Читать книгу Грешники - Алексей Чурбанов - Страница 8

Через двадцать минут Шажков лихо подкатил к главному зданию своего университета, где вместе с администрацией размещались и несколько кафедр, в том числе кафедра политологии. Парковочное место перед входной дверью, куда ректор ставил служебный 745-й «бумер», пустовало и было огорожено цепочкой на изящных столбиках. Валентин припарковался рядом. Занятий в административном корпусе не проводилось, никто из начальства в эту субботу не появился, на кафедрах субботние бдения тоже не практиковались, разве что в случае аврала какого-нибудь или в период дипломных защит. Поэтому внутри было пусто и гулко. Как шутил Охлобыстин, мы очень любим университет, особенно без студентов.

Шажков быстрым шагом, почти бегом, поднялся по парадной лестнице на четвёртый этаж, пролетел метров тридцать по тёмному коридору и толкнул дверь кафедры, которая, однако, оказалась запертой. Валя, помешкав, открыл дверь свои ключом и с некоторым беспокойством вошёл внутрь. В комнате никого не было, а на дальнем столе у окна стоял ноутбук Лены Окладниковой, приветливо помигивая пейзажной заставкой.

Шажков снял куртку, заправил выбившуюся из брюк рубашку и присел на край стола рядом с ноутбуком. От бездушной машинки веяло теплом, словно от домашнего животного. Валентин осторожно нажал пальцем на чёрную клавишу, и заставка исчезла, открыв страничку «Word»-a с несколькими абзацами стихотворного текста. Шажков стал читать:

– Неужели пишет стихи? – мелькнуло в голове.

Он не успел дочитать до конца. Щёлкнула дверь, и на пороге показалась Лена Окладникова в джинсах и белом свитере с электрическим чайником в руках. Шажков вздрогнул, ощутив себя мальчишкой, уличённым в подглядывании, но мгновенно пришёл в себя, ибо в душе у него не было трепета, а была неожиданная уверенность в том, что это написано для него и что он должен был это прочитать. С этого момента у него возникло чувство, что штурвал, который он уверенно держал всю жизнь, кто-то из за спины мягко взял в свои руки и повернул в только ему ведомом направлении. При этом Валя не ощущал никакого дискомфорта или импульса противодействовать, а только щемящее чувство неотвратимости и острое желание заглянуть за горизонт.

Окладникова замерла, увидев Валентина рядом с обнажённо белевшей страничкой на экране компьютера, но тут же пришла в себя и сказала:

– Здравствуйте, Валентин Иванович. Я вас жду-жду…

В голосе чувствовалось волнение. Был ли её собственный штурвал у неё в руках?

– Привет, привет, – ответил Шажков, – литургия кончилась только в двенадцать часов. Ноги сильно болят с непривычки.

– Это пройдет. У меня тоже: долго не походишь, и болят. Но к третьему разу перестают. Вы не причащались?

– Какое там, я и не постился и не исповедался. Просто отстоял для начала.

– Ну и как впечатление?

– Херувимская очень понравилась.

– Да? Я тоже люблю Херувимскую. Её, кстати, в разных храмах по-разному поют. Я знаю три варианта.

– Ну-ка, спойте-ка, а я скажу, какой из трёх исполнялся там, где я был.

– Валентин Иванович, вы серьёзно?

– Стесняетесь?

– Вас – нет.

– Ну?

Окладникова поставила на стол чайник, помолчала, поёжилась, а потом, сцепив руки на груди пропела все три варианта, предваряя каждый словами: «раз, два, три».

У Валентина от её голоса приятно похолодело в спине. Он получал удовольствие, но одновременно понимал и весь юмор происходящего: аспирантка философского факультета исполняет для кандидата политических наук церковные песнопения в помещении кафедры политологии. Вот сюда бы Кротова сейчас.

Окладникова тоже, кажется, оценила юмор ситуации и, смеясь, спросила: «Ну, какой вариант ваш?»

– По-моему, третий.

– А, может, у вас четвёртый был?

– Нет, похоже, что третий.

Помолчали. Потом Окладникова сказала:

– Следующая неделя – Страстная, а в воскресенье – Пасха.

– Вы на Пасху куда пойдёте? – спросил Шажков.

– В свою пойду. Она в пяти минутах от дома.

– Лена, а как вы думаете, можно исповедаться в Пасху? И причаститься?

– Конечно! Даже нужно. Только попоститься перед этим три дня. Ну, два, в крайнем случае.

– Возьмёте меня в компанию?

– С удовольствием. Потом я вас куличом и пасхой угощу, фирменными.

– Класс!

– Давайте, чайник поставлю, – Лена пошла в соседнее помещение, где располагались чайный столик с холодильником. В этот момент к радости Валентина на экране ноутбука белая страничка исчезла и вместо неё снова появилась пейзажная заставка.

Шажков вспомнил, что не завтракал. Он осторожно, чтобы не потревожить заставку на компьютере, встал со стола и двинулся вслед за Леной к холодильнику. Там он обнаружил початую литровую бутылку водки, бутылку шампанского, полкирпича серого хлеба в целлофане и несколько банок так называемой sea food, то есть смеси из кусочков кальмаров, осьминожек, мидий, креветок и тому подобных тварей в солёном растворе. Любимая закуска профессора Климова.

– Вы кальмаров с осьминогами кушаете? – спросил он Окладникову, присев на корточки перед холодильником.

– Нет, спасибо.

– Ничего, если я поем немного? А то я в церковь натощак ходил.

– Конечно. Я сейчас чай заварю.

За чаем Шажков задал Окладниковой вопрос, который его давно интересовал.

– Лена, вы можете мне объяснить, зачем такие девушки, как вы – образованные, культурные, духовно развитые, – идут в политологию?

– Если вы про меня конкретно, то мне – интересно, – ответила Лена.

– Sorry, Лена. Я только про вас и больше ни про кого. И вы, стало быть, созданы, чтобы быть политологом?

Окладникова засмеялась:

– Я не знаю, правда. Не могу про себя такого сказать. Но мне нравится. Вам ведь тоже нравится? Вы не жалеете?

– Я – нет. Но я с юности этим увлекался.

– Так и я с юности. У меня папа работал директором завода. Я ещё маленькая была, когда на заводе начались волнения. Зарплату задерживали. Увольняли. Рабочие стали бастовать. И папу хоть и уважали, но и нам досталось. Митинги под окнами устраивали, окна били. Меня тогда отправили к бабушке. А потом ничего, всё утряслось, и я вернулась.

– И увлеклись политологией?

– Общественными науками. Вы ведь знаете, Валентин Иванович, что политология – это фикция.

Тут настал черёд смеяться Шажкову:

– Вы это Климову не скажите. Он считает, что только ему можно об этом судить, – отсмеявшись, Валентин сказал: – Политология – не фикция. Точнее, не совсем фикция. О чём ваша диссертация?

– О том, как политические исследования влияют на саму политику.

– А что, влияют? – сделал удивлённый вид Валентин.

– Ещё как! – подавшись вперёд, ответила Лена. – Результаты научных исследований сразу становятся факторами политики и формируют её.

– Используются в политических технологиях?

– Да уже сами научные результаты могут быть политической технологией. Уже само задание на исследование может быть политической технологией.

– Да-а, – протянул Шажков, – тема-то опасная, Леночка. Этак и ваша диссертация может стать политической технологией. Не боитесь?

– Нет, – просто сказала Окладникова, – а что, надо бояться?

– Не надо. Если такие молодые и красивые, как вы, будут бояться, то что же нам остаётся!

– Спасибо, Валентин Иванович, на добром слове.

Комплиментом Шажков хотел завершить деловую часть разговора, но Лена напомнила ему про конференцию.

– Хорошо-хорошо, – устало произнёс Валентин, – что там у нас нового по конференции?

– Сейчас, я быстро, Валентин Иванович. Значит так: Джон Рединг окончательно решил, что приедет с женой, и прислал копии паспортов.

– Это в международный отдел.

– Уже передала. Дальше, пришли тезисы из Финляндии и от наших ещё – всего пять. Я отправила в НИС, но там сказали, что уже поздно. Сборник подписан в печать.

– Кто сказал?

– Чекушин.

– Врёт как сивый мерин. Дайте-ка я позвоню в издательство.

Шажков взял телефонную трубку и набрал номер. Ответили сразу, как будто ждали у телефона.

– Вот работают люди, не то что мы, – подумал Шажков и сказал в трубку: – Вера Витальевна, здравствуйте, Шажков. У нас ещё пять статей в сборник тезисов, не поздно будет?.. Конечно, отформатируем. А если ещё в понедельник придут? Хорошо, спасибо. Мы вас любим… Больше всего Климов, конечно… До свидания.

– Понедельник – последний день, – сказал Валентин Окладниковой, поймав её восхищённый взгляд, – скиньте мне тезисы на флэшку, я их отформатирую.

– Что вы, Валентин Иванович, – с жаром ответила Окладникова, – я сама отформатирую, не беспокойтесь.

– Что ещё?

– Пришли слайды от англичан, финнов и немцев. Я начала переводить, но есть вопросы.

– Леночка, – сказал Шажков, в который раз почувствовав, как нравится Окладниковой такое к ней обращение, – у нас есть переводчица с кафедры иностранных языков. Она за эту работу деньги получает.

– Я знаю, Валентин Иванович, но она не в теме. Приходится проверять и много править.

– Нет, давайте так: пусть она переводит, а мы уже будем смотреть. Если она плохо переводит, будем просить другую.

– Хорошо. Можно я дам ей список устойчивых словосочетаний, чтобы она использовала в переводах?

– У вас есть такой список?

– Составлю. Он всё равно пригодится. На конференции потребуется ведь ещё устно переводить.

– OK, – сказал Шажков. – Is that all?

– Yes, – ответила Окладникова и засмеялась.

В это время дверь неожиданно распахнулась, и в комнату широкими шагами вошел доцент Рома Охлобыстин в длинном чёрном плаще, на воротник которого спадали длинные чёрные с лёгкой проседью волосы.

– Привет, работяги! Смотрю, твоя машина у входа стоит. Ну, думаю, здесь они, зайчики. Пашут!

– Очень уж ты бодр и весел, – пожимая Ромину руку, проворчал Шажков, – мы-то, ясно дело, работаем, а тебе чего не отдыхается?

– Уно моменто, – Охлобыстин открыл свой стол, порылся в верхнем ящике и достал банковскую карточку.

– Представляешь, в столе забыл. Поехали с женой в гипермаркет, набрали всякого дефицита, отстояли очередь в кассу, я достаю портмоне, и раз! – а карточки нет. И денег, естественно, тоже нет.

– И что, жена ждёт тебя сейчас у кассы?

– Именно. Я в машину и сюда. Хорошо, вспомнил, где оставил.

– Да брось торопиться, – сказал Валентин, – твоя жена, наверное, сейчас женский журнал с витрины читает. Садись с нами чай пить.

– Ребята, в следующий раз. Да и вам мешать не хочется, очень уж у вас занятой вид.

Охлобыстин хлопнул Валентина по плечу, подмигнул Лене и широкими шагами вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

– Тропический шторм «Роман», – вставая, сказал Шажков, глядя на виновато улыбающуюся Окладникову.

– Какие у вас сейчас планы? Я на машине в вашем распоряжении.

Шажков произнёс это так решительно, что Лена не сумела отшутиться и честно сказала: «Мне нужно в парфюмерный магазин, а потом я иду в гости».

– Если не секрет, кого вы сегодня осчастливите?

– Подругу, у неё юбилей – 25 лет.

– Отлично! Так куда вас везти сейчас?

– На Невский, – Окладникова, прикрыв собой экран ноутбука, пощёлкала мышкой и стала отсоединять кабель.

Погода окончательно разгулялась, и Невский выглядел как игрушка: людно, шумно, празднично. В зале магазина терпко пахло смесью духов, между стильно оформленными витринами ходили красиво одетые мужчины и женщины. Время от времени то тут, то там появлялись девчонки-консультанты в коротких голубых юбочках. Шажков взял Лену за руку и предложил: «Разделимся. Вы по своим интересам, а я по своим, хорошо?»

– Хорошо, – весело ответила Окладникова, коротко сжав ладонь Валентина.

Шажков пошёл вдоль витрин с женскими духами, пробуя разные ароматы, и в конце концов отобрал три. Отойдя к окну стал нюхать по очереди душистые полосочки, пока запахи не смешались в один. Подошла девушка в синей юбочке и участливо спросила, не нужна ли помощь.

– Да, – окончательно сдавшись, произнёс Шажков, – порекомендуйте мне, милая леди, какой-нибудь абсолютно новый, нетривиальный аромат.

– Для какой дамы?

– Для светловолосой романтичной девушки.

– Пойдемте.

Через двадцать минут Валентин уже стоял у выхода, поджидая Лену. Она появилась довольно скоро, прелестно возбуждённая (как показалось Шажкову) и с красивым пакетом в руках.

– Я не очень долго? – спросила Окладникова.

– В самый раз, – ответил Валя, – куда едем дальше?

– Мне теперь в метро, Валентин Иванович. Спасибо вам большое, дальше я сама.

– А я думал вас ещё повозить, – с искренним разочарованием ответил Шажков.

– Я мечтаю с вами поехать, честное слово, – серьёзно произнесла Окладникова, глянув на Валентина.

– Да?

– Да… Куда вы только захотите, – продолжила она твёрдо, не отводя серых глаз.

– Но не сейчас?

– Но не сейчас.

– В таком случае я хочу вам подарить, заранее, на Пасху, – с этими словами Шажков вынул из кармана коробочку с духами, – прошу вас, новый аромат, должен подойти…

Окладникова покраснела и медленным движением взяла духи. Её рука чуть подрагивала. Не сразу сказала: «Спасибо». Потом опустила голову и зашуршала в своём пакете.

– Валентин Иванович, – скороговоркой произнесла она, поднимая глаза, – позвольте тогда сделать и вам подарочек к Пасхе, – и протянула Шажкову квадратную коробочку.

У Шажкова закружилась голова.

– Никаких Ивановичей больше, – отделяя слова друг от друга, глухо произнес он. – Забыли про Ивановича. Меня зовут Валентин, для вас – Валя. Как вы для меня – Лена.

– Спасибо… Валя, – с усилием произнесла Окладникова. – Непривычно пока звучит.

– Ещё много чего будет неприличного, – ответил Валентин, как бы со стороны услышав и запоздало осознав собственную оговорку по Фрейду. Однако он не смутился, а, следуя не им предначертанным, но желанным курсом, притянул Лену к себе и поцеловал в губы. Она тоже подалась к нему, и её губы раскрылись в ответ.

«Губы без помады, – мелькнула у Шажкова мысль, – она ждала этого, она была готова!»

Дома Шажков открыл коробочку и прочитал название туалетной воды: «Chanel Egoiste».