Читать книгу Спасибо деду за Победу! (сборник) - Алексей Махров - Страница 10

Июньские ночи короткие – вроде бы только что солнце село, ан уже рассвет! За раздумьями я и не заметил, как мы приехали. В серых предутренних сумерках стоящие на насыпи сожженные вагоны казались авангардистскими скульптурами.

Проехать прямо к путям не вышло – дорога, если так можно назвать едва видимую в траве колею, шла параллельно железке, метрах в семистах. Надо будить Барского, взваливать на себя поклажу и топать ножками. Растолкать Мишу оказалось занятием трудным, причем совмещенным с риском тяжелых травм – толком не проснувшись, мой боевой напарник лягался ногами, как скаковая лошадь. Наконец, задолбавшись, я просто спихнул Барского на землю. Грохнувшись кулем, воспитанный интеллигентный юноша, комсомолец, выдал длинную матерную конструкцию, в которой перечислил различные сексуальные действия, в том числе анальные и оральные, которые он собирался предпринять в отношении того, кто его разбудил. Старик, внимательно выслушав весь этот произнесенный ломающимся полудетским голосом бред, улыбнулся и одобрительно кивнул.

– Вот, помню, в двадцатом мы одного матросика… гхм… поймали и к Духонину собирались отправить, так он примерно вот так нас обложил, стервец. Так еще и в рожу штабс-кап… помощнику моему плюнул. Не обеднела, стало быть, русская земля талантами!

После такого заявления окончательно проснувшийся Миша густо покраснел, торопливо поднялся с земли и принялся суетливо паковать наши вещички. Нагрузившись, как два ездовых оленя, мы бодро зашагали в направлении сгоревшего поезда.

Пасько, привязав поводья кобылы к передку телеги, пошел с нами, повесив на плечо винтовку. И пока мы шли, Игнат настороженно оглядывался по сторонам, готовый, как мне показалось, в любой момент залечь и открыть огонь.

Пыхтя под грузом, Барский периодически душераздирающе зевал, грозя вывихнуть челюсть.

– Того матросика случайно не Железняк звали? – вполголоса спросил я Пасько. – Он как раз в этих местах воевал…

– Это тот, про кого песню жалостливую сочинили? – с ядовитой ухмылкой ответил старик. – Как же, как нам советская власть радио провела, так и услышали… Он шел на Одессу, а вышел к Херсону… Это же надо было придумать такой географический кретинизм!

– Ты, твое высокоблагородие, красного героя не оскорбляй! – хмыкнул я. – Он не в конкретном направлении шел, а «вперед, заре навстречу!». Удивительно, что он вообще куда-то вышел…

Игнат озадаченно покосился на меня, но, поняв, что это такая шутка, тихонько рассмеялся.

– О чем вы там шепчетесь? – обернулся к нам Барский после очередного зевка.

– Да вот… Дед Игнат просит ему слова записать, что ты пять минут назад произнес! – подмигнув старику, ответил я. – Говорит, что обязательно на колхозном собрании с односельчанами поделится!

– Да, непременно! Особенно председателю они по душе придутся! – фыркнул Пасько. – Тут главное вовремя их ему сказать… с выражением!

Миша снова покраснел и, отвернувшись, обиженно засопел.

До цели похода оставалось метров двести, когда я заметил, что здесь кто-то побывал. Почти ничего не изменилось, но наш маршрут вдруг пересекла гусеничная колея. Причем следы траков показались мне непривычно узкими. Неужели немцы?

Я моментально сбросил с плеча тюк и присел, взяв оружие наизготовку. Пасько мгновенно последовал моему примеру, а Миша так и продолжал топать вперед, всей своей спиной выражая непримиримую обиду к злым шутникам.

– Барский, лежать! К бою!

Сработало – напарник на полушаге рухнул, использовав объемистый тюк в качестве бруствера. Все-таки хорошо здесь молодежь воспитывают – скомандовал – и они, не раздумывая и не переспрашивая «зачем да почему», выполняют. Причем быстро и эффективно.

– Оба на месте! Барский! Смотреть вперед! Сигнал к продолжению движения – два раза поднятая вертикально вверх винтовка. При виде противника – открывать огонь на поражение! И перекатами отходить в сторону телеги. Как понял?

– Есть! – звонким от волнения голосом ответил Миша и, не удержавшись, спросил: – К телеге, это чтобы от наших увести?

– Да! – Я между тем вертел головой на все триста шестьдесят градусов. Но немцев пока не видел. – Пасько!

– Я-я-я! – неожиданно бодро рыкнул старик.

– Держи тыл!

– Слушаюсь! – ответил старик и развернулся.

Ну что же, пойду проверю, что там впереди. Аккуратно, осторожно, короткими перебежками, как прапор в учебке вдалбливал. Хорошо нас тогда погонял, до седьмого пота, до полного автоматизма – старая советская школа! Мне это потом не раз жизнь спасало! Сейчас так уже не учат – солдатиков берегут. До первого настоящего боя, ага…

Обстановка не нравилась мне все больше и больше – по пути к поезду попались еще две гусеничные колеи. И самое главное – я до сих пор не увидел никого из уцелевших. Или они успели закончить эвакуацию в ближайший лесок, или…

Сбылись мои самые худшие подозрения – пройдя еще полсотни метров, я понял, что следы бронетехники (ну не на тракторах же они здесь ездили?) ведут точнехонько к разбитому эшелону. Туда, куда мы вчера перенесли всех раненых. Нехорошее предчувствие кольнуло сердце. Я, забыв про осторожность, бросился бегом, уже догадываясь, что увижу. Но глупая надежда «вдруг не заметили, вдруг пощадили» продолжала теплиться в глубине души. Я добежал до вагонов и… замер.

Нет! Заметили… И не пощадили… Глупо было ожидать милосердия от этих двуногих тварей. Так они еще и фантазию проявили! Или боеприпасы экономили, сволочи…

По неровным рядам уложенных на землю и перевязанных тряпками раненых фашисты аккуратно проехали на танке. И, видимо, не один раз – некоторые тела просто размазало по земле. Я побывал на нескольких войнах, где видел очень страшные вещи, в том числе целиком вырезанные деревни с мирными жителями, и думал, что никогда уже не буду блевать, как тогда, в горной деревушке на границе с Черногорией. То село мы отбили у босняков, занимавших его три дня. На такие «икебаны» пришлось насмотреться… Людей там жгли заживо, сдирали кожу, прибивали к собственным воротам. Но сейчас…

Меня скрутило так, что небогатое содержимое желудка выскочило практически мгновенно, но жуткие спазмы продолжали выворачивать наизнанку. Я рухнул на колени, выплевывая на бурую от крови траву почти сухую желчь.

Что же вы сделали, гады? Это же дети! Дети!!! Искалеченные, беспомощные… Я сам не ангел, приходилось добивать раненых врагов. Но это всегда были крепкие парни, знающие, за что воюют, и, истребляя их, мы уменьшали мобилизационный потенциал противника – ведь после ранения эти ребятки всегда вставали в строй, только злее становились. И опытней.

Но здесь? При самом благоприятном течении событий самый старший из зверски убитых мальчиков мог стать солдатом года через три-четыре. Как раз к концу войны. И таких тут всего два десятка, а большинство – лет по восемь-двенадцать. Так почему их добили? А девочки? Они всегда, за очень редким исключением, считаются некомбатантами, но танки проехались и по их телам.

Ну, суки… Что-то сдвинулось в моем мозгу. Что-то, и без того задвинутое на самые задворки. Что-то именуемое гуманизмом… Оно сдвинулось и с едва слышимым щелчком покинуло меня. Возможно, навсегда… Я теперь не просто этих тварей мочить буду… Я их так убивать буду, что живые при виде трупов от страха сраться начнут… Прав был классик: они не люди![33]

С трудом встаю с колен. Ноги не держат, руки трясутся. Хорош боец, гроза фашистов… Подбираю оружие и оглядываюсь. Очень мешают стоящие в глазах слезы. Смаргиваю их, но они все равно продолжают течь. Надо взять себя в руки, на мне два пацана, включая дедово тело. Да и здесь еще могут оказаться живые. Хотя зная немецкий педантизм… Значит, лишнюю влагу долой! Два раза поднимаю над головой винтовку и, пару секунд подумав, иду встречать своих попутчиков. Ни к чему Мише видеть такое.

– Что? Что там? – на ходу кричит Барский.

– Стой! Не ходи туда! – я хватаю напарника за руку, краем глаза замечая, что Пасько не остановился, а прошел дальше.

Реакция ожидаемая – старика тоже начинает выворачивать. Да, в его время войны были благородней… Барский внезапно вырывается и бежит к поезду. Эх, напрасно! Через мгновение Мишка видит растерзанные тела и… присоединяется к Игнату.

– Дурак! – Что я еще могу сказать?

Пока старик и юноша приходят в себя, осматриваюсь. Хм… Мне мерещится от пережитого или количество трупов явно меньше бывшего количества раненых? Видимо, пока мы с Мишей исследовали окрестности и знакомились с интуристами и местными жителями, наши коллеги по несчастью сумели эвакуировать часть людей. Но куда? В тот лесок, который я предложил? Надо проверить. Как там мои товарищи? Пасько уже поднимается, а вот Мишу по-прежнему крутит… Ладно, подождем, две минуты роли не играют.

Игнат встал с колен и, шатаясь, подошел ко мне.

– Игорь, кто это сделал? Неужели германцы?

– А сам-то как думаешь, дед?

Старик замялся.

– Неужели считаешь, что жиды-комиссары зверски убили собственных детей? Здесь ведь семьи комсостава – офицерские по-вашему…

Пасько судорожно сглотнул.

– Нет, я так не считаю… Это было бы слишком даже для них… Но неужели германцы?..

– Они, дед, сейчас совсем не такие, с которыми ты, возможно, сталкивался в ту войну. Они ведь себя лучшей нацией на Земле объявили, неужели не слышал? И все, кто к великому немецкому народу не принадлежит, – грязь, говно, которое можно и нужно безжалостно уничтожать. Вот как здесь, например!

– Но ведь здесь только дети!

– А им без разницы…

Старик смешно наморщил лоб и отошел в сторону, крепко задумавшись.

– Да, не отсидишься ты на своем хуторе, твое высокоблагородие! – горько усмехнулся я. – Они тут поначалу все подчистую выгребут. До нитки ограбят. А потом зачистят лишние рты, оставят только тех, кто будет убирать для них хлеб, добывать уголь и валить лес. Рабов, короче… И тебя, поскольку ты старый и немощный, в газовую камеру отправят!

– Куда? – обернулся в изумлении старик.

– Патроны-то денег стоят, да и стволы горят… Не говоря уж о жутких моральных страданиях палачей. Вот и изобрели образованные европейцы такой способ массового уничтожения людей, чтобы сразу десятками тысяч на небо отправлять, – газовые камеры. Привозят ничего не подозревающих стариков, женщин и детей на пересыльный пункт. А там вроде как помывка организована – душ работает. И даже по кусочку мыла всем желающим дают и чистые полотенца. Народ радостно заходит и начинает мыться. Тут двери герметично закрываются, и вместо воды из душевых рожков начинает отравляющий газ идти. Пара минут – и все! Заходит бригада из таких же несчастных и оттаскивает тела в крематорий. А мыло и полотенца тщательно собирают – для новой партии жертв. Потому как истинный германец должен быть экономным! Поэтому аккуратно снятая и сложенная перед помывкой одежда тщательно сортируется и отправляется на склад[34]. Ordnung und Aufsicht![35]

Пасько снова рухнул на колени и начал блевать. Добил я старичка своим рассказом. Да, дедуля, реальность, она ведь пострашней любой фантазии будет.

Как там Барский? Миша уже встал и, покачиваясь из стороны в сторону, смотрел невидящим взором куда-то вверх. Солнце выкатилось из-за горизонта, и небо стремительно наливалось синевой. Денек обещал стать ясным, солнечным и… жарким. Во всех отношениях.

– Миша, ты как?

Молчание. Я подошел и обнял парня за плечи. Рука сама нащупала на поясе флягу.

– Ну-ка, хлебни!

Барский машинально начал глотать. Похоже, даже не замечая, что пьет. На четвертом глотке я вырвал горлышко фляги из его рта. Хорош, а то мне еще не хватало пьяного на себе тащить. Да и мне самому не мешает принять сто граммов. Блин, теплая… Это уже становится нехорошей традицией – который раз за сутки прикладываюсь. И все без закуски, на ходу… Так и спиться недолго, если раньше не убьют… А что поделать? Третий тост – это святое!

– Миша, ты готов идти?

– Куда? – вяло спросил напарник.

– Я посмотрел – здесь не все. Наверное, часть раненых успели оттащить в лесок, как мы и договаривались. Надо их найти – им по-прежнему нужна помощь! Ты пойдешь со мной?

– Да-да, конечно! – То ли водка подействовала, то ли это была боязнь остаться в одиночку на этом поле смерти, но Барский быстро оживился. – Пойдем!

– Хватай узлы! И топай!

– Хлопчики, подождите! – раздалось за спиной. – Я с вами! Теперь это и моя война!

Старик догнал нас широкими шагами.

– Куда вы теперь?

– Своих искать. Раненых больше было, чем здесь… убитых.

– Чем я могу помочь?

– Подгоняй телегу в ту рощицу!

Пасько кивнул и быстро зашагал к оставленной на дороге кобылке. А мы с Мишей потопали вдоль состава, стараясь не смотреть на растерзанные тела. Роща встретила нас тишиной. Относительной, конечно, – ветер шумел в кронах невысоких топольков, щебетали какие-то птицы. Не было слышно людей! Сердце снова сжало нехорошее предчувствие. Неужели и здесь нашли? Внезапно за кустами мелькнуло что-то белое. Мы, не сговариваясь, бросили тюки и лишние стволы, бросились туда и… проскочили лесочек насквозь. Впереди, за редкой цепочкой молодых березок и неширокой полосой высокой травы, было очередное поле, засеянное гречихой.

– Ну и где тут что было?

– Померещилось? – оглядываясь по сторонам и щурясь от яркого утреннего солнца, спросил Барский.

– Миша, Игорь?! – удивленный женский голос шел, как казалось, прямо у нас из-под ног. – Мы думали, что вы уже не вернетесь!

– Марина?! – я внимательно посмотрел вниз. Ага, так здесь что-то типа… оврага! Пока в него не навернешься – не увидишь – он довольно узкий, и края густой травой заросли. А березки, похоже, специально тут высажены, чтобы стенки от размывания укрепить.

– Я это, я. Спускайтесь, а то… эти заметят!

В овраг пришлось буквально сползать – глубина оказалась приличной, метра три. На песчаном дне оказалось довольно сухо и на удивление просторно. Вот только после яркого света наверху я почти ничего не видел, кроме белого платья Марины.

– Кто здесь с тобой? Много удалось спасти?

– Всего сорок восемь человек! – сказала девушка бесцветным голосом и тихонько заплакала.

– Спокойно, красавица, спокойно! – Я сгреб девчонку в охапку. Оказавшись в кольце моих рук, Марина обмякла и зарыдала в голос. Видимо, держалась на последних остатках воли, а тут, почуяв даже такую чисто символическую защиту, не выдержала. – Миша, что стоишь, твою мать? Дуй за вещами и деда сюда тащи!

Барский пулей вылетел наружу, только подметки мелькнули да сыпануло на голову сухой землей. Глаза постепенно привыкли к полумраку, и я разглядел лежавших вдоль стенки оврага людей. Неподвижных. Без сознания или… Да они, наверное, спят. Время-то раннее – только-только солнце встало, и шести утра нет. В основном тут были те, кто вчера на импровизированной сортировке был признан тяжелораненым. Или, наоборот, вообще не пострадал. Девчонки и мальчишки от двенадцати до шестнадцати лет. Кто-то из них, услышав шум, уже начал подниматься и пробираться поближе к нам.

– Что у вас произошло?

– Как ты и предупреждал – приехали немцы… – негромко ответил крепыш, что накануне на меня с кулаками бросался, паникером называл. Как его – Николай? – Мы едва успели первую партию раненых сюда перенести. Этот овраг Васька случайно нашел. Тут хорошо, вода рядом и… вообще… А тут танки! Мы из леса их увидели.

– Понятно…

– Что тебе понятно?! – внезапно вызверился Николай. – Мы же ничего сделать не могли! Ничего, ты это понимаешь?! У нас даже палки в руках не было, а они на танках!!!

– Чего ты орешь? – спокойно спросил я. – Я вас ни в чем не обвиняю.

– Я на поле была, возле вагонов, – прошептала Марина, резко оборвав рыдания. Она высвободилась из моих объятий и сделала шаг назад, машинально, привычным женским жестом оправив юбку. – Приехали танки. Много – я восемь штук насчитала. А с ними пехотинцы на броневиках и мотоциклисты. Окружили нас, высыпали из машин, встали рядом… Стоят, ржут, шутки отпускают… Молодые парни, чумазые, веселые такие… Начали вопросы задавать на ломаном русском: кто мы такие? Ну, кто-то признался, что дети комсостава. Тут один из солдат у своих спрашивает: что делать будем? В плен возьмем? Я немного немецкий знаю, поняла… Тогда офицер, тоже молодой совсем, говорит: танкисты пленных не берут. А солдат удивился: так что, отпустим? Нет, ответил офицер, это большевистское отродье отпускать нельзя. И приказал всех ходячих пристрелить, а лежачих танками задавить, чтобы патроны сэкономить. И ведь так спокойно это сказал – я даже и не поняла сначала, что он такое говорит. А потом, когда поняла, не поверила – думала, шутит. Но тут они начали стрелять, а танки поехали прямо по рядам раненых. Дети кричали, громко так… жалобно… Особенно самые маленькие… Некоторые мамаши пытались заслонить детей, но разве можно остановить железную махину? Танки так и ехали по людям… а те хрустели… как печенье хрустели… Это у них косточки ломались…

Марина бросилась мне на грудь и снова зарыдала.

– Я убью этих тварей! Слышишь! Убью! Узнаю, что это за подразделение было, и найду каждого, кто там был! – прошептал я в самое ухо плачущей девушки, поглаживая ее плечи.

Постепенно собравшиеся вокруг нас в кружок мальчишки угрюмо молчали.

– Найди их, Игорь! Обязательно найди! – сказала Марина, подняв на меня мокрые глаза. – Это не люди, это настоящие звери!

– Ты сама-то как спаслась? Может, еще кто уцелел?

– Меня и еще нескольких девчонок в броневик затащили. Лапали, юбки задирали… Обещали на ближайшем привале настоящее развлечение устроить. А я через борт сиганула, когда мы через лес проезжали. Мне уже все равно было – сразу разобьюсь или едущий следом задавит. Мне даже не стреляли вслед…

– Товарищи! – Мой голос предательски сорвался. – Мы отомстим этим сволочам, обязательно отомстим! А пока нужно подумать о раненых. Мы с Мишей сумели добыть немного еды и перевязочные материалы. Сейчас он принесет это все сюда. И еще нам удалось захватить несколько винтовок. Кто умеет стрелять?

Поднялось сразу два десятка рук. Тут мне за шиворот посыпались комья земли и сверху упали два тюка с барахлом, а вслед за ними скатился Барский.

– Пожалуйста, организуйте кормежку и перевязку! Марина, займешься?

Девушка кивнула и принялась разворачивать тюки. Несколько девчонок бросились ей помогать.

– Умеющие держать в руках оружие, подходите ко мне!

Через пару минут я выяснил, что значок «Ворошиловский стрелок 2-й ступени», который висел на груди каждого второго, показывает, что его владелец сдал нормативы по стрельбе из боевой винтовки. Ого, а предки умели готовить молодое пополнение! Впрочем, что еще ждать от детей командиров РККА? Умения вышивать крестиком? «Лишние» «маузеры» быстро нашли новых хозяев. Пареньки сразу разобрались в устройстве трофейного оружия и начали деловито делить патроны. Вышло по сотне на ствол.

– А где вы оружие взяли? – подозрительно спросил Коля. Как раз ему винтовки не досталось – недотянул по показателям, имел значок первой степени. Он попытался было претендовать на АВС, но я быстро пресек эти поползновения.

– На дороге нашли! – ответил я, отворачиваясь от не в меру любопытного парня (его отец, случайно, не особист?).

– Мы четверых фашистов убили! – гордо пояснил Барский. Теперь на нас смотрели совсем другими глазами.

– Ты это… вместо того, чтобы языком трепать, – сходил бы посмотрел, где Пасько застрял! – приказал я нашему новому супергерою. – Только один не ходи – прихвати с собой кого-нибудь.

– Есть! – бодро ответил Барский и, жестом поманив одного из пацанов, стал выбираться из оврага.

– И поосторожней там! – напутствовал я вслед. – Увидишь немцев – не высовывайся, только следи!

Пасько отыскался через полчаса, как раз к тому моменту, когда я обошел всех уцелевших и стоял над телом девчонки лет восьми, серьезно покалеченной при бомбежке – ей перебило обе ноги. Стоял уже минут пять – малышка напоминала мою младшую дочку. Старик внимательно осмотрел пребывающую без сознания девчушку и, мельком глянув мне в глаза, едва заметно покачал головой. Блин, а то я без него не вижу, что жить бедняжке осталось пару дней. Был бы под боком госпиталь с реанимацией и антибиотиками – ее бы спасли… А здесь она обречена.

– Что скажешь, дед? – отведя старика в сторонку, тихо спросил я.

– Не знаю, хлопчик, что и сказать… У тебя здесь три десятка тяжелых. И половина из них – не жильцы.

– Это я и так вижу. Чем помочь можешь? Хоть какие-нибудь лекарства, бинты, еду можешь достать?

– Надо сход собрать и с мужиками поговорить. Возможно, что заберем всех в деревню. Солдат бы не взяли, побоялись, а детишек, я думаю, возьмут…

– Хорошо, иди, собирай свой сход. Когда ждать ответа?

– Думаю, к полудню обернусь! – пообещал Пасько и, тяжело вздохнув, смахнул катящуюся по щеке слезу.

Когда Игнат ушел, я поставил два караульно-наблюдательных поста, организовал смену и присел, привалившись спиной к земляной стене, устало вытянув ноги. Нет, все-таки придется принять еще пятьдесят граммов… Хм, поздно вспомнил – флягу с водкой я отдал в качестве антисептика. А как еще успокоить бурлящий в крови адреналиновый шторм?

Подошла Марина. Молча протянув кусок хлеба с салом и крышку от трофейной фляги с водой, девушка села рядом. Пока жевал, она невидяще смотрела в противоположную стену. И думы явно были чрезвычайно тяжелыми – несколько раз ее щеку дергал нервный тик. Потом я заметил в ее пышных каштановых волосах серебристые пряди. Господи, а ведь ей не больше семнадцати лет! Что с ней сделал всего один день войны?

– Ты сама-то поела?

– Да, – равнодушно ответила Марина, продолжая пялиться в никуда. И вдруг резко повернулась ко мне. – Ты правда их всех убьешь?

– Правда! – отвечаю, глядя ей в глаза. – Буду карать гадов, пока сам не сдохну!

– Ты только попробуй сдохнуть, пока не найдешь и не убьешь всех! – огорошила девушка. – Миша сказал, что ты допрашивал пленного и узнал номер части.

– Узнал. Одиннадцатая танковая дивизия здесь орудует. Скорее всего, те ублюдки, что наших вчера… тоже оттуда.

– Значит, мы теперь знаем, кого искать!

– Знаем… – киваю. – Только я на номер части смотреть не стану. Буду резать всех фашистов без разбора. Чем другие лучше этих танкистов?

– Да, это верно… – устало согласилась Марина и вдруг, развернувшись ко мне всем телом, горячо спросила: – Ты меня стрелять научишь?

– Обязательно! И тебя и всех остальных…

Крохотный бутербродик уже давно съеден, вода выпита, адреналиновая волна откатила, и меня начало ощутимо клонить в сон. Марина, заметив, что я клюю носом, бесцеремонно вырвала из моих рук винтовку и почти силком заставила прилечь.

– Мишка сказал, что ты ночью так и не спал! Давай-ка, отдохни – ребята на постах, так что… А как крестьяне приедут – мы тебя разбудим!

Несмотря на такие успокаивающие слова, уснул я все-таки с тревожным чувством, в последний момент подтянув к себе за ремень «маузер».