламы на неё смотрела улыбающаяся Мэрилл и мелькала надпись:

Мэрилл даже остановилась. «Какие идиотские стихи», – подумала она. Вдруг в этот момент её «татуировки» запульсировали и в мозгу засела навязчивая мысль: надо непременно собирать всех членов исследовательской группы и ехать в Непал, к Эвересту.

Она обзвонила остальных участников группы, у всех происходило то же, что и с ней: «татуировки» пульсировали, возникло навязчивое желание идти к Эвересту.

Мэрилл восстановила в памяти перипетии своего загадочного сна, потом всё записала и выучила наизусть.

Вскоре группа стала собираться в квартире у Мэрилл, которая жила в шикарных двухуровневых апартаментах в Трамп-тауэре.

После 1988 года в Нью-Йорке построили много прекрасных зданий, но Мэрилл хотелось непременно поселиться в здании на углу Пятой авеню и 56-й стрит. Быть может, это было по-детски наивно, но именно о нём Мэрилл мечтала.

Сейчас только одна ванная комната была больше, чем вся её квартира на 42-й стрит. В середине ванной комнаты располагался бассейн из голубого мрамора, украшенный белоснежными ракушками. На левой от входа стене была выложена мозаика, изображающая жёлтые и розовые кувшинки, плывущие по сине-зелёной воде[23]. На правой стене под нерукотворной каменной аркой волновалось море[24]. На полу ванной комнаты была вымощена плитка, имитирующая воду, что создавало иллюзию присутствия. Почти всю противоположную от входа стену занимало большое зеркало в мраморной оправе, контур которого повторял форму бассейна. По бокам зеркала висели бра из такого же голубого мрамора, а рядом стояли шкафы и полки с кремами, шампунями, пеной, морской солью и с другими, необходимыми для принятия водных процедур мелочами.

Спальня была относительно небольшой. В ней находилась широкая кровать из красного дерева. Рядом стоял столик с ночником. На потолке висела небольшая люстра из горного хрусталя. Стены спальни были покрыты нежно розовым шёлком, а окна драпированы такого же цвета тюлем и плотными шторами тёмно-розового цвета, что создавало неповторимую игру света.

В одной из комнат был обустроен спортивный зал с беговой дорожкой Winner, велотренажером Kettler и различными силовыми тренажерами.

Ещё одна комната была оборудована под кабинет в стиле французского классицизма последней четверти XVIII века, то есть в стиле Людовика XVI.

Лаконичность и торжественность этого стиля нравились Мэрилл. Все вертикальные и горизонтальные опоры были чёткими и ясными. Всюду просматривались прямые углы, но резких переходов заметно не было, они сглаживались капителями, бороздками, витыми шнурками и другими приёмами, унаследованными ещё из Древней Греции.

Вся мебель была украшена бронзовыми растительными орнаментами – акантами и гирляндами из мелких полевых цветов.

В кабинете стояли большой стол с компьютером, кресло, стулья, комод-секретер и несколько книжных шкафов с художественной литературой, книгами о спорте и журналами мод.

Стулья и кресло были покрыты гобеленом с сельским мотивом, удачно гармонировавшим с занимающим всю противоположную столу стену гобеленом с изображением беседы древнегреческих философов под сводами никогда не существовавшего античного здания[25].

Рядом с кабинетом располагалась комната отдыха с пальмами, лианами, кактусами, орхидеями и другими растениями.

Кухня была небольшой. Мэрилл не любила готовить, да и времени на приготовление пищи у неё было мало. Обычно она заказывала блюда из ресторана на дом. Только когда ждала гостей, она нанимала официантов для обслуживания и поваров.

Когда у неё собирались гости, то в большой светлой гостиной, выполненной в античном стиле, сервировалось несколько столов.

На втором уровне кроме спальни было расположено несколько гостевых комнат, декорированных в самых различных стилях: античный, классика, модерн…

Прибывшие члены группы почти не изменились, только немного постарели.

Когда вместе с Мэрилл собралось уже десять человек, раздался звонок. Мэрилл открыла дверь и застыла в немом изумлении: перед ней стояла известная порнозвезда Перл:

– Вы, конечно, меня не узнали, я Линда Гамильтон, Перл мой псевдоним.

Все были поражены: Линда раньше была серой мышкой, на которую ни один мужчина не обращал внимания.

Оказывается, вскоре после распада группы она сделала себе серию пластических операций, накачала огромный бюст, немногим уступающий занесенному в то время в Книгу рекордов Гиннесса знаменитому бюсту известной французской порнозвезды Лоло Феррари[26].

Потом она неоднократно снималась в порнографических фильмах, а пять лет назад, неожиданно для всех, ушла из порнобизнеса.

Разрешение на восхождение на горы Эверест надо было ждать годами, но получить разрешение на поход к её подножию трудностей не представляло.

Все взяли с собой в дорогу только личные вещи. Часть необходимого альпинистского снаряжения должна была прибыть в Непал отдельным рейсом, другую – планировали взять напрокат в туристическом агентстве в Катманду.

Время на разговоры не было: до отлёта самолёта оставалось около двух часов. Поэтому, выпив по бокалу вина и немного перекусив, все направились в аэропорт.