Читать книгу Fохтаун - Алексей Николаевич Мутовкин - Страница 5

Ждана вошла в тёмный коридор. Газовые лампы, протянутые по всей длине узкого помещения, автоматически включились. Девушка уверенным шагом двигалась вперёд. Дойдя до конца, она оказалась перед дверьми, которые совсем бесшумно раздвинулись куда-то в стены, отворяя небольшую камеру. Ждана вошла. Бесшумные двери сошлись у неё за спиной.

– Пожалуйста, задержите дыхание через три, две, одну секунду, – услышала девушка голос робота, говорящего откуда-то из встроенных в потолок динамиков.

В следующее мгновение из мелких форсунок в стенах вырвался стерилизующий аэрозоль. Потом включились вентиляторы, и влажное облако аэрозоля мгновенно исчезло в открывшихся на миг щелях.

На лбу девушки появилась красная лазерная точка; дистанционный термометр измерил температуру гостьи. Загорелся зелёный свет. Дверь перед Жданой открылась, и девушка вошла в зал.

В центре просторного помещения стоял стул. Ждана села. Напротив неё, на значительном отдалении, сидело три человека, каждый за своим отдельным столом. Двое мужчин и женщина. Слева от Жданы, метрах в двенадцати, у самой стены, стоял антропоморфный робот-помощник. В руках он держал поднос с бутылкой и пустым стаканом.

– Ждана Иннокентиевна Карданова, – произнесла дама, подсмотрев в экран своего планшета. – У вас красивое имя.

– Благодарю, – ответила девушка. Она без лишнего любопытства осмотрелась, остановила взгляд на каждом из присутствующих и задержала свой взор на роботе с подносом.

– Мы зовём его Огастес, – улыбнулась дама, заметив, что Ждана смотрит на робота. – Он к твоим услугам, если захочешь попить. Меня зовут Алияф, рядом со мной Жак и, конечно же, наш профессор Фадей Фадеевич. Мы рады слушать тебя сегодня, ведь твоё сочинение произвело на нас неоднозначное впечатление. Мы все отметили большое количество интересных мыслей и хотели бы, чтобы ты рассказала, откуда у тебя такие идеи.

– Да, я понимаю, – начала Ждана. – Благодарю вас за эту возможность. Моё сочинение по новейшей истории было не столько описанием происходивших событий, сколько характеристикой общественных процессов, которые по отдельности мало что значат, но в совокупности обретают силу и приводят в движение двигатель истории.

– Учеников просили начать с определения даты, с которой историю можно назвать новейшей, – сказал мужчина с бородой, которого Алияф представила как профессора Фадея Фадеевича. – Почему вы выбрали двадцать второй год?

– С чего начать? Это оказалось едва ли не самым сложным. События всегда вытекают одно из другого. Мне кажется, кризис, начавшийся в двадцать втором году, создал предпосылки для нового мышления у массы людей. Если до этого истинную природу вещей понимали лишь те, кто целенаправленно изучал вопросы экономики, социологии и политики, то с началом постоянного кризиса желание разобраться в происходящем, появилось у всех. К тому же мне показалось очень символичным то, что годом позже учёные завершили работу над созданием первого полноценного прототипа искусственного интеллекта. В это время будто бы сошлось всё в одну точку: массы задумались о мировом порядке, и тут же, через год, люди создают нечто, способное решать задачи, непосильные для человека. Как будто бы идея новых правил экономики стала последней вехой человечества, к которой мы пришли самостоятельно, без помощи машин. Однако без искусственного интеллекта решить новые задачи мы оказались не в состоянии. Всё это напомнило мне то, что случилось два с половиной века назад.

– Что именно? – поинтересовался приятный мужчина Жак, сидевший чуть дальше Алияф и Фадея Фадеевича.

Ждана повременила с ответом. Она посмотрела налево, в ту сторону, где стоял робот Огастес. Девушка несколько секунд к чему-то присматривалась.

– Это перекликается с созданием паровой машины, – продолжила она. – Паровая машина послужила основанием для процесса, названного в истории промышленной революцией. После этого исчезло рабство. По крайней мере в том виде, в котором его считали рабством наши предки. В начале двадцать первого века создали искусственный интеллект. А затем на территории всей Евразии образовалась огромная, невиданная доселе «Система». И как бы к ней ни относились сегодня, она сыграла одну из главных ролей в двадцать первом веке.

– Несомненно, ССЭР сыграло важную роль, – улыбнулась Алияф. – Вопрос лишь в том, положительную ли. Ваше личное отношение к этому сложно понять из вашего сочинения. В нескольких местах вы, Ждана, сравниваете социалистов двадцать первого века с рабами. Почему?

Ждана приготовилась отвечать, но замялась. Слушающие заметили, что девушка пытается подобрать слова, но никак не может найти, с чего начать. Ждана снова посмотрела налево, в ту сторону, где послушно стоял робот Огастес. От нерешительности Ждана стала сжимать себе пальцы.

– Хотите стакан воды? – ласково поинтересовался бородатый Фадей Фадеевич.

– Нет! – спохватилась Ждана, снова повернувшись к слушателям. – Благодарю. Видите ли, рабы, после того как обрели свободу официально, некоторое время оставались презираемыми членами общества. То же случилось и с социалистами. С тридцать первого года у них было Социалистическое Содружество Экономических Регионов – их новый дом, их система. Но эта модель не была распространена на весь мир. Людям, жившим, например, в Америке, приходилось скрывать свои политические взгляды, если эти взгляды отличались от общепринятых. Представьте себе середину восемнадцатого века. Человек приходит на собеседование. Владелец компании, который на основании документов понял, что такой профессионал мог бы быть полезным, принимает соискателя первый раз. И на собеседовании обнаруживается, что этот человек – негр. Тогда, если ты негр, значит, ты бывший раб. В то время людей снедали предрассудки; бывших рабов не жаловали те, кто некогда являлся рабовладельцем. То же самое мы видим и в двадцать первом веке за пределами ССЭР.

– Вы имеете в виду случай, показанный в фильме «Обратная сторона луны»? – предположил Жак.

– Да! – обрадовалась Ждана. – Кейси! Он профессионал высочайшего класса! И когда он приходит подписывать договор о назначении к начальнику корпорации, он говорит ему: «Сэр Джонас, вы ведь знаете, что я социалист?» Помните взгляд Джонаса?!

– Да, конечно, – снисходительно улыбнулся Жак.

– Ждана, говоря о повторении истории, вы пишите о развале ССЭР, – снова обратилась к девушке Алияф. – Затрагивая эту тему, вы обращаете внимание на то, что это не являлось катастрофой в историческом плане. Похвально видеть, что в этом вопросе у вас столь трезвая позиция. Но я не до конца поняла ваше личное отношение к развалу «Системы».

– «Систему», – неуверенно начала девушка дрожащим голосом, – основали в две тысячи тридцать первом году. Она просуществовала сорок лет, то есть до семьдесят первого года. «Система» характеризуется высокими темпами роста производства, но низким уровнем свободы граждан. И хотя во времена ССЭР мы видим ускорение научно-технического прогресса, счастье простого человека оказалось не в приоритете. Да, Басирий Атвакчи открывает возможность перемещения по фотонному следу, но какой ценой? И, несмотря на столь значимый прорыв, произошедший в семидесятом году, уже в семьдесят первом «Система» рухнула. Даже гений Атвакчи и его работа не смогли предотвратить неизбежный крах безликого общества.

Ждана закончила, но всё ещё продолжала нервно загибать пальцы и коситься налево, в сторону робота.

– Великолепно! – сказала Алияф с довольной улыбкой на своём худом лице. – Я вижу в вас большой потенциал, Ждана! Мы все благодарим вас за то, что пришли сегодня к нам. Коллеги, ваши вопросы, если они ещё остались!

– Да, – сосредоточенно отозвался Жак. – Мы понимаем, что вы хорошо разбираетесь в предмете и понимаете общественные процессы, вызывающие те или иные исторические события. Мы устраиваем собеседования с абитуриентами, потому что ищем студентов, готовых после нашего университета занимать очень высокие государственные посты. Именно поэтому нам важно понимать личное отношение студента к жизни. Вы так и не рассказали о вашем личном отношении к развалу «Системы». Хотя именно об этом спросила вас Алияф. Ваши последние слова – не более чем пересказ, хронология. И мне кажется, что вы не говорите всего, что думаете. Создаётся впечатление, что вы получили знания, которые не до конца осмыслили. Вы ведь занимались не только в школе? Вы брали дополнительные уроки?

Ждана молча мотнула головой. Её щёки покрыл алый румянец.

– Дорогая, – ласково обратился к ней бородатый Фадей Фадеевич, – вы создаёте впечатление девушки, воспитанной очень образованными родителями. Расскажите нам о себе, о своей семье.

– Мой отец… – начала Ждана, но Жак резко прервал её.

– Ваш отец, Киэй Карданов, по образованию лингвист. – Он смотрел прямо на неё своими маленькими неподвижными глазами.

– Языковед, – резко поправила его Ждана, но тут же смутилась, ссутулилась и опустила глаза.

– Дорогая, скажите, – снова вступил в разговор ласковый Фадей Фадеевич, – ваш отец занимался с вами? Не переживайте, мы ведь просто общаемся. Цель нашей беседы – знакомство. Мы узнаем вас лучше, а вы увидите, какие мы люди.

Ждана перевела дух и в очередной раз глянула налево.

– Мой отец, – начала она, не сводя глаз с того места, где стоял робот Огастес, – действительно языковед. Он помогал мне по учёбе. Он хороший… Он хочет сделать всё правильно и вырастить из меня человека.

– Ваш отец работает в СКПД? – холодно спросил Жак. – Ждана! Посмотрите на меня.

Ждана смотрела даже не на робота, а куда-то в пространство, но когда Жак назвал её имя, она вздрогнула и повернулась к говорящему.

– Следственный Комитет по Делам «Системы», – произнесла она неуверенно, будто бы сомневаясь в правильности названия.

– Киэй Карданов, ваш отец, работает в СКПД давно, но значительного продвижения по службе я не вижу, – сказал Жак.

– Жак, это логично! – спокойным голосом сказала Алияф, повернувшись к своему коллеге. – Отец, с высшим образованием, на почётной должности, помогает дочери с историей. Воспитывает в ней правильное отношение к прошлому. Прививает ценности.

– В том и дело, Алияф! – ответил ей Жак. – Я так и не услышал от Жданы её собственного отношения! Что она чувствует по поводу развала ССЭР? Отец может многое дать своей дочери, я в этом не сомневаюсь. Но отношение! Это каждый человек должен взрастить в себе сам. Ждана, мы хотим понять, что думаете по поводу развала ССЭР вы, как личность?

Ждана задумалась, приоткрыла рот и устремила взгляд куда-то вверх. В этот момент бархатная кожа её лица засияла светом беззаботности; нетронутый горестными невзгодами бархат… Девушка, абсолютно свободная от оков времени, с душой, устремлённой в бесконечность, медленно закрыла глаза и спокойно вдохнула полной грудью. И вдох этот, столь тихий и протяжённый, казалось, втянул в девушку весь воздух комнаты, всё пространство и все те часы, которые проходили в этой комнате от её строительства до последнего момента. Ждана задержала дыхание, а затем тихо выдохнула и открыла глаза.

– Что думаем мы? – абсолютно спокойно переспросила она. – Мы думаем. Часто. Постоянно.

– Нет, не вы с отцом, а именно вы! – пояснил Жак.

– Да, мы! – ответила Ждана. – Не мы с отцом, а мы. Я и 9801.

– Простите, я вас не понял, – запутался Жак.

– Я и 9801 не перестаём думать об этом событии, – пояснила девушка.

– Что такое 9801?! – разозлился Жак. – О чём вы говорите?

– Что такое 9801?! Это прошлое, но это и настоящее, – словно в забытьи ответила Ждана и перевела мечтательный взгляд с потолка снова налево, в сторону робота Огастеса. – 9801 сейчас здесь. И когда он рядом, я чувствую себя спокойной. Гораздо спокойнее, чем без него. Я могу быть несчастлива или озабочена проблемами, но в его присутствии я поглощена беспредельным спокойствием. Это то, чего так не хватает папе. И знаете что? 9801 говорит, что вы позвали меня сюда не для того, чтобы узнать о моём мнении. Вы не хотите, чтобы я говорила вам о своём мнении. Вы хотите, чтобы я произнесла ваше мнение. 9801 говорит, что мне надо выбрать: говорить вам то, что хотите вы, и получить то, что хочу я, или же говорить то, что хочу говорить я, и приблизить наступление неизбежного.

– Милая, – прервал её Фадей Фадеевич, – кто такой 9801?

– Вы знаете это лучше меня, – улыбнулась Ждана, продолжая говорить медленно, будто бы во сне. – Он сейчас здесь, в этой комнате. Вон там, рядом с вашим роботом. Это мой дух. Он рождён чёрными крыльями и способен оседлать быка. Вы его не видите. Вы думаете, что его нет. Но вы его боитесь. Мой отец его тоже не видит. Мой отец скорбит. Ему приходится говорить то, что от него хотят услышать. Он вынужден так поступать, потому что боится грядущего. Он боится, что мама и я окажемся на улице, без еды и без одежды. Он знает, что мы в неволе, но страшится падения тюремных стен. Поэтому он говорит вам то, что вы хотите услышать. От этого отец страдает. Я не могу винить его за это. Но я смогу винить себя, если мне придётся говорить вам то, что вы так хотите от меня услышать. Но я вам этого не скажу! Потому что мой отец, говоря вам одно, учил меня другому. Мой дух 9801 приходит в самые трудные моменты и помогает мне. И он говорит, что страх моего отца – это страх неизбежного. Но неизбежного не стоит страшиться, ибо оно не пагубно. Неизбежное таит в себе тысячу вещей, вращающихся в колесе истории, которое раскручивает пращу. Неизбежность в том, что колесо вращается всё быстрее. Неизбежность в том, что праща разорвётся и снаряд устремится вдаль. Колесо останется позади, а впереди – непознанное. Хотите знать моё отношение к развалу ССЭР? Оно нейтральное. Это должно было случиться, хотели мы того или нет. Но если вы рассматриваете крах «Системы» как неизбежное в свете ваших представлений о мире и справедливости, то моё «неизбежное», хоть и похоже внешне на ваше, отличается от него во всём. Вы думаете, что неизбежность вызвана несовершенством плановой экономики, придуманным вами же отсутствием личных свобод, предательством руководителей и просто тем, что эта серая гадина должна была сдохнуть рано или поздно? Моя неизбежность в том, что всё несовершенное должно уйти, дав место более совершенному. Также как на смену Советскому Союзу пришло Социалистическое Содружество Экономических Регионов, так же и на смену ССЭР придёт нечто более совершенное. И такие, как вы, снова будут недовольны этой новой серой гадиной. Вы всегда будете недовольны тем новым, что несёт смерть вашему спокойствию. Вы загоняете мир в зону комфорта и пугаете всех выходом из неё, тогда как эта зона стала не чем иным, как «зоной», в самом переносном смысле этого русского слова. И неважно, какими яркими красками вы себя обмазываете; вам не скрыть то, что серый – это именно ваш натуральный цвет. Что до моего отца, то да, он пишет обвинительные приговоры тому времени, но свою дочь учит различать истинную природу вещей и стремиться к помилованию. Мой дух 9801 видит эти старания. И говорит мне, что от каждого моего действия – каждый день, каждый миг – зависит, на каком из двух концов окажется мир, когда праща порвётся.