Читать книгу Черный день - Алексей Доронин - Страница 6

Время Ч – 10 минут

– Никогда не видел такой некомпетентности, – пузырился генерал. – Вы… Я подам рапорт о вашем служебном несоответствии и передаче убежища под непосредственный федеральный контроль.

Он достал пачку сигарет «Лаки Страйк», что в примерном переводе с английского звучит как «удачный налет», и опять закурил, еще раз нарушив правила поведения в защитных сооружениях.

– Отвечайте: что посторонние делают на вверенном вам объекте? Из какой части военнослужащие? По какому праву тут гражданские?

Демьянов никак не отреагировал на эту тираду, то ли обдумывая ответ, то ли игнорируя вопрос.

– В молчанку играем. – Лицо Прохорова затряслось от злости. – Ничего, когда выйдем отсюда, будете отвечать по всей строгости.

Сергей Борисович не слушал. Он посмотрел на часы, резко встал со своего места и направился к выходу.

– Вот что, я пойду посмотрю, как там дела у наших укрываемых. А вы посидите пока здесь, остыньте.

– Да как вы… Что вы себе… – проверяющий задохнулся от возмущения.

Он готовился обрушить на майора водопад гневных слов, но тот уже захлопнул за собой дверь.

Оставив проверяющих переваривать услышанное, Демьянов вышел из пункта управления и направился в главный коридор, где собрались бойцы-ракетчики, потерявшие командира. У него не было времени еще раз объяснять этому олуху-генералу, что началась Третья мировая. Он и так сделал это трижды. Сергей Борисович был готов держать пари, что тот не поверил, потому что никакой Третьей мировой войны нет ни в уставах, ни в других нормативно-правовых документах.

Ну и бес с ним. Некогда цацкаться. Он будет заниматься делом.

– Здесь курить нельзя! – прозвучал невдалеке строгий окрик.

Машенька обернулась. К ней направлялся молодой человек в таком же зеленом обмундировании, но без оружия. В другой обстановке… Впрочем, для нее не могло существовать неподходящей обстановки, а всей серьезности положения она еще не понимала.

Чернышева улыбнулась, глядя, как меняется выражение лица парня по мере его приближения. Она посмотрела на него с интересом. Солдат был моложе, чем ей вначале показалось, младше нее на пару лет, и отчего-то выглядел очень взволнованным.

– Курить нельзя, говорю же, – уже помягче произнес он, останавливаясь напротив нее. – Запрещено.

– Здесь нельзя, а где можно? Может, покажете? – Она продолжала сверлить его взглядом своих карих и, как ей казалось, выразительных глаз. – Извините, я не могу с собой ничего поделать, когда нервничаю. А мне сейчас очень надо успокоиться.

Видимо, он тоже испытывал в этом потребность. Вокруг не было никого, кто мог бы попенять бойцу за нарушение дисциплины, а неподалеку оказался закоулок, вполне подходящий для устройства стихийной курилки. Через минуту они были на «ты», а через три разговаривали как старые товарищи. Подымив, они вернулись в коридор, где временно разместили укрываемых, беседуя уже так, словно были знакомы всю жизнь. У них оказалось много общего. Оба были людьми простыми, оба не прочь посмеяться. Вскоре тревога, владевшая Иваном, ее новым знакомым, исчезла почти без следа, но Машенька так и не добилась от него сведений о том, что же творится наверху. Он то и дело говорил про какие-то удары, но она не верила. Поэтому версия учений продолжала оставаться для нее рабочей. Похоже, и солдатик под влиянием ее аргументов начал склоняться к ней.

– По-любому, Вань, уже скоро, – заверила его Машенька, когда они обсудили все животрепещущие вопросы, то есть дискотеки, новомодные прибамбасы, культовые блокбастеры.

– Надеюсь, – покачал головой тот. – А то Сергей Борисыч просто сам не свой.

– Он кто, твой командир?

– Нет. Я его знаю не дольше, чем тебя. Он был здесь еще до нас. Кажись, главный здесь. Вроде нормальный мужик.

– Веришь или нет, но через минут десять нас отсюда выпустят, – стояла на своем девушка. – Кончатся эти гребаные маневры; покажут какому-нибудь маршалу, что наш округ к войне готов, и пойдем по домам… То есть мы пойдем, – поправилась она. – А вы будете служить дальше. Не завидую.

– Да ладно, недолго осталось, – солдатик был явно тронут Машенькиной заботой. – Три месяца всего.

– Не так уж много. С другой стороны… Ты контрактник или как?

– Срочник, ясное дело.

– Войска какие?

– Ракетные.

– Ох ты, как интересно. И что, у вас там эта самая красная кнопка есть?

– Нет, ты что!.. Она у президента. А у нас только пульт. Но там офицеры. А мы так… службу несем.

– А в гости к вам можно?

– И хотелось бы, да нельзя, – усмехнулся парень. – Это ж секретный объект. Мы когда заступали, подписку о неразглашении давали на десять лет. Если нарушу, как раз на десятку и загремлю, – слегка приукрасил он для значительности. У нас там три ракеты СС-30 стоят, ее еще пиндосы «Сатаной» называют. Но это секрет.

– А мне-то ты на фиг это рассказываешь? – удивилась Чернышева. – Вдруг я, это самое, шпионка?

– Нет, не похожа.

И они оба рассмеялись.

– Да, не жарко тут у вас. – Девушка поежилась, представляя себе, что станет с ней после хотя бы одного дня, проведенного в подземелье, приспособленном для жизни хуже, чем подводная лодка.

А наверху в это время светит солнце, шумит, живет своей жизнью большой город со всеми дискотеками, кинотеатрами и кафешками, обитатели которого даже не представляют существования этих катакомб.

– И атмосфера нездоровая. Воздух спертый. Можно ревматизм с радикулитом заработать. Я бы здесь и за миллион баксов неделю не прожила. Да тут, поди, и крысы водятся?

– Не видал, – покачал головой парень. – Но, думаю, могут.

Намек насчет холода Иван понял и уступил ей свою камуфляжную летнюю куртку, а сам остался в зеленой хлопчатобумажной майке.

Ваня явно знал больше, и девушка уже была готова задать вертевшийся на языке вопрос, когда поняла, что ответ ей не нужен. Не хочет она его знать. Как будто, если не говорить о нехорошем вслух, оно не случится.

Надо было срочно отвлечься. Для этого Маше не пришлось делать усилий – здоровый разум сам нашел лазейку и переключил внимание на нечто безобидное. Они сидели на жесткой деревянной лавке и травили анекдоты, половина из которых была бородатыми, а две трети – скабрезными, но у них был невзыскательный вкус.

– Короче, слушай еще. Пришел как-то мент в библиотеку…

– Ну и чего дальше?

– А все. Мент – в библиотеку, ты понял?

– Ха-ха-ха! – У солдата запаздывало зажигание, но чувство юмора было на месте. – Обалдеть. А вот еще один…

Они старались смеяться потише. Люди, сидящие на соседних лавках, то и дело косились на них, но никто не сделал замечания. Может, такое легкомысленное поведение слегка отвлекало окружающих от дурных предчувствий и внушало им мысль, что для волнения нет причин.

Чернышева не могла взять в толк, чего все такие взвинченные. Ну, подумаешь, выключили свет. Разве это смертельно? Что, кто-нибудь умер? Вроде нет. Да что вообще может случиться в такой прекрасный день? Скоро все закончится и они пойдут по домам.

Скоро все закончится… ведь так?

Один раз Маша не сдержалась и рассмеялась весело и беззаботно. Эхо не замедлило ответить своим жутковатым неживым голосом, лишний раз напоминая, что она не дома, а в нежилом помещении с голым стенами и без намека на мебель. Вдобавок под землей. В катакомбах. В склепе.

Но в компании с Иваном время летело незаметно, и неприятные мысли как рукой сняло. Так бывает всегда, когда общаешься с интересными людьми. А с неинтересными людьми Чернышева не общалась.

– Шухер, – толкнула девушка локтем Ивана. – Начальство идет. Дохихикались.

Тот вскочил как ужаленный и занял свое место у пожарного щита. Успел в последний момент. По коридору шел старый знакомый, тот самый офицер с мегафоном. Он шел быстро, почти бежал. При виде его Машенька обрадовалась, несмотря на то что этот человек так грубо отшил ее пятнадцать минут назад. Вот сейчас он остановится и сделает объявление о том, что учения считаются завершенными, что Родина им безмерно благодарна, они свободны и могут валить на все четыре стороны. Разумеется, никакой компенсации им не заплатят. Дождешься от них.

Чернышева поднялась, разминая затекшие ноги. Ну наконец-то.

– Вы не скажете, когда нас… – Ее фраза оборвалась на полуслове, потому что в этот момент их тряхнуло так, что девушка еле удержалась на ногах.

Земля задрожала, будто слоны, на которых она покоилась, решили немного размяться и попрыгать на одной ножке на спине вселенской черепахи. С потолка посыпалась цементная пыль.

– Эт-то еще что за?.. – договорить ей снова не удалось.

Второй толчок был немного слабее первого, но именно он бросил Машеньку, не успевшую обрести равновесие, на жесткий бетонный пол. Она ударилась лбом о железную ножку скамейки.

Потом была вспышка прямо у нее в голове, взрыв, который потряс весь ее мир до основания и перевернул его с ног на голову. Она слышала, что рядом кто-то кричал, слышала, как снова включили сирену. Но это было так далеко.

Все перемешалось в сплошной размытый поток света и звука, который завертелся вокруг нее бешеным вихрем, адской каруселью. Потом вспышка погасла и она провалилась в темноту.

Даже после всех «разоружений» ядерный арсенал России оставался существенным. Но что толку от тяжелых межконтинентальных ракет, если все они сгорят в своих шахтах, пораженные крохотными по сравнению с ними крылатыми ракетами «Fasthawk», которые летят втрое быстрее звука?

Четверть часа назад пятнадцать тысяч вестников смерти поднялись в воздух, пересекли границу и, пройдя над территорией будущей-бывшей РФ на минимальной высоте, практически невидимые для радаров, поразили свои цели: командные пункты, объекты ПВО и ракетные шахты, где томились «недорезанные» в период гонки разоружения исполины с разделяющимися боевыми частями. Настигли они и все за редким исключением мобильные «Тополя-М», заранее отслеженные со спутников. Самолеты были сожжены на аэродромах, стратегические атомоходы – большей частью прямо в доках.

С первых минут армия оказалась обезглавлена. Верховный главнокомандующий, генштаб и министр обороны пропали без следа. Война закончилась бы без единого выстрела со стороны обреченной державы, если бы не решительность нескольких офицеров в резервном командном пункте Ямантау. Они успели за мгновения до того, как их накрыла гроздь тактических ядерных ракет типа «Bunker-buster», нажать на заветную кнопку, послать команду на запуск и выпустить атомного джинна из бутылки.

Русская «ответка» началась.

Два десятка баллистических монстров все же взлетели. Почти треть из них расстреляли беспилотники, кружившие рядом с точками запуска, столько же было сбито противоракетами над Восточной Европой и Аляской. До Метрополии долетели всего два, причинив страшный, но не критичный в такой обстановке ущерб. В самом деле, гибель двух мегаполисов могла только сплотить народ Соединенных Штатов и оправдать действия правительства по введению открытой диктатуры, в которой то нуждалось как в воздухе. А заодно показать всему миру оправданность самых крутых действий против «варварской России».

Но ничейный исход войны решили не эти МБР[1].

Ее финал был определен под толщей мирового океана. Из тех трех российских подводных ракетоносцев, что находились на боевом дежурстве, два были быстро отправлены на дно торпедами подводных убийц, следовавших за ними по пятам.

А вот с третьим вышла промашка.

Никто уже не скажет, что это было – ошибка капитана противолодочной субмарины ВМФ США класса «Нарвал», сбой техники или роковое стечение обстоятельств… роковое для сотни городов на североамериканском континенте.

«Александр Суворов», спущенная на воду пятью годами ранее громадная подлодка класса «Акула-3», успела отработать по целям. Левиафан водоизмещением в 48 000 тонн и длиной в 172 метра опорожнил пусковые установки, прежде чем сто восемьдесят безымянных героев нашли покой на дне Атлантики.

Баллистические ракеты с разделяющимися боевыми частями несли двести боеголовок, и пресловутая противоракетная оборона США села в лужу. Система НОРАД не справилась с обилием ложных целей, сумев сбить едва ли десятую часть. Крупнейшим городам «бастиона демократии» оставшегося хватило с лихвой.

Не успели первые русские ракеты взорваться среди небоскребов Метрополии, а навстречу им с американского берега уже летели сотни и сотни «минитменов». Одновременно подводный флот в Северном Ледовитом и Тихом океанах ударил «трайдентами» с ядерными боеголовками по уже обескровленной России. Первые из них достигли городов Сибири менее чем через полчаса после залпа «Суворова». Это был ответ Америки – ответ на ответный удар. Его целью было уже не поражение военных объектов, а тотальное разрушение экономики и населенных центров.

Принятие решения потребовало немного времени. Хотя на месте округа Колумбия чернела воронка, президент был жив, как и почти весь генералитет. Медлить с запуском было нельзя – военные психологи еще в начале века рассчитали, что в условиях гибели государства армия теряет боеспособность за пару суток. Деморализуется, перестает подчиняться приказам и наконец разбегается.

Когда стало ясно, что запущенный конвейер смерти не остановить, обломки обеих держав пустили в дело все, что у них было.

В ход пошли боевые штаммы бактерий и вирусов, споры и токсины – все то, что заботливо хранилось, несмотря на все договоры и обязательства по уничтожению. Брошены были на врага и запасы химического оружия, которые копились еще со Второй, а то и с Первой мировой: фосген и иприт, зарин и зоман, люизит и VX.

Ракетный шквал накрыл обе страны почти одновременно, стирая с лица земли не только города, но и сами государства. Тем, кого поразило ядерными и обычными взрывчатыми веществами, повезло. Хуже было жертвам химического и биологического оружия. Их было меньше, так как существовали трудности в доставке этих средств до места назначения. Но до приграничных городов Европейской части России его донесли бомбардировщики и диверсионные группы. Да и Восточная Европа получила свое от нескоординированных, но решительных действий того, что осталось от спецназа ГРУ.

В городах, накрытых облаками общеядовитых и удушающих газов, люди умирали в жутких муках, разрывая себе горло и корчась в агонии. Газы нервно-паралитические были куда милосерднее. Они убивали почти мгновенно, каждый застывал там, где его застал удар, падая как подкошенный. Бактериологическая «начинка» действовала медленнее, но так же эффективно.

Время Ч

И снова пол подпрыгнул, на этот раз чуть слабее, как будто поступь великана доносилась теперь издалека. Предыдущий удар был так силен, что заставил людей схватиться за закрепленные предметы, чтобы не упасть. В помещении для укрываемых некоторые люди получили травмы.

Это уже не походило на обычные вооружения. Никакая вакуумная бомба не создаст такого сейсмического эффекта. Это не походило даже на тактическую ядерную боеголовку.

Демьянова прошиб холодный пот. Но уже через минуту его страшная догадка превратилась в уверенность. С поста радионаблюдения сообщили о стократном повышении уровня радиации в подземном переходе.

Сергею некогда было размышлять о причинах и последствиях. Он никогда не думал, что это может произойти, но действовал так, как требовала обстановка. Надо было принимать решения. Похоже, никто не собирался делать это за него.

Генерал тупо щелкал кнопками своего спутникового телефона. Идиот! Даже если связь функционировала бы, радиоволны этой частоты никогда не пройдут сквозь толщу породы над их головами. Его бесцветный помощник молчал, затравленно глядя в потолок.

Солдаты переминались с ноги на ногу, не зная, что делать. Они с надеждой поглядывали на своего ротного, но тот, похоже, сам был в растерянности. Еще бы. Его непосредственный командир отбыл в неизвестном направлении; часть, скорее всего, погибла в полном составе, и нельзя поручиться, что все в порядке с семьей. Любой человек на его месте был бы неадекватен.

Демьянов терялся в догадках, кем считать подполковника Иваненко. С равной долей вероятности тот мог быть и дезертиром, и героем. Кто поручится, что он действительно поехал организовывать оповещение, а не схватил в охапку свою бабу и ребенка и не покидал теперь город по проселочным дорогам, чтобы пересидеть горячие деньки где-нибудь в деревне? Сергей Борисович не осудил бы его за это.

Все ожидали распоряжений. Все колебались, даже генерал Прохоров, хоть он и делал вид, что держит ситуацию под контролем. Состояние людей гражданских и вовсе находилось между паникой и обмороком. И тогда Демьянов понял, что должен принять командование на себя. Никто не собирался делать этого за него. Старшим по званию оставался товарищ генерал, но тот претендовал разве что на формальную власть. Брать на себя реальную ответственность за происходящее он не собирался.

«Умно, черт возьми, – с раздражением подумал Демьянов. – Разгребать все дерьмо придется мне. А если все пойдет не так, то он ни при чем и весь в белом. Свалит всех собак на меня».

Но Сергей Борисович не жаловался. Это была его работа. Давно он не чувствовал себя таким нужным. Ему некогда было рассусоливать. Как-то нежданно-негаданно оказалось, что он не только самый адекватный, но и единственный дееспособный руководитель в подземелье.

Что удивительно, люди слушались его. Все, от бойцов-ракетчиков, составивших «гарнизон» убежища, до гражданских, стали подчиняться его приказам так же естественно, как если бы он всегда был их командиром.

Может, и бывают лидеры от рождения, люди, сила личности и харизма которых создает вокруг них поле притяжения и заставляет всех крутиться по орбитам. Демьянов таким не был. Он просто выполнял свою работу, и делал это на совесть. Он не был и героем, просто оказался в нужное время там, где без него не смогли бы обойтись.

Сама эвакуация людей с поверхности была мероприятием сомнительным с точки зрения законности. Но первый же приказ, который Демьянов отдал еще до удара, был вопиюще противоправен. Мало того, что он вообще не имел право отдавать никаких приказов, так тот еще противоречил сразу нескольким статьям уголовного кодекса.

Вначале для размещения людей хватало главного коридора. Но народ все прибывал, и вскоре там стало тесно. Встал вопрос проникновения в запертое помещение для укрываемых. Чтобы пресечь колебания в зародыше, он подал пример, лично взломав первую из самовольно установленных дверей. К счастью, железо оказалось мягким и искать автоген не понадобилось. Хватило лома и кувалды. Так Демьянов показал, что право частной собственности временно отменяется.

Вскрытие оптового склада позволило решить и продовольственную проблему. Продуктов оказалось не так много, как он предполагал. Ящики не громоздились до потолка, как он рисовал себе, а занимали только третью часть помещения. Но и этого должно было хватить на пару месяцев, а он и подумать не мог о том, что они задержатся в убежище дольше, чем на пару-тройку дней.

Работы был еще непочатый край. В первую очередь надо было провести обход всех труб по главному коридору на предмет течи и проверить герметичность сооружения. Кто мог гарантировать, что трещины, тщательно замазанные им, не расширились и сквозь них не сочились грунтовые воды, ставшие теперь радиоактивными?

Параллельно требовалось организовать снабжение укрываемых водой, продуктами и найти теплую одежду хотя бы для части людей. Базарчик в подземном переходе, где зоркий глаз Демьянова успел заприметить распродажу «осенней коллекции», придется кстати.

Надо было помнить и об обеспечении охраны общественного порядка, следить за моральным состоянием людей. Демьянов по опыту знал, как неподготовленный человек может вести себя в кризисных ситуациях. Нужно было раздобыть топливо для генератора. Ведь солярки, которую они успели притащить с ближайшей заправки, несмотря на режим строжайшей экономии, хватит ненадолго.

Демьянов понимал, что если их пребывание здесь затянется дольше чем на сутки, то в убежище придется выстроить четкую иерархию, в которой он займет формально второе, а фактически первое место. Тогда станет проще. Пока же бывший майор не сомневался в том, что львиную долю важных дел придется выполнять лично ему.

Хотя с какой стати «бывший»? В связи с гибелью российской армии, возможно, и большей части страны, он мог снова считать себя находящимся в строю. Такое уж наступило время.

Пока им везло. Насколько вообще возможно назвать себе везучими в такой ситуации.

Внутренняя телефонная связь оказалась исправна, хотя Демьянов совсем не был уверен в том, что она переживет вибрацию породы, вызванную взрывной волной, и, что не менее опасно для проводных сетей, электромагнитный импульс. Но, что самое главное, несущие конструкции пережили встряску благополучно. Иначе всех людей, находящихся здесь, размазало бы как тараканов. Свое генеральное испытание убежище выдержало.

Люди на улицах, поднявшие глаза к небу, могли заметить ее приближение. «Звезда полынь» напоминала самолет, оставляя за собой узкий инверсионный след, только двигалась в несколько раз быстрее и, вместо того чтобы зайти на посадку в Толмачево, устремилась прямо к центру города. Для тех, кто ее видел, все закончилось быстро и легко.

Не прошло и тридцати секунд, как в шести километрах к северу от подземного укрытия родилось новое светило. Там, в эпицентре вспышки, воздух за доли секунды раскалился до температуры солнечной короны, давление сравнялось с давлением в земном ядре. Там горело все, что могло и не могло гореть. Плавились бетон и кирпич, испарялись железо и сталь, миллионы литров воды из великой сибирской реки превращались даже не в пар – в раскаленную плазму. От органической материи не оставалось и пепла. Чудовищная энергия взрыва рвала молекулярные связи и разметывала по кирпичику клетки, белки, аминокислоты. Вспышка оборачивала эволюцию вспять, возвращала жизнь в исходное состояние, в котором та находилась два миллиарда лет назад. В ничто.

Люди не успели испугаться и не почувствовали боли. Налетевшая на них сила распространялась быстрее, чем нервный импульс.

А там, где вспышка брала свое начало, поднимался к небесам чудовищный белесый гриб-шампиньон, памятник всем бесплодным усилиям человечества. Его величие могло бы вызвать гордость как высшее достижение человеческого гения, не превращайся очевидцы в пыль, пепел или горящие факелы, в лучшем случае навсегда получая огненное клеймо на сетчатку глаз.

Если бы на видимой стороне Луны нашлись заинтересованные наблюдатели, то они могли бы в простой бинокль заметить яркие вспышки на двух континентах Северного полушария. Они возникали с неравными интервалами на протяжении восьми часов, всего их было около трех тысяч. Наверняка гуманоиды долго ломали бы головы над причиной этого странного атмосферного явления, и все впустую. Их воображения не хватило бы на то, чтобы представить себе бездну, которую человек разумный распахнул одним нажатием кнопки.

За вспышкой с интервалом в пару секунд следовала ударная волна, которая разметывала железобетонные здания как карточные домики. Попавший под нее человек или другая живая тварь рвались в клочья, сминались как молочный тетрапак. Земля на многие километры вокруг вздыбилась, задрожала, потеряв опору, как море при шквальном ветре.

Как ни велика была мощь волны, постепенно ее напор ослабевал. В населенных пунктах, расположенных в пятнадцати – двадцати километрах от эпицентра, только посрывало крыши и повалило деревья, как при сильном урагане. В поселках, что были вдвое дальше, только задрожали стекла да зазвенела посуда. На большем расстоянии люди просто не заметили катастрофы или приняли ее за землетрясение силой в три-четыре балла, не способное вырвать их из обычной рутины дольше чем на десять минут.

Но беда никого не обойдет стороной. Те, кому посчастливилось пережить первые полчаса, не знали, что судьба приготовила им самое худшее. Образовавшийся «гриб» представлял собой тучи пыли, поднятые в воздух силой ударной волны. Радиоактивной пыли, которую ветер разносил как ядовитые споры, как семена чудовищного «шампиньона». И всюду, где они упадут на землю, люди познают смерть.

В голове у Машеньки стоял малиновый звон, перед глазами расплывались разноцветные пятна и разводы, похожие на картины Кандинского, альбом с репродукциями которого долго пылился у них дома в Прокопьевске. Мир еще существовал. Это она поняла по эху. Только теперь оно не хохотало, а кричало на разные голоса – и столько было в этих криках боли и ужаса, что хотелось оглохнуть.

Потом вернулось зрение.

Девушка сразу поняла, что находится не дома. Наверное, из-за запаха, ведь каждое жилое помещение пахнет по-своему. Но тут запах был как раз нежилой – тяжелый и чужой. Пахло землей и затхлостью. Так может пахнуть на складе или в заброшенном доме, давно покинутом обитателями.

Но, как ни странно, к этому запаху примешивался другой, тоже неприятный, но гораздо более привычный – запах множества человеческих тел, пота и крови. Да, крови. Его не спутать ни с чем. Так может пахнуть только казенное помещение вроде больницы, вытрезвителя или «обезьянника».

«Нет, не может быть, – сразу отмела это предположение Машенька. – Для больницы здесь слишком темно. А остальные варианты просто нелепы».

В растерянности она шарахалась впотьмах в поисках ответа. И тут догадка как вспышка озарила ее разум. Подземный переход, железная дверь со штурвалом, лестница, уходящая вниз, длинный коридор, бункер…

Вспышка слева. Вспышка справа. Воздушная тревога. ГО – это гражданская оборона, а ЧС – чрезвычайная ситуация. Предмет – ОБЖ, второй год обучения. «Зачтено». «Способы оповещения населения о ядерной опасности». Сигнал подается всеми средствами…

Все стало на свои места. Или, наоборот, перевернулось с ног на голову. Сквозь туман она слышала голоса, вопли, шум. Постепенно к ней возвращалась способность воспринимать действительность. Но эта действительность нравилась Маше все меньше.

Это второе пробуждение за день было куда менее приятным – голова гудела, будто там поселился рой рассерженных пчел. Ей не хотелось шевелиться, не хотелось открывать рта, от одной мысли о еде тошнило. Только одно она знала точно – жить ей хотелось не меньше, чем утром этой сумасшедшей субботы. Мир постепенно приобретал четкость, глаза привыкали к полумраку.

Потом она заметила рядом с собой Ивана и тут же задала давно созревший вопрос:

– Что со мной? Сильно я?..

– Бровь рассекла. Скобку тебе наложили. – Парень покосился на немолодого доктора в белом халате, который что-то говорил старушке с соседней лавки. – Кровищи было…

– Вот блин, – вырвалось у Машеньки.

Словно не веря его словам, она потрогала голову и обнаружила на ней плотную повязку. Да, это определенно не сон, хоть и похоже.

– И долго я была в отключке?

– Да минут двадцать.

– И чего тут без меня произошло? – спросила она слабым голосом, приподнимаясь на лавке.

– Много всего… расскажу потом.

– А говорили, когда нас выпустят? – не отступалась Маша.

– Ты это… лежи, отдыхай. – На лице парня отразилось смятение. – Сказал, попозже тебе все расскажу.

– Говори сейчас, – настаивала девушка.

– Потрепи. Доктор сказал, тебе надо в покое побыть.

– Да я сама доктор, блин, – вскинулась она. – И знаю, что мне сейчас нужно. Мне нужно знать, что за дерьмо здесь произошло.

– Дерьмо, это ты верно сказала. Ну, как хочешь.

Иван сдался и рассказал все, что к этому моменту знал сам. Знал он не так уж много, но для нее оказалось достаточно.

Это была война. Атомная. По городу нанесен ядерный удар. Или несколько. Другие обстоятельства пока оставались неизвестны.

К слову, ненамного больше было известно и его новому командиру, хоть тот и был одним из тех, кому по долгу службы полагалось быть готовым не только к ЧС – Чему-то Страшному, но и к ГО – всеобщему game-over’у. Ведь мало кто всерьез думал, что эти приготовления понадобятся. Ни один нормальный человек, родившийся после первой «холодной войны» и благополучно прогуливавший лекции по современной истории, не мог представить, что «вторая холодная» в один прекрасный день станет настолько горячей.

Она знала, что это означает. Конец всему. И бесполезно себя успокаивать. От нервного срыва Машеньку спасла ее приземленность и отсутствие рефлексии. Она не умела переживать одну и ту же эмоцию дважды. Ее жизнь всегда была так насыщена ими, что долго мусолить каждую не получалось. Еще у нее было не очень богатое воображение. Тысячу долларов и тысячу трупов Маша могла представить себе, а миллиард – уже никак.

Она не стала себя жалеть и хоронить заживо. Второе уже сделали за нее, а на первое у нее в ближайшие дни не будет времени. Вместо этого девушка твердо решила жить дальше во что бы то ни стало.

Может, настоящая боль придет к ней позднее, когда наступит осознание случившегося. А может, и не придет. В этот первый день, ставший для ее прежней жизни последним, она не проронила ни слезинки. Она вообще редко плакала. Внешне Маша осталась прежней. Может, в душе, в каком-то ее потаенном уголке, что-то и заледенело, но об этом она вряд ли кому-нибудь расскажет.

А наверху бушевала огненная смерть. Город горел. Огонь поглощал все новые и новые кварталы, добираясь до тех, которым удалось выдержать ударную волну. Его аппетит не иссякал. Ему было безразлично – спальные районы, университеты и НИИ с мировым именем, сараи, школы и детсады. Он был всеяден. Там, где к городу примыкали лесные массивы, пламя охватывало их и быстро распространялось по кронам деревьев, подгоняемое усиливающимся ветром.

И запылает тайга, и все пространство от Уральских гор до Тихого океана превратится в гигантский костер, подожженный с нескольких сторон и подпитываемый новыми взрывами. Патриота мог бы утешить тот факт, что то же самое творилось на Североамериканском континенте. Сильные дожди могли бы остановить катаклизм и спасти то, что осталось от биосферы и от цивилизации. Но небо не проронило ни слезинки.

Огонь разгорался, и в нем горело все то, что природа и человек создавали на протяжении своей истории. Все превращалось в дым и пепел и поднималось к низкому серому небу. А небо становилось темнее и темнее, словно вбирало в себя всю последнюю боль невинных, сгоревших в адском пламени за чужие грехи, и все зло тех, кто даже в этот последний час проклинал и ненавидел. Налетевший северо-западный ветер гнал тяжелые тучи в сторону бывшего Академгородка, туда, где глубоко под землей укрылась от бури тысячелетия жалкая горстка живых существ – несколько тысяч на весь миллионный город.

Их жизнь уже никогда не будет прежней. Судилище свершилось. И хорошие, и плохие, и виновные, и не виноватые ни в чем, кроме того, что родились не вовремя, – все понесли одинаковое наказание. Никогда им не узнать, кто выступил в роли судьи, а кто – палача. Пламя поглотило все следы.

Потом все стихло. Пепелище медленно остывало. Налетавшие порывы, завывая, кружили вихри невесомого праха в пустых комнатах и коридорах.

Не всех поглотил огонь. Кое-кто остался. Среди мертвых развалин серыми тенями то тут, то там крались немногие уцелевшие, будто стыдясь того, что выжили, когда других развеяло по ветру. Они были живы, но от смерти их отделяла невидимая нить, которая в любое мгновение могла оборваться. Кроме огненной вспышки и ударной волны у ядерного взрыва существовала еще третья ипостась, самая коварная.

Смерть следовала за ними по пятам: невидимая, но такая же реальная, как опустошающее пламя. Ее невозможно было почувствовать до тех пор, пока не становилось слишком поздно. Убивала она медленнее, чем огонь, но гораздо мучительнее.