Читать книгу Записки аэронавта (сборник) - Алексей Цветков - Страница 28

два зеркала она дала ему

одно взаправду и еще ночное

где отраженье спрятано в дыру

невидимое зеркало ручное

две лопасти а вместе вся стена

с той стороны заключена причина

она сама пока была всегда

как в зеркале простом неразличима

смотри стекло просверлено насквозь

нить времени проложена подкожно

там предстоит все что давно сбылось

а то что было раньше невозможно

она ему два зеркала дала

в одном лицо для памяти хранится

жизнь без нее короткая длина

где днем ночное зеркало граница

не вспоминай зачем она вообще

саднит стекло но если глянуть слева

взорвется ночь и в треснувшем зрачке

сощелкнутся две половинки света

потом он взял и изобрел бобра

реальный бобр в натуре будто вылит

хотя сошла со стапелей с утра

ондатра но она ольхи не пилит

отсюда ясно для чего ольха

она молчит и никому не жалко

но бобр как брат он тоже не доха

да и ондатра никому не шапка

потом вздохнул и сочинил блоху

поскольку глины замесил немного

с бобром все ясно но блоху-то ху

а вот поди живет и хвалит бога

или допустим под землей темно

все норы порознь и ужасно душно

там многие вообще едят дерьмо

и лысые совсем но жить-то нужно

когда бы вправду добрый доктор бог

пожать его целительную руку

творец бобров и повелитель блох

но бога нет и мы враги друг другу

вот хоть микроб он с детства глух и нем

но он ко мне относится как к блюду

а я добрей я никого не ем

из малых сих и никогда не буду

помнишь они нас учили на человека

всё по мозгам резьба но судьба несла

вот ты и стала точно не чем хотела

северных встреч невеста и невесна

страшный на мачте сучил холода и годы

в трюме с трезубцем морочил вьюшку котла

так постепенно ты умерла и кто ты

после всего то есть где ты или когда

знать не зазорно но вскользь как ножом сказали

диву далась бы в памяти у меня

там на подушке проснется лицо с глазами

не говори так тихо ведь ты умерла

тяжесть твоя в ладони жизнь все та же

только дыханье ветер сносит в пески

все не весна никому не невеста даже

разве разлука могила постой не спи

если один напоследок вопрос из списка

невмоготу во рту и мозг на замке

настежь объятья только не стой так близко

ты неживая а я лебеда на земле

как научили любить верней не умели

ангелы в этом огне как одна семья

страшно догнать потопчусь провожу у двери

мертвую в мертвый простор береги себя

на секунду в мозгу светло

пропасть в прошлое как в стекло

если вслед самому себе

оказаться внизу в стекле

далеки они в белом блеске

бороздящие бред челны

помнишь прошлое будто вместе

пеленали его в чехлы

раньше звук издавали вещи

их зрачки пламенели резче

степь стекала в изгиб стальной

где холмы по краям тюлени

в заповедных глазах темнели

расставанья твои со мной

с крутизны ледяного верха

слишком лишних шеренга лет

оттого так надвое время

а другой половины нет

в горький срок на краю парома

в шлеме с гребнем горит аврора

протянув острие копья

можно снова и никогда

потечет чуть попятишься свойство зимы и поземки

вроде миру по святцам черед а не вечно война

ночью жадный шиповник гурьбой из оврага в поселки

обитать в синеве раз уж не было нас ни хрена

не резон просыпаться чтоб явью кошмары шныряли

криво в центре управа там страха центнер на цепи

вот бы жили поди изловчись внутривенно с шипами

и не жили так больно какие там в жопу цветы

ловко всех извело кроме многих мышей для проформы

это кто золотой из зенита набычило глаз

одобрять пустыри городов там шиповник проворный

быть намерен и вширь распустился расти вместо нас

звезды бережным брайлем но способа нет для курсива

руки к горлу плашмя чтобы гнев так не бил из глубин

поселиться где названо может быть тоже россия

но другая совсем я свою никогда не любил

соберемся кричать из больших ареалов широтных

лучше прежде родиться чем в ящике марш на покой

как бы всем оказалась планета счастливых животных

лишь бы существовать если можно пожить на такой

век нам необитаемо в каждой похожей россии

очутиться нигде от зловещих попыток луны

но не в этой где тернии пышно а небо вполсилы

там нас не было не было нас это были не мы

на стене с утра картинка криво

в комнате от табака угарно

ночь в крыму или вдали от крыма

с надписью швейцария локарно

мало что подсказывает память

странника бывалому ботинку

мне немудрено ее поправить

но не память а саму картинку

там вода светла под зорким небом

пестрый город на горе как улей

но поскольку я в локарно не был

я в локарно почитай что умер

кто мне тело выточил токарно

наделил ногами выйти в люди

раз живу но нет меня в локарно

как же быть что там меня не будет

мне и здесь по совести не тесно

но пока умру стяжая славу

оторопь берет смотреть на место

где меня не существует сразу

привыкай к последнему убытку

созерцать на памятник не тратясь

смерть как набок сползшую открытку

жизнь sub speciae aeternitatis

как же их столько в своих городах коротких

вот и везде настигает один из дней

тускло сквозь сетку набор буратин в коробках

лунные лица в тени тем глаза видней

в топку сценарий сна о крылатых предках

солнце дерзит извне но по венам ночь

сотами над мостовой нелюбимы в клетках

стыдно до стона что некому всем помочь

рты нараспашку да воздух преграда вздоху

искры на карте каракас и кострома

ноль кислорода где дверь коридора в зону

исчезновенья на райские острова

встарь если в спальни смертных сходили боги

путь перекрыт даже богу темно от боли

день наступает со стороны луны

всех не спасти никого не спасти увы

лезвием вены над лункой но не рискую

прямо в зрачки ни тебе ни тому кто вслед

вместе съедим песок и допьем морскую

черную эту насквозь как эребу свет

кто продержал живьем в терпеливой доле

чтобы ни звезд падучих ни вешних гроз

значит не ордер в обещанном вечном доме

где у хозяина горниц на каждый спрос

вот и которую звал с непокорной челкой

кукла склонилась к лунке над этой черной

боги неправда и смертному не друзья

хочешь люби любого спасти нельзя

когда в густом саду когда в тенистом

я вызывал тебя условным свистом

сойти к реке где нам луна светла

когда к утру мы первых птиц кормили

я ни на миг не сомневался в мире

что он таков как есть что он всегда

как мы играли там в эдеме дети

нам верилось существовать на свете

он состоял из лета и весны

какие липы нам цвели ночами

и каждый знал что завтра нет печали

наступит день где мы опять верны

теперь река за плесом половины

уходит в рукава и горловины

слепые липы угнаны в пургу

мир выстоял но уцелел не очень

дороже прежнего но так непрочен

он весь река а мы на берегу

там на холме все светит в сад веранда

я посвищу тебе моя миранда

до первых зорь пройдем в последний раз

где тени прежних птиц над нами грустно

и на глазах прокладывает русло

прекрасный новый мир уже без нас

когда пора мастерить кофе или яйца

всмятку а в ванной пульсирует дробь из крана

в дверь вопросительно постучат сгибом пальца

чуткой костью хотя звонок дециметр вправо

назад в постель изловчиться что только встанешь

с кем еще натощак когда во рту ни слова

с тыльной стороны сна день распростерт как залежь

небольшой тишины но черт стучатся снова

рассчитайся попарно вот который в душе

тупо тычет в ухо щетку щурится слепо

может туда и спишь а просыпаться лучше

строго обратным курсом по абсциссе влево

вокруг океаны сна тут только каюта

суша мерещилась дань глупому поверью

с какой стати идти и открывать кому-то

там кроме страшных рыб нет никого за дверью

мешает муляж окна дырки в снежной вате

чья ты кукла забытая на зимней даче

допустим и правда стучат войдут и нате

все рассядутся и что с ними делать дальше

трудно что ли склеить остовом рыбьи кости

вот их обтянули кожей налили кровью

а те решили что существуют и в гости

не стучите вас никого нет не открою

подобно пифагорову бедру

в парилке где попутала харизма

стальные слитки выпали в бреду

из бережно живого организма

тот кто летит пока пунктирно цел

но в паузах сквозит как древний гений

лицо его луны светло как мел

сталь вниз влечет но вверх вздымает гелий

скрипи нейлоновое полотно

гроза и небо в голове громадно

ни взгляда вниз там на земле пятно

там кровь аэронавта

сегодня вахтенный инспектор звезд

вершитель абсолютного полета

а чуть вчера не менее чем хвост

бригадой теребили из болота

пусть пряжками определят ремни

дыру меридианам где съезжаться

едва верньер такому поверни

и горизонт шипя пошел снижаться

чу кычет в ночь снаряд из полотна

где вон какие ястребы ристали

кисть из запястья брызжет холодна

из гелия и стали

весь горний ум космический полип

любитель тайн в слоях фольги и ваты

шумел как миленький когда погиб

но в радиусе кляксы маловаты

вот если мозгу голова вредна

или бокам топленая лежанка

другие не настанут времена

но прежние здесь уважать не жалко

брать крайнюю и в мертвую петлю

кем в устье ног ей приспособлен листик

здесь отвинтить gluteus на лету

лови античный мистик

весь компас вверх а в сторону нигде

пусть небо врозь на четверть радиана

там дева тверди в кварцевой воде

двуного спит откинув одеяла

краса небес всей радости жена

мир дар тебе в нейлоновой авоське

он выстрелен как жернов из жерла

прав хайдеггер в парилке на помосте

уже дрожат форсунки на борту

они умрут но не погаснет разум

гвоздями истекая в темноту

и благородным газом

раз в животе у прежних дев поет

всех поколений точная рассада

все вспоминай пиши пока пилот

как с гравия нас вечно вверх бросало

жизнь сведена к последнему звену

здесь на излете сталь а плоть прекрасна

и в горле речь и эта кровь внизу

твоя что человеку не напрасна

он лепетал из плена до сих пор

вбивай урок в пустую память чью-то

свети слепому огненный прибор

плыви ночное чудо

когда философ кант родился резвым крошкой

он умер в свой черед но вот светясь из тьмы

старинной поводя нейзильберовой ложкой

он ест немецкий суп и снова весь как мы

защитник против тех кто поступает грубо

которому подлог и кража не в чести

он говорит не лги не сотвори прелюбо

кто станет спорить с ним как нам себя вести

нас плохо держит жизнь нам старость не в науку

но если честен кто сомненья проглотив

такому сквозь века протягивает руку

категорический как рубль императив

вот только скоро смерть а жизнь полна вопросов

в ней вор и хулиган открыто верх берет

хотя бы ты и дух ответь ему философ

как надо поступить чтоб шла мораль вперед

слагая свой трактат ты думал о герое

герои мы не все а совесть только тень

он умер и молчит ему несут второе

все ложкой шевелит и светится как день

но верится что вдруг есть компас или карта

взять азимут с утра и по стопам твоим

пройти в хрустальный мир иммануила канта

где мы честны и зря прелюбо не творим

пробраться по черте магнитного прибора

где солнце совести всегда горит слепя