Читать книгу Озверевшие - Алексей Реборн - Страница 4

Суббота, 26 августа 2028 г.

Квартира, расположенная в бывшем общежитии на окраине города, мало чем отличалась от себе подобных. Единственная крохотная комната была завалена хламом и пустыми бутылками. Немногочисленную старую мебель покрывал толстый слой пыли. Выцветшие обои со множеством застарелых пятен местами отваливались от стен. Годами немытое окно едва прикрывала дырявая занавеска, висящая на пяти-шести крючках. Спёртый воздух наполнял кисловатый запах перегара и затхлой одежды. Тишину, глубокую и абсолютную, на мгновение прервал короткий электронный писк – на часах было ровно одиннадцать утра.

У стены на кровати с желтоватым засаленным бельём спала женщина. Она никак не выглядела на свои сорок три года. Бледное, словно обескровленное, лицо, было испещрено глубокими трещинами морщин. Ссохшиеся тонкие губы покрывали багровые сморщенные ранки. Мешки под глазами напоминали сливы, покрытые белёсым налётом. Ломкие, мышиного цвета волосы с проседью за ночь сильно спутались – она ворочалась во сне, ей снова снились кошмары.

Жизнь этой женщины давно стала подобием синусоиды, в которой лёгкая апатия и глубокая депрессия попеременно сменяют друг друга. Работа бухгалтером в небольшом хозяйственном магазине позволяла ей лишь худо-бедно питаться, платить по счетам и напиваться каждым пятничным вечером. Последнее стало единственным, что приносило ей радость. Сидя на кухне за бутылкой дешёвого крепкого вина, она часто вспоминала далёкий восемнадцатый год, когда у неё был процветающий бизнес, собственный водитель и заискивающие партнёры, которые уважительно звали её Надин на французский манер. Тогда она и подумать не могла, что встреча с бывшей одноклассницей станет отправной точкой на пути к нищете и одиночеству.

Тот роковой день не задался с самого утра. Хвалёная продавцом кофемашина выдала какую-то ошибку и отказалась работать. Турка, оставленная без присмотра на долю секунды, предательски извергла из себя мутное варево на плиту. Холодильник, несмотря на кучу наворотов, снова не заполнился сам собой и не порадовал ничем, кроме пары яиц и нескольких пучков горькой, но очень полезной зелени. Ограничившись стаканом воды и сигаретой, Надин дождалась своего водителя и поехала на работу.

Агентство недвижимости, которым она владела со дня его основания, к тому моменту опутало сетью всю область. Дотошность в подборе кадров и последующий строгий контроль над их работой позволил фирме стать одной из лучших, но прорваться на столичный рынок никак не удавалось. Оправдание в виде высокой конкуренции Надин не устраивало, и поиск удобных решений не прекращался последние полгода.

Получив от секретарши долгожданную чашку кофе, она заперлась в кабинете, где весь последующий день совершала и принимала звонки, листала ленты новостных агентств, прикидывала, в каком районе лучше открыть первый офис. К концу дня голова раскалывалась, в висках стучало, но ничего путного на ум так и не пришло. Разочарованная, Надин потребовала к себе заместителя и, велев ему оставаться за главного, уехала прочь, надеясь, что ужин в итальянском ресторане и секс со спортивно сложенным водителем поднимет ей настроение.

– Чёрт, кажется, сигареты в офисе забыла, – сказала Надин, ковыряясь в сумочке. – Серёж, останови у магазина.

– Момент! – весело протянул водитель и спустя пару минут припарковался у средней паршивости супермаркета. – Сама сходишь, может? А то куплю не те, уволишь ещё.

Его ехидная улыбка ей всегда нравилась, но сейчас почему-то вызвала раздражение. Сначала Надин подумала, что это от усталости или от злости на свою забывчивость, но потом поняла истинную причину. Её тайный любовник начал наглеть. То бегал вокруг неё, и дверь откроет, и ручку подаст, а тут стоило ей с ним закрутить интрижку, как все манеры куда-то пропали.

– Ты прекрасно знаешь, какие я курю. Не кривляйся, я сегодня не в духе, – сказала Надин сухим тоном.

– Всё, всё. Уже бегу, – нарочито примиряюще согласился Сергей и тут же удалился.

Едва дверь захлопнулась, Надин вновь погрузилась в бездонные глубины женской сумочки, мельком про себя отметив, что лучше всё-таки поискать другого водителя.

– Вот вы где, проклятые, – прошипела она сквозь зубы, когда заветная пачка оказалась в руках, и вышла из машины.

Курить в салоне она позволяла себе крайне редко – всё же бедное детство приучило её ценить хорошие вещи. Выудив сигарету из пачки, Надин встала в мужиковатую позу. Зажигалка лязгнула полированной сталью, и струйка дыма прорезала воздух. Сверля взглядом вход в супермаркет, она снова начала злиться. Вечно в них очереди – зачем туда вообще люди ходят. От гневной мысленной тирады её отвлекло жутко знакомое лицо.

– Свет, ты, что ли? – крикнула Надин молодой женщине с коляской, за которой семенил мальчик лет пяти.

Растрёпанная и замученная, бывшая одноклассница хотела сделать вид, что не слышала, но её окликнули ещё раз. Притворяться дальше было глупо, и, изобразив смесь удивления и радости, Света пошла навстречу старой подруге.

Непринуждённого общения на тему «а помнишь, как мы в былые времена» не получилось. Одна – преуспевающая бизнес-леди, другая – домохозяйка с двумя детьми, живущая на зарплату мужа. Разговор получился вымученным, вялым и вскоре сошёл на нет. Надин вернулась на пассажирское сиденье сама не своя, не понимая, что её расстроило.

То, что дело было не в пропасти между ней и старой подругой, она была уверена, но что-то начало её угнетать. Наорав на вернувшегося через целую вечность водителя, она велела ему везти её домой, где долго и предпочитая быть сверху, занималась с ним сексом, отдаваясь процессу с несвойственным ей остервенением. Сергей по возвращении из магазина видел и сигареты в её руках, и резкую перемену настроения, потому, списав всё на приближающиеся месячные, спокойно уснул. Надин же полночи провела без сна, осознавая, что в её жизни нет никого, кому она была бы по-настоящему нужна.

Как и многие девочки, в детстве Надя играла в дочки-матери, заботилась о пластиковых младенцах и, бегая с обрывком марли на голове, представляла себя невестой. Ни пьющий отец, ни вечно орущая на него мать не сломали в ней мечту о семье. Она верила в то, что вырастет и создаст свою, нормальную семью, но всё как-то не срасталось.

Незадолго до окончания школы её отец умер от инфаркта, и вместе с горем в их дом пришла острая потребность в деньгах. Мать, работая в местном Доме культуры, получала копейки, младшая сестра Аня училась в седьмом классе, потому Наде пришлось забыть о дальнейшей учёбе и начать работать. От участи посудомойки спасли отцовские связи – один из его друзей пристроил её к себе в офис на незаурядную должность. Без образования, но с огромным желанием вырваться из нищеты, она трудилась не покладая рук, хваталась за любую подработку, и её старания оценивали должным образом. За четыре года Надя прошла путь от девочки на побегушках до помощника главного менеджера по закупкам, тем самым существенно увеличив свой доход. Потребность в деньгах перестала висеть над ней дамокловым мечом, и в один день она с удивлением обнаружила, что женщины с мужчинами могут общаться не только на работе и о работе.

– Надь, ты помнишь, что у меня день рождения в субботу? – спросила однажды коллега, одна из немногих, кого не отпугнул её карьеризм. – На этот раз не отмажешься. Сверхурочных в этом месяце не будет, я узнавала.

– Да, Нин, конечно. Я приду, наверное. Если ничего не изменится… – лицо покраснело, взгляд опустился, от страха тело начало бить мелкой дрожью. Она не знала, как одеваться, о чём говорить с людьми вне офиса, который казался ей таким понятным и безопасным.

– Надь, Надь, посмотри на меня! – тонкие пальцы взяли её за подбородок. – Ты хочешь закончить, как эти кошёлки из бухгалтерии? У тебя на кошек аллергия, так не получится.

Надя подняла влажные глаза, затем усмехнулась. На день рождения она всё же пришла.

Дверь, за которой шумела музыка, открылась неожиданно резко. Именинница, встречавшая каждого гостя лично, взяла Надю за руку и потянула в другой мир – зеркальный тому, что она привыкла видеть. Было ярко, было громко, было непонятно. Все общались, смеялись, что-то кричали, роняли мебель, оказавшуюся не в том месте и не в то время. Казалось, что все эти люди на работе только и делали, что сдерживали свою энергию, чтобы позволить ей взорваться красочным фейерверком, как только появится повод. Надя чувствовала себя чужой на этом празднике жизни, но и уходить не хотелось, и, спустя полбокала вина, она немного расслабилась. Беззаботная музыка подхватила её тревожные мысли и унесла куда-то прочь, в далёкую серую бездну, где живут «понедельники», «отчёты» и слово «надо». В тот вечер она впервые влюбилась.

Он подсел к ней под конец праздника – подтянутый, черноволосый, в очках на тонкой оправе. Представился Димой. Надя сначала подумала, что он пьян – уж больно несвязна и эмоциональна была его речь, но спустя некоторое время поняла, что тот просто волнуется. Разговор заводился туго, словно дизель на морозе, но, зацепившись за какую-то тему из детских воспоминаний, закрутился, набирая обороты. После дня рождения они долго переписывались, проводили вечера в одной компании. Чем больше общего они друг в друге находили, тем явственнее их дружба перерастала в нечто иное, и однажды, ознаменовавшись неловким, но трогательным поцелуем, превратилась в настоящие отношения. Однако долго они не длились, и на то была одна причина.

Оксана Владимировна, мать Нади, была человеком со сложным характером. Невысокая, полная женщина с короткой шеей и близко посаженными глазами, она старалась держать под контролем всё, до чего дотягивался её мысленный взор. От неё старались держаться подальше родственники, уставшие слушать о том, как они неправильно живут. Её избегали коллеги, которые, по её мнению, всё делали не так, как надо. Друзей у неё не было вовсе, что она легко объясняла тем, что люди не любят, когда им говорят правду. Но больше всех от её характера страдали муж и дети.

Отец Нади, Роман Игоревич, в советское время работал инженером на заводе. Он был доволен и зарплатой, и должностью, в начальники не рвался, но супругу это в корне не устраивало. Она обвиняла его в пассивности и лени, приводя в пример его более успешных коллег, говорила, что ему наплевать на семью. Когда рухнула страна, в которой Роман родился и вырос, ему действительно стало наплевать. Он крепко запил, стал поздно приходить с работы домой и приносить не всю зарплату. Раздражительный тон в голосе Оксаны постепенно сменился криком, гневным и требовательным, но Роман будто не слышал его, чего нельзя было сказать об их детях.

Едва отец переступал порог квартиры, Надя уводила сестру в их общую комнату, стараясь занять её одной из детских книжек. Когда буря обвинений за стеной перерастала в ураган, они уходили на балкон, но и там всё было слышно. Надя убеждала Аню, что ругаются не их родители, а соседи, но та слабо в это верила и часто плакала.

Шли годы, а в войне с пьянством мужа Оксана терпела поражение за поражением. Озлобляясь с каждым днём, она начала срываться на детях, которые, в отличие от отца, от её крика столбенели и делали всё, что она им говорила. Это стало для неё некой отдушиной, напоминанием того, что её правота хоть где-то является неоспоримой. Сама того не замечая, она превращала своих детей в послушных роботов, что не могло не сказаться на неокрепшей детской психике. На фоне сверстников Надя казалась чересчур молчаливой и забитой, Аня – тревожной и плаксивой. Об этом пытались поговорить некоторые учителя, но Оксана им тут же сообщала, что с воспитанием собственных детей она справится сама. Родственники, знакомые и соседи таких разговоров вовсе избегали, хоть и видели, что делает с девочками обстановка в семье. В итоге кардинально изменить жизнь сестёр смогла лишь смерть их отца.

Надя осознавала, что эта потеря и, как следствие, необходимость работать вырвали её из властных рук матери. Финансовая зависимость от дочери сделала ту лояльнее и молчаливее. Множество переработок, что свели их общение к минимуму, радовали обеих, пусть и по разным причинам.

Когда в жизни Нади появился Дима, ей было двадцать два. На тот момент Оксана Владимировна в жизнь старшей дочери не лезла совсем. Та регулярно отдавала большую часть зарплаты, много работала, и о том, что она стала достаточно взрослой, чтобы интересоваться мужчинами, не возникало и мысли. Так оставалось до тех пор, пока Надя не сказала, что хочет выйти замуж и уехать с возлюбленным на другой конец страны, куда того решили перевести с повышением.

Мать заставила дрожать колени старшей дочери, не успев сказать ни слова. Её лицо, ещё минуту назад умеренно доброжелательное, пугающе преобразилось: щёки покраснели, на лбу начала пульсировать вена, даже глазные яблоки, казалось, налились кровью и стали больше. Но самое страшное, из её рта вырвался крик, который всегда превращал Надю в маленькую безвольную девчонку.

– Ты никуда не поедешь, я сказала! – кричала Оксана, не задумываясь о том, что в панельном доме её прекрасно слышат все соседи. – Я тебя растила, поднимала, и вот благодарность? Хочешь бросить меня с ребёнком одну, чтоб мы с голоду сдохли?

– С ребёнком? Да я в её годы уже работать пошла, – начала противиться Надя. – Говорю же, я буду помогать, высылать деньги.

– Это ты сейчас так говоришь, – возражала мать. – Чувство долга на расстоянии притупляется, знаешь ли.

– Мам, ты не права. Я же сказала, что…

– Так если я не права, отпусти своего женишка одного, на год хотя бы. Если он выдержит, я отпущу тебя. Я тебе поверю. Согласна?

Надя не смогла бы возразить, даже если бы ей просто запретили, поэтому согласилась. Однако, понимая, что год без любимого ей самой будет тяжело, она всё же попросила Диму остаться. Услышав просьбу, тот сначала отвел глаза, затем тяжело вздохнул и сказал, что все бумаги подписаны, и назад он пойти не может. Не только потому, что дорожит репутацией, но и потому, что больше всего на свете мечтает сбежать из этого ненавистного города, в котором слишком долго приходилось страдать. У них действительно было много общего. Дима тоже пережил тяжёлое детство, от воспоминаний о котором так трудно убежать.

Спустя неполный месяц он уехал, и первые полгода они постоянно созванивались. Работа и разделявшие их три с лишним тысячи километров не позволяли встретиться, но оба постоянно говорили об этом желании. Надя верила, что у них всё получится, пока Дима не позвонил пьяным и не сказал:

– Надя, прости. Так больше не может продолжаться. Если ты меня действительно любишь, приезжай ко мне.

– Я так не могу, Дим. Прости, я не осмелюсь, – сквозь слёзы говорила она.

– Ты должна решить, что сильнее: страх перед матерью или чувства ко мне. Решай прямо сейчас, – его голос был спокойным и жестким.

– Я не могу. Прости.

После этих слов он положил трубку и сменил номер. Больше она его не видела.

Разрыв дался ей тяжело. Надя замкнулась в себе, оборвала все связи с друзьями, работа вновь стала для неё всем. Параллельно со штурмом карьерной лестницы она начала учиться на заочном, а затем и вовсе всех удивила, уйдя с хорошей должности и открыв своё дело.

Лёжа на кровати с водителем, которого совсем недавно хотела уволить, Надин вспоминала свой жизненный путь. Она, наконец, поняла, почему встреча с бывшей одноклассницей выбила её из равновесия. У Светы, в отличие от неё, была семья. Пусть с нехваткой денег и хроническим недосыпом в придачу, но она у неё была. Света была нужна мужу и детям по-настоящему. Они не делали вид, что любят её – они её действительно любили.

Надин начала представлять, как бы сложилась её судьба, решись она тогда уехать с Димой. В её памяти он оставался таким же доброжелательным и улыбчивым. Он стал бы прекрасным мужем и отцом, в этом у неё не было сомнений. Надин не могла понять, почему лишила себя этого шанса? Страх перед матерью? Об этом было смешно даже подумать. За долгие годы в бизнесе она начала забывать, что такое страх. В особенности перед матерью, что жила теперь вместе с сестрой полностью за её счёт. Другие причины Надин на ум не приходили. Она не могла поверить, что пресловутый страх – это единственное, из-за чего вместо мужа и детей её окружает кучка алчных льстецов и завистников.

От всех этих мыслей Надин почувствовала себя такой несчастной, что сама не поняла, в какой момент разрыдалась. Сергей, разбуженный безудержным плачем, сначала не понял, что происходит. Его начальница зарекомендовала себя сильной женщиной со стальным характером. Он не мог поверить, что она может плакать, и поначалу растерялся, но затем выдавил неуклюжее «ну, ладно тебе» и обнял. Надин не сопротивлялась. Она, наконец, осознала, чего хочет на самом деле. Чего всегда хотела.

С того дня Надин всерьёз вознамерилась наладить свою личную жизнь. Её общение с водителем обрело сугубо деловой характер, с мужчинами из своего окружения напротив, стало более легкомысленным и кокетливым. Она бросила курить, перестала затягивать волосы в тугой хвост, начала экспериментировать с косметикой, но её стараний никто не замечал. Выяснилось, что потенциальные кандидаты на место в её сердце либо женаты, либо довольны своим холостяцким статусом. Когда надежда найти себе мужчину среди коллег и приятелей иссякла, Надин начала поиск на стороне. Она стала посещать фитнес-клубы, различные семинары, бары и рестораны, даже на сайте знакомств зарегистрировалась – всё оказалось бесполезной тратой времени. Одним был нужен только ни к чему не обязывающий секс, другие слишком рьяно интересовались её достатком. Немногим бескорыстным мужчинам, что ей попадались, не хватало смелости даже взять её за руку. Высокая, стройная, уверенная в себе женщина вызывала в них лишь страх. После полутора лет неудач Надин начала думать, что муж ей не так уж и нужен. Родить ребёнка и воспитать его одной уже не казалось плохой идеей. Вскоре Сергей вновь стал не просто водителем, а спустя ещё некоторое время Надин увидела заветные две полоски на тесте.

С начала второго триместра ей пришлось передать управление фирмой своему заместителю – талантливому молодому человеку, взятому под её крыло сразу по окончании института. Нервная работа не шла на пользу и без того проблемной беременности – сказался и возраст, давно переваливший за тридцать, и образ жизни не самый здоровый. Надин искала поддержки у матери – всё же стараниями дочери её благосостояние выросло до немыслимых прежде вершин, но та не стала скрывать неприязни к её интересному положению. Оксана называла это глупостью и безрассудством, но её негодование довольно быстро пошло на убыль. Катастрофа началась спустя три месяца, когда стало известно, что молодой заместитель, наслушавшись советов «доброжелателей», утопил фирму в долгах. Надин была уверена, что он справится, в заботах о будущем ребёнке редко утруждала себя звонками, потому спохватилась слишком поздно. Встал выбор – либо вытаскивать фирму, поставив под удар ребёнка, либо позволить той обанкротиться. Надин, не долго думая, выбрала второе. Нищета ей не грозила, ведь большая часть накоплений была оформлена на мать с сестрой. Этих денег вполне хватило бы всей семье лет на десять спокойной, пусть и не роскошной, жизни. Начать новое дело, когда малыш подрастёт, тоже было реально. К сожалению, у Оксаны на этот счёт было другое мнение.

Она изводила дочь звонками, эмоционально и в красках расписывая, как они по миру пойдут, если не взяться за голову и не спасти фирму. Объяснять, что это не так, было бесполезно. Со временем звонки стали всё настойчивее, а их содержание наполнялось всё большим гневом. Дошло до того, что Надин перестала брать трубку, но и это не помогло. Мать пришла к ней домой и устроила скандал.

– Да наплевать мне и на фирму, и на деньги. Это тебе всё мало. Я уже лишилась из-за тебя мужа. Хочешь меня довести, чтобы я и без ребёнка осталась? – выпалила Надин в горячке ссоры. – Я не позволю тебе второй раз всё испортить. Уходи. Оставь меня, наконец, в покое.

– Ты неблагодарная дрянь! Я тебя оставлю. Да, оставлю, – кричала мать, грозя пальцем. – Только знай, что ты для меня умерла. У меня нет старшей дочери.

Надин переменилась в лице. Её мать была не из тех, кто бросается громкими словами, а затем, поостыв, забывает о них.

– Мам, не говори так, – Надин бросилась за матерью, собравшейся уходить, взяла её за руку, но та грубо её отдёрнула.

– Не смей меня трогать, иначе я тебе врежу, – сказала она с такой злобой, что Надин отшатнулась.

Наступила тишина, в которой были слышны лишь гулкие шаги, после чего дверь с грохотом захлопнулась. На ватных ногах Надин дошла до дивана и легла на бок, сотрясаясь от рыданий. Тем вечером её увезли из дома на машине скорой помощи. Врачи не смогли ничем помочь, и она осталась совсем одна.

Перевести дух в тишине и одиночестве у неё не получилось. Вскоре после процедуры банкротства имущество оказалось арестовано, счета заморожены. Кроме квартиры в общежитии, купленной когда-то из желания поскорее уехать от матери, у неё ничего не осталось. Забытая за годы нищета вновь поглотила её. Требовать от матери часть денег Надин не стала, прекрасно понимая, что это бесполезно. Попросить помощи не позволяла гордость, а когда она на это всё-таки решилась, её просто выставили за дверь. С тех пор жизнь пошла по наклонной. Чтобы прокормить себя, Надин устроилась продавцом в обычный супермаркет. Она замкнулась, половину зарплаты стала спускать на алкоголь, сначала дорогой, а со временем на какой придётся. И вот ей сорок три, она одна, и всё, что у неё осталось, – это маленькая квартирка в общежитии и ненависть. Ненависть ко всему миру.

Ближе к обеду немного распогодилось. Тучи расступились, и солнечный свет, яркий, жизнерадостный и такой неуместный в пропитанном отчаянием месте, заполнил собой пространство. Однако сон не отпустил Надин, даже когда раздался звонок в дверь. Возможно, на этом бы всё и закончилось, если бы она спьяну не забыла закрыть замок. Незваный гость без труда попал в квартиру, осмотрелся, вдохнул полной грудью. Скрипя половицами, он прошел внутрь и, присев на стул у заваленного хламом стола, стал ждать, пока на него обратят внимание.

Надин тем временем ворочалась всё сильнее, пытаясь вырваться из оков мучительного сна, который, словно машина времени, перемещал её по чёрным страницам прошлого. Вот больничная палата, в которую она попала с острой болью в животе. Заходит врач. Видно, что ему было бы проще жевать битое стекло, чем говорить эти слова, но он говорит. Услышав их, она содрогается всем телом, до боли в костяшках сжимает одеяло и издаёт такой душераздирающий крик, что у пациентов и медицинского персонала во всем здании пробегают мурашки по спине.

Когда сон досыта напитался болью и, наконец, выпустил несчастную из своих объятий, та лежала вся в слезах, раскрыв рот в беззвучном крике. Пальцы так же, как и в тот день, сжимали ни в чём не повинное одеяло, словно пытались вырвать из него клочок. Силясь унять слёзы, Надин мысленно стала себя уговаривать:

«Всё хорошо. Это всего лишь сон. С тобой ничего такого не происходило. Это было с кем-то другим, помнишь? Ну вот, молодец».

Успокаивающие мысли неожиданно прервал незнакомец, деликатно покашлявший в кулак. Увидев его, Надин подпрыгнула, машинально прикрывая одеялом грудь, хоть в этом и не было необходимости – она уснула в одежде.

– Ты кто такой? Что ты здесь делаешь? – скорее просипела, чем выкрикнула женщина.

– Я твой друг. Я пришёл помочь тебе, – примирительным тоном сказал незнакомец.

Надин отползла к спинке кровати, пытаясь понять, что происходит. Какой ещё друг? У неё была идеальная память на лица, и будь то её знакомый, она бы точно его запомнила. Ей, конечно, доводилось сильно напиваться, но она всегда помнила, с кем была и что с ней происходило. И всё же весь облик незваного гостя говорил о том, что он знает её не первый год.

– Так, подождите. Мы точно знакомы? – спросила Надин, перебирая обрывки памяти, и тут друг поймал её блуждающий взгляд.

– Конечно. Просто ты ещё не вспомнила. Я твой старый друг. Я только сейчас узнал, в каком положении ты оказалась, – с горечью сказал друг.

Надин смотрела в глаза незнакомцу, не в силах оторвать взгляд. Она слушала внимательно, боясь упустить хоть тень звука, словно его устами говорили ангелы. По телу разлилось приятное тепло, мысли в голове замедлили бег и словно поплыли в невесомости.

– Я считаю, ты не заслужила того, что с тобой произошло. Ты со мной согласна? – спросил друг.

– Да. Я не заслужила этого. Я согласна, – сказала Надин тоном, будто читала отрывок из скучной книги.

– Я могу помочь тебе. Прости, ты не можешь мне сказать своё имя? – ненавязчиво спросил друг.

– Надя. Нет, Надин, – медленно проговорила женщина.

– Хорошо. Я могу помочь тебе, Надин. Помочь понять, почему всё так получилось. Ты ведь знаешь, кто во всём этом виноват? – все тем же спокойным голосом спросил незнакомец.

На минуту в комнате воцарилось молчание. Друг чувствовал, как в чистый незамутненный разум женщины тяжелым камнем падает вопрос, заставляя ненависть, осевшую в глубине, всколыхнуться и устремиться вверх. Он видел, как гримаса гнева появляется на её лице, слышал участившееся дыхание.

– Я… Я знаю, кто во всём виноват, – разлепив пересохшие губы, отстранённо прохрипела Надин. – Это те сволочи, что довели меня до разорения. Хотя… – её зрачки едва заметно задергались. Целей оказалось слишком много. Больше, чем ненависти. Её ненависти была нужна другая цель – более яркая, более конкретная. Взгляд вновь замер, словно нашёл точку опоры, и Надин продолжила:

– Нет. Не они. Бизнес не знает пощады. Я должна была это предвидеть. Но я не хотела им заниматься.

Она говорила с трудом, прерываясь долгими паузами, но её речь становилась всё более и более осмысленной, в неё неуверенно вплетались нити эмоций.

– Я хотела лишь быть нужной кому-то. Дарить своё тепло и ласку. Я хотела семью. Свой маленький дом, детей. Боже, я так люблю детей. Если бы тогда мать позволила мне уехать с ним, всё было бы по-другому.

– Почему же ты не уехала? – участливо спросил друг. – Это твоя жизнь и ты вправе делать с ней всё, что хочешь.

– Знаю, – протянула Надин. – Я всё понимаю, но… Тогда я не могла поступить иначе. Не знаю почему. Просто не могла. Она дала нам шанс. Нужно было только подождать, а он не смог. Это сломало меня. Я стала жить для себя, для своего дела. Я и забыла о том, что когда-то хотела семью, пока Светку не встретила. Я решила, что у меня всё равно будет малыш, пусть даже без отца. И я забеременела от своего водителя. Я говорила, что пью таблетки, и он поверил. Мне не нужен был мужчина, чтобы вырастить ребёнка. Всё было бы хорошо, если бы моё дело не рухнуло. Мать каждый день орала на меня. Она привыкла жить красиво. Она орала, а потом… Я потеряла своего малыша. Из-за неё. Из-за неё потеряла.

Ненависть, прежде слепо и хаотично заполнявшая разум женщины, начала собираться воедино, словно пальцы в готовый к удару кулак. Друг чувствовал зарождающуюся в ней разрушительную силу. Она росла, металась диким зверем в поисках жертвы, заставляя незнакомца испытывать страх, желание убежать, оказаться подальше от нее и как можно скорее. Но разбудить зверя в этот раз было недостаточно.

– Накажи её, – мягко, но требовательно сказал друг.

– Наказать? – медленно, словно пробуя слово на вкус, проговорила Надин.

– Да. Ты должна сделать это. Ради своего малыша. Ты должна наказать её.

Едва друг ушел, Надин уже не помнила об их разговоре. Всё её существо занимала лишь одна мысль – «я должна отомстить». Она не могла понять, почему раньше этого не сделала. Ей следовало показать матери, что это такое – лишиться всего, оказаться на обочине жизни, брошенной, нищей, никому не нужной.

Переполняемая решимостью, Надин сняла с себя всю одежду и пошла в душ. Подставив тело под поток холодной воды, она закрыла глаза. Её пробрала дрожь, на мгновение перехватило дыхание. Похмельная слабость уступила место некой злой бодрости. Казалось, тугие струи смывают всю грязь, что она незримо несла на себе все эти годы, возвращая былую силу, гордость, несгибаемость.

Вытершись насухо, Надин вернулась в комнату и растерялась. Старые грязные тряпки, что служили ей одеждой, совершенно не годились для мести, такой долгожданной и торжественной. Единственное, что подходило для этого, лежало в её тайнике, где когда-то, помимо прочего, хранились деньги на чёрный день. Последние сбережения были давным-давно потрачены, но тайник по-прежнему существовал. Встав на колени перед кроватью, Надин достала из-под неё пластиковый дорожный чемодан с кодовым замком. Она понимала, что надёжность такого хранилища близка к нулю, но всё равно запутывала три числа на замке после каждого использования. То был скорее ритуал, чем попытка обезопасить содержимое. Этим Надин говорила себе, что есть ещё что-то ценное в её жизни.

Когда числа на вращающихся колёсиках сложились в «310», замок открылся. Внутри чемодана лежало несколько полиэтиленовых полупрозрачных свёртков. В самом большом из них был её первый действительно хороший деловой костюм, сшитый по меркам. Он был прост и сдержан, можно сказать, чопорен, зато пиджак идеально подчёркивал её стройную талию, а зауженные брюки выделяли красивые длинные ноги. В этом костюме Надин проводила первые судьбоносные для фирмы переговоры. В нём она заносила увесистые конверты в кабинеты алчных, но полезных для дела толстяков. В нём всё получалось с такой непринуждённой лёгкостью, что казалось, за спиной выросли крылья.

Переход из среднего класса в высший заставил сменить скромный «Киа» на роскошный «Лексус», студию в доме близ окраины на квартиру в элитной новостройке в центре. Отказываться от старого в пользу нового было легко. Машины и квартиры продавались, тут же исчезая из памяти, но с этим костюмом было иначе. Когда появляться в нём перед коллегами и подчинёнными стало просто неприлично, Надин бережно упаковала его и спрятала на верхней полке шкафа. Пока другие костюмы более престижных брендов сменяли один другой, заполняя собой гардероб, этот терпеливо лежал на месте и ждал.

Падая с верхов в низы, словно сгорающий в атмосфере метеор, Надин распродавала за бесценок всё, до чего не дотянулись руки судебных приставов, но с этим костюмом так и не смогла расстаться. Она верила, что её время ещё придёт и он ей пригодится. Время пришло, пусть тогда оно виделось несколько иначе.

Собрав ещё влажные волосы в тугой хвост, Надин надела чистое бельё, любимый костюм и встала перед зеркалом в прихожей. Покрутившись, она не без удивления отметила, что ничуть не поправилась и, если бы не глубокие морщины на отёчном лице, могла бы сказать себе, что хорошо сохранилась. Сунув руки в карманы брюк, Надин нащупала в одном из них гладкий стальной прямоугольник. Вытащив его и осмотрев, она узнала в нём свою зажигалку, с которой не расставалась, пока не бросила курить. Большой палец привычным движением откинул крышку, несколько раз прокрутил колёсико, искры кремня зажгли пламя. Надин долго заворожённо смотрела на пляшущий огонёк, уже зная, какую роль ему предстоит сыграть в этот день.

Скрепя сердце, она заставила себя надеть старые невзрачные туфли, в которых ходила каждый день на работу – других у неё просто не было. Взяв с собой складной нож и пустой дорожный чемодан, Надин вышла из дома. О том, насколько её внешний вид бросается в глаза среди грязи окраинских улиц, тут же сообщил подпитой сосед, куривший самокрутку на лавочке у подъезда. Проявилось это в более рьяном и хуже завуалированном, чем обычно, предложении интимной близости. Так как одна рука была занята ручкой чемодана, а другая сжимала в кармане нож, Надин пренебрегла традицией и не продемонстрировала соседу средний палец. По дороге в гаражный кооператив, куда она направлялась, пришлось выслушать ещё несколько сальных шуточек от молодых уголовного вида парней. Так как они были пьяны настолько, что плохо стояли на ногах, опасности от них ждать не приходилось, и обойти их по дуге оказалось достаточно.

Валерий Михайлович Баринов, дородный мужчина лет пятидесяти с рыжей седеющей бородой, как обычно сидел со своим помощником в гараже, разбирая очередной сгнивший до неприличия автомобиль. Это был его основной источник дохода, по местным меркам, весьма неплохой. Из развалюх, купленных у запивших владельцев, он бережно извлекал любые пригодные для использования запчасти, которые охотно покупали как магазины с автосервисами, так и простые трудяги, подрабатывающие ремонтом. Особым спросом пользовались детали от иномарок, ввоз которых попал под запрет пятью годами ранее. Помимо этого, у Валерия Михайловича можно было купить ходовое топливо в пятилитровых пластиковых канистрах. Местные беспризорники регулярно опустошали даже самые хитро защищённые баки, потому спрос был хороший. Злые языки распускали слухи, что Баринов в сговоре с малолетними преступниками, но в лицо ему этого никто не говорил. Не потому, что боялись – Валерий Михайлович был на редкость улыбчивым и доброжелательным, а потому, что при встрече с ним пропадало всякое желание скандалить.

Увидев Надин у ворот гаража, Баринов оживился и расплылся в улыбке.

– Батюшки мои, это кто к нам пожаловал, – проскрипел он преувеличенно старческим тоном. – Леший, у нас гости.

Из-за капота показалась вымазанная в масле и грязи голова с надетой не по погоде шапкой.

– Мне нужен бензин. Три канистры, – кивнула Надин, прикинув, сколько влезет в её чемодан.

– У меня самый приличный – это девяносто второй, – с сомнением протянул Валерий, задумчиво глядя на женщину в хорошем деловом костюме.

– Именно такой мне и нужен, – торопливо согласилась Надин.

– Ну, слава Богу, – с облегчением выдохнул Баринов и стал доставать канистры из старого нерабочего холодильника. – У вас тоже слили за ночь? Далеко? А то может, помощь нужна. Тяжело хрупкой девушке столько тащить.

– Нет, нет. Не нужно. Это совсем недалеко, – Надин старалась выглядеть спокойной, хотя внутри у неё всё задрожало.

– А раз недалеко, так тем более надо помочь, – хохотнул Валерий. – Леший, вытри рожу и проводи даму. Хотя нет, не вытирай. Ты так грознее выглядишь.

– Пожалуйста, не надо. Прошу вас, – в этот раз Надин не смогла сдержать страх в голосе. Баринов с помощником подозрительно переглянулись. – Меня у машины молодой человек ждёт. Он очень ревнивый, может понять неправильно.

Валерий кивнул понимающе, но неодобрительно, и сказал:

– Что за мужики пошли, ей Богу. Ладно, давайте хоть канистры газетой оберну, а то весь чемодан изгадится.

На это она возражать не стала и, расплатившись, торопливо ушла прочь.

Потяжелевший чемодан едва подпрыгивал на дорожных кочках. Выдвижная ручка тряслась, словно поводок в зубах заигравшегося пса. Затянутые в хвост волосы неспешно раскачивались в такт шагам. Любопытные взгляды прохожих цеплялись за Надин и тут же соскальзывали. Её разум при этом погрузился в некий вакуум, пустой и бездумный, и лишь издалека, откуда-то из-за его границ, в её сознание пробивался полный тревоги и сомнений вопрос:

– Неужели я это сделаю?

На что в бесстрастной пустоте тут же возникал ответ, звучащий спокойно и безмятежно:

– Да. А в чём, собственно говоря, проблема? Разве осталось хоть что-то, что можно потерять? Нет. Нет ничего и никого. Поймают? Посадят? А кто сказал, что им это позволят?

Ладонь в кармане ещё крепче стиснула рукоять ножа, и всё тело одобрительно отозвалось вспышкой гнева. Вопросов больше не осталось.

Спустя полчаса Надин вошла во двор, в котором провела детство и юность. Она не была в нём последние десять лет, и перемены сразу бросились ей в глаза. Парковка, на которой вечно не хватало мест, была полупустой. Детская площадка, где в тёплые месяцы шумела детвора, и вовсе пустовала. Смердящие мусорные контейнеры скрывались под завалами настолько, что их едва можно было разглядеть. Трава и сорняки заполнили собой каждый клочок земли, включая сетку трещин на асфальте. Смотря на всё это, Надин не ощутила ничего. Даже самые приятные детские воспоминания, связанные с этим местом, вдруг выцвели до белизны, словно перележавшие на солнце фотографии. Они потеряли любое значение, лишились всякого смысла, просто затерялись на фоне высшей цели, что привела её сюда. Глубоко вдохнув, Надин уверенно пошла к родительскому дому.

Подъезд её встретил знакомым запахом сырости, табака и мочи. Надписи и рисунки на стенах, как и прежде, описывали и личную жизнь обитателей дома, и половые органы, не без участия которых эта жизнь создавалась. Поднимаясь по лестнице, можно было заметить пару-тройку угрожающих сообщений, напоминающих людям об их долгах. Оказавшись у заветной двери, Надин приложила к ней ухо. Страх и подъём вверх с тяжёлым чемоданом заставили сердце биться сильнее, и понадобилось некоторое время, чтобы его успокоить. Когда стук в ушах ослаб, Надин вслушалась. Тишина. Затем она нажала на звонок и съёжилась в тревожном ожидании. За приглушённым мелодичным перезвоном ничего не последовало. Дома не было никого.

План Надин строился исключительно на старых привычках матери. Та каждое субботнее утро начинала генеральную уборку и стирку, затем тащила всю семью на рынок, чтобы закупить продуктов на неделю вперёд, поторговаться и, если будет настроение, с кем-нибудь поругаться. Обычно это продолжалось до раннего вечера, пока продавцы не начинали закрывать свои лавки, и находиться там уже не было смысла. Ключи от квартиры у Надин сохранились со времён отъезда в общежитие. Менять замки в мощной металлической двери было дорого и проблематично, и её мать, не любившая тратиться попусту, вряд ли могла этим озаботиться.

Взяв ключ, Надин вставила его в замочную скважину и, мысленно молясь, чтобы он подошёл, повернула против часовой стрелки. Механизм податливо щёлкнул, отпирая замок. Сдержанно улыбнувшись, она вставила второй ключ в верхний замок, и он так же легко открылся. Неожиданно раздавшийся за спиной скрип заставил Надин вздрогнуть. Из-за соседской двери показалась старушка с девочкой лет пяти.

– Надя? Я думала, ты уехала из города. Как давно я тебя не видела. Неужели помирились? – с теплотой в голосе спросила соседка.

– Нет. Просто пришла вернуть кое-какие вещи, – сказала Надин, стараясь не выдать охвативший её ужас.

– Может, помиритесь ещё. Ну ладно, я пойду. С внучкой погулять надо. А ну-ка, поздоровайся с тётей.

– Здрасьте, – явно смущаясь, девочка опустила глазки.

Надин хотелось заплакать, и казалось, она не сможет сказать ни слова. Глаза стали влажные, былой самоконтроль таял. Держась из последних сил, она открыла дверь и сказала:

– Здравствуй, солнышко. Погуляйте сегодня подольше. На улице отличная погода.

Девочка кивнула, взяла бабушку за руку и они вместе пошли вниз по лестнице. Оставшись наедине, Надин затащила в квартиру чемодан, захлопнула дверь и закрыла лицо руками. Тёплые ручейки медленно потекли из глаз. В ту секунду ей не хотелось мстить. Она лишь желала вернуть всё на сорок три года назад и родиться в другой семье. В семье, где отец не будет напиваться до самой смерти, а мать не будет ломать жизнь дочери, словно деревце, едва успевшее прорасти. Но вернуть назад ничего нельзя. Можно лишь воздать по заслугам.

Вытерев слёзы, Надин раскрыла чемодан, достала канистру с бензином и осмотрелась. На первый взгляд квартира не сильно изменилась. Тёмно-зелёные обои в коридоре сменились бордово-чёрными, и казалось, в нём стало ещё теснее, чем раньше. У входной двери всё так же висело овальное зеркало в винтажной раме, от которого всегда веяло безвкусицей и запахом нафталина. Под ним стояла другая, но столь же громоздкая тумбочка из тёмного дерева, тяжёлая и фундаментальная, как каменные глыбы Стоунхенджа. Полы, уложенные паркетной доской, были натёрты до блеска, как и всё, за что цеплялся взгляд. Надин вздрогнула, вспомнив, сколько времени в детстве у неё отнимала уборка. Вечернюю прогулку во дворе нужно было заслужить, а мать имела крайне высокие представления о чистоте. По-настоящему встав на ноги, Надин пообещала себе, что больше никогда не возьмёт в руки тряпку, и в годы процветания хорошо платила домработнице. После, оказавшись на дне, она не нарушила своего обещания.

Войдя в комнату матери, Надин не смогла сдержать нервного смешка. Казалось, интерьер вобрал в себя элементы всех стилей разом. Деревянная мебель с позолотой, нарочито подделанная под старину, невозмутимо соседствовала с современным телевизором, занимающим половину стены. Люстра и бра холодно поблёскивали сталью и стеклом на фоне однотонных бархатных обоев цвета пыльной розы. Под полкой со старинными иконами висела картина с невнятной, но дорого выглядящей абстрактной живописью.

«Мама, мама. Могла ли ты потратить мои деньги ещё более бездарно…», – промелькнула в голове мысль.

Насмешливая ухмылка не сходила с лица Надин до тех пор, пока её взгляд не упал на прикроватную тумбочку, где стояли рамки с семейными фотографиями. Их было пять, и ни на одной из них она себя не увидела. Обида, неожиданно её охватившая, показалась странной ей самой, ведь у неё не было причин ожидать чего-то другого. Все поступки матери говорили о том, что она вычеркнула старшую дочь из своей жизни, но почему-то именно эти фотографии стёрли последние сомнения в том, что это действительно так. Непрошеные слёзы вновь защипали глаза, и Надин разозлилась на свою мягкотелость.

«Ты пришла сюда сопли распускать или мстить? Возьми себя в руки и сделай то, зачем пришла», – услышала она лязгнувший сталью собственный голос.

Схватив первую попавшуюся рамку, Надин швырнула её в экран телевизора, и по его чёрному полотну разбежалась паутина замысловатых трещин. Это зрелище вновь вызвало на её лице улыбку, весёлую и безумную. Следующая рамка полетела в книжный шкаф, и он отозвался задорным звоном бьющегося стекла. Оставшиеся Надин побросала, не прицеливаясь, затем открыла крышку канистры и начала жадно поливать бензином всё вокруг. Содержимое шкафов нещадно выбрасывалось на ковёр, пропитавшийся бензином, и им же поливалось сверху. Топливо попадало ей на одежду, затекало в туфли, но это не имело никакого значения.

Первая канистра опустела разочаровывающе быстро. Отбросив её, Надин взяла из чемодана следующую и принялась за кухню. Та была сравнительно небольшой, потому на неё хватило и половины. Остатки Надин расплескала в комнате матери, стараясь уделить внимание всему, что осталось сухим. Взяв третью канистру, она пошла в последнюю комнату, которую когда-то делила с сестрой. Та, судя по фотографии на стене, теперь жила здесь с мужем. Со снимка смотрели довольные лица на фоне алого морского заката. Надин поставила канистру, взяла рамку с фотографией и со злостью швырнула её на пол.

– Ты этого не заслужила, сука! Я это заслужила! Я пахала как проклятая! – закричала она в истерике.

Рамка беспомощно хрустнула, перекатилась и упала плашмя фотографией вверх. Надин начала яростно втаптывать в пол осколки вместе с улыбающимися лицами. Ей казалось, что они смеются над ней, но с каждым ударом лица теряли очертания, и вскоре их стало невозможно различить. Покончив с этим, она снова схватила канистру. Топливо расплёскивалось в воздухе, быстро опадая, впитываясь и источая приятный запах свершившейся мести. Надин сдавленно стонала от восторга, предвкушая, как всё это будет гореть, как мать, обрёкшая её на нищенское существование, примерит её шкуру. Цена, которую придётся за это заплатить, была ей совершенно не важна. Она ловила удовольствие от каждой секунды, не осознавая, что бушующая в ней ненависть, смешиваясь с парами бензина, ослепляют её разум.

В один момент канистра опустела, но Надин этого словно не замечала. Она впустую трясла ею, не в силах поверить, что мгновение триумфа оказалось таким коротким. Ей хотелось больше разрушений, хотелось увидеть их своими глазами, а не смотреть со стороны. В конце концов, Надин смирилась, решив, что огонь справится с задачей лучше неё. Он всё уничтожит, не оставив улик, а ей самой пора было заканчивать и уходить. Домочадцы могли вернуться раньше обычного, а её крики наверняка слышали соседи. Не успела Надин об этом подумать, как раздался звук открывающейся двери и за ним тот самый крик, который всю жизнь заставлял её каменеть.

– Что это за… Нет, нет, нет! – оглушительно завопила мать.

– Чем это пахнет? – услышала Надин голос сестры.

– Бензин, наверное, – сказал её муж растерянным голосом.

– Чего стоишь, идиот? Быстро звони в полицию, – задыхаясь от злости, крикнула Оксана Владимировна.

Смуглый мужчина лет сорока резко вошёл в комнату, где была Надин, на ходу набирая что-то в телефоне. Оторвавшись на полсекунды, чтобы оценить масштаб погрома, он увидел женщину в чёрном деловом костюме и застыл на месте.

– Ты кто такая? – испуганно спросил мужчина, спустя долгую паузу.

– Надя? – сестра, вошедшая следом за мужем, буквально не верила своим глазам.

Бежать было некуда, и Надин поняла, что она пропала. Устроить поджог и убежать у неё не получилось, а просто так её теперь никто не отпустит. На этот раз мать точно её ударит, если вообще не изобьёт до полусмерти. Потом будет полиция, суд и, скорее всего, тюрьма. Внезапно Надин охватило отстранённое спокойствие, словно всё это происходит не с ней. Она вновь почувствовала решимость. Гулять так гулять. Умирать, так с музыкой. Рука потянулась в карман.

– Привет, сестрёнка, – губы Надин скривились в саркастической усмешке. – Не узнала? Видимо, я выгляжу не так хорошо, как ты. Знаешь ли, финансовые трудности испытываю. А ты, смотрю, цветёшь и пахнешь.

– Боже, что ты наделала. Она же тебя… – не успела сестра договорить, как в комнату вошла их мать.

Слово «ярость» не могло бы описать и десятой доли того, что отражало лицо этой женщины. Пальцы на её трясущихся руках сжались в кулаки.

– Ах ты тварь. Да я тебя сейчас своими же руками задушу! – выкрикнула Оксана, но, не успев сделать и двух шагов, остановилась, увидев зажжённое пламя.

– Давай, иди ко мне, мамуль. Убей меня так же, как ты убила моего малыша.

– Ты сама потеряла своего ребёнка, дура. И хорошо, что так случилось. На что бы ты растила его, если ты всё потеряла.

– Заткнись! Ты знала, что моих денег хватило бы на годы! Вам же хватило? – крикнула Надин, обводя свободной рукой комнату. – Вместо того чтобы каждый день орать на меня, могла бы проявить хоть капельку материнской заботы. Я бы вырастила его сама и заработала бы денег. Мне нужна была лишь поддержка. Это разве так много?

– Поддерживать тебя в чём? Стать матерью-одиночкой? Не смогла даже собственного ребёнка выносить, не ищи крайних.

Надин начала истерически смеяться, сначала тихо, затем громче и громче. Её поразил не цинизм, с которым родная мать говорит о её не рождённом ребёнке, а самоуверенность и наглость, не дающая той понять, что в руках дочери находятся их жизни. Надин даже не чувствовала, как нагретый металл зажигалки обжигает пальцы. Она молча встала на колени и сказала:

– Ах, это я непутёвая? Ну, прости меня, мамочка. Я виновата. Виновата в том, что родилась в этом доме. Горите вы все в аду.

Пламя зажигалки коснулось растёкшегося по паркету бензина. Едкие пары в мгновение воспламенились, огонь побежал по полу и стенам, заполняя собой всё пространство. Неестественно быстро схватилась одежда. Резкий запах палёных волос ударил в нос, испуганный крик разнёсся по квартире. Надин с холодным любопытством смотрела, как её родные судорожно пытались сбить пламя. Она буквально кожей чувствовала их страдания, вопли ласкали слух. Чувство свершившегося отмщения пробирало до мурашек. Горящие люди метались в поисках выхода, но огонь уже полыхал с такой силой, что было ничего не разобрать. Надин оторвала от них взгляд, лишь когда вспыхнули её волосы. Из груди вырвался сдавленный крик. Боль в мгновение отрезвила её. Она стала судорожно бить руками по горящим волосам, но от этого лишь загорелись пропитавшиеся бензином рукава. Отчаянный нечеловеческий вопль резанул её слух, заставив содрогнуться. Как молния, пришло понимание того, что всё это происходит на самом деле, что всё это не закончится подобно её фантазиям, что горящие люди реальны и испытывают настоящие мучения, как и она сама. Но самое главное – она поняла, что среди объятых пламенем фигур есть её мать. Та, что дала ей жизнь. Та, что учила её ходить и говорить. Та, что кормила её с ложечки, качала на руках бессонными ночами.

– Нет, нет, нет! Мама! – Надин закричала навзрыд. Она пыталась найти мать взглядом, но языки пламени и пелена нахлынувших слёз смешали всё воедино.

Дым заполнил собой комнату, дышать стало невозможно. Под горящей тканью шипела кожа. В бессилии и отчаянии Надин рванула вперёд, как ей казалось, к матери, но жар заставил её остановиться. Она закрыла глаза. Ресницы и брови сгорели, лицо нестерпимо жгло. Издавая тонкий скулящий звук, Надин ожидала болезненного конца, который всё никак не наступал. В этот момент какая-то внутренняя сила, неистово желающая жить, начала двигать её в сторону от медленной мучительной смерти. На четвереньках она подползла к двери на балкон, и, нащупав ручку, открыла её. От притока свежего воздуха пламя разгорелось ещё сильнее, и огонь перекинулся ей на спину. Надин ввалилась на балкон, ухватившись за висевшую на верёвке простынь. Она потеряла сознание за мгновение до того, как раздался взрыв, выбивший стекла в квартире. Наступила тишина. Всё её существо поглотила вязкая бесконечная тьма.