Читать книгу Репка. Сказка постапокалиптической эротики - Алексей Мефокиров - Страница 13

Когда сын ушел с тяжелым чемоданом (и почти всей валютой, которую они с мужем накопили), мама Коли, окончательно успокоившись, задумалась и о собственной судьбе. У неё давно был согласованный с мужем план насчет этого. Где-то года три назад они с мужем тайно, на имя двоюродной сестры мужа оформили маленький домик в одной почти заброшенной деревне, почти в семидесяти километрах от Новосварожска.

Старый кирпичный домик.

В прихожей этого дома руками заезжих гастарбайтеров был вырыт схрон, в котором стояла консервация, разный инструмент и прочий полезный для выживания хлам. Так как в начале всех этих событий её муж был ответственным за соблюдение миграционного законодательства, они, посоветовавшись в одну из ночей, решили провернуть предложенный ею «хитрый план».

Они привезли бригаду гастарбайтеров, которым, помимо оплаты, обещали беспроблемно оформить вид на жительство. Это были покорные узбекские парни, довольно плохо понимающие по-русски. Когда же все было сделано, муж просто позволил миграционной службе сделать то, что велел закон. И гастарбайтеры убрались к себе домой, в селения Ферганской долины, увезя с собой вместо обещанных денег только секреты, которые им некому будет рассказать.

Одев полуспортивную одежду, она пошла к соседям, у которых муж хранил два спортивных китайских велосипеда, специально «подстаренных» для того, чтобы не привлекать излишнего внимания. Соседи были людьми надёжными, прикормленными. У соседей же хранился так же два рюкзака с подготовленными мужем набором вещей, не столь уж многочисленных (ведь всё, что нужно, и даже с избытком ждало её в тайниках схрона). Она вышла из подъезда, ведя рядом велосипед. Опять шёл снег. Как же неудачно!

Сев на велосипед, она потихоньку поехала в направлении домика. Она очень жалела о том, что прежде не уделяла должного внимания велосипедным тренировкам. Ехала она очень неуверенно. Ей сразу вспомнилась сценка из древнего, еще советского фильма «Семнадцать мгновений весны»: «И тут Штирлиц понял, что пастор Шлаг совершенно не умеет ходить на лыжах…»

Приблизительно через триста метров она, неудачно повернув руль, оказалась в кювете. Изодрав коленку, она почувствовала, как ткань начал намокать от крови.

– Этого еще не хватало!

Дальше пришлось вести велосипед, а не ехать на нем. Снег просто не позволял ей ехать. Голова после падения гудела, она чувствовала периодически возникающее подташнивание и головокружение.

Примерно через три километра она постаралась как можно более незаметно оставить ставший обузой велосипед в подворотне. План, казавшийся гениальным, разваливался прямо на глазах. Всё тело ныло, нога кровоточила, и вдобавок ко всему она начала чувствовать, что замерзает.

Она преодолела только три с половиной километра из семидесяти, и уже была на грани отчаяния. Рядом проехал громадный военный грузовик с снеговым отвалом впереди и буквально похоронил её в пушистой массе свежевыпавшего снега. Её несло снежной массой, стирая в кровь лицо, руки и она вновь на мгновение потеряла сознание. Выбравшись из этой массы, отплевываясь, она заплакала. Ей стало очень жалко себя. Все тело одеревенело, ноги не желали её слушаться, а в глазах прыгали какие-то назойливые мошки разного цвета.

Еще приблизительно через пол-километра она просто села в сугроб и поняла, что не может дальше двигаться. Лямки рюкзака слишком сильно давили на плечи.

Сбросив ставший слишком тяжелым рюкзак, она прошла еще около двух километров. Ноги гудели, а обочину дороги, по которой можно было идти, покрывал все более толстый и толстый слой снега.

Снова села на снег, просидела несколько минут, безучастно вглядываясь перед собой и чувствуя, как холодное окоченение поднимается снизу, охватывая её целиком. Сознание постепенно покидало её. Как в дымке она видела машину дорожного патруля, которая остановилась рядом. Двое крепких мужчин что-то пытались ей сказать, но их голоса звучали неразборчиво, и она только бестолково улыбалась…

Очнулась она в больнице. Почти через сутки. Она лежала в переполненной палате, где постоянно слышались чьи-то стоны, покашливания… Попытавшись встать, он почувствовала, что её ноги совершенно ватные, а голова кружится, словно она пьяна.

– Женщина, ну куда же вы! – уложила её обратно вбежавшая молодая медсестра. – У вас же сотрясение мозга!

А в это время в Машиной квартире спал Коля. Он сам не понял, как и уснул на маленьком диванчике в коридоре. Маша, увидев это, не стала его будить. Сергей Федорович отправился в свой Институт, и в квартире воцарилась буквально звенящая тишина.

Она подошла к нему и присев рядом, любовалась, поглаживая его упрямые волосы. Но так, чтобы он не проснулся.

– Ты спишь? – думала она с какой-то грустной нежностью, переполнявшей её. – Ты спишь? А снег за окном опять пошёл… эта бесконечная зима кажется никогда не закончится. Слово «вечность» выкладывал Кай, думаешь просто так? – она чуть наклонилась, чтобы почувствовать запах его волос. Они пахли чем-то невыразимо родным, принадлежавшим только ей одной. Она вспоминала их прогулки, в редкие-редкие солнечные деньки этого лета он приходил к ней, и они ходили вместе в пахнущую прелью седую зелень заброшенного поля. Посмотрев вновь на то, как за окном в свете фонаря валит снег, она склонилась еще ниже к его голове. Волосинки едва заметно колебались от её тихого дыхания.

– Всё хорошее проходит быстро, а зима длиться бесконечно, вечно, – мысленно говорила она ему. – Снег падает неторопливо, закрывая всё и хорошее и плохое. Под этим ледяным сверкающим покрывалом ничего не видно, только однообразие белого цвета. А белый цвет разве имеет оттенки? Интересно, в мире остался ещё хоть один маленький уголок, где тепло?

Она представила: горячие солнечные лучи касаются их тел, и им так тепло- тепло. А они никуда не торопятся, они просто смотрят в бездонное голубое небо. И весь шум городов остался где-то за пределами.

Там должно быть так же тихо, как сейчас в уютном мирке её родной квартиры. В которой она провела детство. Которая помнит еще то время, пока здесь жила её мама.

– Ты знаешь, что бы я назвала безмятежностью? – продолжала мысленно говорить она ему. – Покой и безопасность тишины. Раньше я не знала, что самая прекрасная музыка – это тишина природы. Это когда нет посторонних для природы звуков: рёва мотора, грюканье поездов, жужжание вертолётов, заводских гудков. Оказывается, тишина – роскошь!

Ей казалось, что этот снег, холод и ветер – выдувают из них все надежды, а их мечты давно покрылись льдом. Единственная радость – солнце! Оно продолжало каждое утро показываться на небосклоне, даря слепую надежду на завтра. Жаль, что лучи его нынче совсем не греют. Скользящие лучи зимнего солнца, не согревают замёрзшие души. Все сидят по своим уголкам, закутаные в одеяла, надеясь хоть как-то отогреть себя, сохранить тепло своих жизней. Но одному согреться в одеяле трудно. Обязательно нужен кто-то, вдвоём намного теплее. И она счастлива, что у нее в эту бесконечную зиму есть её Коля, и когда он проснётся, они обязательно заберутся вместе под одеяло.

– Впрочем, к чему ждать? – внезапно подумала она. Наклонившись еще ниже, закрывая глаза от наслаждения, она кончиком языка коснулась его уха. Это всегда его заводило…

Он проснулся, немного растерянно оглядываясь.

– Ах ты мой соня… Пойдем, что ты здесь, словно собачка…

– Спать с тобой?

– Да, спать со мной, рядышком… Не хочешь, что ли?

– Хочу.

– Ну, так пошли, пока предлагаю, – Маша говорила слегка насмешливым тоном, но глаза её были полны нежности. Когда они забрались под одеяло, она прижалась к нему, и ей было так приятно, что Коля такой тёплый-тёплый… и полностью её… Она обняла его и руками, и ногами, и Коля почувствовал, что под тканью ночной сорочки ничего нет.

– Ты не надела трусики?

Маша тихо фыркнула. А потом прошептала.

– У меня осталась одна пара, да и та сушится на веревке в ванной.

– А Сергей Федорович?

– Он на работе… Обними меня, пожалуйста. Ты будешь меня обнимать, а я буду сонно нежиться в твоих объятиях…

Он медленно коснулся губами её переносицы, и прижал к себе её тело. Она довольно мурлыкнула и нежно сжала его ногу своими бедрами.

– Мой… Только мой… – прошептала она, и её горячий бутон женственного естества коснулся его обнаженной кожи, будто поцеловав..

И тут в двери послышался тревожный настойчивый стук. Он моментально уничтожил настроение теплого блаженства, в котором они пребывали.

– Боже, кто это может быть! – Маша выскочила из-под одеяла и, натянув махровый халат, пошла к двери. Коля тоже кинулся одеваться. Скорее всего – это Сергей Федорович, забыл какой-то документ, может быть…

В дверях стояла пунцовая соседка, которая возмущенно кривила губы.

– Вы совсем берега потеряли, соседей затапливать! – сразу почти выкрикнула она. – У меня с потолка потоком льётся вода! Только ремонт сделали – и тут! Вы за это заплатите… Показывайте, что у вас там в ванной.

Маша растерялась. Кинувшись в ванную, она обнаружила хлещущий из сорванного крана поток воды. Следом за ней в ванную кинулся и Коля. Попытавшись быстро, решительно что-то предпринять, он приблизил свою руку к крану, и вмиг оказался мокрым с головы до ног. Более всего в эту минуту он был похож на суслика, которого вылили из норки водой.

Соседка, пышущая гневом, увидев мокрого Колю не могла удержаться от смеха. Он буквально завизжала от хохота, и этот хохот был таким заразительным, что Маша тоже едва сдерживалась. Коля пытался отряхнуться, но мокрые волосы сбились во что-то несуразное. В квартире было достаточно холодно, градусов 18, не более, и от холодной воды его охватила крупная дрожь.

– Звоните в аварийку, чудики! – сказала соседка, уничижительно-сочувствующим тоном. Коле стало обидно.

– Маша, где у твоего отца инструмент?

– Воду на кран закрути, дурик, – не унималась соседка, насмешливо глядя в лицо Коле. – Вот же ж мужики пощли, малохольные. Крантик на воду у вас на стояке в туалете!

– Спасибо! – процедил Коля сквозь зубы.

– Ой, да, пожалуйста! – соседка покачала головой и причмокнула оттопыренными губами, выражая полнейшее презрение и равнодушие. – Еще злиться там что-то, суслик…

Коля уже не знал, от чего его трясет больше. То ли от холода, то ли от соседки. Еще несколько минут назад он лежал и блаженствовал рядом с Машей, его достоинство и в прямом, и в переносном смысле поднималось, а ныне он, облитый холодной водой, вынужден терпеть присутствие это противной женщины. Еще и Маша подхихикивает невпопад.

Он закрыл глаза и мысленно достал огромную дубинку, которой аккуратно тюкнул соседку по затылку. Та взвизгнула и упала на пол. А он, закинув дубинку, грубо закидывает Машу к себе на громадное волосатое плечо, и с неандертальским гортанным. ревом тащит её в пещеру для грубого и животного секса. Но открыв глаза, он понял, что твердокаменной противной соседке абсолютно нипочём его мысленная дубинка, и она по-прежнему стоит у него над душой, гнусно оскорбляя своей оттопыренной нижней губой.

Он почувствовал буквально всем телом, что это наглая тётка, вторгшаяся в их квартиру в определенной мере, священный для каждой любящей пары момент, и насмешливо взирающая на него, буквально вытягивает из него жизненную силу и самым натуральным образом гнобит мужское достоинство. И противнее всего, что по существующим негласным общественным правилам, с ней ничего не поделаешь.

Маша тоже почувствовала что-то неладное. С кухни притащив ведро и тряпку, начала собирать с кафельного пола воду таким образом, что буквально отталкивала своей наступающей спиной соседку к выходу. В конце концов, даже хлюпнула донцем ведра прямо возле неё, так, что брызги полетели вверх.

– Ну, ладно, разбирайтесь тут уж как-нибудь, – соседка, покрутив пальцем локон волос, повернулась по направлению к выходу.– Но воду без меня не включать!

Коля открутил сорвавший кран и понес его на кухню, разбирать. Сида за столом, он остервенело колупался в заржавевшей, покрытой изнутри известковым налетом железяке.

Зашла Маша, и поставив ведро с грязноватой водой под раковину, приблизилась к нему.

– Коль, ты что, расстроился?

Он не ответил.

– Коль, ты что, серьёзно?.

Он поднял на неё глаза, Её взгляд был веселым, но в то же время полным такой нежности, что он заулыбался. Она приблизилась к нему и поцеловала в щечку, закрыв глаза. Он в ответ нежно-нежно прикоснулся губами к её лбу, потому макушке, и прижав к себе, рассмеялся. Обнявшись, они покачивались и тихо хохотали над несуразным водяным приключением.