Читать книгу Шесть, шесть, шесть… - Алексей Пшенов - Страница 4

Двойняшки Егор и Оля Коваленко родились в семье военных: отец был офицер-ракетчик, мать – военный хирург. Детство они провели в засекреченных военных городках, и, вероятно, до своего совершеннолетия кочевали бы по стране, но в середине восьмидесятых, когда родители служили на радиолокационной станции в Западной Грузии, мать, неожиданно увлекшаяся горными лыжами, разбилась на одной из трасс в Бакуриани. Отец, резонно решивший, что одному ему двух детей нормально не воспитать, отправил десятилетних Егора и Олю к своей матери в Москву. Бабушка, только что вышедшая на пенсию и раньше видевшая внука и внучку только во время летних каникул, встретила детей с распростертыми объятьями. Она целиком отдала им свою единственную комнату, а сама перебралась на небольшой кухонный диванчик. Проработав всю жизнь инспектором РОНО, бабушка считала хорошее образование самой важной жизненной ценностью. С Олей все было ясно – девочка с детства буквально «болела» математикой. С трех лет она считала все, что попадалось ей на глаза: ворон на деревьях, детей в песочнице, военных на плацу. Она делила апельсины и яблоки между своими куклами и множила солдатские ряды на шеренги. В первом классе ее любимой книжкой стала старенькая, со всех сторон подклеенная «Математика для любознательных», взятая в школьной библиотеке. Оля с удовольствием решала задачки на сообразительность, несложные арифметические головоломки, и каждый вечер демонстрировала родителям и брату вычитанные в книжке математические фокусы. Отец всячески поощрял такое странное для девочки увлечение, ведь в свое время математика была и его коньком. После школы он поступал в Бауманку, но не добрал полбалла и отправился в армию. Растеряв за время службы немалое количество знаний, Анатолий Коваленко не решился еще раз штурмовать престижные гражданские ВУЗы, а направился в Высшее Зенитно-Ракетное училище, где умение общаться с математикой на «ты», было не менее важно, чем в Бауманке или на мехмате МГУ. Теперь, наблюдая, как неожиданно проявляются в подрастающей Оле его «математические» гены, он видел собственное отражение двадцатипятилетней давности. На окончание третьего класса Коваленко-старший подарил дочери только что вышедшую «Математическую шкатулку» Нагибина и Конина.

– Предмет математики настолько серьезен, что полезно не упускать случаев, делать его хоть немного занимательным. Б. Паскаль, – прочитала Оля эпиграф на титульном листе подаренной книжки. – Пап, а кто такой этот Б. Паскаль?

– Блез Паскаль – это гениальный математик, философ и богослов, живший во Франции во времена трех мушкетеров. Математикой он увлекался с детства и в твоем возрасте так сформулировал теорему о сумме внутренних углов треугольника: три угла папиной шляпы равны двум углам его письменного стола, – улыбнулся отец. – Хотя вы еще не проходите геометрию, и ты вряд ли поняла в чем тут смысл.

Девочка обиженно надула губы, нахмурила лоб и отвернулась.

– Не обижайся, – Анатолий Коваленко подошел к дочери и нежно положил руку на ее детское плечо. – Паскаль был гений, а его отец не хотел, чтобы сын был ученым. Он видел его крупным чиновником, вроде себя и не поощрял увлечение математикой. Вот маленький Блез и изучал геометрию таким прикладным путем.

Оля неожиданно рассмеялась и повернулась к отцу.

– Я все поняла! Это все равно, что три угла «русской пирамиды» равны двум углам бильярдного стола!

Анатолий Коваленко покраснел от радости и смущения. Он не был заядлым игроком, но любил в выходные дни провести час-другой в офицерском клубе за игрой в «русскую пирамиду». Оля, невзирая на запрет матери, часто увязывалась вслед за отцом, чтобы считать очки на упавших в лузу шарах.

– Ты прямо новая Ковалевская! Надо было назвать тебя не Олей, а Соней!

– Ой, не могу! Соня! Соня Ковалевская! – неожиданно задразнился рисовавший за письменным столом Егор.

– Я вовсе не соня!

– Нет, ты соня! Ты никогда по утрам вставать в школу не хочешь!

– Я не соня!

Девочка уже хотела накинуться на брата с кулаками, но отец вовремя встал между детьми.

– Соня – это уменьшенное имя от Софьи, что означает «мудрость». Софья Ковалевская была выдающимся русским математиком. Она жила в прошлом веке и стала первой в мире женщиной – профессором математики.

– Я не хочу быть никакой Софьей Ковалевской! Меня зовут Оля Коваленко! – с недетским упорством отчеканила девочка.

– Конечно, тебя зовут Оля, – успокоительно согласился отец.

– Ковалевская! – ехидно добавил выглянувший из-за его спины Егор.

Девочка запустила в брата только что полученной «Математической шкатулкой». Егор увернулся, и книга упала на письменный стол, опрокинув акварельные краски и расцветив комнату разноцветными брызгами. Мальчику пришлось до вечера отмывать размазанную по обоям абстракцию, и с тех пор он, желая чем-нибудь досадить сестре, называл ее Ковалевской. Оля сначала злилась и обижалась, но с возрастом привыкла, и ей даже начало льстить сравнение с такой выдающейся женщиной.

Таким образом, Олино будущее было для бабушки абсолютно ясно. Свой первый год в Москве девочка проучилась в обычной школе, а потом бабушка, используя свои оставшиеся связи в отделе народного образования, перевела ее в престижную физико-математическую школу. Учеба Оле нравилась, и она быстро привыкла к ежедневным часовым поездкам на другой конец огромного города. Она участвовала и побеждала в районных, городских и даже республиканских олимпиадах, и после школы без труда поступила на мехмат МГУ. Впрочем, в начале девяностых туда никто особо не стремился. Окончив мехмат с красным дипломом, Ольга пошла на работу в крупный академический институт, где через четыре года защитила кандидатскую диссертацию и почти сразу приступила к работе над докторской. Еще во время учебы она начала встречаться со студентом юрфака Виктором Астаповым. Их легко предсказуемый роман длился восемь лет и закончился шумной и веселой свадьбой после того, как Ольга защитила кандидатскую, а Виктор получил собственную адвокатскую практику. Словом, устроенная и размеренная жизнь Ольги Коваленко была «похожа на фруктовый кефир», и ее это вполне устраивало.

Совсем другое дело было у ее брата. Педагогические навыки бабушки в области профессиональной ориентации не приносили никаких результатов. Десятилетний Егор понятия не имел, кем хочет быть, но абсолютно твердо знал, кем не хочет. Он не хотел быть военным, учителем, врачом, инженером и вообще кем-либо из предлагаемого бабушкой списка профессий. Но однажды после просмотра очередного выпуска «Клуба кинопутешествий», мальчик неожиданно заявил, что хочет стать таким же путешественником, как Юрий Сенкевич, и объехать весь земной шар. Бабушка тут же воспользовалась моментом.

– А ты знаешь, что Сенкевич по образованию врач?

– Врач? – разочарованно переспросил Егор, и детский кумир моментально упал со своего пьедестала. – А я думал он настоящий путешественник.

– Он хирург, как твоя мама.

Дальше бабушка стала весьма аргументировано убеждать внука в том, что профессия врача, а особенно хирурга, это кратчайший и вернейший путь, ведущий в самые увлекательные и таинственные экспедиции. Через час Егор покорно согласно головой и сказал, что после школы обязательно будет поступать в медицинский институт.

– Вот и молодец! Профессия врача самая гуманная и уважаемая на свете. Может быть, ты станешь таким же знаменитым хирургом, как Николай Пирогов, или…

Бабушка не успела договорить, как комнату заполнил ехидно-дразнящий хохот Оли.

– Ой, не могу! Знаменитый хирург Егор Пирогов!

Мальчик, не вступая в дискуссию, молча запустил в смеющуюся сестру тапочкой.

– Пирогов! Пирогов! – продолжала дразниться Оля, выбегая из комнаты.

– Соня Ковалевская! – обиженно выкрикнул Егор, и бросил ей вслед вторую тапочку.

– Дети, немедленно прекратите это безобразие! – впервые повысила голос обычно мягкая и ласковая бабушка.

Так у одиннадцатилетнего Егора появились профессиональная установка и домашнее прозвище Пирогов. Приехавший через несколько месяцев в отпуск отец был так обрадован выбором сына, что даже произнес за ужином небольшой экспромт на тему: «хирург – профессия настоящих мужчин».

– Единственным исключением была твоя мать, и я думаю, что ты будешь достоин ее имени! – Анатолий Коваленко окончил свою речь и расцеловал сына в обе щеки.

Егору захотелось заплакать. Он понял, что будущее его предрешено, и отступать ему теперь некуда. Следующий учебный год мальчик встретил в школе с углубленным изучением химии и биологии. Сначала на новом месте Егору не нравилось абсолютно все: от ботаников-одноклассников до невкусных школьных обедов. Особенно его угнетали утренние поездки на метро с двумя пересадками и необъятные домашние задания, не оставлявшие свободного времени даже в выходные. Но социум диктовал свои законы, и постепенно Егор втянулся в новый график. Если он и не научился получать удовольствие от преодоления трудностей, то, по крайней мере, научился не ныть и не пасовать.

– Терпи Пирогов – знаменитым хирургом станешь, – подтрунивала Оля над братом, до полуночи просиживавшим над учебниками.

– Я-то стану. А вот ты, Ковалевская, чем собираешься прославиться? Нынче женщин-профессоров пруд пруди.

– А я стану женщиной-академиком, – самоуверенно отвечала Оля.

– Ну-ну.

Однако, не смотря на прилагаемые усилия, Егор не блистал никакими достижениями ни в химии, ни в биологии, ни в каком-либо другом предмете. Его не посылали на олимпиады, правда, и не бранили за неуспеваемость, он всегда и везде был неприметным середнячком. При поступлении в институт он оказался в самом конце списка зачисленных абитуриентов. В институте Егор учился так же тяжело и неприметно, как в школе. В его зачетке не было «отл.» только «хоры.», часто перемежаемые «удами». В итоге, получив диплом, мечтавший о солидном институте типа «Склифа» или Вишневского Егор остался в той самой малопочтенной городской больнице, где проходил последипломную интернатуру. Эта огромная, похожая на многопалубный океанский лайнер клиника изнутри напоминала печально знаменитую Обуховскую больницу, в которую когда-то свезли легендарного Левшу, и «куда всех умирать принимали».

Восьмое хирургическое отделение, в котором работал Егор, занималась как плановыми больными, так и пациентами, поступившими по «Скорой помощи». На первых порах молодой специалист ассистировал дежурным хирургам и занимался пациентами «Скорой», не требующими срочного оперативного вмешательства. Большая часть этих больных состояла из деградировавших и спившихся люмпенов, лишившихся работы еще в начале девяностых, и с тех пор, так и не нашедших место в новой жизни, зато заработавших панкреатит, язву или синдром Маллори-Вейсса. Это был крайне тяжелый и неблагодарный контингент, и отношение к таким пациентам было соответствующе пофигическое: повезет – выживет, а помрет – так помрет, никто о нем сожалеть не будет. Егор, еще не зараженный профессиональным медицинским цинизмом, несмотря на сочувственные усмешки своих коллег, старался помочь каждому бедолаге. И у него это удивительным образом получалось. У Егора Коваленко оживали и вставали на ноги даже такие пациенты, которые у других врачей обычно в течение суток переезжали из больничной палаты в морг. Работа со спившимися работягами, приносила Егору какое-то странное моральное удовлетворение, но никакой материальной благодарности он от нее не получал. Через год такого грязного и бесперспективного труда, когда молодой хирург стал всерьез задумываться о переходе в какую-нибудь тихую районную поликлинику, где, конечно, карьеры не сделаешь, но какую-никакую побочную копейку иметь будешь, заведующий отделением, после утренней пятиминутки пригласил Коваленко к себе в кабинет.

– Молодой человек, я уже давно присматриваюсь к вам и в целом удовлетворен результатами вашей работы. Я думаю, что вам пора заняться более серьезным делом, чем исцеление человеческого балласта. Со следующей недели вы будете заниматься плановыми операциями. Несколько месяцев побудете ассистентом, а потом отправитесь в самостоятельное плавание.

Восьмая хирургия специализировалась на вентральных грыжах. Эта болезнь редко встречается у банковских клерков, бухгалтеров или менеджеров. Они могут заработать ее, только перекачавшись в спортзале, и вряд ли эта болячка сумеет надолго оторвать их от рабочего стола и компьютера. Вентральная грыжа – это удел пролетария, переоценившего свои физические возможности. Для любого трудяги она чревата длительной профессиональной дисквалификацией, а чаще всего потерей рабочего места и заработка. Поэтому каждый грузчик, штукатур или сантехник, получивший в награду за свой нелегкий труд подобную хворь, стремится, как можно быстрее от нее избавиться. Хирург в районной поликлинике выписывает такому временно нетрудоспособному работнику направление в ближайшую городскую больницу, и тот идет на прием к заведующему отделением.

– Все ясно, – говорит завотделением, изучив анамнез. – Ничего сложного нет, но придется подождать. Операция плановая, на нее у нас очередь.

– И долго ждать?

– Месяцев пять-шесть, не меньше. Вы знаете, какая у нас очередь? На дворе февраль, а мы уже составили план операций на июль, – спокойно отвечает врач.

– И что же мне делать? Меня за это время пять раз уволят, – растерянно вопрошает работяга, – а у меня семья, кредиты…

– Пусть начальство временно переведет вас на работу не связанную с физическими нагрузками.

– Это где же для меня такую работу найдут?

– Тогда обратитесь в платную клинику, там очередей нет.

– А у вас нельзя как-нибудь ускорить очередь?

– Сложный вопрос, – заведующий отделением отрывает глаза от бумаг и смотрит куда-то в потолок. – Попробуйте поговорить с нашими хирургами, например, с …, – врач называет фамилию, – может быть, он сумеет найти время на внеплановую операцию.

Указанный хирург внимательно выслушивает потенциального пациента и согласно кивает головой:

– Семь тысяч.

– Рублей? – испуганно спрашивает измученный работяга.

– Конечно.

– Вы понимаете, я сейчас на больничном, денег у меня нету…

После непродолжительного торга цена опускается до шести, а то и до пяти тысяч, но ниже уже нельзя. Кроме оперирующего хирурга есть еще анестезиолог, операционная медсестра, и, в конце концов, завотделением.

Больной раздосадован, а, может, даже взбешен, но поделать ничего не может. Он лезет в отложенную на черный день заначку, или занимает деньги у друзей и соседей, и на следующей следующий день с утра вновь появляется в хирургическом отделении. А после операции, благополучно избавившись от своей болячки, но, все еще жалея о потраченных деньгах, он навсегда вносит врачей в свой личный, пополняющийся с каждым годом черный список вымогателей.

Вот так и работала восьмая хирургия. Впрочем, эта известная еще с советских времен схема до сих пор успешно действует во всех бесплатных российских стационарах.

Сначала Егор смущался и даже краснел, объявляя больному требуемую сумму. Ему казалось, что стоящий перед ним угрюмый и на вид вполне здоровый мужик сейчас поднимет шум и даже попытается набить ему морду, но ничего подобного не происходило. Больной неумело и косноязычно торговался, сетуя на невыплаченную зарплату и просроченные кредиты, а через день покорно приносил оговоренные шесть или семь сложенных вдвое тысячных купюр, из которых оперирующему хирургу предназначалась ровно половина. Первое время Егор старался как можно быстрее избавиться от этих грязных денег, в чем ему успешно помогала его операционная сестра Таня, однако, вскоре понял, что лишние десять-двенадцать тысяч в неделю это реальная возможность купить в ближайшем будущем неплохую машину, а в более отдаленной перспективе и собственную квартиру. Егор продолжал жить вдвоем с бабушкой в ее однокомнатной квартире, а Ольга сразу после окончания университета переехала жить к своему будущему мужу. В силу своего характера и воспитания он так и не сумел стать тем холодным и циничным профессионалом, который не придает никакого значения просьбам и жалобам своих больных и спокойно игнорирует во время ночного дежурства нового пациента, только что поступившего по неотложке. Но он больше не смущался и не краснел, научился жестко торговаться с плановыми пациентами и даже перестал запирать дверь ординаторской, принимая от них деньги. Через полтора года Егор сменил свою старую шестерку на новенький WW Passat, а еще через год у него умерла бабушка, и операционная сестра Таня переехала жить к Егору. Проблема приобретения новой квартиры на некоторое время потеряла свою актуальность.