Читать книгу Лабиринт кочевников - Алексей Бессонов - Страница 3

К часу дня противный мелкий снежок, преследовавший Климова от самой Перми, наконец остался позади. В левом зеркале ненадолго появилось солнце, но быстро исчезло. Впереди стояла все та же сероватая муть поздней осени, давно уже ему надоевшая. Ян глянул в крупноформатный атлас, лежащий на сиденье справа, и вздохнул. Впереди, над пологими холмами, вставали трубы поселка Широкое, где находилась огромная ТЭЦ, а в пяти километрах от нее лежал уже и Заграйск.

Навстречу старенькому «Транзиту», купленному в Москве специально для переезда, с гулом пронесся «Икарус», заляпанный грязью до такого состояния, что Ян даже не смог понять, какого он цвета. За серыми стеклами автобуса качнулись такие же серые лица пассажиров.

Ян привычно усмехнулся. Много лет минуло с той поры, как он покинул Заграйск, однако здесь мало что изменилось, разве вот исчезли заводы да прибавилось зэков. Небольшой промышленный городок, спрятанный от уральских ветров в долине речки Граи, жил все той же вялой жизнью, в которой свадьбы, крестины и похороны следовали с такой же неизменной ясностью, как и смена сезонов. Одни рождались, другие умирали, третьи уходили на зону – все как всегда, все как у всех. Мало кто приезжал в этот старинный каторжный край по собственной воле, чаще всего в Заграйск ехали от безнадеги либо же по распределению. На двух заводах, Трубном и «закрытом», представлявшем собой опытное производство крупного военного КБ, платили хорошие деньги и быстро давали жилье. Теперь от заводов остались только руины цехов да кварталы общежитий, возле которых не следовало появляться с наступлением темноты. Молодежь разъехалась по областным центрам, а в городе остались одни старики – ну и те, кому ехать было совсем уж некуда.

Его путь в этот городок был возвращением в юность, в те дни, когда он, молоденький лейтенант, прибыл сюда по окончании училища. Здесь он провел целых пять лет, чтобы потом, капитаном уже, уехать в совсем-совсем другую жизнь…

И жизнь эта, сделав круг, вернула его в Заграйск, теперь беглецом.

За Широким трасса взяла левее, и скоро потянулись, поползли прикрытые тонким пока снегом бараки из серых досок – с разбитыми по большей части окнами, с перекошенными дверьми и ободранными крышами, на которых лишь кое-где виднелись ржавые железные листы. Справа появилась уродливая пирамида, к которой прилепился серебристый плоский самолет из толстого металла, под ним большие бетонные буквы: «ЗАГРАЙСК». Ян сбросил скорость, потому что еще год назад тут в кустах торчал наряд с радаром, а московские номера его «Форда» практически гарантировали взмах полосатой палки.

Сейчас гаишников не было. Ян безо всяких приключений добрался до центральной площади, в скверике которой гнил под снегом не до конца пока раскуроченный Ил‐28 с бортовым номером «41 синий»: когда-то под крылом еще целого в те времена бомбардировщика школьников принимали в пионеры, и Климову не раз приходилось участвовать в этом мероприятии. За площадью, точнее за серой четырехэтажкой универмага «Ракета», он свернул налево и скоро остановился перед деревянным купеческим особняком, который лет пять как занимало единственное в городе риелторское бюро. Втиснув свой микроавтобус между «Газелью» и черной хозяйской «Тойотой», Ян выбрался наконец на воздух.

В нос ему сразу ударил слабый печной душок. Здесь, в центре города, сохранились целыми и нетронутыми деревянные дореволюционные кварталы, не слишком доверяющие центральному отоплению. Ян постоял немного, принюхиваясь и улыбаясь, а потом потянул на себя высоченную дубовую дверь.

– Могу я увидеть Юлию Андреевну? Я звонил ей неделю назад… точнее, во вторник… Ян Климов из Москвы.

Широкоскулая девушка с толстой русой косой подняла на него глаза.

– Из Москвы? – с издевкой переспросила она. – Ага…

– Ну, вы позвоните на всякий случай, – попросил Климов, положив кулаки на стол. – Она меня знает, вы мне поверьте.

– Я-то, может, и поверю, вы только руки от меня уберите. Из Москвы, ну ты подумай. Ну-ну, сейчас проверим. – Ян недоуменно спрятал ладони в карманы потертой кожаной куртки, и секретарша наконец взяла трубку внутреннего телефона. – Юлия Андреевна?.. Тут мужик какой-то, водила, что ли, не знаю… из Москвы, говорит. Климов какой-то. Что делать с ним? А? А-а-а… н-ну, да, понятно, понятно…

Девица осторожно положила трубку на место и встала, оказавшись вдруг почти одного с Яном роста.

– Вы меня простите, – залопотала она, – я в окно видела, как вы подъехали, но разве ж тут у нас подумаешь… вы с дороги устали, наверное? Что вам сделать – чай, кофе? У нас хороший тут чай, с травами можно…

– Да ничего не надо, – отмахнулся Ян. – Не волнуйтесь вы так, бывает…

Он присел на краешек кожаного дивана в углу приемной и достал сигареты. Секретарша тут же принесла ему старую хрустальную пепельницу, добытую, как подумал Ян, еще при дорогом Леониде Ильиче.

– Так, может, чаю? – участливо спросила девушка. – Вы ж от самой Москвы поди…

– От Перми, – Ян улыбнулся и вдруг почувствовал себя неловко, будто сморозил какую-то глупость. – Я не так уж и устал, вы не переживайте.

Он хотел сказать рослой девице что-то еще, но тут раскрылась дверь, и в приемную вплыла замдиректора Юлия Андреевна, пергидрольная и сияющая невероятной помадой. В руках она держала плотную пластиковую папку, набитую бумагами.

– Господи-ин Климов!

Ян встал и коротко поклонился.

– А вы с прошлого года похудели, помолодели! И бородка вам идет! Вы как позвонили, мы сразу документики ваши все подняли, и в жилконтору сходили, и слесаря ваш дом посетили, так что с отоплением там теперь все прекрасно. И канализацию проверили, и плиту, что вы тогда завезли, подключили. Так что вот – все теперь для вас сделали. Документы ваши вот, и ключи там внутри. Все как договаривались!

Юлия Андреевна протянула Яну папку, он взял ее в руки и сразу ощутил внутри довольно толстую связку ключей.

– Спасибо, – с чувством ответил он. – Не знаю, что бы я без вас делал, дорогая Юлия Андреевна…

– Я вас провожу, господин Климов. Не каждый день у нас из Москвы покупатели приезжают.

Он понимающе кивнул и открыл дверь. У самой машины Ян аккуратно вложил в ладонь риелторши стодолларовую купюру, и Юлия Андреевна просто вспыхнула от восторга.

– Если что-то будет нужно, господин Климов, мы всегда… всегда!

Прежде чем запустить дизель, Климов захлопнул наконец свой атлас и положил сверху папку с документами на дом и ключами. Одно дело можно было считать оконченным.

Через десять минут, проехав по застроенному серыми пятиэтажками проспекту Щорса, Ян уверенно свернул налево, к реке. Асфальт закончился, колеса шлепали по мокрой древней брусчатке. По обе стороны улочки красовались когда-то богатые, а теперь в основном вросшие в землю деревянные домики с огрызками резных наличников. За пыльными стеклами окон виднелись герани. Еще один поворот, аляповатая коробочка аптеки на углу, и картинка поменялась: вместо классики деревянного зодчества появились шиферные заборы, за которыми белели первым недолгим снегом железные крыши домов послевоенной постройки. Эти участки раздавали когда-то рабочим и мастерам военного завода, а те старались строиться с особой солидностью, благо было из чего.

Ян остановился недалеко от перекрестка, возле третьего дома.

Меж проезжей частью и облезлой зеленой калиткой снег оказался изрядно растоптанным и подтаявшим – значит, мастера здесь действительно побывали. Не глуша дизель, Ян отпер калитку, а потом, пошуровав ржавым болтом, распахнул внутрь створки ворот.

Кирпичный дом со стеклянной верандой имел не совсем типичную для Заграйска архитектуру, потому как прежнему хозяину, особо секретному инженеру с военного завода, начальство, обычно строго пресекавшее любые излишества, разрешило выстроить мансарду. Внизу в доме располагались две комнаты и просторная кухня с печью – центральное отопление провели уже потом, годах в семидесятых, – а верхний этаж, куда Климов только заглянул при покупке, представлял собой что-то странное, с узким коридорчиком и фанерными перегородками, покрытыми обоями.

Дом он купил год назад, когда понял, что остаться в Москве ему не дадут. Старик инженер умер два года назад, а единственный его сын, приехав в Заграйск из какой-то балтийской страны, где он оказался после развала Союза, безо всяких разговоров сбагрил наследство риелторской конторе да и убыл восвояси. Больше года дом продать не могли, уж очень жадной оказалась бывшая комсомолка Юлечка Андреевна. Покупатели, наткнувшись на полное отсутствие желания сбросить непомерную для городка цену, разворачивались и уходили: из Заграйска люди сматывались толпами, так что свободной недвижимости хватало. Ян обратился в агентство в очень удачный момент, а именно тогда, когда хозяева, уставшие тянуть на себе сразу несколько «зависших» квартир и домов, думали уже избавиться от столь ненасытной замдиректорши. Своей покупкой он фактически спас ее от увольнения, так что Юлия Андреевна чувствовала себя в большом долгу перед московским гостем. Неделю назад, собирая уже вещи, Ян позвонил ей и попросил привести домик в порядок. При всей своей жадности человеком Юлия оказалась обязательным: батареи жарили вовсю, а канализация, год назад забитая, работала отлично. Газовая плита, которую он купил при оформлении документов взамен старой развалюхи, уже не стояла в коробке посреди кухни, а ждала хозяина в углу, аккуратно подключенная к магистрали.

Ян загнал свой микроавтобус кормой к веранде и принялся носить коробки с вещами. Поклажи у него было много, и за это пришлось отдать некоторое количество денежных знаков гаишникам, три раза тормозившим его по пути из Москвы. Закончив разгрузку, Климов едва не падал с ног, но отдыхать было пока рано, так как из еды у него остались только два бутерброда с сероватой колбасой, купленные в придорожной забегаловке. Ян посмотрел на гору в большой комнате и горку поменьше в прихожей, вытер трясущейся рукой пот и взял со старинного трюмо ключи. Ближайший магазин, синяя железная жуть семидесятых годов постройки, находился у перекрестка – это он помнил.

Пройдя по улице, Ян остановился возле автобусной остановки и удивленно завертел головой. Железный павильон, служивший гастрономом, отсутствовал, а на его месте красовался веселенький домик с острой черепичной крышей, под которой помаргивала вывеска «Мини-маркет».

– Ни фига себе, – поразился Ян. – И сюда, значит, цивилизация пришла? Что ж, глянем, чем у них тут народ потчуют…

Он прошел через двери и оказался в небольшом зале, привычно заставленном стеллажами с товаром. Тележек не полагалось, так что пришлось обойтись двумя корзинками. Продукты здесь были в основном европейские. Встречалась провизия и местного производства, но на нее Климов смотрел с сомнением, поэтому пришлось взять датскую колбасу и несколько банок польских маринованных овощей. В рыбной секции он прихватил шпроты и сардины, а потом надолго остановился в алкогольной…

Девушка на кассе, обслуживающая сгорбленную старушку, глянула на две с горкой набитые корзинки и моргнула в недоумении. Таких покупателей она видела нечасто.

– Вам пакетик нужен? Или, мм, пакетики?

– Четыре, наверное, – отозвался Ян. – Да мне тут рядом, вы не переживайте.

На улице он поднял глаза к темнеющему небу и вдруг остро ощутил, насколько стало холоднее. Лужи под ногами быстро покрывались корочкой льда.

– Вот тебе и далекий край, – пробормотал Ян. – Да уж, тут вам не мегаполис.

Замок калитки, немного заедавший еще полчаса назад, подался мягко, словно приглашающе: входи, хозяин, теперь дом этот твой и все живущие в нем вещи тоже твои.

Ян сбросил в прихожей ботинки, прошагал в кухню и поставил покупки на большой круглый стол. Стол этот, как и вся прочая мебель в доме, делался явно на заказ, да еще и с претензией. Густо-желтое полированное дерево было испещрено мелкими коричневыми прожилками, придающими ему какой-то особо благородный вид. Несколько мгновений Климов стоял, глядя в полутемное сумеречное окно, слушая тишину. В Заграйске привычный ему городской гул отсутствовал напрочь, а уж тут, в старом районе над рекой, о нем можно было забыть навсегда.

Ян положил консервы в холодильник – древний, но вполне еще рабочий «Саратов», переоделся в домашний спортивный костюм и вернулся на кухню. Распаковывать вещи у него не было никаких сил, поэтому он ограничился электрочайником, лежавшим на коробке с посудой. Заварочный чайник, пузатый и пыльный, стоял за гнутой стеклянной дверцей огромного, невероятно солидного буфета, занимавшего почти всю боковую стену кухни напротив плиты. Ян потянулся к дверце и остановился на полпути, заметив ключ, торчащий из замочной скважины ящика в нижней части буфета. Вынув его, Ян опробовал замки на всех дверцах и с изумлением убедился в том, что они, несмотря на свой возраст, работают прекрасно. По всей видимости, старик инженер, которому принадлежал этот дом, был большим аккуратистом.

Вымыв чайник, Ян заварил себе чаю и принялся наконец резать хлеб и колбасу. Напряжение дальней дороги отпустило его, теперь хотелось есть – да так, что пару минут он только и делал, что резал и сразу же бросал очередной ломтик в рот… Климов соорудил себе несколько бутербродов, откупорил наконец бутылку коньяка и достал из буфета рюмку – стекло было немного розоватым, толстым, а короткая ножка представляла собой шарик. Такие рюмки Ян видел когда-то на даче у одного приятеля отца, и сейчас встреча со знакомой по детству вещицей вызвала у него грустную улыбку.

Дешевый армянский коньяк показался ему необыкновенно вкусным. Ян посидел на старом скрипучем стуле, а потом снова открыл буфет. Пыльные стекла не дали ему сразу рассмотреть содержимое, и теперь он распахнул все три стеклянные дверцы сразу. В правой секции стояли рюмки – такие же, как и та, из которой он пил, и обычные хрустальные бокалы брежневской эпохи. Центральную занимал чайный сервиз, которым явно почти не пользовались, а в левой толпились пыльные чашки на каждый день, некоторые уже девяностых годов, с изображением Микки-Мауса, стодолларовых купюр и прочей ерунды.

Ян выбрал себе чашку постарше и побольше, солидную, с синими цветами и золотой каемочкой, промыл ее под краном и налил наконец чаю. Пока в чашке таял сахар, Климов исследовал нижнюю часть буфета и обнаружил там кучу старой посуды, включая здоровенную мельхиоровую супницу. Тот факт, что за все время, пока дом стоял пустым, в него ни разу не залезли, казался удивительным; впрочем, Юлия Андреевна говорила что-то о бдительных непьющих соседях и близости райотдела, рекламируя то и другое как огромный плюс для покупателя. Наследник, по ее словам, забрал из дома только ценности и семейные бумаги, а все остальное не интересовало его ни в малейшей степени. Агентству возиться с вывозом никчемной на первый взгляд мебели тоже не хотелось, поэтому дом продавался «как есть». Это обстоятельство сыграло решающую роль в выборе Яна – он догадывался, что если ему позволят бежать из Москвы, то делать это придется очень быстро. Тогда, оформляя сделку, Климов просто прошелся по дому, бегло отметив проблемы с отоплением и канализацией, глянул на огромные шкафы в комнатах и прихожей да и махнул рукой: подписываем. Долго сидеть в Заграйске он в те дни не мог никак.

Крепкий теплый чай подействовал на Яна умиротворяюще. Он налил себе еще коньяка и достал сигареты. С сигаретой и рюмкой Ян вышел из кухни, зажег свет в прихожей, потом прошел в большую комнату. Под низким потолком вспыхнула старомодная голубая люстра-тарелка с тремя лампочками.

Комната эта была просторной, больше двадцати метров, оба окна выходили на юг. В углу, на комоде, стоял телевизор семидесятых годов, у стены – раскладной диван, а напротив него почти упирался в потолок титанический шкаф из того же красивого желтого с прожилками дерева. Шкаф имел три створки и антресоль наверху. Ключик торчал в правой дверце. Повернув его, Ян увидел полки с затхлым постельным бельем, а еще банную суконную шапку в самом низу. В левой части шкафа обнаружились несколько мужских костюмов разной степени поношенности, сорочки и коробка, полная носков. На дверце висели галстуки. Ян с интересом вытащил вешалку с плотным коричневым пальто, примерил его на себя – нет, мелковат был дедушка, так что пойдет роскошная когда-то вещь к старьевщикам. Выбрасывать пальто на помойку было бы глупо.

На антресоли Ян не полез. Так и оставив включенной люстру, он отправился в спальню, где, как ему помнилось, стояла большая кровать и еще один шкаф.

Спальня освещалась скромным плафоном в виде цветка зеленого цвета, а по обеим сторонам двуспальной кровати висели бра в таком же стиле. В шкафу – ключ здесь также торчал в дверке – нашлись мелкие предметы одежды вроде трусов, маек и прочего, еще три костюма с рубашками и всякая ерунда типа цветастых шейных платков, явно не советского производства, и две модные когда-то велюровые шляпы.

Ян распаковал стоящую тут же коробку с бельем, застелил кое-как половину кровати, потом достал свою подушку со специальной набивкой против аллергии, натянул на нее наволочку и вышел. Сигарета была давно докурена, следовало выбросить ее куда-нибудь.

Мусорного ведра в кухне не нашлось, так что Яну пришлось использовать пакет из магазина. Порывшись в нижней части буфета, он нашел небольшую фарфоровую пепельницу – тут, по-видимому, курили только гости – и, поставив ее на стол, снова плеснул себе коньяку. Ему нравилось в этом доме. Здесь было как-то тепло… и надвигающаяся зима с неизбежными метелями, морозами и ледяной дымкой над Граей казалась далекой и совсем-совсем не страшной.

Едва Климов налил себе вторую чашку чаю, в калитку неожиданно грохнули.

– Эй! – услышал Ян слабый крик с улицы. – Есть кто? Кто в доме?

Климов набросил на плечи куртку, влез в ботинки и отпер входную дверь.

– Что надо? – рявкнул он, оставаясь благоразумно за углом дома. – Вы кто?

– Сосед! – раздалось из-за калитки. – А вы хозяин?

– Хозяин! Документы, что ли, показать?

– Да хорошо бы!.. А то райотдел тут рядом, за углом, и меня все знают!

Ян прошагал по обледенелой дорожке, выложенной бетонными плитками, отпер калитку и увидел невысокого, но широкоплечего мужчину лет пятидесяти в потасканной летной куртке с меховым воротником. Левую руку мужчина держал за спиной.

– Ян… Ян Климов. Проходите, пожалуйста, у меня как раз чай еще не остыл.

Мужик пару раз хлопнул большими светлыми глазами, потоптался немного на месте, потом все же вошел во двор. В руке у него оказалась милицейская дубинка.

– Да проходите вы, – спокойно произнес Ян. – Идемте, у меня бумаги прямо на кухне валяются. Я ж только приехал.

Он прошел к дому, открыл дверь, впуская незваного гостя, разулся и зашел в кухню.

– Вот, пожалуйста, – Ян протянул мужчине свой паспорт и документы на дом. – Смотрите, сколько хотите.

– Да я понял, – сосед глянул в паспорт, вернул его со вздохом. – И коробки у вас там вон. Вы меня извините. Меня за домом присмотреть просили. Владислав меня зовут, – он неловко сунул Яну короткопалую лапу и вздохнул: – Уж простите. Хорошо, что сосед появился. На соседней улице дом года не простоял – хозяева в Тюмень уехали, – так вынесли все до ложки до последней.

– Может, все-таки чаю? У меня и коньячок найдется.

– Не-не-не! – зажмурился от ужаса Владислав. – Это как моя в командировку в Пермь уедет, так тогда только. Она у меня – о-ох! Ну, закройте за мной, пойду я, а то она щас через забор орать начнет.

* * *

В половине двенадцатого Ян повязал немного пахнущий нафталином галстук из наследства старого хозяина, надел темный свитер с вырезом и облачился в свое любимое кожаное пальто, которое он купил в девяносто четвертом в Каире.

До Щорса идти было недолго, а там уже и вовсе рядом.

В четверть первого он остановился у массивной пятиэтажки сталинского стиля, возле дубовых дверей которой поблескивала фальшивым золотом табличка с двуглавым орлом.

– Мне к Вадим Сергеичу, – сказал Ян дежурному в стеклянной будочке. – Он ждет, мы созванивались.

– Как звать вас? – строго спросил немолодой сержант, снимая трубку внутреннего телефона.

– Климов, Ян Антонович. Он знает…

Сержант набрал какой-то номер, доложил неслышно для Яна, а потом два раза энергично кивнул и повернулся:

– Пропуск сказали не выписывать. Поднимайтесь на третий этаж, там налево, кабинет семнадцать. Вас ждут.

Климов послушно кивнул и прошел через раскрывшийся перед ним парапет. Широкая центральная лестница, расходящаяся потом на две ветви, была застелена грязным и местами вытертым ковром, который, видимо, не меняли лет двадцать. Семнадцатый кабинет нашелся в дальнем конце коридора с лакированными деревянными панелями на стенах. Ян постучал, и дверь открылась почти сразу.

– Климов? – спросила его невысокая полненькая блондинка лет тридцати. – Ах, Ян Антоныч, похудели вы! Не признала сразу. Проходите… только вот шеф, – она перешла на шепот, – уезжает уже. В мэрию…

– Ну, тут, – Ян запустил руку в карман пальто и достал плитку французского шоколада, купленную еще в Москве, – что будет, то и будет. Я ж, Светочка, так, договориться только.

Он распахнул обитую черным кожзамом дверь и оказался в просторном кабинете со знакомыми лакированными панелями на стенах. От громадного начальственного стола буквой «Т» шел стол для подчиненных, обставленный мягкими истертыми стульями. Хозяин кабинета, широкоплечий лысеющий подполковник, встретил Яна у самой двери, не дав ему пройти дальше: облапил, чмокнул в щеку и указал на кресло в углу.

– Садись, Яныч, только вот времени у меня, увы, совсем… Я вечером отзвонюсь, лады?

Подполковник достал из правой тумбы стола початую бутылку шотландского виски, привычно плеснул в два стакана – Климову почти полный, себе чуть-чуть, на донце.

– Мэр у нас новый, – вздохнул он.

– Да ты что? – искренне поднял брови Ян.

– Ага… из ваших, армейских – метет метла, что мама дорогая. Того и гляди и меня сметет. Так что… ну да ладно.

Климов поднял стакан, они чокнулись, и подполковник потянулся к приоткрытому шкафу, где висела его шинель. Ян встал.

– Вечером… Вечером – обещаю. Уж прости меня, Яныч, так все меняется… да, и вот что: райотдел у тебя там за углом, на Челюскинцев, так Светка отзвонится, чтобы они вокруг тебя приглядывали, если что. Мужик один в доме – знаешь, как бывает… иногда у нас дурак участковый хуже гопников.

– Давай, Сомов, – Ян улыбнулся и сделал полшага к двери. – Увидимся.

– Обещаю… – вздохнул подполковник.

Ян вышел на воздух и остановился, прикуривая. Мимо него, выплеснув серую грязь из лужи, пронеслась «японка» с чернявым бородатым юношей за рулем. Климов хмыкнул, отряхнул брюки и побрел в сторону проспекта Щорса. Дел у него было вроде бы по горло, а с другой стороны – и делать нечего. Все, чем он жил раньше, осталось за спиной и еще там, на маленьком кладбище в подмосковном поселке, где ждали его жена с дочерью.

На Щорса он снова остановился, растерянно глядя, как ползут мимо автобусы и бредут редкие прохожие с одинаково серыми лицами. Потом, встряхнувшись, зашел в длинный магазин, занимающий весь первый этаж пятиэтажной панельки. Справа был гастроном, слева торговали всяким китайским хламом. Поболтавшись по торговому залу, Климов вышел, так ничего и не купив. Метров через сто его глаза остановились на золотистой вывеске «Бар «Золушка». Ян моргнул и решительно поднялся по скользким грязным ступенькам.

Полутемный зальчик оказался совершенно пуст. На хлопок входной двери из подсобки выскочила молоденькая девушка в синем рабочем кокошнике, встала с близорукой улыбкой за стойкой.

– Мне сто коньячку, – попросил он, устраиваясь на высоком стуле, – ну и бутербродик с икоркой, если есть у вас.

– С икрой? – переспросила девушка, недоуменно рассматривая хитрый узел его галстука родом из начала семидесятых. – А у нас нету… может, с колбаской?

– Давайте, – легко согласился Ян. – И сок вон тот, апельсиновый.

Барменша выставила перед ним рюмку коньяку, блюдечко с бутербродом, налила в высокий стакан сок. Ян выпил, не почувствовав вкуса дрянного напитка, куснул серой колбасы и отставил блюдечко с ней в сторону.

– Не нравится? – участливо спросила девушка. – У нас тут контингент, знаете…

– Догадываюсь, – кивнул Ян.

– Через вечер участковый…

– Естественно…

– Да нет, вы не поняли! – Она вдруг заговорила горячо, часто моргая и жестикулируя: – У нас тут эти… с овощного рынка которые. Иди, говорит, ко мне, женой у меня будешь. Ага, а какой? Пятой? У них тут полрайона в женах ходит. Мужиков-то в городе не осталось! Кто в Тюмень на заработки подался, а остальные так… какие они уже мужики? Все из дома вынесли…

Ян со стоном вздохнул, и девушка вдруг остановилась, с испугом глядя на него.

– Если бы у меня все было так просто, – пробормотал он, кладя на стойку две сотенные бумажки.

– Так это… – забормотала юная барменша, – у меня сдачи не будет…

– Забудьте, – брякнул Ян и вышел.

На улице снова начинался дождь. К сумеркам он перейдет в снег, а потом прекратится вовсе, зато подтаявшие днем лужи превратятся в коварные скользкие ловушки. Неверный шаг – и мокрые ноги гарантированы, а этого Климов не любил до ужаса.

Он пошел по Щорса, размышляя о том, что же делать теперь. Дома ждала груда нераспакованных вещей, и еще нужно было разобраться, как тут подключить Интернет. И – ах да! – следовало все же зайти куда-нибудь и прикупить хоть чуть-чуть провизии: на консервах долго не протянешь.

«Потом, – мрачно сказал себе Ян. – За руль я сегодня не сяду, а таскать сумки?.. да сколько я их протащу-то?»

Город, изученный за пять лет службы весьма основательно, сейчас казался ему удивительно чужим. Хотелось домой, в тепло кухни с уютным столом и обязательно с чашкой крепкого чая в руке. Ян уже остановился у перекрестка, чтобы перейти на противоположную сторону, как вдруг за спиной резануло женским голосом:

– Молодой человек! Молодой человек, ну же!

Он обернулся. Возле старенького прямоугольного «Фольксвагена» стояла растрепанная блондинка в турецкой дубленке и смотрела на него совершенно отчаянными глазами. Ян подобрался: офицерская кость, взыграв где-то в подсознании, заставила его сделать два шага навстречу.

– Что случилось?

– Водила у меня забухал, вот что, – горько выдохнула та. – А мне товар на Грайку отвезти на точку надо, хоть убейся. А то деньги уйдут…

– Да я выпил, – развел руками Ян.

– Так отвезу-то я сама! Просто грыжа у меня, поднимать нельзя ничего. Вы вот помогите, если можете. Я ж вижу, человек вы интеллигентный, да и здоровья вон сколько. Шесть ящиков водки забросите?

Тут только Ян понял, что фургончик стоит кормой к ларьку с опущенными щитами на окнах – видно, точка не работала, использовалась как склад. Климов рассмеялся и быстро подошел к приоткрытой двери, за которой виднелся свет:

– Да что там забрасывать…

Плотные картонные коробки он брал по две, так что справился быстро. Закончив, хлопнул дверью задка и снял перчатку:

– Ян, если что, – ему было весело, и он ждал ответного рукопожатия, но женщина только мотнула головой, глядя на него с какой-то злой зимней тоской:

– Спасибо вам, – в ее руке появилась бумажка, и Климов застыл от изумления. – Как надо, так ни одного ханыги не видать…

– Отдайте на опохмел кому-нибудь, – с раздражением произнес он и повернулся, натягивая перчатку на застывшую уже ладонь.

– Танька меня зовут, – услышал он в спину за миг до того, как хлопнула водительская дверца. – Танька!

Ян лишь дернул в ответ плечами и шагнул на «зебру» пешеходного перехода. Серый и мокрый день уже шел, в общем-то, к вечеру – темнеет на Урале рано. Шлепая ногами по снежной каше тротуаров, Ян добрел до знакомого мини-маркета на перекрестке и сразу прошел в алкогольную секцию. Выпить ему не хотелось, да и не выпивал он, по сути, никогда, но сейчас жуткая серая пустота вокруг окутала его настолько плотно, что иного выхода он не видел. Он снова набрал четыре пакета жратвы – на сей раз у кассы сидела не вчерашняя девчушка, а матерая тетка в большущих очках – и неторопливо добрался до своей калитки.

Замок лягзгнул как-то особенно звонко, будто тявкнула собака, приветствующая грустного хозяина. Климов усмехнулся этой своей мысли и снег с ботинок отряхивал у крыльца уже почти весело. В конце концов, у него теперь был дом, а в этом доме теплая уютная кухня, где всегда можно засесть с чашкой чая.

Поставив греться чайник, Ян переоделся и потом только вспомнил, что так не выяснил, как же решить вопрос с Интернетом.

– Ладно, – сказал он себе, намазывая кусок белого хлеба плавленым сыром, – завтра займусь.

Он забрал из спальни недочитанный вчера номер журнала «Техника – молодежи» за 1984 год, который странным образом нашелся за комодом, на котором стоял телевизор, налил себе коньяка и взялся заваривать чай. За окнами начало темнеть.

«Что это я, полдня прогулял? – удивленно подумал Ян. – Ничего себе!»

Он подошел к окну, отодвинул в сторону пыльную занавеску, чихнул и заглянул в сырой сумрак, где шевелились на ветру ветви чахлого садика. У соседей везде горел свет, в одной из комнат большого кирпичного дома окно шевелилось голубоватыми тенями телевизора. От них Яна отделял всего лишь кривой заборчик из сетки-рабицы и, скользнув глазами по этим желтым живым окнам, Климов почувствовал облегчение. Люди были рядом, руку протяни. А подступающая осенняя ночь – ну что ж, осень есть осень, веселья не жди…

В прихожей приглушенно заверещал вызовом телефон. Ян выскочил из кухни, сунул руку в карман куртки, но ответил не сразу. Номер был совершенно незнакомый, и он сделал пару глубоких вдохов, прежде чем нажать кнопку.

– Ян Антонович? – молодой голос звучал предельно корректно, даже почтительно. – Это от подполковника Сомова. Ян Антонович, мы к вам сейчас подъедем, тут приказано пару коробочек вам закинуть, вы откроете, ладно?

– Сейчас – это когда? – облегченно переспросил Ян.

– Мы уже рядом совсем…

– Одеваюсь, – Ян отключился и сунул ноги в ботинки.

Через две минуты на улице показался «уазик» без милицейских полос, но с надписью «Экспертная лаборатория» на борту. Климов махнул приветственно рукой. Водитель остановился точно возле калитки, и из машины выбрались двое парней в кожаных куртках.

– Ян Антонович? – очень вежливо спросил один из них.

– Да вы же видите, ребята…

– Порядок есть порядок. Вадим Сергеич скоро подъедет, а пока вот занести надо…

Парни вытащили из салона две коробки от какой-то электроники и сноровисто внесли их на веранду.

– Там еда всякая, – озабоченно произнес один из них, – так вы… ну, если на стол накрыть, так скажите, я из райотдела девочек отправлю. Тут рядом, они мигом прибегут.

– Да я справлюсь, ребята. Спасибо вам.

– Если вдруг что, – поднял глаза второй, – вот по этому номерку моему отзванивайтесь сразу. Хорошо, Ян Антонович?

– Ребята, да вы что?.. – растерялся Климов. – Я офицер все-таки… был когда-то.

– Тут, Ян Антонович, дело такое, что… ну да ладно. Не будет ничего – да и хорошо.

Когда неожиданные гости захлопнули за собой калитку, Ян перетащил коробки в кухню и задумался: стоит ли искать скатерть? Если она где и найдется в наследстве старого хозяина, то вонять от нее будет противно, а этот старый стол красив, как ему виделось, просто сам по себе.

В коробках, вскрывать которые пришлось ножом, до того тщательно они были заклеены, обнаружилась такая куча сокровищ, что Ян аж присвистнул. Виски, коньяки, упаковка пепси, два пака немецкого баночного пива, колбасы, ветчины, овощные консервы – Сомов, очевидно, решил обеспечить своего старого приятеля надолго, потому как съесть это вдвоем невозможно было и за три дня.

Ян выставил на стол несколько бутылок, потом достал из комода тарелки, протер их немного затхлым полотенцем, нашел старинные вилки, нарезал хлеб, колбасу, копченое мясо, вскрыл две банки маринованных помидорчиков. Сильно не хватало вареной картошки, но взять ее сейчас было неоткуда.

Выпитая чашка чая погнала по телу тепло, даже заставила немного вспотеть. Ян накинул на плечи куртку, вышел на крыльцо и долго курил под старым плафоном, слушая тишину, лишь изредка нарушаемую далеким шумом автобусов на Щорса. Небо здесь было темным, совсем не таким, как над всегда освещенной Москвой; в густых сумерках еще виднелись рваные края облаков. На улице раздались негромкие голоса, тяжелые шаги, чей-то матерок, потом все стихло – скрип калитки у соседей слева, свет в окне, очевидно, кухонном. Ян вздохнул и вернулся в дом. Если Сомов сказал, что будет скоро, долго ждать его не придется.

Они познакомились давно, в ту пору, когда Ян только получил «старшóго»: двое солдат из взвода связи штаба умудрились подраться в самоходе с местными. Разбираться в райотдел послали именно Климова – как молодого, но бойкого. Там он и столкнулся с юным следователем Вадимом Сомовым, который только окончил юрфак, – в милиции он работал уже года три, но теперь диплом открывал для него новые возможности. Вадим все мечтал перебраться в Пермь, говорил об этом, завидуя Яну, которому служить в Заграйске оставалось от силы три года, да вот жизнь закрутила, и пришлось остаться Сомову в родном городе. Они как-то незаметно подружились, Климов стал часто ходить в гости к Вадику, на обеды, устраиваемые хлебосольной женой Сомова, Ирочкой. Когда пришел срок его перевода в другую часть, Ян обещал писать и действительно писал – года три, пока не начались для него Москва и все остальное…

Сомов же дружбы не забыл. Ян приехал сюда в прошлом году, раздумывая, где бы отсидеться годика три-четыре, позвонил наобум по городскому, и матерый уже подполковник встретил старого приятеля с радостным изумлением – помог найти агентство, напоил-накормил, а потом сказал коротко: жду.

Было уже почти шесть. Ян выпил рюмку коньяку, съел маленький кексик из пакетика, купленного сегодня в «мини-маркете», и, снова одевшись, вышел за ворота. В доме напротив открыта была кухонная форточка, так что до его слуха долетали бряканье посуды в раковине и монотонное бормотанье – по телевизору шли новости. Климов размял зачем-то сигарету, прикурил и повернулся на приближающийся шум большого двигателя. Из-за поворота выехал серебристый, влажный в свете уличного фонаря «Лендкрузер». Через несколько секунд он остановился возле Яна, из-за руля выбралась знакомая широкая фигура.

– Заждался? Ты прости, Яныч, дела все держат! Скоро уже и ночью работать придется…

Сомов был уже не в форме – добротная кожаная куртка, джинсы, кепка на сильно облысевшей голове.

– Что ты, Вадик, – осклабился Климов. – Кому ж тут не понять! Идем, твои архаровцы уже поляну завезли, я аж присел, как увидел.

– Тебе, холостяку, на первое время хватить должно! – засмеялся Сомов. – А там мы и даму сердца тебе подберем – время сейчас такое, что кандидатур хоть завались. Размотало город наш, Яныч, ох и размотало. Считай, одни бабы и остались.

Он ввалился в прихожую, распространяя вокруг себя ароматы одеколона и дорогого курева, бросил на стул свою куртку, разулся, прошел в кухню, встал, пристально оглядывая все вокруг.

– А хороший дом тебе сосватали, – подполковник говорил негромко, сквозь зубы: принюхивался. – Богатый был дом, а? А столик-то, ого, – он сел наконец на стул, уважительно потер пальцем желтую в прожилках столешницу, – карельская береза, Яныч! Представляешь себе, сколько она тогда стоила?

– Я в дереве не разбираюсь, – развел руками Климов. – Но мебель тут красивая. Заказная, я думаю.

– Интере-есный был хозяин. Из партийных?

– Сказали, инженер был на военном.

– Мм… еще интереснее.

Что именно его так заинтересовало, Сомов пояснять не стал. Выглядел он явно уставшим и даже немного подавленным. Не теряя времени, Ян свинтил голову бутылке виски, поставил хрустальные стаканы, придвинул к гостю закуски.

– Шпроты открыть?

– Не, – подполковник бросил на столешницу пачку «Мальборо», золотую зажигалку, поискал глазами пепельницу. – Это, если до девок дойдет. А так… давай, со свиданьицем, Яныч! Рад тебя видеть, ты даже не представляешь, как рад!

Они выпили. Не закусывая, Сомов сразу сунул в рот сигарету и потянулся к бутылке.

– Замерз, – произнес он. – Не зима еще, а замерз. Достал меня город Заграйск, приморозил. Думал, досижу себе до пенсии и – куда глаза глядят! Так будет мне, чувствую, «пенсия»…

– Какие наши годы, Вадик, – с тревогой в голосе произнес Ян, глядя, как друг разливает виски. – Что это ты? Сколько тебя помню, ты всегда ух какой был, конь-огонь. А теперь?

– Да вроде и хрень все это, – раздраженно ответил Сомов, – вроде и хорошо даже. А вот фиг вам, дорогие товарищи… Трубный завод у нас снова запускают. Ты не слышал, конечно, кто об этом знает?.. Мэр вот знает. Ох неспроста у нас этот самый новый мэр появился!

– От Трубного еще что-то осталось? – поразился Ян.

– Что надо, то осталось. Железка осталась, то, се. Главное, пакет документов остался. Завод с юридической точки зрения все эти годы как бы работал… ну, это не так уж важно. В Сергееве вон меткомбинат подняли, а там действительно вложиться пришлось. Так что запустят. Вопрос кто? Были бы наши, уральские, так я б и не парился. Но нет. Эти… они то ли московские, то ли питерские, то ли вообще не пойми кто. Денег у них – страшная сила. И город наш они с ног на голову поставят, я тебя уверяю. А тут, – Сомов вздохнул и повертел пальцами, – интересы кое-какие. А значит, кому-то двигаться придется, потому что теперь городом править будут совсем другие люди.

Вадим со злостью раздавил в пепельнице окурок, взял стакан и молча выпил. Ян не перебивал его, понимая, что другу надо выговориться: Климов был тут человеком чужим, незаинтересованным, с ним можно быть откровенным.

– Раньше было как, – продолжил Сомов, закурив новую сигарету, – вот бандиты, а вот барыжки. А посредине – Вадя Сомов, который следит, чтобы слишком близко они не сходились. Всем было хорошо. Потом бандиты друг дружку перебили – не без моей, скажу тебе честно, помощи, – а коммерсанты наши, кто деньгу поднял, по большим городам рассосались. И Заграйск разматывать начало. Вроде по чуть-чуть, да только народу все меньше и меньше. Кто в Тюмень, кто в Пермь, кто вообще в Москву к вам или в Питер. Дела другие пошли: шума меньше. Так бы и жили. Но… н-да!

– Страна меняется, – тихо произнес Ян. – Сильно меняется, Сомыч.

– Да я догадываюсь. Вот только место нам с тобой найдется ли?

– Ну, как я понимаю, для тебя ничего особо не изменится. Начальство новое – ну так от старого ничего хорошего ждать не приходилось.

– Как знать, Яныч, как знать. Кстати, – Сомов подался вперед, положил локти на стол, – есть у нас тут одна хитрая контора, что-то вроде совета офицеров запаса. Возможности у них большие, но держу их я. Ну, с моими друзьями, конечно. Хочешь, устрою типа консультантом? Работа для тебя найдется. Хорошая работа, не склад охранять: головой думать.

– Ты б со мной не связывался, Вадя, – тихонько вздохнул Ян.

– Да-а?

– Угум-с… или ты думаешь, чего это я в вашу курортную столицу из Москвы смылся, да рад, что вроде разрешили?

Сомов хмыкнул и налил по новой.

– Я подумал, ты влетел. По бабкам влетел.

– Если бы.

– Ну в тот раз ты не говорил, я не спрашивал. Сейчас тоже не надо? Только вот ты уже здесь, а я, знаешь, при должности. Большой должности, Яныч. Для Заграйска – большой.

– Да было бы мне что рассказывать, Вадя… Кроме того, что жену с дочкой у меня убили, а самого почему в живых оставили – загадка. Нужна кому-то моя голова, Сомыч, но ужас в том, что если б я действительно знал то, о чем они думают, так сам пошел бы давно и рассказал, а там будь что будет. Так ведь нет, Вадя, нет.

– Жену с дочкой?! – Сомов пристально посмотрел на друга, потом мотнул головой. Без слов поднял стакан, чокаться не стал. – На бандитов не похоже, – выдохнул он и потянулся наконец к колбасе.

– Ты угадал.

Ян вытащил сигарету из пачки Сомова, прикурил и откинулся на спинку стула. Дым вдруг ударил в голову, заставив несколько раз плотно прикрыть глаза – такой способ помогал ему с самой юности. Вадим молчал, жевал колбасу, глядя куда-то в сторону от Климова. Ян понимал, что подобрать слова ему сейчас трудно… Должность? Хорошо, пускай должность.

– Ну, я догадываюсь, кто так действует, – тяжело произнес Сомов. – Но сам-то ты в своих словах уверен?

– Да понимаешь, там все было достаточно просто. В девяносто пятом меня отправили на полгода в Сирию – тесть помог, а то я ему вроде как глаза мозолил: ни карьеры особо, ничего. К тому же я в училище арабский учил. Ну, вроде как учил… я ж не военный переводчик в конце концов. Проторчал я два месяца в Латакии, а потом перевели меня на одну авиабазу к северу, там наши технари сидели. Ну и езжай, говорят, может, хоть они дело тебе найдут. Они нашли, конечно, – к вечеру с ног падал. Ну и однажды приехали к нам какие-то люди – полковник, два майора и с ними в штатском какие-то. Посадили меня в «уазик», дали старого прапора с автоматом – и вези полковника и одного штатского куда-то к границе. Куда они скажут. Что делать, поехали. Приезжаем в какой-то поселок, берем с собой араба с «дипломатом», едем дальше. Теперь уже он командует, ну, я понимаю кое-как. В языке уже ориентируюсь, слава богу, не то что раньше. Приехали мы… я так думаю, что на заброшенную французскую авиабазу: потому что бетонка древняя, песком почти занесенная, заправка полуразваленная, и два «Хьюи» американских стоят. Но без опознавательных и в серой какой-то раскраске, не пустынной.

– Это что? – резко перебил Сомов, до того слушавший друга очень внимательно.

– Вертолет… да ты его в кино сто раз видел. Про Вьетнам и все такое… двухлопастный такой, небольшой.

– Вспомнил, – кивнул Сомов. – Дальше…

– По краю бетонки палатки стоят бедуинские, богатые. Штук десять, людей не видно вообще. Вышел старый араб в галабее – именно араб, настоящий такой, не сирийский, я его вообще за саудовца принял, – поклонился, рукой махнул. Мои пассажиры подскочили и в палатку. Ну, я покурить вылез, по сторонам смотрю. А прапор мой психует что-то. Он дядька тертый был, Афган прошел… Хана нам, говорит, майор, хана теперь. Чую, говорит, хана. Зря мы сюда поехали. Давай, говорит, сдавай назад и, типа разворачиваешься, задом вон к той вертушке подъезжай. Ее заправили только что – видишь, керосин вокруг горловины блестит, засранцы заливали, – так смотри, до Ирака нам рукой подать, а если что, я и в Турцию дотяну. Там сдадимся, турки не выдадут. Мне аж дурно стало – только психа сейчас не хватало. Куда, говорю, ты полетишь, ты на нем летать умеешь? А он бледный стоит, в автомат вцепился. Я, говорит, и не на таком летать умею, и пусть там ротор в обратную сторону, справлюсь. Я ж Афган борттехником отлетал, навидался. Тут я уже посмеяться собрался, да не успел: выходят наши, за ними все тот же араб, кланяется, коробку со сластями полковнику в руки сует. Полкан ему тоже поклонился. Тот араб, что с нами был, с чемоданчиком который, он на переднее сиденье сел почему-то, а остальные – сзади. И поехали. Только не домой, а на восток куда-то. Полковник говорит: не волнуйся, скоро на трассу выскочим, на заправке полные баки нальем. Ну, я и не волнуюсь, по тропке какой-то еду, что мне… и вот тут самое интересное и случилось.

– Предложили к пиндосам бежать? – спросил Сомов, хватая бутылку виски.

– С ними мы, Вадя, дружим, давно и нежно. И вообще не надо такими терминами разбрасываться, мой тебе совет. В блатной среде – сколько хочешь, а вот с военными не надо…

– Да извини, – буркнул Сомов. – Ты прервись пока… давай за то, что живой ты там остался… в Сирии в этой. Слушаю я тебя, слушаю… – Он выпил, поставил стакан на стол, снова схватил сигарету. – А прапор-то твой жив остался? Или не подвела его чуйка? Летчик он был, да? Уважаю.

– Борттехник, – машинально ответил Ян. – Очень знающий, очень уравновешенный и хладнокровный. Пилотировать умел, понятное дело. После Афгана все почти бортачи летать умеют… насмотришься, да и научат. Почему он так уверенно готов был «американца» поднять – не знаю… ничего не скажу. Говорят, были они у нас из Пакистана, трофейные… да неважно это. Я… понимаешь, отъехали мы от той старой базы километров на десять, как я правым задним на мину наскочил. Французскую, тридцатых годов.

– И-и? – У подполковника непроизвольно отвисла челюсть, он шумно сглотнул, затянулся.

– Меня выбросило. Когда пришел в себя – уже в Ми‐8 нашем, ничего не помнил, ничего не соображал. Меня в Латакию. Контузия, ребра, нога – пофиг: сорок часов меня допрашивали, уколы все время… спать не давали, да и не хотелось после уколов. Там видишь, какая штука… прапор с полковником – мешки с костями, а араб со штатским исчезли. Нас, говорят, через шесть часов нашли… да какая теперь разница. Араб, «дипломат» его и штатский этот пропали с концами, и следов их крови обнаружено не было. Как они живы остались? Не знаю… А от меня узнать хотели, нарочно ли я на мину наехал и что я в том «дипломате» увидел. Потом… потом меня месяц долбили уколами и допрашивали в Москве… жена не знала ничего. Думала, я в Сирии, просто «на режиме», поэтому связаться нельзя. Так ей говорили. Потом… думаю, ну, они, наверное, решили, что из-за последствий контузии от меня добиться пока нельзя ничего. Отпустили. Ну, из армии – гуд бай без пенсии, все такое прочее… Устроился я в одну газетку. Жизнь вроде пошла. Тесть с квартирой помог… А потом кто-то взял да и вспомнил про меня.

– Пока хватит, – вздохнул Сомов. – Хватит. Я понял. Если что, сразу тебе скажу: я тебя этим красавцам не отдам. Знаю, когда ты байки травишь, а когда по делу говоришь. Я, брат, в каторжном краю вырос и погоны серые ношу… повидал, да? У нас тут, Яныч, Урал – не Москва с Питером. У них там свой закон, а у меня свой, потому как каторга, брат, каторга. На каторге живу, с каторги и пью. Скажи мне слово – разорву… Ну, ты сам знаешь, не маленький. Так вот: здесь – не отдам. И пока на этом закончим. Остальное потом расскажешь, хотя надо ли оно мне – сам не знаю. Так спрошу: что в том чемоданчике было, догадываешься?

– Кавказ, – меланхолично отозвался Климов.

– Во, – Вадим поднял указательный палец, – готовый, считай, оперативник. Прапора мне жалко… остальных – ни секунды, веришь? Торговали, суки, а ты, раз живой, крайним у них вышел.

– Забыли, Вадя. – Ян выговорился, и ему вдруг стало весело – не хмельным мутным весельем, а каким-то правдивым, настоящим, будто голову под кран в жару. – Это забыли. Наливай!.. Тут пацанчики твои меня пугнули, скажу я тебе…

– Чего это? – Подполковник прищурился, разлил, бросил бутылку в мусорный пакет возле плиты. – Ты не стесняйся, я им так зады надеру, что мамку позабудут. Паспорт просили, урки малолетние? Личность проверяли? Я им тебя описал подробно, словесно: азы, сука, профессии. Так они что, над тобой, блин, покуражились еще?

– Да что ты, Вадя?! – Ян от изумления встал со стула. – Я тут контуженый, я! Не ты, мужчина! Парнишки твои вежливые были по самое никуда, все занесли, только вот темнили что-то, а я ж нервный теперь. Если вдруг что, говорят, так звоните сразу – нам, а не в райотдел. А то тут… А что тут, Вадя? Зачем меня, майора военно-воздушного, пугать? Или замполит не человек, с ним можно?

– Да тут, понимаешь… – Сомов замолк, яростно затягиваясь.

– Что? Уже меня искали? Здесь?

– Нет, Яныч, при чем тут ты? Если б тебя искали, я б тебя сюда не пустил, уж поверь. Не первый же я день в системе… Два человека у вас тут пропали бесследно – вот, в квартале твоем. Дело это висит на мне… Зацепок никаких. Хуже того: странно все. Того и гляди, маньяка мэр на меня повесит.

– И ты, Вадя, разобраться не можешь?

Сомов только засопел в ответ. С минуту он сидел, не глядя на Климова, а потом раздраженно махнул рукой:

– Не за что зацепиться, Яныч, совершенно не за что. Получается так, что два взрослых и почти непьющих мужика пропали из собственных домов да средь бела дня… и никаких следов насилия, ничего. Вот просто ничего! Один был водила с автобазы на железке – сидел дома с температурой, выходить никуда не собирался. Жена вечером приходит – его нет. Мобильник на кухонном столе, вещи на месте – он что, в марте месяце в одних трусах из дому рванул? С температурой под сорок? Со вторым… тоже там весело. Молодой парень, бухгалтер, в двух фирмочках работал, не пил, работяга, каких мало, и все такое. Был дома, работал за компьютером, чашка кофе на столе осталась. С мобильником не расставался вообще никогда, потому что позвонить ему могли хоть днем, хоть ночью – бухгалтер, сам понимаешь. Пропал! И тоже без верхней одежды – все в доме осталось. И ключи от дома в кармане пальто. От запертого дома…

– Ничего себе, – присвистнул Климов. – А раньше тут такого не случалось?

– Исчезновения людей, Яныч, – это такая тема… кто сам находится, а кого в посадках по весне… всякое бывает. Но чтоб из дома, зимой, без одежды? Не-е… Этих двоих, Яныч, все лето искали. Всю весну и все лето! А тут еще казус был – за поворотом там, на Слепакова, бабка одна наряд посреди ночи вызвала: кто-то у нее по чердаку ходит. Да и бабка она не бабка, так, в годах женщина. Старший технолог у нас на «молочке» – совершенно адекватная, никакой шизы, нормальная пожилая женщина. Очень уважаемый человек, специалист незаменимый и все такое прочее. Ну, пацаны смотрят – тут психбригаду не вызовешь, не тот случай. Поднялись на чердак, а там старый сундук вверх дном, тряпье разбросано, журналы какие-то, и видно по пыли, что все это вот прямо сейчас случилось… Приехали эксперты. Ничего… что они там найдут?

– Полтергейст? – предположил Климов.

– Да я уже во что угодно готов поверить. А мэр новый, зараза такая, теперь из-за этих пропавших готов маньяка мне на шею повесить, представляешь? У тебя, Сомов, маньяк под носом орудует, а ты его от общественности скрываешь. Завтра людей начнет на улице резать, что ты тогда запоешь? Вот сиди, Сомов, и думай, куда у тебя люди исчезают и кто по чердакам бегает.

– А чердак-то тут при чем?

– Да при том, что бабуленция эта, говорю ж тебе, человек уважаемый. И язык как помело. Уже полгорода знает, что к ней ночью маньяки забрались, а милиция их ловить не хочет. И мэр знает, что у гражданки Симонян Лидии Максимовны, ветерана труда, заслуженного работника пищевой промышленности и все такое прочее, бандиты чердак перевернули и ее саму чуть не убили. А потом у нее инфаркт едва не случился. И все это потому, что милиция не бандитов ловит, а целыми днями водку пьянствует. Мэр, правда, этой водки не видел, но люди ж все знают…

– Интересное дело! А почему мэр вообще связывает пропавших с этой мадам Симонян? Чердак, нечистая сила – хорошо, а те двое тут при чем?

– Так это она связывает, Яныч, она сама.

– Она?

– Ну да. По словам Симонян, у нее на чердаке орудовали те же самые бандюки, которые выкрали и зарезали этих двух мужиков. При этом как они на чердак попали – науке неизвестно. На чердачном окошке пыль не тронута…

– Это они, значит, мимо тетки прошли? Через ее дом?

– Нет, мой дорогой, люк на замке был, она сама его пацанам из наряда открывала. Единственная версия по этому делу: гражданка Симонян решила пошутить. Вот только на шутницу она не похожа, понимаешь? Она действительно серьезный специалист, умная, волевая такая. Вдова, дети в Питере, все в порядке. Не бабка чокнутая, никак. Следаку четко заявила: были на чердаке бандиты. Были, и все тут. Она ясно слышала, как ейный сундук потрошат. Как они туда попали? Куда потом делись? Это все идиотизм – плюнул и забыл, да вот мэр так не считает.

Климов задумчиво потер лоб.

– Слушай, – произнес он, откупоривая новую бутылку виски, – а в тех домах, откуда мужики пропали, на чердаках все в порядке было?

– Ч-что?! – Сомов, морща лоб, смотрел на друга с искренним недоумением. – Что ты этим хочешь сказать?

– На чердак к ним эксперты поднимались?

– Они оба дома перерыли по пять раз сверху донизу. И гаражи, и погреба, и сараи, и все на свете.

– Ты не понял, Вадя. На чердаках разгрома не было? Вещей разбросанных, пыли стертой… ну?

– Так, Климов, – Вадим постучал пальцем по столешнице, – ты из меня дурака не делай, пожалуйста. А то я начну подозревать, что ты с этой Симонянихой уже успел в сговор вступить. При чем тут чердаки? Опера людей искали, трупы, вероятно. Они когда на чердак поднимались, их там пыль не интересовала в тот момент.

– Чердаки были открыты или закрыты? – перебил его Климов.

– Яныч, ты… псих ты чокнутый.

Сомов сунул руку в карман пиджака, вынул дорогущую «Нокиа» и набрал какой-то номер. Потом, приложив к губам палец, вышел сперва в прихожую, а там и на крыльцо. Входную дверь он плотно прикрыл за собой.

Говорил Сомов долго, минут пять-семь: Климов успел выкурить сигарету и даже заволновался, не замерзнет ли его друг там без куртки. Когда дверь наконец хлопнула снова, Ян в нетерпении встал со стула.

Вид у подполковника был не то что озадаченный, хуже: бледный. Сев за стол, он налил себе на два пальца, выпил, подцепил вилкой кусочек ветчины.

– Значит, так, Яныч… У водителя, у Зарифуллина этого, замка на люке не было, и люк был закрыт. Но! На чердаке у него хранилась куча паркета – они с женой ремонт делать собирались, все такое. Опера, когда на чердак лазили, за паркет заглядывали, само собой – они ж, повторяю, труп искали. Так вот, говорят, связки были не то чтобы раскиданы, а как-то так неаккуратно лежали. Будто кто-то их с места на место таскал. Но на это внимания не обратили – мало ли что там Зарифуллин делал, может, искал чего. Там еще ведра всякие стояли, банки с лаком закупоренные. Это, значит, у гражданина Зарифуллина такое дело. А вот у бухгалтера Сергеева… Оторву я кому-то голову! У Сергеева ход на чердак – через кладовку. Там и люк был нараспашку, и свет в кладовке горел! Но в тот день было солнце, конец марта уже, все потекло: решили, что парень открыл люк для проветривания. Нет, чердачное окно было опять-таки закрыто. А на чердаке у него старые журналы лежали и ковер драный, скрученный. И там еще барахло всякое старое, от отца осталось. Все на месте, мать его подтвердила. Но люк был открыт… Ох и втравил ты меня, Яныч. Я ж теперь спать не буду. Это что ж получается: нечистая сила, проникнув на чердаки к гражданам Зарифуллину и Сергееву, дурковала у них над головами, а когда упомянутые граждане полезли наверх разобраться, что там, исчезла, унеся их обоих с собой? Так?

– Не дурковала нечистая сила, – помотал головой Климов.

– А что?

– А что-то искала, Вадя. Искала, твердо зная, что искомое находится не в подполе с огурцами, а именно на чердаке. Вот только в каком доме – вопрос…