Читать книгу Бист Вилах. История одного Историка. Часть IV: Царская кровь - Алексей Максимович Мерцалов - Страница 2

Слава Всевышнему, Дариору стало гораздо лучше. Он больше не лежал в полуобморочном состоянии, ел за четверых и даже мог пройтись по комнате. В его организме явно происходили кардинальные изменения в лучшую сторону. А что самое главное – его уже не тянуло в XIV век, и он всё меньше вспоминал об Элизе. Собрав волю в кулак, он запретил себе даже думать о ней и отгонял любые воспоминания о своих трагических приключениях в ином мире. Слова Ани Правдиной заметно помогали. Дариор стремительно поправлялся.

Вероятно, его внезапно ускорившемуся выздоровлению также способствовал разговор с полковником. Теперь у Дариора появился долгожданный стимул, цель в жизни – защищать и оберегать наследников царского престола. Ему немало льстило, что он не только живёт под одной крышей с Романовыми, но и имеет возможность беседовать с каждым из них. Было нечто романтичное в его новой должности: теперь он был не просто историк и не просто госпитальер, а защитник великой княжны и российского цесаревича. Есть чем гордиться.

Наступило первое марта. Оно было примечательно тем, что новоявленный защитник престола, наконец, выбрался из своей караульной и на полных правах госпитальера присоединился к товарищам за обеденным столом. Все были безмерно рады окончательному возвращению историка. Даже Анастасия Николаевна мило улыбнулась, ну а про восторг Мортена и Банвиля даже говорить нечего. Лейтенант крепко пожал руку товарища и пожелал ему скорейшего выздоровления, а комиссар так и вовсе сжал Дариора в своих медвежьих объятиях, да так крепко, что тот чуть было вновь не потерял сознание.

И вот пока Семён хлопотал над столом, пока Смоленцев, Василевский и Унглик что-то хмуро обсуждали, склонившись над картой, Банвиль и Мортен взахлёб рассказывали Дариору о своих приключениях. Оказалось, пока историк отстраивал крепостные бастионы, французы тоже времени даром не теряли. Теперь их, наконец, полноценно допустили к делу. Они вместе с госпитальерами развозили еду для раздачи нуждающимся, ночью забирали агитационные плакаты из типографии и участвовали в диверсиях. За последнее время контрреволюционерами было перехвачено несколько красных курьеров, ликвидирован большевистский провокатор, а также уничтожено ещё двое бойцов из числа «Серых». Их вместе с Василевским даже командировали в Тверь, где они подорвали какого-то важного комиссара.

Заливаясь детским смехом, лейтенант рассказывал, как Мортен, запутавшись в поясе с пироксилином, чуть не подорвал сам себя, а комиссар отчаянно возражал и норовил пнуть Банвиля мыском штиблета. Глядя на их радостное возбуждение, Дариор понимал, что его приятели неплохо провели время. Как бы он хотел поведать им во всех красках о своих приключениях, с которыми их гимназическая беготня не шла ни в какое сравнение! Но россказни о средневековых битвах вызвали ли бы у слушателей удивление и его запихнули бы обратно в комнату и заботливо приковали к койке. А потому Дариор благоразумно молчал, ибо своим героическим товарищам он мог поведать лишь о количестве трещин на потолке своей комнаты, кои он тщательно изучил за время своего продолжительного лежания в кровати.

Дариор отныне просто плыл по течению и наслаждался передышкой. Впервые за последние полгода он не вспоминал о Бист Вилахе. Где он? Разумеется, забрал архивы и теперь строит свои сатанинские козни. Он переиграл Дариора. Да и чёрт с ним! Порой надо просто смириться с поражением. Дариор провалил задание Мещанова – не только не нашёл архивы, но и фактически отдал их врагу. Да, с таким противником в одиночку не справиться. Взятки гладки. Теперь, впервые за последнее время, ему было сравнительно спокойно. Его кости ломило, голова кружилась, а ноги подкашивались при ходьбе, и это не считая того, что в радиусе нескольких километров нашлось бы немало людей, желающих его убить. Но всё это обыкновенные физические неудобства, а человеку комфортно лишь тогда, когда душа погружается в нирвану. И вот сейчас Дариор был близок к этому чудесному состоянию как никогда.

– Алексей Михайлович, вы меня слышите? – послышался настойчивый голос Смоленцева, и историк, наконец, вынырнул из мира грёз.

Унглик, Василевский и полковник смотрели куда-то в сторону, и, проследовав за их взглядом, Дариор увидел подходящего к столу Алексея Николаевича в сопровождении «личного агента Мещанова».

– Доброе утро, ваше высочество, – сказал полковник, вставая. – Теперь Алексей Михайлович тоже осведомлён о вашем истинном положении.

Михаил Андреевич говорил по-русски, и французы, не зная, о чём речь, спокойно беседовали меж собой.

Анастасия Николаевна и Алексей Николаевич сели в свои кресла. Теперь Дариор совсем по-новому смотрел на этого спокойного и уверенного юношу. В его лице начало проступать свойство, имеющееся лишь у двух типов людей: картёжников и правителей – непроницаемость. Глядя в глаза «будущему России», Дариор не мог понять, о чём тот думает.

– Итак, теперь мы все снова в сборе, и пора переходить к активным действиям. Настаёт тот… Семён, да не мельтеши ты! Сядь! Нам всего хватает, – прикрикнул Смоленцев, и Семён, в очередной раз наполнявший стаканы господ, покорно сел. Тогда полковник продолжил: – Настаёт тот момент, когда пора переходить к решительной атаке.

– А не проще ли посвятить наших французских друзей в истинные планы контрреволюции? – спросил Дариор по-русски.

Смоленцев недовольно поглядел на баламута и покачал головой:

– Не думаю, что им нужно это знать. Они не члены ордена, и я не доверяю им в полной мере.

– Мне вы тоже не доверяли? – резко спросил Дариор.

– Мещанов просил вам первое время не рассказывать о цесаревиче. Вы и так были перегружены новой информацией. А это вредно для здоровья.

– Надо же, сколько заботы! – усмехнулся Дариор.

– Не пытайтесь повсюду искать подвох, – сказал Смоленцев, назидательно подняв палец. – Да, мы не святые угодники, но вера в Бога и в справедливость нас объединяет.

– Вы не очень похожи на истинно верующего человека, – осторожно произнёс Дариор.

– Да, я не хожу в церковь, моя вера ограничивается другими деяниями. По-вашему, любой православный человек обязан ходить в храмы и упиваться в молитвах? О, нет, ошибаетесь. Вот, например, я. Прямо скажем, не святой, но весьма и весьма верующий. В далёком детстве матушка очень часто водила меня в церковь. Разумеется, мне это не нравилось. Скучно, неинтересно, темно. Меня больше тянуло во двор – накостылять приятелям по шее. Правда, обычно костыляли мне. – Смоленцев в унисон с Василевским и Унгликом рассмеялись. Правда, последние сразу же замолчали и неприязненно уставились друг на друга.

– Но вот прошло время, – продолжал Смоленцев, – я вырос, и походы в церковь стали для меня излюбленным делом, отдушиной, защитой от всего мирского. Здесь я забывал о невзгодах и мог спокойно остаться наедине со своими мыслями. Но время неумолимо шло и я понял одну истину: нет хуже греха, чем каждый день таскаться в церковь. Те люди, что с утра до ночи молят бога, ничуть не лучше уличных попрошаек, только просят они не у людей. Они думают, что своими ежедневными посещениями церкви постепенно выкраивают себе тёплое место в раю. Но это не так. Одними мольбами не умилостивить Господа. Плохо тебе? Терпи! Справляйся сам. Не отвлекай Господа! Если посчитает нужным, Он сам поможет тебе. Посещать церковь нужно, но не часто. И по зову души. Ну, вот представьте, что к вам в дом ежедневно ломились бы люди и умоляли впустить их к себе, дать им хлеба, денег и так далее. Вам бы было приятно?

– Выгнал бы взашей, – сказал Василевский и добавил: – А если жиды, так и подстрелил бы.

Унглик отвернулся, а Смоленцев сокрушённо покачал головой:

– Я это к тому, что не надо напрашиваться к Господу, не нужно лезть к нему в обитель, надоедать и без устали произносить его имя, молиться. Сказано: «не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно». Бога не пронять молитвами – он взвешивает сердца. Глупо полагать, что его можно задобрить, валяясь на коленях и целуя образа. Сказано: «Господь смотрит не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце». Бог взвешивает поступки. В сущности, что есть Бог? Ведь по сути, это не Повелитель, сидящий где-то на облаке на личном троне. Прежде всего, это добро, это справедливость. Какая ему польза от ваших молитв? Ты хоть живи в церкви, но никому лучше от этого не станет. Нужны поступки, настоящие поступки. Только добрые деяния приблизят человека к желанному раю.

– По-моему, вы несколько ближе к аду, чем к раю, – не удержался Дариор.

– Извольте, – пожал плечами Смоленцев, – что есть ад? Ведь это не выжженная пустошь, наполненная чертями, которые жарят умерших на сковородках. Это такой же мир, ничуть не хуже рая. Отличие лишь в том, что ад более материальный, а рай – духовный. Ценности разные. И вовсе не значит, что в ад идут выродки, а в рай – замечательные люди в рясах. Нет, просто одни тянутся к духовному и попадут в райские дубравы, а те, кто желает лишь набить карманы, попадут в ад с золотыми горами. Ну а кто вообще не верует в жизнь после смерти – так и останется лежать в гробу. Каждому по вере его. А я, если хотите знать, не хочу верить, что когда-нибудь меня в гробу сожрут черви. Право, уж лучше в ад.

– Вы снова и снова трактуете факты в угоду своих убеждений, – раздражённо сказал Дариор. – Я знавал одного священника, верующего до мозга костей. Так вот, он в полной мере опровергал ваши слова. Говорил, что, ходя в церковь, мы стремимся быть ближе к Богу, и одно лишь это пробуждает в Нём милость.

– Сколько людей, столько и мнений, – возразил Смоленцев. – Не забывайте, что даже священник является таким же человеком, как и мы с вами, а вовсе не посланцем свыше.

Неожиданно в разговор вступил цесаревич, и в комнате мгновенно наступила благоговейная тишина:

– Позволю себе не согласиться с вами, Михаил Андреевич, – задумчиво произнёс Алексей Николаевич. – Вера в Господа объединяет нас перед лицом врага. А церковь является первейшим символом веры. И мы должны посещать это священное место, чтобы оказать дань уважения Богу, оберегающему нас, и наше правое дело.

Смоленцев согласно покивал, не в состоянии открыто противиться воле будущего государя, и потому заговорил с возможной лаконичностью:

– Всех заветов Библии не перечесть. И, говоря откровенно, мы все слишком уж эгоисты, чтобы в ущерб себе исполнять их. А я глубоко убеждён, что в этом мире достаточно лишь творить добро, и добро это потом нам воздастся. Но главное – совершать благие поступки бескорыстно, а не именовать их долгосрочным вкладом в небесную перину. А церковь, как я уже сказал, нужно посещать лишь по зову души, а не для галочки таскаться туда с камнем на сердце и влача за собой шлейф грехов.

– Можно бесконечно спорить, господа, – примирительно развёл руками Василевский, – но давайте вспомним, что никто из нас уже больше года не был в церкви, мы день за днём грешим и даже не каемся, а потому нам просто противопоказано рассуждать и поучать друг друга божественной материей.

Эти слова словно устыдили окружающих. Даже Смоленцев смущённо закашлялся и отвернулся.

– Будут другие времена – будет и другая жизнь, – скорбно произнёс он.

– Теперь хочу перейти к двум основным вопросом, – заговорил Смоленцев с подчёркнутой серьёзностью. – Первое: поскольку Алексей Михайлович пришёл в себя, мы можем, наконец, сменить штаб-квартиру. Эти случаи с пропажей динамита и записками свидетельствуют о том, что кому-то из числа наших врагов хорошо известно наше укрытие. А потому необходима немедленная смена дислокации. Анастасия Николаевна?

– Временно вам придётся переехать в дом Феликса Венцеславовича.

– В этот гроб у Спасских ворот? – удивлённо переспросил Василевский.

А Смоленцев категорически заявил:

– Это невозможно! Там проходной двор, а нам нужны покой и безопасность.

– Всего на два-три дня, – сказала Анастасия Николаевна, – потом я переведу вас в другое, более надёжное место. Но сейчас такого нет. Отдельная квартира не на каждом углу имеется. Почти все большие квартиры в Москве превращены в коммунальный рай. Пришлось обращаться к нэпманам.

– Хорошо, тогда переедем завтра, после совершения операции.

– Какой операции? – встрепенулся Дариор.

– Вот, теперь перейдём к вопросу номер два. Наступило, наконец, то, чего мы так долго ждали. Надворному советнику удалось обнаружить логово «Серых». Расскажите.

Василевский гордо откашлялся и заговорил, в основном обращаясь к Дариору, ибо остальным эта история была известна:

– Вчера утром мы с Семёном расклеивали листовки вокруг Хитровской площади. Вдруг я заметил отряд «Серых» – вёл их сам Февральский. Проследовав за ними, я обнаружил в версте от Хитровки вход в подземное помещение. Я следил за входом до вечера. И бьюсь об заклад: это их логово.

– Не слишком ли просто? – усомнился Дариор. – Несколько месяцев вы не можете их обнаружить, а тут – раз, сезам, откройся!

– От постоянного бездействия они потеряли бдительность, – сказал Смоленцев, – но и мне всё это кажется весьма подозрительным. Почему, например, они, зная местоположение нашей квартиры, до сих пор не нанесли удар?

– Не они знают о местоположении, а Бист Вилах, – поправил Дариор.

– Пусть так. И всё же, есть над чем задуматься. Ну да ладно. Операцию по уничтожению «Серых» начнём завтра вечером. Боевой отряд Мещанова прибудет из Парижа не ранее чем через неделю. Ждать некогда – придётся обойтись своими силами. Итак, что мы имеем? Семь боеспособных человек.

– Восемь, – настойчиво произнес Алексей Николаевич.

– Даже девять, – взволнованно добавила Аня, – отец учил меня стрелять.

– Да и я способна не только возить записки, – заметила Анастасия Николаевна.

Василевский встретил эти заявления слащавой ухмылкой, Унглик покачал головой, а Михаил Андреевич раздражённо замахал руками:

– Ну будет, будет! Пока ещё я командую группой, и решать мне. Действовать будем так: перед входом в подземелье лежит пустырь, вокруг – сараи, чуть дальше – амбары, затем жилые дома. – Смоленцев подвинул на середину стола карту и обвёл карандашом нужное место. – Вот здесь проходит узкий проулок меж строениями, который ведёт в безопасную зону. Там в санях с вещами будут ждать нас Семён, Алексей Николаевич, Аня и Анастасия Николаевна.

Эти слова вызвали бушующий взрыв протеста.

– Я должен драться! – вскричал юный цесаревич. – Почему вы будете погибать ради меня?

– Михаил Андреевич, бога ради, что ж я, как трус распоследний, за спинами-то прячусь? – молил Семён.

– Семен, молчать! – рявкнул Смоленцев, и в комнате мгновенно воцарилась тишина. – Семён, не городи чушь! На твоём попечении жизни трёх важнейших в России особ, и ты отвечаешь за них головой!

– Алексей Николаевич, будьте благоразумны! Не время рисковать жизнью – навоюетесь ещё! Ну а вас, барышни, я прошу заняться женскими делами – упаковать наши вещи и подготовиться к отъезду. Я подумывал переехать уже сегодня, но переезд – дело приметное, а я не хочу попадаться на глаза «Серым» до операции.

– Но как мы выманим их наружу? – резонно поинтересовался Дариор.

– При помощи дымовых шашек, – пояснил Смоленцев. – Александр Васильевич закинет парочку – и мерзавцы, не в силах совладать с едким дымом, бросятся наружу.

– А почему вы уверены, что «мерзавцы бросятся наружу» именно через этот выход? Нам неизвестна точная схема подземелий.

– Это ближайший выход, так что и выбираться они будут через него. В двухстах метрах от их подземелья лежит спиленный дуб. За его толщей мы и укроемся, а когда «Серые», ослеплённые дымом, полезут наружу, мы перестреляем их, как на учениях.

– Двести метров – весьма неплохо для револьвера, – заметил Дариор.

– Знаю, – согласно кивнул полковник, – поэтому завтра утром Сытин завезёт нам полдюжины трёхлинеек из своих складских запасов.

– А не взять ли его самого? – спросил цесаревич. – Лишний стрелок вам не помешает.

– Ваше высочество, из него такой же стрелок, как из Сергея Николаевича – либерал!

– Или как из Унглика – великоросс, – совсем тихо добавил Василевский и тут же закашлялся, наткнувшись на грозный взор полковника.