Читать книгу Гераклейские сказки. Часть 2 - Алексей Пейдус - Страница 4

– Так это Вам к деду Макару нужно!

Девушка кокетливо повела обнаженным плечиком с золотой полоской свежего загара и, стрельнув веселыми глазками на симпатичного (явно не местного!) плечистого парня с черной папочкой под мышкой, махнула рукой в сторону моря.

– Я его сегодня с утра у Мыса видела, он там лестницу ремонтировал…

– И-и-и-ра-а-а! – женский голос, донесшийся из-за забора, был нетерпелив.

Девушка кинула еще один задорный взгляд на Константина и скрылась за свежеокрашенной калиткой. Тот с улыбкой посмотрел вслед молоденькой дачнице: «Эх, кабы не служба!..»

К Мысу он вышел не сразу.

Поплутав по неровным грунтовым дорожкам, змеящимся вдоль покосившихся сетчатых и дощатых загородок «совкового» дизайна, фантастическим образом перемежающихся с великолепными кирпичными и бутовыми трехметровыми заборами, украшенными бронзовыми орлами и мраморными сфинксами над коваными воротами, наткнувшись несколько раз на пресекающие проезд к морю закрытые шлагбаумы, Константин, наконец, оказался на высоком берегу.

Натоптанная тропинка, вырвавшаяся на волю из дачной теснины, круто свернула к обрыву и вдруг плавно перетекла на очень симпатичную террасу. Терраса – с эффектными арками, изящными балясинами и милыми скамеечками – была выстроена с претензией на античную эстетику и, между прочим, вовсе не смотрелась аляповатой и неуместной на фоне яркой зелени и лазурного моря.

С террасы открывался великолепный вид на переливающееся в полуденных солнечных лучах чудесное ослепительно-синее пространство, на котором, то тут, то там, точно живые, вспыхивали белые искорки барашков.

Константин подошел к ослепительно-белой балюстраде (было видно, что за террасой прилежно ухаживали) и на некоторое время застыл, завороженный чудесным видом.

Солнце и мягкий, хоть и весьма напористый летний ветерок приятно ласкали кожу. Насыщенный солью и теплой влагой воздух легко и свободно проникал в легкие.

Справа от Константина начиналась каменная лестница. Она тремя крутыми пролетами уходила вниз и затем ныряла в густые зеленые заросли. Ниже виднелась бетонная дорожка и темные сегменты металлических сходней к каменистому пляжу, который обрамлял небольшую серпообразную бухточку.

А в полусотне метров от террасы, над пляжем и белой полосой радостного летнего прибоя, возвышался далеко вдающийся в море темный мыс, напоминающий огромное доисторическое животное, склонившее голову к воде. В крайней четверти мыса природой был живописно прорезан сквозной грот. Просвет грота чудесно и таинственно подсвечивался отраженными от водной поверхности солнечными бликами.

– Очень красиво, правда? – раздался сзади чуть хрипловатый, негромкий мужской голос.

Константин обернулся. Перед ним стоял среднего роста мужичок в ярко-оранжевом комбинезоне, какие выдают палубным матросам на контейнеровозах, работающих в южных широтах.

Мужичок, сощурив серые, колючие глаза, смотрел на Константина доброжелательно, но очень внимательно и, как подумалось Константину, изучающе.

–Да… Исключительно красиво!… – Константин мгновенно одел «искреннее» лицо и белозубо заулыбался.

Рабочих «лиц» у Константина было несколько, все проверенные и безотказно работающие в соответствующих ситуациях.

Сидя в московском кабинете, чаще всего приходилось одевать «ежовое» лицо. В столице, как известно, слезам не верящей, пронизывающий, ледяной взгляд, вкупе с металлическими нотками в голосе или крепко, до желваков сжатыми скулами, не одного подследственного доводил до холодного пота и дрожи в коленях, сопровождавшихся безусловным чистосердечным признанием. В провинции он, чаще всего, пользовался «внучочкиным» лицом, если приходилось общаться со стариками, или «столичным», когда нужно было быстро и жестко поставить на место местечковых воротил.

«Искреннее» лицо помогало в тех случаях, когда нужно было войти в доверие к незнакомому человеку, или выдержать паузу, чтобы правильно оценить обстановку.

Впрочем, Константин в данном случае лицедействовал скорее по привычке. «Дело» было исключительно формальным, и закрыть его, как перед этим были закрыты за пять дней сотни других пустяковых дел, столичный инспектор мог дистанционно, не выезжая из города. Но уж очень здорово пригревало в эти ясные дни солнышко, а голубое пятно морского простора за окном предоставленного Константину большого кабинета манило обещаниями чего-то приятного, милого и удивительного. А еще ему надоело смущенно пожимать плечами, когда каждый второй сотрудник из местных удивленно восклицал: «Как?!! Вы так и не побывали на нашем Фиоленте???»

…Одним из последних дел, которое «столичному ревизору» (как с вполне оправданным сарказмом называл себя Константин) предстояло закрыть, было дело о неопознанном трупе женщины, который прошлой весной был обнаружен в одном из садовых кооперативов как раз на этом самом Фиоленте. Оно бы, это дело, и не всплыло вовсе в необъятном бумажном море других дел и делишек, скопившихся за три месяца неразберихи, последовавшей за общественными и политическими пертурбациями переходного периода Крымской Весны. Но была в деле одна деталь: «подросток женского пола, находившаяся при трупе, имеющая выраженные признаки ЗПР…», которая «…так и не поддалась на уговоры дознавателя проследовать в интернат для дальнейшего нахождения там до выяснения всех обстоятельств». Из-за этой вот детали дело легло на стол Константину: зная, что детская тема объявлена одним из краеугольных камней социальной политики сменившейся власти, местные начальники «из бывших» не рискнули сами списывать этот эпизод в утиль.

Константин, заканчивающий разбирать скопившиеся в отделе «висяки», размял затекшую шею и поморщился. «Подросток женского пола…», «так и не поддавшаяся на уговоры дознавателя…» Интересно, каким именно образом дознаватель уговаривал девочку с выраженной задержкой психического развития «проследовать» в интернат? Нет сомнений, это была явная отписка. О дальнейшей судьбе девочки в деле ничего не было сказано. Она, разумеется, опрошена не была. Установить ее возможных родственников или попечителей, естественно, никто не удосужился.

При других обстоятельствах представитель столичного следствия, скорее всего, не вникая далее в суть дела, механически поставил бы резолюцию «Проверено» и отправил бы папку в архив на веки вечные, но вдруг в глаза бросилось небрежно написанное слово с расплывшейся заглавной буквой – словно дождинка когда-то накрыла кривобокую, с нелепым вензелечком, «Ф».

«Фиолент».

Константин на мгновенье замер, потом взглянул на призывно синеющую в мутноватом окне полоску моря, несколько дней волновавшую его воображение, и, неожиданно для себя, вдруг решил: «Поеду!»