Читать книгу Китай 2020: вирус, экономика и глобальные альтернативы - Алексей Александрович Маслов, Алексей Маслов - Страница 6

В 2019 г. экономика Китая выросла лишь на 6,1 % – самый низкий показатель за последние 29 лет²⁹. Формально это позволило Китаю выполнить поставленную перед самим собой задачу по поддержанию темпов экономического роста в пределах от 6 % до 6,5 %. Для некоторых стран такие темпы роста – это вообще недостижимый показатель, но после того, как Китай рос до уровня двузначных цифр (2005–2007, 2010), для внешних наблюдателей это показалось началом конца «китайского экономического чуда». И это заставило говорить о том, что любая серьезная социальная или экономическая проблема может в прямом смысле обрушить здание китайской экономики, а за этим – и всей мировой торговли и производства. И, как следствие, первые сообщения о вспышке эпидемии и сначала о частичной, а потом и о почти полной остановке производства заставили мир рассуждать о «китайском коллапсе». Забегая вперед, скажем, что во многом эти рассуждения были обусловлены тем, что простой экономический анализ развития Китая с западной точки зрения без учёта того, как по-настоящему построена китайская экономика и как управляется хозяйство, уже в течение многих лет приводит к странным выводам о скором «крахе Китая». У Китая есть свои «особенности», это прежде всего строго централизованное управление верхним слоем экономики при высокой и вполне либеральной конкуренции на уровне малых и средних предприятий. Это и невысокая эффективность частично дотируемого и при этом очень устойчивого государственного сектора при очень высокой эффективности и конкурентности МСП, это постоянное оперирование разными преференциями, налоговыми льготами, сознанием специальных зон, но не в пользу отдельных предприятий, а в пользу всех участников рынка. И это жесткий контроль над финансовой сферой, ключевыми системообразующими предприятиями и стимулирование самых передовых технологий. И здесь государство выступает в качества основного централизованного «менеджера» и к тому же очень жесткого «ментора» развития всего бизнеса в стране. Больше всего внешних наблюдателей пугало стабильное замедление роста ВВП.

В абсолютных цифрах прирост ВВП продолжался уже с 1991 г. (было лишь небольшое снижение в 2016 г.), но сами темпа роста с 2011 г. замедлялись. С середины 2018 г. Китай был втянут в торговое противостояние с США, которое завершилось «первой фазой» сделки – она обязывала Китай закупить в США в течение двух лет американских товаров на 200 млрд долл. Причем закупить в безальтернативном порядке, «отодвинув», очевидно, многих других своих партнёров.

Поэтому китайская экономика тормозится, но в разные периоды и в разных секторах – разными темпами: все зависит от региона. Торможение шло вполне «плановое»: официально по итогам первого полугодия рост ВВП составил 6,3 % (по 2018 г. – 6,6 %). По кварталам темпы роста также показали плановое снижение.

В 2019 г. заметно проявились и региональные дисбалансы, например, южные регионы Китая развивались заметно быстрее центральных и северо-западных. На первую половину 2019 г. провинция Хэйлунцзян показала один их самых низких темпов роста в Китае – 4,3 %, хотя по плану должна была расти до 5 % (и это уже ниже среднего по Китаю). Ещё хуже обстояла ситуация с провинцией Цзилинь, где рост составил 2,4 % в первом квартале 2019 г. при целевых показателях 5–6 % в год. Также нехорошо обстоят дела еще с одной северо-восточной провинцией Ляонин – 5,8 %, а намечено было 6,3 %. При этом приморские провинции, как всегда, выглядели неплохо, хотя и немного «просели»: Фуцзянь – 8,1 % (целевой показатель 8–8,5 %), Чжэцзян шел с опережением – 7,1 % (план – 6,5 %). Город Шэньчжэнь – центр высоких технологий и массовых электронных производств – показывал рост 7,4 %, географически близкий ему провинциальный центр Гуанчжоу рос на 7,1 %, южные города Дунгуань и Фошань – 6,9 %. Южная провинция Юньнань росла на 9,2 %, Гуйчжоу – на 9 %, Цзянси – на 8,6 %, и это – самые быстрые темпы роста по Китаю.

Все, казалось бы, происходит в рамках традиционной модели: приморские районы и юг растут (или, по крайней мере, не падают), промышленный север тормозится. Падение северо-восточных – старых индустриальных регионов – происходит из-за их технической отсталости по отношению ко всему остальному Китаю. Есть и существенные падения, так экономика города центрального подчинения Чунцин в 2010 г. росла на 17,1 %, а в 2018 г. упала до 6 %. В первом полугодии 2019 г. – вообще кризис, рост 2,5 %.

Рост ряда провинций шел во многом за счёт расширения экспорта, так стремительно развивающаяся южная провинция Юньнань увеличила экспорт на 21,4 % в первом полугодии 2019. Другие районы росли за счёт инфраструктурных инвестиций – это старая модель регионального роста в Китае. Так, инвестиции в основной капитал в Гуйчжоу в первом полугодии составили 12,3 %, что вдвое больше, чем в среднем по стране – 5,8 %. Хубэй вырос на 10,8 %, отчасти из-за увеличения инвестиций в инфраструктуру на 16,9 %³⁰.

Официальный показатель роста на протяжении четырех кварталов 2019 г. плавно замедлялся – в первом квартале его темпы составили 6,4 %, во втором – 6,2 %, а в третьем и четвертом по – 6 %, а по итогам всего года 6,1 %.

Таким образом, еще до вспышки COVID-19 экономика Китая замедлялась: в 2019 году она выросла на 6,1 %, что является самым медленным темпом роста за 29 лет. При этом многие аналитические компании давали значительно более низкие показатели роста, так оценка роста ВВП аналитиков агентства TS Lombard составила 4.1 % в 4 квартале 2019, что тем не менее являлось заметным улучшением по сравнению с 3.7 % в 3-м квартале³¹. В целом же, официальным цифрам развития экономики КНР, которые приводили китайские агентства, в этот момент многие не доверяли и считали, что Китай приближается к экономическому кризису из-за неправильно выбранной, «нелиберальной», «коммунистической», «нерыночной» модели экономики, а прилавки магазинов ежегодно заполняли книги с говорящими названиями: «Приближающийся коллапс Китая» (2001), «Споткнувшийся гигант: Угрозы будущему Китая» (2013), «Китайский кризис. Как экономический крах Китая приведет к глобальной депрессии» (2013), «Способен ли Китай лидировать (2014)», «Грядущая война Китая с Азией» (2015), «Конец дешевого Китая» (2014), «Кризис китайского успеха» (2017), «Демократия в Китае. Приближающийся кризис» (2019)³².

За 35 лет с 1978 по 2013 год ежегодный рост китайской экономики составлял в среднем около 10 %, а в период с 2003 по 2007 год – более 11,5 %. Наряду с этим произошло изменение судьбы нескольких сотен миллионов китайцев, которые были выведены от крайней нищеты. Однако «старые добрые времена» не могут длиться вечно. Рост замедлился до 6,7 % в 2016, до 6,5 % в 2018 и до 6,1 % в 2019. Китайское руководство заговорило о «новой нормальности» в экономическом развитии, при которой уже не должно быть взрывного роста ВВП, но при которой экономика будет переходить на модель роста за счет инноваций, а не инвестиций.

Власти уже к 2014 г. сообщили, что в Китае наступает «новая нормальность» – замедление темпов роста экономики при изменении ее качества. Приблизительно с 2013–2014 гг. массовое товарное производство заменяется высокотехнологичным, более дорогим, но одновременно и более перспективным для будущего развития. На такую «переориентацию» требуется время, и самое главное – новое качество рабочей силы, более квалифицированные работники, которых сумел подготовить Китай в течение последних десятилетий. Но в любом случае переходный период обычно сопровождается торможением темпов роста и диспропорциями.

Поэтому еще в 2014 г., выступая на саммите АТЭС в Пекине, Си Цзиньпин обозначил несколько важнейших позиций по переходу к «новой нормальности» в экономике. Во-первых, как он считал, экономика переключилась с прежней высокой скорости на «средне-высокую» скорость роста. Во-вторых, экономическая структура постоянно совершенствуется и модернизируется. В-третьих, экономика все больше движется за счет инноваций, а не ресурсов и инвестиций³³. Таким образом Китай объявил о переходе с ресурсно-инвестиционной экономики, на инновационно-технологическую. Однако сам переход может занять длительный период, причем в случае этого перехода Китай вторгается в сферу монопольной деятельности ведущих стран мира, в том числе США и Европы и становится уже не их партером по поставке продукции, а прямым конкурентом по развитию высоких технологий.

По сути, это было объяснение того, что не стоит ждать новых «рывков» по цифрам ВВП, так как экстенсивная модель исчерпана, Китай не может, да и не должен быть мировой фабрикой, которая производит лишь массовые промышленные товары для всего мира, а взаимен вынужден покупать продукты питания, энергоресурсы и технологии. Это путь страны экономической «полупереферии», когда государство целиком зависит от внешних факторов, например, от объёмов экспорта, а чтобы его поддерживать на конкурентоспособном уровне приходится постоянно «давить» цены вниз, дабы не проигрывать конкуренцию более дешевым странам Юго-Восточной и Южной Азии или Латинской Америки. Получалось, что к 2010-м гг. Китай соревновался не с лидерами технологий и мирового развития, а с заведомо более слабыми странами, зато способными противопоставить Китаю те же самые услуги и товары, но по более низким ценам. При этом существование Китая как вечной «мировой фабрики» многих устраивало, в том числе и США, несмотря на дисбалансы в торговле в пользу Китая, так как, по крайней мере, это не угрожало переходом научно-технического лидерства от США к КНР.

Однако пока перейти целиком на «экономику инноваций» не удавалось, к тому же период 2018–2019 гг. показал, что экономика опять растет за счет централизованных инвестиций, особенно в государственные предприятия³⁴.

Сюрпризом развития в 2019 году стала внешняя торговля. Несмотря на торговое противостояние США и КНР, чистый экспорт показал наибольший вклад в рост в ВВП за 12 лет. Но сокращение внутреннего спроса привело к сокращению импорта, так как показатель роста спроса снизился до 4.3 % в годовом исчислении. Меры, направленные на снижение зависимости от американских технологий и стимулирование внутренних закупок китайских товаров, также снизили импорт. В то же время ослабление юаня и снижение цен способствовали росту экспорту, а поэтому совокупное воздействие всего этого и выразилось в увеличении вклада чистого экспорта в ВВП.

Сделка с США изменила динамику торговли: высокие целевые показатели по закупкам в США также должны были способствовать росту спроса на импорт. Общий же эффект должен был заключаться в снижении вклада чистого экспорта в рост ВВП.

Предполагалось, что если Китай продолжит стремиться к достижению своей долгосрочной цели по удвоению ВВП в период между 2010 и 2020 годами (напомним, что 2021 г. – символическая дата, столетняя годовщина основания КПК), это должно потребовать роста в 6,1–6,2 % в 2019 и 2020 годах, но никак не снижения прироста ВВП до 5 % и ниже. А вот после достижения этой цели можно установить и более низкий показатель прироста ВВП, чтобы привязываться не столько к формальным цифрам, сколько к качественной реформе экономики и переводе ее на высокотехнологичные рельсы.

Несмотря на то, что конкуренция на внутреннем рынке Китая заметно возросла, а сам рынок для иностранных компаний перестал приносить столь же высокие прибыли, как это было раньше, Китай все же оставался весьма привлекательным из-за прекрасно отлаженной логистики, одной из лучших в мире бизнес инфраструктуры и, самое главное, возможности произвести все, что угодно, в короткие сроки. Но многим нужны были дешевые кредиты для продолжения работы на китайском рынке. И внешние инвесторы требовали облегчение кредитования бизнеса, многие рассчитывали, что на то, что Китай начнет новый цикл стимулирования, аналогичный циклу 2015–2016 годов, в ходе которого общий рост кредитования вырос с 12,6 % в мае 2015 года до 20,6 % в ноябре 2016 года. Теперь же инвесторы ожидали, что общий рост кредитования вырастет с уровня в 10,7 % в декабре 2018 до примерно 14,5 % к концу 2019³⁵.

Возрастали и дефляционные риски. Снижение индекса цен производителей, то есть совокупный индекс цен, по которым производители продают свою продукцию (не включая импортные товары) в Китае означал также снижение номинального роста ВВП.