Читать книгу Китай 2020: вирус, экономика и глобальные альтернативы - Алексей Александрович Маслов, Алексей Маслов - Страница 5

Эпидемия накрыла Китай в тот момент, когда КНР находилась под влиянием нескольких типов социально-экономических стрессов, которые испытывала вся система. По отдельности ни один из этих стрессов не способен привести к коллапсу всей системы, многие из них были предсказуемы и даже запланированы, например, плавное замедление роста ВВП, преодоление ловушки страны среднего дохода, старение населения. Однако именно совокупность стрессов и прибавившаяся к ним вспышка коронавируса стали очень жёстким испытанием для всей модели развития страны, а атака США на экономику и, самое главное, на имидж Китая, еще больше увеличила нагрузку на социально-политическую и экономическую систему КНР.

Первый стресс можно обозначить как экономический, связанный с истощением старых драйверов роста и необходимостью перехода на новую модель. Китай уже в 2013–2014 гг. начал активную перестройку модели своей экономики, переходя от массового и относительно дешевого производства к выводу страны на уровень высокотехнологической державы, которая стремится стать лидером именно в области инноваций. Старые драйверы роста были либо частично истощены, либо окончательно утрачены. Прежде всего это была утрата драйвера рост за счет экспорториентированной экономики, которая стала менее конкурентоспособной за счет удорожания себестоимости производства и конца «дешевого Китая». Китай ежегодно наращивал экспорт товаров и услуг. Так в период с 2000 по 2017 гг. стоимость услуг, импортируемых Китаем, выросла с 36 до 470 млрд долл.

Формально, экспорт продолжал быть очень высоким. КНР в 2019 году экспортировала товаров по всему миру на сумму 2,499 трлн. дол, что с одной стороны, отражает рост на 9,9 % по сравнению с 2015 годом, но, с другой стороны, это лишь скромное увеличение на 0,2 % с 2018 по 2019 год. При этом по ряду товаров в 2019 г. произошло снижение экспорта, так экспорт системных устройств и телефонов, включая смартфоны, упал на 6,8 %, компьютерных комплектующих и аксессуаров на 28,4 %, плоского стального проката на 16,8 % и т. д.¹³. При этом объем ежегодного китайского экспорта превышает сумму, которую он импортирует из остального мира, то есть у Китая практически со всеми странами – положительно сальдо (с Россией – отрицательное), причем большая часть профицита Китая приходится на торговлю с США и Гонконгом. Всего же торговля Китая составляла в 2018 г. 11,37 % от мирового импорта и 13,45 % мирового экспорта.

Доля в мировой торговле 2018

Китай постепенно становился и крупнейшим страной-импортером, к 2017 г. импорт товаров в Китай составил около 2 трлн дол, а импорт услуг – около 500 млрд дол, это самый активно развивающийся рынок зарубежных товаров и услуг. С ноября 2018 г. Китай резко уменьшает импортные тарифы на 1 568 видов товаров, включая текстиль, машинотехническую продукцию, целлюлозно-бумажные изделия. Так, решением Госсовета КНР тарифы на импорт электроники уменьшились с 12,2 % до 8,8 %, на текстиль и строительные материалы – с 11,5 % до 8,4 %, на бумагу и некоторые ресурсные продукты – с 6,6 % до 5,4 %. И это уже третий этап снижения импортных тарифов, до этого тарифы были снижены на некоторые виды фруктов и овощей, агропродукцию. Еще в декабре 2017 г. тарифы почти на 200 видов товаров были снижены с 17,3 % до 7,7 %, в том числе на косметику, электрооборудование, минеральную воду, зубную пасту, а на некоторые виды товаров тарифы были вообще обнулены, например, на порошковое молоко и подгузники.

Кредиты, которые в основном выделялись через крупные государственные банки на масштабные проекты, также перестали стимулировать рост, так как они заметно подорожали и перестали быть интересны прежде всего для средних и малых производителей. Скорее наоборот, такой кредит становился обузой для частного секторы, который в любом случае вынужден выплачивать процент, при этом крупные государственные предприятия практически повсеместно оказались в должниках. К тому же такие предприятия накопили большое количество «плохих долгов», что поставило под вопрос не только эффективность государственных предприятий, но и банков, которые выдавали подобные кредиты¹⁴.

Теоретически, востребование долгов с предприятий может привести к прямому банкротству, в том числе и предприятий базового сектора, либо к заметному удорожанию их продукции и, как следствие, к повсеместному удорожанию конечной продукции. Таким образом, образовалась альтернатива, причем любой выбор оказывается негативным.

Народный банк Китая начал резкое снижение процента с 5,7 % с 2014 г. до 4,4 % в 2016 г., а к февралю 2020 г., чтобы смягчить удар от вспышки коронавируса, она опустилась до 4,02 %, к апрелю 2020 г., зафиксировалась на уровне 3,85 %, в то время как пятилетняя ставка осталась на уровне 4,65 %¹⁵. А чтобы люди не держали постоянно деньги на счетах, а пускали их в экономику, банки уменьшили проценты по депозитам – с 3,15 % в 90-х гг., до в среднем 0,6 % в 2000-х и, наконец до 0,35 % с 2013 г¹⁶. Это несколько оживило экономку, однако принципиально ситуацию торможения не изменило.

Курс китайского юаня, по сути, жестко устанавливаемый государством в лице Народного банка Китая, вызывал сомнения в его устойчивости. США требовали девальвации юаня, чтобы скорректировать торговый дисбаланс, и это пришлось сделать, например, летом 2019 г. В целом же дальнейшее поддержание юаня с помощью внутренних стимулов и агрессивного ослабления кредитно-денежной политики могло скорее ввергнуть Китай в долговой кризис, чем спасти от него.

Второй драйвер, связанный с первым – социально-экономический. Некогда относительно дешевая рабочая сила, которая перестала быть дешевой, учитывая введение целого ряда мер по социальному обеспечению, выплатам в различные страховые фонды, введение обязательных медицинских отчислений со стороны предприятий, которые в ряде случаев достигают 30 %. К этому же прибавился и стабильный рост заработной платы, причем Китай вошел по уровню заработной платы в число одних из самых «дорогих» стран Азии – среднемесячная зарплата достигла 6867 юаней (ок. 1 тыс. дол) юаней на конец 2019 г¹⁷. А средняя зарплата в 37-ми основных городах Китая к середине 2019 г. достигла 8 452 юаня (ок. 1 230 долл.). При этом крупнейшие города Китая, такие как Пекин, Шанхай, Шэньчжэнь, предлагали среднемесячные зарплаты в 11 204 юаня (1 620 долл.), 10 662 юаня (1 551 долл.) и 10 088 юаней (146 долл.) соответственно. Согласно отчету, опубликованному порталу по подбору кадров Zhaopin.com, для 35,5 % вакансий предлагалась среднемесячная зарплата более 8 000 юаней (ок. 1150 долл.). И все это делало Китай страной далеко не самой дешевой для иностранных производств и в целом приводило к резкому удорожанию китайской продукции¹⁸.

Рост зарплаты в последние годы шел быстрее, чем рост производительности труда, и Китай столкнулся с известным парадоксом: замедление темпов роста ВВП происходило при формальном росте доходов населения. С этим же связано и стремление к преодолению ловушки страны со «средним уровнем дохода». Поэтому у китайского правительства был непростой выбор: чтобы конкурировать со странами с меньшей себестоимостью продукции (Вьетнам, Индия, Индонезия) пришлось бы сдерживать рост себестоимостью производства, и тем самым тормозить рост доходов населения, оставаясь в ловушке «среднего дохода». В ней оказались Таиланд, Мексика, Индонезия, Индия, Шри-Ланка, чей бурный рост в разные годы затем замедлился и не позволил странам подняться выше по уровню доходов. Либо придется переходить на качественно новый уровень, как это сделали в разные периоды Япония, Южная Корея, Гонконг, увеличивая доходность, но конкурируя уже с другим типом стран, в том числе с США, ЕС, Японией. Китай выбрал второй путь и начал переход с модели массового экспортнориентированного производства на модель высокотехнологичного производства. А это требует иного качества рабочей силы и квалификации работников и, естественного, иного качества образования. Все это влечет за собой дополнительные расходы из бюджета, которые могут принести отдачу через 5–7 лет, на которые и рассчитывал Китай.

К этому стоит прибавить еще один вызов: стремительное старение населения, которое идет быстрее, чем в большинстве других стран. Население Китая стареет очень высокими темпами: по прогнозам, доля пожилых людей в возрасте 65 лет и старше удвоится, она возрастет с 10 % от общего числа населения в 2017 г. до 20 % к 2037 году. По прогнозам ожидается, что уже к 2030 году почти 31 % населения Китая будет старше 60 лет¹⁹. ООН прогнозирует, что к 2050 году в Китае будет проживать 366 миллионов пожилых взрослых (это больше населения США – 331 миллион), а доля людей в возрасте 65 лет и старше увеличится с 12 % до прогнозируемых 26 %²⁰. Таким образом как минимум четверть населения не будет участвовать в производительном труде, при этом государство в силу недавнего введения пенсий и отсутствия пенсионных накопительных фондов берет на себя почти всю нагрузку за все эти выплаты.

Возникающий демографический сдвиг в Китае создает значительные социальные и экономические проблемы. Последствия 36-летней политики «одна семья – один ребенок» в сочетании с существенным улучшением ситуации в области здравоохранения способствовали увеличению продолжительности жизни. А постоянно растущий уровень урбанизации (до 60 %) привел к тому, что многие городские семьи уже не хотят иметь больше одного-двух детей, и все это ведет к снижению рождаемости в Китае. Таким образом Китай оказывается перед двумя вызовами сразу: старение населения и уменьшение рождаемости. И хотя политика «одного ребенка» была смягчена еще в 2013 г., коэффициент рождаемости в Китае упал ниже уровня воспроизводства населения (количество рождений, необходимых для поддержания численности населения). Он составил к 2018 г. всего 1,7 ребенка на одну женщину²¹, а для того, чтобы население сохраняло свой размер, коэффициент рождаемости должен составлять около 2,1 ребенка на одну женщину. Одновременно ожидаемая продолжительность жизни в Китае, в основном благодаря улучшению доступа к медицинской помощи в сельской местности, увеличилась с 43 лет в 1960 году до 77 лет в 2018 году. За тот же период младенческая смертность снизилась с 12,8 % до 0,7 %²².

Ожидается, что население Китая достигнет пика примерно в 2025 году и составит около 1,4 миллиарда человек, а затем начнется устойчивое сокращение²³. Рост числа пенсионеров и сокращение числа налогоплательщиков создают значительную нагрузку на бюджет.

Возникла и другая проблема: в Китае насчитывается почти 300 миллионов пациентов с хроническими заболеваниями, страна достигла критической точки, когда ранняя смертность от хронический заболеваний (86,6 % от общего числа смертей в Китае) превосходит смертность от инфекционных заболеваний. И это означает значительно возросшие расходы на медицинские услуги и лечение пожилых и хронически больных людей²⁴.

Как следствие, КНР сталкивается с сокращением рабочей силы из-за старения населения и ростом хронических заболеваний, с удорожанием продукции и услуг, что угрожает подорвать статус Китая в мировом производстве. К этому же прибавляется и борьба с ловушкой страны «со средним уровнем доходов». И это побуждает Пекин конкурировать с Вашингтоном в секторах с высокой добавленной стоимостью, а не просто делать ставку на экспорт дешевой продукции.

Третий, постепенно истощающийся драйвер – некогда стабильный приток прямых иностранных инвестиций вместе с иностранными технологиями, который существовал почти 40 лет, также оказался не столь стабилен, так как в регионе Юго-Восточной Азии появилось немало конкурентов, и хотя ни один из них не мог конкурировать с Китаем, в совокупности они оттягивали на себя и производство, и часть инвестиций.

В целом это привело к замедлению роста ВВП и отдельных областей промышленности КНР. В национальном масштабе ВВП в 2018 г. вырос на 6,6 %, формально достигнув намеченной правительством цели «около 6,5 %», а в 2019 г. рост снизился до 6,1 % – наступила «новая нормальность», когда уже государство не стремится к чисто формальному увеличению ВВП. В целом 17 из 31 региона материкового Китая не смогли достичь своих целей роста на 2018 год. В крупном портовом городе Тяньцзинь ВВП вырос всего на 3,6 % к 2018 году – эти цифры были обнародованы после того, как муниципальные власти признали, что показатели роста в 2016 году были «завышены»²⁵.

Надо признать, что для Китая рост ВВП больше не является наиболее важным показателем оценки эффективности экономики, так как в силу изменения модели значительно большую роль стало играть само качество продукции и передовые технологии. Медицина, новые материалы, образование, автомобилестроение, искусственный интеллект и связанные с ним технологии, – вот те отрасли, которые становятся ключевыми на фоне роста регионального и глобального спроса.

Китай стремился как можно быстрее смягчить все эти стрессы, например, за счет открытия новых специальных экономических зон и зон высоких технологий, введению юридических и социальных гарантий иностранному капиталу, создавая привлекательные условия для бизнеса даже в таких «дорогих городах» как Шанхай²⁶.

Заметно уменьшается и список секторов, куда иностранцы до этого не имели права направлять инвестиции и вести в них деятельность – так называемые «отрицательные списки». Всего существует два таких списка: один «Национальный отрицательный список»²⁷ и «Отрицательный список Зон свободной торговли»²⁸, которые регулярно обновляются. Например, по сравнению с отрицательными списками 2019 года в новом Национальном отрицательном списке от 2020 года (вступил в силу с 23 июля 2020 г.) число ограниченных для деятельности иностранцев секторов сократилось на 17,5 % с 40 до 33, а в новом Отрицательном списке ЗСТ на 18,9 % с 37 до 30 ограниченных областей.

Например, в финансовом секторе отменены лимиты на иностранную собственность компаний по операциям с ценными бумагами, компаний по управлению фондами инвестиций в ценные бумаги, фьючерсных компаний и компаний по страхованию жизни. В транспортном секторе иностранным инвесторам больше не запрещается инвестировать в системы управления воздушным движением. В секторах инфраструктуры больше не требуется, чтобы строительство и эксплуатация городских сетей водоснабжения и канализации в городе с населением 500 тыс. и более человек контролировались только китайской стороной. В фармацевтическом секторе были отменены меры, запрещающие иностранные инвестиции в создание средств традиционной китайской медицины. В секторе образования иностранным компаниям теперь разрешено создавать учреждения профессионального обучения. В целом, безусловно, эти меры заметно облегчают работу иностранных компаний на китайском рынке, но не снимают проблему огромной конкуренции с китайскими компаниями и ставит под сомнение возможность возобновления мощного притока средств со стороны иностранных инвесторов.

Вторая группа стрессов – социально-политическая. Она связана прежде всего с волнениями в Гонконге, которые развернулись в 2019 г. и стали самыми крупными протестными выступлениями в Китае за все время существования КНР. Это нанесло удар и по имиджу КНР, и по до этого вполне удачно разливающейся концепции «одна страна – две системы». По сути, Гонконг частично перестал жить нормальной деловой жизнью уже с середины 2019 г., и хотя на фоне вспышки коронавируса выступления потеряли свою остроту, в мае 2020 они возобновились с новой силой. Это же привело к принятию Закона о внутренней безопасности Гонконга 30 июня 2020 г. в рамках которого Пекин по сути ввел прямое управление территорией в случае «существенных угроз для национальной безопасности». События в Гонконге повлияли и на третью группу стрессов – политическую.

Третья группа стрессов: политико-идеологическая, она связана с тем, что прежде всего США начали систематическую атаку на Китай, тщательно выстраивая «контур изоляции» Пекина. Это шло сразу по нескольким векторам, в том числе обвинения в адрес «коммунистического режима Китая» в нарушении свобод в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, в Гонконге, нарушение прав мусульман в КНР. Другой вектор воздействия – это атака на важнейшую инициативу Китая «Пояс и Путь» и на ее ключевой компонент «экономической пояс Шелкового пути», чтобы не дать Китаю создать свой устойчивый макроэкономический регион и широкую сеть китайских инфраструктурных проектов по всему миру.

Четвёртая группа стрессов, тесно связанная с третьей: атака со стороны США на технологический и экспортно-импортный потенциал Китая, на китайские технологии, в том числе на технологических гигантов Китая, типа Huawei, обвинения Китая со стороны Вашингтона в тотальном кибершпионаже, отказ от поставок в Китай передовых технологий и ряда микрочипов, а также отказ от закупок китайского оборудования. Учитывая, что Китай пока очень сильно зависит от иностранных составляющих, это теоретически может заметно затормозить планы Китая, в том числе по реализации проекта «Сделано в Китае 2025» – выход в число мировых высокотехнологических держав.

К этому же прибавляется атака на экспортно-импортные операции Китая, в том числе к концу 2019 г. Пекину пришлось пойти на соглашение о безальтернативной закупке в США товаров на 200 млрд долл. в течение двух лет, что многие восприняли как неспособность китайской системы, тесно привязанной к торговле с США, каким-то образом противостоять давлению и поддерживать свой баланс.