Читать книгу Стеклянная любовь. Книга первая - Алексей Резник - Страница 2

Последние минуты морозного декабрьского заката. От неба, полыхавшего на западе темно-красным огнем, через бескрайнее заснеженное поле протянулись длинные языки причудливых светотеней. Стена густого леса, многокилометровой полосой росшего вдоль кромки поля, окончательно перекрасилась в угрожающе-черный оттенок. И как раз в этот момент на колокольне каменного сельского храма отчаявшийся подвыпивший звонарь (на самом деле звонарь не был «подвыпившим», а тем более – «отчаявшимся», и прекрасно знал, что и для чего он делал в эти последние минуты своего земного существования) ударил вечерний «благовест».

При первых же звуках колокольного звона, высокий величественный старик положил широкую, горячую и тяжелую ладонь на плечико стоявшей рядом с ним хрупкой золотоволосой девушки, сказав ей необычайно низким басом:

– Все, внучка – нам никто не даст приюта в этой деревне, мы должны немедленно уходить!

– Пешком?! – удивленно спросила внучка, доверчиво глянув на Деда снизу вверх огромными ярко-синими глазами.

– Мы не можем ждать Рагнера до темноты – слишком опасно здесь стоять. Если он остался в живых, то нагонит нас! Скоро наступит Новогодняя Полночь и другого шанса у нас не будет, если мы не сумеем ускользнуть от «Василисков» – они где-то совсем близко!

Дедушка и внучка стояли на сельской кладбищенской горке – очень живописной, господствующей над богатым старинным сибирским селом Провалиха, естественной высотке. Вся горка была освещена лучами заката, полузасыпанные кресты и памятники отбрасывали на твердый сверкающий наст четко очерченные траурные тени и своим, во всех отношениях, безнадежным видом вызывали чувство пронзительно острой печали. Мимолетно глянув на стылое зимнее кладбище, синеглазая златокудрая красавица, едва ли не плача, негромко произнесла:

– Бедные, бедные люди…, – на длинных изогнутых ресницах девушки сверкнули крохотными алмазиками непрошеные слезы.

– Не плачь, внучка! – успокоил ее дедушка, тревожно нахмуривший густые седые брови. – На этом погосте покоятся лишь бренные останки – самих же людей здесь нет и никогда не было! Все эти люди пребывают сейчас в совсем иных неведомых мирах, вывернутых по отношению к этому невидимой изнанкой. Нам тоже, внучка нет на Родной земле больше места – новые власти отменили Новогодние Елки, а нас с тобой объявили «порождениями религиозного мракобесия»! Они убивают не только пулями, но и словами… – в совсем молодых небесно-голубых глазах могучего и статного старика появилось выражение глубокой скорби. – Их жестокие витиеватые формулировки ничто иное, как могущественные заклинания неизвестной мне демонической популяции… Очень древней популяции, чьи корни надо искать в далеких отсюда странах и в бесконечно давних временах… Это – извечное вселенское Зло, один из его ликов, внучка…

Старик резко умолк, так как тускнеющее зарево зимнего заката на пару секунд затмила огненная вспышка, бесшумно поглотившая белокаменную архитектурную «красу и гордость» старинного и богатого села Провалиха – Храм Архистратига Михаила, являвшегося, как известно Главным Истребителем демонов, чертей и бесов всех мастей и модификаций.

Немедленно последовавший после обманчивой тишины страшный грохот, заложил большие чуткие уши деда и маленькие изящные ушки внучки плотными акустическими пробками. Мощная ударная волна, сокрушительным шквалом пролетевшая над полем, заставила вздрогнуть и окутаться снежными нимбами кладбищенские кресты и памятники.

– Что это было?! – неслышно прошептали рубиновые губки внучки.

– Эти бесы, внешне похожие на людей, но одетые в куртки из «чертовой кожи», взорвали Храм Божий вместе с героем-звонарем, который прямым ходом отправился на Небеса и моментально сделался Великомучеником. Судя по силе взрыва, они чересчур переборщили с зарядом и в половине сельских домов наверняка повылетали оконные стекла. Сволочи!… – с чувством добавил он и тяжко-тяжко вздохнул…

Спонтанный горький вздох Деда Мороза эфемерным облачком синеватого тумана улетел куда-то в сторону черного соснового бора, где смешался с тысячами себе подобных вздохов, охов и немых воплей неприкрытого человеческого отчаяния. Но отчаяние не случайно относится к числу Семи Смертных человеческих Грехов в православной конфессии, и, поэтому негоже было малодушно предаваться черному унынию одному из самых могучих и жизнерадостных христианских чудотворцев, и он поспешил добавить с совершенно иным выражением в голосе:

– Но это был не простой звонарь!

– А кто это был, дедушка?!

– Гоэй – херувим-воин из элитной когорты спецназа самого Архистратига Михаила! – Акапист сделал небольшую паузу, вызванную невольным секундным спазмом гортани и докончил начатую фразу, когда к этому представилась возможность: – И он, кажется, открыл нам Врата … – он вновь резко умолк, заметив внезапное изменения в интенсивности и цвете лунного света, заливавшего сельский погост на живописном пригорке, черный сосновый лес и бескрайнее заснеженное поле, разделявшее километровой пустынной прогалиной кладбищенскую горку и село, где дымились свежие развалины Храма.

– Какие Врата, дедушка?! Куда?!…

«… Героя-звонаря, на самом деле, звали никаким ни Гоэеем, а он носил вполне нормальные русские имя и фамилию: Никита Перегудов и последние четыре года верой и правдой служил при Провалихинском Православном Храме Архистратига Михаила в сане протодьякона. Он был глубоко и искренне «воцерквленным» человеком, и никакие происки «Врага рода человеческого», казалось бы, не смогли ему помешать сделаться в самом скором времени полным дьяконом и получить синоидальное назначение на высокий и ответственный пост Настоятеля Храма Архистратига Михаила в Провалихе. Но Враг затаился, максимально мобилизовался, исхитрился-извратился и превзошел самого себя, устроив роковой государственный переворот в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое октября тысяча девятьсот семнадцатого года. Жирная траурная черта в одночасье оказалась подведенной под судьбами миллионов светлых, добрых и хороших, ни в чем не повинных людей, проживавших на огромной территории бывшей Российской Империи, занимавшую, как известно, одну шестую часть суши земной. В это число автоматически угодил и протодьякон Никита Перегудов. К сожалению, в данном повествовании автором не изыскалась возможность подробно описать жизнь и душевное состояние Никиты после «Великого Октября» и приходится ограничиться лишь констатацией его героической гибели поздним вечером тридцать первого декабря тысяча девятьсот восемнадцатого года на колокольне, приговоренного местными большевиками к уничтожению, Храма Архистратига Михаила, Главнокомандующего Армией Света, от самого сотворения Мира противостоящей Армии Тьмы.

Командир отряда «особого назначения», Данила Курдюкин не случайно подгадал дату взрыва Храма к тридцать первому декабря – последнему дню, уходящего в вечность, страшного и кровавого, во многом, рокового и переломного в мировой истории, тысяча девятьсот восемнадцатого года от Рождества Христова.

Садист, алкоголик, кокаинист и морфинист, Данила Курдюкин пунктуально выполнял волю своих истинных Хозяев, не имевших никакого отношения к «партии большевиков». Они, эти неведомые Курдюкину, Хозяева, вообще, не имели никакого отношения к какой-либо политической партии в многострадальной России. Им, этим таинственным и неизвестным никому на Земле Хозяевам, от Курдюкина нужно было только одно – помочь им тайно проникнуть в этот чудесный земной мир. А сделать они это могли лишь в краткий миг, ровно между, секунду назад умершим тысяча девятьсот восемнадцатым, и, еще не родившимся, тысяча девятьсот девятнадцатым годами. И не секундой – раньше, и не секундой – позже! Это были очень, как видим, пунктуальные, и, не только пунктуальные, но и чрезвычайно опасные существа, легко способные сожрать все человечество без остатка и не подавиться при этом… Фигурально выражаясь, они являлись крайне свирепыми астральными акулами, чуявшими запах крови за много миллионов световых лет, вернее – не крови, а – специфических миазмов-флюидов начинавшейся глобальной катастрофы или – большой беды, неудержимо стремящейся к мега-летальному исходу. Такие моральные уроды, наподобие Курдюкина, в огромном количестве поднятые к поверхности жизни мутной кровавой волной Октябрьской Революции и последующей гражданской войны, играли роль безмозглых пешек в их большой глобальной игре на «понижение ставок» – на понижение ставок выжить той или иной, отдельно взятой, разумной обитаемой ойкумены…

…Никите, как единственному священнослужителю, остававшемуся внутри заминированного центнером динамита Храма Божьего, было предложено покинуть храмовое помещение и «отправиться восвояси», но он отказался и забаррикадировался на колокольне, наивно предполагая, что этот отчаянный шаг спасет Храм и остановит Курдюкина, но… «блажен, кто верует!…»…

…Никита, чьи последние минуты жизни никто не наблюдал и, тем более, не фиксировал душевное состояние протодьякона, твердо решил не предавать своего Небесного Покровителя, и сохранял завидное мужество до самой последней секунды, когда в ослепительной огненной вспышке для него должна была бы наступить вечная тьма… Но тьма не наступила – он беспрерывно ударял в колокол, славя Архистратига Михаила и смотрел вдаль – на кладбищенскую горку, не понимая ясно, что его там так сильно привлекает. И в тот ли роковой момент, когда огонек бикфордова шнура достиг ящика, наполненного динамитными шашками у основания фундамента, после чего содрогнулись стены Храма, или на какой-то миг чуть позднее, Никита увидел ослепительный столб прозрачного пламени, бесшумно, но мощно и точно ударившего из темного неба прямо в центр кладбищенской Горки. Мозг обреченного протодьякона работал в форс-мажорном режиме и, спустя секунду, увидев, как золотистый прозрачный таинственный световой столб окутался по всей своей высоте ярко-зеленым облаком характерной конфигурации, Никиту осенило, что он видит перед собой не что-нибудь, а – то самое, легендарное Древо Вечной Жизни, попадая на Ветви которого любой человек автоматически спасается от неминуемой, казалось бы, смерти, предопределенную каждому человеку самим фактом его рождения в земном мире.

– Смерти нет!!! – воскликнул Никита в пламени и грохоте страшного взрыва, но победный торжествующий крик героя-протодьякона никем не оказался услышанным…

…Кроме самого Архистратига Михаила… Но это, уже, точно, начиналась бы совсем другая история, требующая специального отдельного повествования…».

… – Врата спасения, внучка! – ответил Акапист на вопрос, ничего не понимающей, внучки, медленно поворачивая голову к крестам и памятникам сельского кладбища, полузанесенного снегом. Внучка повернула голову в ту же самую сторону вслед за Дедом…

…Командир отряда специального назначения, сформированного из сотрудников уездного ЧК, проводившего карательную акцию в селе, Данил Курдюкин через три минуты после взрыва церкви поднес к глазам трофейный цейсовский бинокль и направил мощные окуляры на кладбищенскую горку. Чекист увидел двух классовых врагов рабочего класса и беднейшего крестьянства: старика и девушку. Их классовую принадлежность к лагерю эксплуататоров идеологически подкованный чекист определил по богатым шубам, вышитым золотыми и серебряными причудливыми узорами, и, в придачу, инкрустированных драгоценными камнями. Шапки на обоих тоже были высокими, боярскими, нестерпимо сверкавшими в лучах заката бриллиантами чистейшей воды – во всяком случае, так показалось и подумалось командиру чекистов. Ослепительно сверкал и набалдашник серебряного посоха, который держал правой рукой статный бородатый старик, чей гордый независимый вид вызвал внезапный приступ бешенства у, психически неуравновешенного Курдюкина. А может, его разъярил вид неконфискованных, свободно разгуливавших на свободе, золота и бриллиантов стоимостью в несколько сотен тысяч рублей. Нечистые руки садиста, насильника, вора и патологического убийцы затряслись в пароксизме «золотой лихорадки» и он не смог больше пользоваться биноклем. Но особая необходимость в бинокле уже отпала.

– Скабиченко! – сдавленным голосом позвал командир своего заместителя – бывшего балтийского матроса, непредсказуемым ветром революции заброшенного в сухопутную западносибирскую глубинку.

– Я!!! – немедленно отозвался бывший матрос.

– Возьми десяток людей и ни секунды не теряя, дуйте вон на то кладбище, и арестуйте там двух буржуев – деда с девкой!

– А откуда они там взялись, Данил?! – злым ненормальным смехом рассмеялся изрядно подвыпивший Скабиченко. – На кладбище-то!

– По-моему, это местный купец с девкой своей и со всем «рыжьем» улизнуть от нас успел в последний момент! «Рыжья» на нем – на миллион, не меньше! Давай быстрей, а то уйдут!…

…Зоркие глаза старика без труда заметили несколько черных фигурок, проворно побежавших от околицы деревни через заснеженное поле по направлению к кладбищу, наверняка, с целью арестовать их с внучкой.

– Грязные алчные твари! – скорее с сожалением, чем с ненавистью произнес старик, и, устремив полный безграничной любви взгляд на красавицу-внучку грустно произнес: -У нас нет больше иного выхода, внученька – мы уходим в Коридор!

– Вслепую?

– Это лучше, чем бесславно и бездарно погибнуть здесь и составить компанию им! – он кивнул в сторону крестов и памятников. – Прощайся! Неизвестно – вернемся ли мы сюда когда-нибудь?!

Старик снял с правой кисти горностаевую рукавицу, отороченную мелкими александритами и некоторыми другими уральскими и цинь-линьскими самоцветами, и накрыл золотой набалдашник посоха широкой мозолистой ладонью…

…У Курдюкина прекратили трястись руки, и он вновь получил возможность воспользоваться биноклем. Ему удалось еще несколько секунд полюбоваться сверканием до сих пор не реквизированного фантастического богатства на шубах «купца-кровососа» и «купчихи-проститутки», а затем ярчайшая вспышка больно ударила по налитым кровьюглазам Курдюкина и на кладбищенскую горку опустилась Египетская Тьма… И, почти, сразу из тьмы, накрывшей сельское кладбище вертикально вверх ударил столп золотистого пламени. Не прошло и трех секунд, как изумленному Курдюкину и всем его головорезам сделалось ясно, что это у них на глазах внезапно «выросло» Дерево колоссальных размеров. Из золотого древесного ствола вытянулись сотни ветвей, и ветви окутала густая пушистая ярко-зеленая хвоя. На вершине Чудо-Дерева засияла призрачным светом пятиконечная нежно-сиреневая звезда, высветившая ночное зимнее небо на много сотен метров вокруг себя. А на Ветвях, равномерно растущих по всей километровой высоте золотого ствола, начали вспыхивать один за другим огромные блестящие разноцветные шары. Одновременно по ярусам ветвей снизу вверх, и сверху вниз зазмеились сербристым, золотистым и ярко-малиновым светом гигантские волнистые серпантины и щедро полились, сверкая переменчивыми бликами, мощные струи фольгового дождя…

– А-а-а-а-а-а-а!!! … – страшный крик, неудержимо рвущийся из, разинутых в суеверном ужасе, ртов нескольких десятков жестоких бездушных карателей слился в единую жуткую какафонию с собачьим лаем всех деревенских собак, бешено рвавшихся с цепей. Но какафония эта вскоре сделалась совершенно неслышной в могучем космическом шорохе и треске. «Шорох» и «треск», к которым вскоре прибавился и «скрип», рождались среди зеленых мохнатых ветвей. Ветви неудержимо вытягивались в длину прямо на глазах у изумленных жителей села Провалиха, все, как один, от мала до велика, выбежавших на улицу и вытаращивших глаза на Чудо-Дерево, загородившее собой пол-неба и разогнавшее в стороны мрак морозной декабрьской ночи на добрые несколько километров вокруг. В ночном воздухе над селом ощутимо запахло еловой хвоей, к которому неожиданно примешались незнакомые сладкие ароматы, вызвавшие у сельских жителей смутные ностальгические ассоциации. В небе над селом разливался запах Нового Года – Праздника, символизирующего вечно обновляющееся время, а вместе с ним – и саму Жизнь, в которой не было места для Смерти. Провалихинцы, сами того не зная, созерцали, распустившееся у них на глазах то самое единственное, воспетое в мифах и легендах многих народов Земли, Древо Вечной Жизни, по каким-то неведомым причинам явившее себя во всей своей невиданной красе и исполинской мощи именно в этой точке географических координат, и точнехонько прямиком – на Новогоднюю Ночь. Видимо, Бог устал прятать свои самые чудесные секреты от людей, а возможно причина крылась в чем-то другом, скажем – в беззаветном самоотверженном поступке Никиты Перегудова…

…Прямо к ногам Деда и Внучки с самой нижней Ветви выдвинулась раскладная золотая лестница.

– Скорее!!! – предупреждающе крикнул человек, стоявший на верхней площадке, управляемой им, золотой раскладной лестницы без перилл, ведущей к спасению. – У вас есть ровно одна минута, а ступени очень скользкие!!!

– Рагнер!!! – в один голос с нотками радостного изумления воскликнули Дед и Внучка. – Ты все-таки успел?!?!?!

– Скорее!!! – еще раз поторопил их, чем-то сильно встревоженный Рагнер Снежный.

– Быстрее, внучка! – правильно поняв истинные причины озабоченности Рагнера, поторопил девушку Акапист, пропуская ее вперед и, легонько подтолкнув под локти, добавил: – Бегом!

А сам он замешкался на нижней ступеньке по весьма уважительной причине – предусмотрительно бросив взгляд вверх, зоркие глаза Акаписта ясно увидели в небесах «Золотой Шершень», на огромной скорости бесшумно приближавшийся к верхушке Чудо-Дерева Жизни из морозной тьмы ночного неба, оставляя за собой инверсионный след, состоявший из мириадов, многоцветно вспыхивавших заиндевевших человеческих душ, так и не нашедших надежного потустороннего прибежища после гибели своих физических оболочек… Это летели «Василиски», неслышно и незаметно сумевшие, все-таки, проскользнуть в человеческий мир из своей неведомой Астральной Бездны…

– Проклятье!!! – не сдержался Дед Мороз и ударил посохом о золотую ступеньку, отчего в ночном воздухе родился протяжный огорчительный звон, возвестивший о том, что в земном мире произошла ужасная катастрофа, масштабы отдаленных последствий которой трудно, пока еще, было себе представить, даже – самому Деду Морозу…

Таинственный миг Межвременья вспыхнул и погас, отозвавшись острой болью в сердце Деда Мороза – тайный лаз из Несуществующего Пространства и Сгнившего Времени раскрылся и тут же захлопнулся, но «Василиски» все же сумели успеть проскользнуть в мир Живых Людей, примостившись на краешке одной из Ветвей Древа Жизни!…

Дед Мороз быстро начал подниматься вверх по золотой лестнице и вскоре стоял рядом с Внучкой и Рагнером Снежным – командиром своей личной Морозной Дружины.

– Враг – на верхних Ветвях Дерева Жизни! – коротко сообщил Дед Мороз. – И это смертельно опасно! Они со временем захотят захватить все Дерево Земной Жизни – Священную Перво-Ель, Душу всего Человечества! И Новый Год скоро сделается самым опасным праздником на Земле, если ничего не попытаться предпринять! Кто-то или Что-то навело их на Цель – эти твари запеленговали биение пульса Земного Дерева Жизни…

…Самый красивый мираж в жизни провалихинцев очаровывал изумленные взоры жителей села очень недолго – по истечении минуты, с небольшим секундным довеском, фантастическое видение гигантской златоствольной Ели, усыпанной сотнями гигантских сверкающих новогодних игрушек, бесследно исчезло-растворилось в привычной однотонной черно-синей морозной мгле зимней ночи. Растаял и полностью выветрился густой хвойный запах, тесно перемешанный с незнакомыми волшебными цветочными ароматами. Новогодняя Сказка закончилась, едва успев начаться. В Провалиху вернулась жестокая реальность в виде дымившихся развалин белокаменного Храма Архистратига Михаила, только что взорванного настоящими «чертями», которым от человеческого достался лишь внешний облик…

Но Сказка, по-прежнему, не закончилась лишь для одного человека и, кроме него самого, об этом никто не узнал. Дело в том, что Курдюкину и его подручным только так показалось, что они взорвали Храм. На самом деле, Храм нельзя взорвать или уничтожить каким-либо иным насильственным способом – все Храмы в мире могут умереть лишь естественной смертью вместе с теми Богами, которым и были они посвящены в момент своего создания…

За мгновенье до испепеляющего и разрушающего взрыва каменной церкви в Провалихе, к колокольне, где священнодействовал протодьякон Никита Перегудов, от самой вершины, выросшего на кладбищенской горке, Чудо-Дерева протянулась световая золотая лента, кончик которой обрывался прямо у ног Никиты. Ударив в колокол последний раз, Никита сделал шаг вперед и ступил на поверхность невидимой для окружающих, но вполне материальной и очень прочной, золотой ленты, являвшейся перекидным спасательным мостиком-катапультой. Мощное пружинное устройство высоко подбросило Никиту в ночной зимний воздух и по огромной дуге, наперегонки с последним эхом бессмертного колокольного звона, зашвырнуло протодьякона на густые Ветви Дерева Жизни, где он и совершил безопасную мягкую посадку – прямо перед входом в точную копию, только что взорванного в Провалихе, белокаменного Храма Архистратига Михаила. Храм материализовался за мгновенье до появления перед его широко раскрытыми вратами, героя-протодьякона… Все еще только начиналось… Навстречу Никите, широко приветственно раскрыв в стороны руки вышел высокий широкоплечий воин, закованный в ослепительно сверкавшую серебряную кольчугу. Ангельски прекрасное лицо воина выражало непреклонную решимость противостоять «всем силам Преисподней». Он крепко приобнял Никиту за плечи и сообщил ему:

– Отныне тебя зовут Гоэй, и ты принят в ряды Небесного Воинства – Бессмертную Когорту Настоящих Мужчин! Я назначаю тебя Хранителем и Стражем этого Храма! Тьма опустилась на наш Мир, но ты должен сохранять мужество и силы до минуты начала решающей битвы, которая еще не наступила, но наступит – о ней возвестит удар колокола, который зазвенит в твоем сердце, Гоэй и ты услышишь его, и сразу поймешь, что надо делать! А теперь – прощай! – и с этими словами Архистратиг Михаил превратился в огромного белого сокола (ослепительно белого сокола) и улетел куда-то во мрак долгой наступающей Ночи… А Храм и его Страж и Хранитель, Никита-Гоэй окутались невидимой, но прочной, маскировочной сферой, превратившись для посторонних вражеских глаз в огромный сверкающий шар, внешне ничем не отличавшийся от обычной стеклянной новогодней игрушки, наполненной неслышным снаружи пульсом биения живого горячего Православного сердца в замерзающем организме Мирового Дерева Жизни…

…Внучка крепко держалась за руку Деда все время, пока вокруг царила кромешная тьма, тоскливо выли злые нездешние вьюги и мелькали россыпями холодных искорок далекие огни в высоких узких окнах причудливо построенных дворцов надменных и жестоких властелинов могучих и богатых государств, где земного человека не ждало ничего, кроме невообразимо ужасных страданий и куда, ни в коем случае, нельзя было попасть им с Дедом… Но она не боялась, твердо веря в почти безграничные возможности своего Дедушки. Даже тогда, когда им пришлось покинуть спасительные Ветви Дерева Жизни…

…Яросвитка (так звали девушку) точно не помнила, сколько они здесь пробыли и о чем разговаривали Дед и Рагнер Снежный. Они говорили быстро и негромко о чем-то чрезвычайно важном – о какой-то нежданной Большой Беде, о Дереве, которое могут срубить, об обнажившейся и открывшейся, сделавшись легко ранимой и беззащитной перед коварными сквозняками Вечности, Душе Дерева… А, затем, в какой-то момент Дерево дрогнуло от основания до самой верхушки. На нем стали раскачиваться и ударяться друг об дружку сотни огромных сверкающих плодов. Дед Мороз и Рагнер немедленно прекратили тревожный разговор между собой и неподвижно замерли, к чему-то прислушиваясь – к тому, что здесь не должно было звучать ни при каких обстоятельствах.

– Ты сохранил семена?! – ясно расслышала Яросвитка вопрос, заданный Дедом Рагнеру.

– Да! – твердо ответил Рагнер. – Они в Заветной Шишке! Шишка – в Дупле! Дупло – на среднем Ярусе!

Дед ничего не ответил Рагнеру, а лишь легонько присвистнул. А Яросвитке почему-то стало немного смешно… Но затем Дерево в очередной раз сильно вздрогнуло и девушке сделалось не до смеха – ей стало плохо и свет померк в ее глазах…

…Она очнулась в сильных руках своего великого Деда, долго с изумлением смотрела на огромную круглую луну в ночном небе, полыхавшую раскаленным голубым светом, на высокие заснеженные ели и глубокие сугробы; освещенные изнутри не особенно уютным красноватым светом квадратные окошки длинного приземистого строения под двускатной тесовой крышей. Из двух труб, торчавших по обоим скатам крыши, валили густые клубы дыма. Цвет дыма этого под воздействием света луны отдавал нездоровой желтизной.

– Чем, интересно, они топят?! – послышался рядом мужской насмешливый голос.

Девушка повернула голову на голос и метрах в трех от себя увидела огромного заиндевевшего тяжеловоза – настоящего великана лошадиного племени, впряженного в длинные широкие розвальни. На розвальнях, занимая едва ли не всю их площадь, полулежал, подмяв под свое огромное тело приличную охапку сена, былинный русский богатырь в изрубленной кольчуге и с разбитым остроконечным шлемом, откровенно криво державшимся на макушке окровавленной кудрявой головы. От богатыря ощутимо несло густым сивушным перегаром, и только что прозвучавший вопрос задал именно он – и не кому-нибудь, а – самому себе. На его широком краснощеком лице блуждала добродушная, но крайне неуверенная улыбка. То есть за нарочито беспечной манерой поведения, раненый или просто контуженый богатырь пытался замаскировать полную растерянность, поселившуюся какое-то время назад в его широкой былинной славянской душе. Видимо, ему пришлось побывать в достаточно замысловатом переплете на какой-то дальней погранзаставе возле кромки Дикого Поля, и он остался в живых благодаря, лишь, своим необычайным силе и сообразительности, многократно воспетым в русском народном эпосе.

– Судя по цвету и запаху дыма – сушеными щуками! – уверенно ответил на заданный по неопределенному адресу вопрос богатыря дед, широко расставивший в стороны усталые ноги и заботливо продолжавший держать на руках постепенно приходившую в себя золотоволосую внучку.

– Дедушка – где мы??? – спросила она, недоуменно разглядывая приветливо улыбавшегося ей раненого богатыря.

– На таможенном постоялом дворе! – невесело произнес дедушка, внимательно разглядывая множество простых открытых саней и причудливых карет, и экипажей, почти целиком заполонивших густо занавоженное, сплошь изрытое лошадиными, бычьими, верблюжьими копытами пространство обширного двора. – И судя по всему, нам с тобой, внучка, навряд ли будут сильно рады хозяева!

Кстати, двери низкого приземистого строения, отапливавшегося, по словам Деда, сушеными щуками, без конца открывались и закрывались, оттуда выходили, а туда, соответственно, входили, громко и зло хлопая дверями какие-то «разномастные» люди. Во всем дворе чувствовалось нездоровое лихорадочное оживление.

– Великий Перун!!! Кого я лицезрею – Дед Мороз, Снегурочка!!! – раздался за спинами Деда и Внучки страшно обрадованный простуженный голос. – Какими злыми судьбами занесло Вас сюда, в это гиблое мерзкое место?!

Дед Мороз, по-прежнему, не выпуская Снегурочку из рук, резко повернул голову через плечо и воскликнул, скорее – озадаченно, чем радостно:

– Мать моя Снежная Баба – Даждьбог?!?!?! Тебя-то вот сюда, какой грозой занесло?!?!?! Говорили же, что тебя давно на «дождевую сеянку» пустили!!!

– Как видишь – не пустили! – намного уже тише произнес Даждьбог, изобразив на худом, небрежно выбритом, помятом, испитом, несвежем, в общем, лице, выражение крайней обескураженности. – Я скрывался все эти века в Потаенных Дубравах, до куда не достал беспощадный топор христианина! Нас много здесь из нашего, когда-то светлого и радостного, Сонма, оказавшихся в этой Подлой Корчме на Границе! – горестный вздох вырвался из груди Даждьбога, а в больших светлых глазах погасли веселые искорки, замелькавшие там несколько минут назад при виде Деда Мороза и его неразлучной спутницы Снегурочки.

Суровые черты Деда Мороза смягчились, и он осторожно поставил внучку на ноги рядом с собой, немедленно взяв в правую руку посох, а левой бережно приобняв за хрупкое плечико Снегурочку, спросил у нее:

– Ты можешь самостоятельно стоять, золотце мое?

– Да, дедушка – я уже хорошо себя чувствую.

– Ну и прекрасно! – с нотками глубокого удовлетворения в голосе произнес Дед и со следующим вопросом обратился к Даждьбогу:

– Чья это корчма?

– Я же говорил! – опасливым шепотом ответил Даждьбог. – Это – Подлая Корчма и корчмарь в ней – Ушастый Губан, который молится крылатому быку с головой птицы-падальщика!

– Да?! – изумленно переспросил Дед Мороз и даже слегка сдвинул богато украшенную самоцветами шапку на затылок, обнажив густой чуб из совершенно седых кудрей. – Неужели мы попали в отстойник к Шумерийским Отступникам?!

– Похоже на то! – угрюмым кивком подтвердил Даждьбог мрачное предположение Деда Мороза. – Я и остальные здесь уже живем третий день и у всех у нас впечатление, что эти твари что-то затевают!

– В смысле?! – не понял Дед.

– Мой старший брат Ярило уверен, что Губаны заключили договор с Бездной Василисков и собираются всех старых славянских Богов и лесовиков-подбожков с первого по пятый разряд сдать Василискам оптом!

– Ты как-будто заранее согласился с Губанами, Даждьбог! – строго и укоризненно сказал Дед Мороз. – Неужели Славяне не смогут достойно постоять за себя?!

– Ты сам знаешь, что Шумерийские Боги оказались достаточно прозорливыми и сумели в свое время зарезервировать для себя много места в Истинном Мире. А мы, как видишь, после крушения Сказочной Руси, оказались ненужными ни в одном, из более или менее, приличных Секторов Истинного Мира! Лично ни у меня, ни у Ярилы, ни у кого-то из даже самых злых Лесовиков, включая Бабу-Ягу, нет сил прорываться куда-либо дальше из Подлой Корчмы.

– А что – и Баба-Яга здесь?

– Здесь! Расхворалась старуха – второй день уже не встает. Зубы, говорит, разболелись и желудок барахлить стал.

– И поделом ей! – неожиданно вступила в разговор Снегурочка.

Но, ни тот, ни другой из собеседников, не обратили на ремарку несдержанной молокососки ни малейшего внимания, продолжив свой серьезный разговор.

– А вы пытались прорываться? – спросил Дед Мороз.

– А ты вон лучше у него спроси – у Ильи! – кивнул на контуженного богатыря Даждьбог. – Он сделал такую попытку…

– Что случилось, Илья?! – сочувственным голосом поинтересовался у богатыря Дед Мороз.

– Тут за лесом… – нехотя прокряхтел богатырь (видно хорошо было, что разговор этот ему неприятен), с трудом поворачивая раненую голову к Деду Морозу. – Стоит рать несметная Губанов – я бился с ними от рассвета до заката, но ничего сделать не смог – насилу жив остался! Мне бы Добрыню сюда с Алешей – мы бы показали этим чертям ушастым… – и богатырь без сил уронил голову обратно в сено, не в силах продолжать рассказ о состоявшейся неудачной боевой схватки с Губанами.

– Примерно восемь тысяч, тяжело вооруженных баирумов, на крылатых единорогах стоят плотным полукольцом вокруг Корчмы, перекрыв все основные дороги в Истинный Мир. Илья пьяный поехал с ними драться – в Корчме сикера крепкая и дешевая, бился с дозорной полуротой, убил двенадцать человек, может быть, и прорвался бы, но какой-то ловкий «избухандер» попал ему по башке тяжелым бумерангом. От бумеранга этого наш Илюша и отключился, его связали, избили и привезли сюда. Но раз не убили, значит, зачем-то, он еще нужен. На холоде, правда, видишь, держат – Корчмарь так велел.

А, вообще, плохи дела, сам видишь – какая уйма народу здесь набилась, и все на что-то надеются, а надеяться-то, как раз, и не на что!

Собранный дисциплинированный и мужественный Дед Мороз никак не прокомментировал последнее предложение, склонного впадать в беспросветную панику Даждьбога, а, не теряя времени, принялся придумывать планы спасения, одновременно рассматривая публику, сновавшую туда-сюда по грязному снегу обширного двора Подлой Корчмы, надеясь найти среди них потенциальных союзников в предстоящей борьбе против Губанов и Василисков.

Но судя даже просто по одному внешнему виду – мало на кого можно было положиться в пестрой, морально подавленной и физически полуразбитой толпе отправленных за ненадобностью на пенсию многочисленных языческих богов и божков, собранных едва ли не со всего света и безжалостно выдернутых суровыми религиозно-политическими катаклизмами из многих исторических эпох. Лишенные почти всех своих сверхъестественных возможностей и, вследствие этого, сделавшиеся лишними, ненужными и даже вредными, и потому обреченными на неминуемое уничтожение в земном мире, они вынуждены были бежать через предоставлявшиеся им их Волшебными Хранителями спасительные лазейки в Истинный Мир, бросая в Земных Храмах все свои богатства и без остатка развенчивая веру людей в себя. И наблюдая сейчас эту «пеструю жалкую свалку» низринутых и поверженных богов, с точки зрения христианской идеологической доктрины, превратившихся в демонических идолов, не потерявший веры в себя и в свою вечную востребованность людьми, Дед Мороз испытывал сильные противоречивые, но в целом, печальные эмоции…

Вот неподалеку, среди покорно лежавших на снегу белоснежных грациозных лам и гуанако, грустно сверкавших под луной огромными влажными глазами, сидел на расстеленном, тоже, прямо по грязному снегу, толстом цветастом ковре, обхватив понуро склонившуюся голову обеими руками, какой-то несчастный, никому неизвестный на территории Подлой Корчмы, центрально-американский бог, судя по покрою и расцветке костюма, входивший в ближайшее окружение великого и грозного Кецалькоатля (Пернатого Змея), повелевавшего когда-то в непроходимых джунглях Юкатана умами миллионов таинственных индейцев-майя. И наверняка сидевший сейчас посреди двора Подлой Корчмы, в безнадежном отчаянии обхвативший голову Индеец, занимал какое-то почетное место в иерархии божественного пантеона древних майя или инков-кечуа, являясь объектом поклонения суеверных индейцев на протяжении многих веков. И что творилось в бесконечно чужой и непонятной душе уроженца далеких южно-американских тропиков или снежных Анд, Дед Мороз постарался особенно не задумываться, переключив внимание на каких-то бедуинов, суетившихся вокруг огромного, видимо, необычайно старого верблюда с облезлой во многих местах шкурой, отдававшей под светом ярко-голубой луны совсем несвойственным обычным представителям верблюжьего племени рубиново-красным цветом. Но, наверное, это был не простой верблюд, а – созданный специально для той провиденциальной задачи, чтобы на нем ездили по бескрайним пустыням древние аравийские боги, так как у него, кроме необычного цвета шерсти, на спине насчитывалось целых три горба. Божественное животное, пришел к выводу Дед Мороз, лишилось священных свойств вместе со своими хозяевами во дворе Подлой Корчмы – оно беспокойно било по снегу растрескавшимися от общей ветхости копытами, мотало из стороны в сторону большой головой на могучей шее и время от времени тревожно взревывало-взблевывало, роняя из пасти хлопья неприятной темно-желтой пены. Судя по нервным движениям Аравийцев, они серьезно опасались за состояние здоровья красного верблюда и заранее уже начали этого бояться, не представляя, что будут без него делать, если он вдруг возьмет и сдохнет.

Длиннобородые лесные гномы в широкополых шляпах одинакового фасона, низко надвинутых на глаза, сидели вокруг небольшого, возможно, что украдкой разведенного костерка, жадно протягивали к языкам пламени маленькие озябшие ручки и опасливо озирались по сторонам зоркими глазками.

Мимо гномов продефилировала группка завернутых в драные меха чумазых пьяненьких божков северных народов: якутов, ненцев, камчадалов, эскимосов и чукчей. Они весело о чем-то переговаривались между собой, вполне, судя по их поведению, довольные тем, что очутились не где-нибудь, а именно в Подлой Корчме.

– Посмотри вон на этих «инородцев»! – обратился к Деду Морозу Даждьбог, показывая пальцем на засаленных потрепанных северных божков.

– Ну и что? – индифферентно спросил Дед.

– Один из них – тот, что впереди остальных, по имени Сабалу – бывший бог охоты и рыбной ловли у ненцев Ямала, как-то ухитрился провезти с собой двадцать тонн сушеной щуки и продал ее корчмарю за десять литров сикеры и право ночлега в течение десяти дней. Всей его компании выделили крысиный чулан с двумя нарами друг над дружкой… – Даждьбог резко умолк и, хлопнув себя по лбу, с досадой воскликнул:

– Прости, брат Акапист (у Деда Мороза, как выяснилось, были еще и другие имена), что я кормлю тебя с внучкой бесплодными разговорами во дворе и до сих пор не догадался пригласить в наши «славянские хоромы»! Пойдемте скорее туда – Вы не представляете, как Вам все наши будут рады!

– Что-ж – спасибо, брат! – растроганно сказал Акапист. – Если сохранилось в каждом из нас хотя бы по капле от лучших свойств Славянской Души, это означает, что у нас у всех еще остался шанс выжить!

– Илью Муромца мы здесь не бросим! – звонкий голосок Снегурочки наверняка услышали в самых дальних уголках двора.

– Молодец, дочка – правильно! – похвалил Снегурочку Дед Мороз и, обращаясь к Даждьбогу добавил: – Берем его под руки и ведем – ни на кого не обращаем внимания! Охрана здесь какая-нибудь есть?

– Несколько баирумов-полицейских есть, но если повезет, то можем и никого не встретить! – беспокойно оглядевшись по сторонам, ответил Даждьбог. – Давай!

Примерно через минуту общими усилиями им удалось поднять на ноги богатыря и медленно, но верно они начали приближаться ко входу в корчму. Сзади метрах в двух от них, прикрывая трех товарищей по несчастью со спины, скользящей походкой шагала красавица-Снегурочка, крепко сжимая в руках посох своего грозного деда, в любой момент готовая применить его для самообороны. Между прочим, посох пригодился перед самым входом в Корчму, когда один из пьяных северных божков, кажется, тот самый Сабалу, изобразив гнусную ухмылку на безбородом морщинистом лице, покрытом толстым слоем тюленьего жира, бесцеремонно попытался облапить Снегурочку за плечи. Снегурочка ни мгновенья не колеблясь, ударила нахала посохом по грязной патлатой башке. Раздался громкий треск, и немытые целую вечность волосы на голове Сабалу загорелись ярко-голубым пламенем. Бывший ненецкий божок, чьи костяные и деревянные изображения в прошлом миллионы раз щедро смазывались доверчивыми ненцами кровью и жиром добываемых ими рыб и зверей, пронзительно закричал и бросился пылающей головой в ближайший сугроб.

Этот случай рассмешил почти всех богов – скупо улыбнулся даже, поднявший голову на шум, Индеец, не менявшей позы уже несколько часов среди своих гуанако, мерно жующих нескончаемую жвачку.

– Молодчина! Молодец, красавица! Так его!… … … – со всех сторон раздавались крики одобрения на сотнях мертвых языков и наречий, пока тушивший в сугробе голову Сабалу смешно дрыгал ногами, обутыми в оленьи ичиги, богато украшенные бисерными узорами.

– Дай я его угощу своей булавой! – раздухарился вдруг заметно повеселевший Илья Муромец и, подняв утыканную острыми массивными шипами круглую железную дубинку, сделал шаг по направлению к Сабалу, намереваясь вбить его с одного удара в сугроб так, чтобы остались видны одни ичиги. Деду Морозу и Даждьбогу на себе пришлось испытать – на что может оказаться способен, хотя и раненый, но, тем не менее, именно былинный русский, да к тому же, изрядно подвыпивший, богатырь. Они буквально повисли на богатырских руках, горизонтально поднятых для неравного боя с тщедушным ненецким божком.

– Илья! – грозным голосом принялся увещевать Муромца Дед Мороз. – Весь свет теперь будет знать, что русский богатырь дуреет после двух самоваров самогонки – стыдно!!!…

Вроде бы до Ильи дошел справедливый смысл сказанных слов, и он милостиво дал себя успокоить, тем более что у ворот постоялого двора неожиданно возникли странный шум и нездоровое оживление. Несчастный Сабалу перестал быть центром всеобщего внимания – все зрители повернули головы к гостеприимно раскрывавшимся входным воротам…

…Это на широкий, и без того уже загаженный, двор Подлой Корчмы, попирая самые номинальные правила такта и какого-либо приличия, простужено трубя гибким подвижным хоботом и злобно сверкая рубиновыми глазками, сбив одним ударом массивных золотых бивней створки ворот с петлей, входил широким уверенным шагом огромный, черный, как антрацит, африканский слон. На широкой спине слона, недальновидно уверенные относительно собственной безопасности, в роскошном хаудахе, сверкающем множеством драгоценных украшений, обернутые в леопардовые шкуры и страусиные перья, восседали три толстых надменных негра, по черноте кожи нисколько не уступавшие своему слону. Безусловно, что в ушах и широких ноздрях негров висели тяжелые золотые кольца, а на всех десяти пальцах рук красовались многокаратовые перстни, искусно изготовленные из алмазов, изумрудов и сапфиров Центрально-Африканского нагорья. И мало, кто заметил, какой дикой непримиримой ненавистью вспыхнули рубиновые глазки большого черного слона при виде трехгорбого красного верблюда…

… – Все – уходим! – решительно, как отрубил, сказал Даждьбог. – На этих черных дьяволов любоваться нам совершенно излишне и недостойно нашего звания исконных Славянских Богов.

Акапист лукаво усмехнулся в усы и бороду, но спорить с Даждьбогом не стал, и они вошли, наконец, внутрь Подлой Корчмы.

Там оказалось довольно тепло. В бревенчатых стенах через каждые три метра торчали сильно чадившие жировые лампы, дававшие длинному коридору тусклое красноватое освещение. Из-за сильного чада и запаха прогорклого тюленьего жира, у привыкших дышать свежим морозным воздухом Деда Мороза и Снегурочки, сразу же неприятно зачесалось в ноздрях и запершило в горле. Кроме того, в коридоре корчмы изрядно воняло и чем-то другим, гораздо более худшим, чем миазмы смеси из испарений прогорклого жира и старых валенок, составивших единое целое с полуразложившимся навозом. Мудрый Дед Мороз даже остановился на несколько секунд, пытаясь правильно идентифицировать, заметно настороживший его запах и внимательно наблюдая при этом за чертами лица Даждьбога, едва ли не ежесекундно неуловимо менявшее свои черты в неверном красном свете чадящих факелов, освещавших коридор. Вместе с Дедом Морозом остановились и все остальные, выжидающе на него глядя. Даждьбог, в частности, с выражением откровенно алчного блеска в глазах рассматривал затейливые узоры из драгоценных камней на белоснежной поверхности шубы Деда Мороза, ярко сверкавшие в полумраке Подлой Корчмы чистым благородным сиянием. Точно также сияла и изящная шубка Снегурочки, крепко державшей в руках дедушкин посох, чей набалдашник разгонял тусклое мерцание масляных ламп и факелов Подлой Корчмы льдистыми голубыми сполохами в радиусе не меньше метра.

После недолгого размышления, Акапист голосом, исполненным собственного достоинства, бросив неуловимый подозрительный взгляд на «Даждб-Бога», решительно произнес:

– Ладно – веди нас дальше в твою жалкую нору, Даждьбог! – и покрепче подхватил под правую руку богатыря.

И Даждьбог, ничего не ответив, виновато понурив лысоватую голову, сделав тоже самое с левой рукой совсем разомлевшего в тепле Ильи, зашагал вперед.

Часто понатыканные двери гостевых комнат без конца открывались и закрывались беспокойными суетливыми и любопытными постояльцами, кратковременно освещая в такие моменты полутемный коридор прямоугольниками то синеватого, то зеленоватого, не внушающего чувства бодрости таинственного света. Под потолком, ничем не разгоняемая, скопилась чернильная беспросветная тьма, особенно удручающе действовавшая на нежную впечатлительную красавицу Снегурочку. Там, в этой тьме, все время кто-то шуршал и с потолка постоянно сыпался мелкий неопределенный мусор.

Из одной комнаты прямо под ноги старинным Славянским Богам неожиданно вывалилось какое-то кряжистое несуразное существо, чей единственный выпученный глаз, ожесточенно вращавший черным вертикальным зрачком в ядовитой желтизне белка, с лютой ненавистью вытаращился почему-то на Илью Муромца, и никто, как говорится, глазом не успел моргнуть, как чудесным образом взбодрившийся Илья, с неуловимой быстротой взмахнув «жаждущей вражьей крови» булавой, припечатал «лихо одноглазое» к щербатому деревянному полу.

– Мразь проклятая! – гордо пророкотал Илья, вкладывая булаву обратно в специальную петлю на богатырском поясе.

Даждьбог никак не прокомментировав очередную богатырскую выходку, лишь ускорил шаги.

Славянские «покои» находились почти в конце коридора неподалеку от дверей просторного «нужника».

– Совсем вас «опустили», братцы… – горько и невнятно пробормотал Дед Мороз.

И, печально кивнувший в знак согласия Даждьбог, постучал условным стуком в низенькую закопченную дверь. А Акапист до того, как дверь открыли изнутри, теперь уже внятно и с хорошо прослушивавшейся в голосе яростью произнес:

– Я понял, что за запах так сильно беспокоил меня в этом коридоре!…

– И что это за запах, дедушка?! – с живой заинтересованностью спросила Снегурочка.

– Так дурно могут пахнуть лишь предательство и подлость, внучка!!!…

…Низенькая закопченная дверь медленно растворилась с пронзительным скрипом, заполонившим собой, казалось, весь коридор Подлой Корчмы. В нос Акаписту и Снегурочке ударил запах перекисших щей и подгоревшей гречневой каши. Прежде чем войти внутрь, Акапист долго всматривался в полумрак «славянских палат», освещенных чадящим тусклым пламенем точно такой же, что и в коридоре, жировой лампой, да слабым лунным светом, падавшим через узкое оконце, прорубленное едва ли не под самым потолком. Не заметив ничего подозрительного, он переступил порог и немного громче, чем следовало, поздоровался:

– Добрый вечер, Славяне!!!

– Это кто же такой шустрый будет?! – послышался в ответ старческий голос, по скрипучести сравнимый с двумя трущимися между собой, грубо высеченными, каменными жерновами и в дальнем конце комнаты зашевелился чей-то неясный взлохмаченный и растрепанный горбатый силуэт. Кроме Бабы-Яги (а это оказалась именно она) никто не ответил на приветствие Деда Мороза, и, соответственно, открытым остался вопрос: кто же тогда открыл дверь?

– Тебя ли я слышу, Богиня Черной Луны?! – вопросом на вопрос ответил Акапист.

Горько и иронично рассмеялась Баба-Яга ужасным по звучанию смехом, опуская на холодный пол опухшие подагрические ноги и с гигантским трудом принимая сидячее положение на расшатанной древней кровати, опершись горбом о большую грязную подушку, туго набитую павлиньим пером.

– Акапист, никак! – без особого выражения воскликнула Баба-Яга и тут же ослабевшим и даже предательски дрогнувшим голосом добавила: – Только какая я теперь богиня Черной Луны! Я теперь вся – в прошлом, Акапист! Нет меня больше – одна временная видимость! Зря ты сюда пришел, зря!… – Баба-Яга вроде бы даже всхлипнула, не в силах продолжать связно говорить.

Дед Мороз присмотрелся в красноватом полумраке и разглядел в центре комнаты квадратный, грубо срубленный стол и полдюжины таких же громоздких неуклюжих стульев, имевших непропорционально высокие спинки. Уродливые стулья были расставлены вокруг неказистого кособокого стола.

– Пойдем, внучка – присядем! – пригласил он Снегурочку и тяжелым шагом, от которого замигал огонек в лампе, прошел к столу и осторожно присел на один из стульев, предварительно проверив прочность его конструкции. Стул, вроде бы, выдержал. Тогда Акапист снял шапку, положив ее прямо перед собой на древнюю бархатную скатерть неопределенного цвета, неровно покрывавшую грубо и небрежно обструганную поверхность массивного стола.

Касавица-внучка, Снегурочка заняла соседний стул рядом с дедом, и оба они настороженно умолкли, внимательно разглядывая обитателей «славянских покоев», в ожидании: не заговорит ли еще кто-нибудь из них. Затем Дед Мороз спохватился и спросил у Снегурочки:

– А где Даждьбог с Ильей?

– Плохо Илье стало – Даждьбог в «нужник» его повел. Проблюется – легче станет!

– Да?! – как-то оторопело спросил Дед Мороз.

– Тошнит Илью! – поспешила объяснить Снегурочка. – По, богатырски тошнит! Мало никому не покажется!

– Слушай, бабка! – с внезапной злостью и грубой фамильярностью, пришедшей на место недавней почтительности, обратился Акапист к Бабе-Яге. – Кто здесь еще кроме тебя?! Почему все молчат, и никто не шевелится?! Сдохли что-ли все или «в штаны наложили» – шевельнуться боятся?!

– Опоил их всех проклятый корчмарь чаем из дурман-травы! – угрюмо буркнула в ответ старуха. – Я одна не стала пить – желудок у меня… А Отец-Леший и Чурило, и Болотные Девки не послушали меня – нахлебались этой дряни по полному самовару, не меньше! Еще и рыбы поели лихой и дурной…

– Какой рыбы?! – перебил ее Дед Мороз. – Сушеной щуки?!

– Мне ли щуки не знать?! – обиженно проскрипела Баба-Яга. – И не белорыбица это была! Не карп, и не судак, а так – воблядь (гибрид воблы со стерлядью) поганая, что водится в реках неназываемых, куда даже Водяной Батюшка поостережется нырять. Светилась эта рыба зеленью трупной в темноте, а они все равно ее ели. Жрали, даже бы я сказала, килограммов по десять – не меньше…! – за дверью в коридоре послышался подозрительный шум, и Баба-Яга вынуждена была замолчать. Дед Мороз и Снегурочка дружно повернули головы в сторону двери.

Дверь с треском распахнулась и в комнату, наклонив голову, вошел Илья. Он тяжело дышал и возбужденно блестел глазами:

– Акапист, Бендида! – сквозь хриплую одышку взволнованно обратился к Деду Морозу и Снегурочке контуженный богатырь. – По моему, это – ловушка, а Даждьбог – предатель! Да и не Даждьбог это, вовсе, никакой был, а – «лярва», принявшая обличье Даждьбога! Я только что утопил эту тварь в «нужнике», а вместе с ним – какую-то зубастую гадину! Она прямо из толчка выползла, едва мы внутрь вошли! Даждьбог-Лярва, сука, кинжалом сзади замахнулся – кинжал о кольчугу на спине сломался! Я ему почему-то сразу не поверил – морда у него с самого начала как-то не по нашему выглядела, не по славянски!…

– О-о-о-й, ну какой же ты бешаный, когда пьяный, Илья!!! – нежданно прорезавшимся, своим обычным, басом рявкнула Баба Яга. – Пригрезилось тебе спьяну, что он кинжалом на тебя. дурака замахнулся!…

– А ну – тихо!!! – прикрикнул Дед Мороз и, вскочив на ноги, что есть силы шарахнул посохом об пол, отчего круглый набалдашник посоха вспыхнул не хуже знаменитой «лампочки Ильича», осветив до самых дальних уголков, в течение многих веков так ярко не освещавшуюся и никогда не прибиравшуюся, комнату для слуг низшего разряда, «гостеприимно» предоставленную хозяевами Подлой Корчмы развенчанным Славянским Богам.

Баба-Яга от неожиданности охнула и закрыла инстинктивно зажмурившиеся глаза ладонями. А убранство комнаты сделалось доступно взгляду во всей своей вопиющей убогости и неприглядности.

Акаписту прежде всего бросились в глаза, стремительно скрывавшиеся от света в щелях между темными бревнами отвратительные насекомые, относившиеся к древнему виду «клопов гигантских» – темно-вишневые и неестественно распухшие от переполнявшей их человеческой крови. В самом дальнем верхнем углу, затянутом паутиной, внешне напоминавшей алюминиевую проволоку, Акапист, Снегурочка и даже пьяный Илья (как выяснилось, благодаря специальному позднейшему расследованию, знаменитый русский богатырь слабел не от продолжавшейся медленной кровопотери, а от сикеры, хранившейся в плоской серебряной баклажке, искусно спрятанной в правом сапоге, и незаметно от окружающих, употребляемой богатырем редкими, торопливыми, но очень объемными глотками) увидели мохнатого серо-багрового паука, в диаметре достигавшего не менее тридцати сантиметров. Выпуклые выразительные глаза паука, блестевшие, как два черных агата, со злым изумлением вытаращились на новых постояльцев Корчмы, неприятно поражающих древнее насекомое пульсирующей в их душах могучей жизненной энергией, вызывавшей крайне негативный резонанс в физическом и психическом состояниях всех коренных обитателей Подлой Корчмы.

Акапист совершил неуловимое движение правой рукой, и из рукава шубы со свистом вылетел небольшой, но острый, как бритва, стилет, моментально пригвоздивший замешкавшегося тарантула к стене.

– Ловко ты его! – одобрительно пробормотал Илья Муромец, после высказанной вслух версии Бабы-Яги относительно происшедшего в нужнике, чувствовавший себя, как бы, не «в своей тарелке».

Мрачно нахмуривший брови Дед Мороз, ничего не ответив Муромцу, подошел к стене и выдернул стилет, брезгливо стряхнув мохнатую тушку убитого тарантула с лезвия. Тарантул смачно шлепнулся на грязный щербатый пол, а Дед Мороз, брезгливо наблюдая, как медленно сползает по нержавеющий стали лезвия стилета ядовито-желтая слизь, убитым голосом произнес:

– Я запоганил священный стилет!…

– Вот возьми, Акапист! – поднялась с кровати и протянула ему Баба-Яга огромный мятый и грязный носовой платок. – Вытри эту дрянь!

– Спасибо, Белиля! – поблагодарил Акапист, взял платок и аккуратно протер лезвие стилета.

– На! – он протянул ей платок обратно.

– Спасибо, батюшка Акапист! – бабка торопливо схватила платок и спрятала под цветастой подушкой. – Это тоже платок для меня святой – мне его тетка подарила на пятьсот лет! Какой был тогда праздник, ах – какой славный праздник получился в нашем Лесу! Таких праздников никогда больше не будет в жизни моей, никогда!… – старуха прочувствованно всхлипнула, снова достала из под подушки священный платок и промокнула им повлажневшие глаза.

А Акапист, между тем, быстренько и незаметно осмотрел всю комнату и остальных ее обитателей, спавших на ветхих от времени деревянных кроватях глубоким нездоровым сном, внешне ничем не отличавшимся от смерти.

– Так! – веско сказал Акапист, видимо, сумев прийти к какому-то определенному выводу относительно истинного положения вещей в Подлой Корчме. – Илья – иди, садись за стол и сиди, никуда не отходя – будешь всех здесь охранять!…

– А ты куда?!?!?! – в один голос испуганно воскликнули Баба-Яга и Снегурочка.

– В «нужник» – успокойтесь! Буду недолго, все! – он поднялся и, выставив посох перед собой набалдашником вперед, пошел к двери.

Вроде, как протрезвевший Илья, осторожно, проверяя прочность, присел на краешек одного из стульев, а булаву положил перед собою на стол. Перед самой дверью Дед Мороз остановился, развернулся и, бросив странный задумчиво-печальный взгляд на Внучку хотел сказать что-то особенное и задушевное, но сказал лишь:

– Ну, пока! Держите выше голову – я скоро вернусь! – он развернулся и решительно зашагал к двери, провожаемый по-прежнему растерянными и вопросительными взглядами внучки и, потерявшей почти всю свою магическую и физическую силу, Бабы-Яги. Лишь один Илья устремил остановившийся взгляд в пространство, и, если быть более точным – в узкое и темное пространство правого сапога, где была спрятана заветная баклага, на дне которой еще плескался небольшой запас огненно-крепкой сикеры, способной воспламенить кровь самого хладнокровного человека и моментально сжечь нервы наиболее уравновешенному. Когда входная дверь закрылась за Дедом Морозом, Илья мучился в борьбе с Огненным Змием не дольше минуты. Воровато оглядевшись по сторонам, убийца грозного Калина-царя фальшивым панибратским тоном сказал:

– Ну что, бабоньки – скучать не будем?! – и ловким эффектным движением фокусника выдернул из загашника широкого голенища богатырского сапога плоскую серебряную баклажку, на две трети наполненную обжигающей сикерой, высоко подняв драгоценный сосуд над кудрявой окровавленной головой. Он успел лишь отвинтить пробку и поднести горлышко баклажки к жадно раскрывшемуся рту, как Снегурочка неуловимым движением длиной мускулистой ноги, обутой в подкованный чистым серебром сапожок, выбила баклажку из дрожащей руки богатыря, объяснив свою грубую выходку двумя убийственными, гневно и презрительно, брошенными словами:

– Алкаш проклятый – погубить нас всех хочешь пьянкой своей?!?!?!…

…Акапист не услышал скандала, вспыхнувшего в гостевой комнате сразу после его ухода, неприятно пораженный господствовавшей в темном коридоре вязкой глубокой тишиной. Темнота в коридоре также установилась почти полная – в гаснувших лампах, очевидно, прогорел весь залитый в них запас жира. Более или менее ярко в коридоре прямо перед глазами Акаписта светилось призывным сиреневым светом лишь небольшое сердечко, вырезанное в верхней части двери «нужника».

Синие глаза Деда Мороза пристально глядели на сиреневое сердечко «нужника», и в седой кудрявой голове главного волшебника Новогодней Ночи постепенно складывалась схема той коварной и грандиозной ловушки, в какую заманили Губаны отказавшихся креститься языческих богов-пенсионеров. В этой хитроумно задуманной западне, по мнению проницательного Акаписта, не хватало одной существенной и, может быть даже, самой важной детали. И, чем дольше он стоял среди зловещих тишины и мрака коридора, тем сильнее ему начинало казаться, что на окончательное решение загадки, выдуманной Губанами, прольет именно вот этот насмешливый сиреневый свет, льющийся через сердечко, вырезанное в дверях общественного «нужника» Подлой Корчмы. Он сделал шаг вперед и нанес по «нужниковой» двери сокрушительный пинок. Дверь с треском распахнулась, дробно ударившись костяной ручкой о стену и Дед Мороз смело вошел внутрь.

Внутри оказалось пусто и прохладно – где-то под каменным полом бежала проточная вода, вероятно, применявшаяся для смыва испражнений многочисленных постояльцев, а, возможно, подумал Дед Мороз и: «для смыва самих постояльцев»! Природа сиреневого света объяснялась очень просто – из всех шести отверстий, отделенных друг от друга деревянными перегородками примерно полутораметровой высоты, вертикально вверх откуда-то с неизмеримой глубины прямо в потолок ударялись столбы призрачного сиреневого сияния, придававшему помещению «нужника» волшебное очарование королевской спальни, убранной для первой брачной ночи короля. От пришедшего на ум сравнения Акапист невольно широко улыбнулся. О Лже-Даждьбоге он почему-то не вспомнил, а внимание его привлекло узкое высокое оконце, прорезанное в дальней от входа стене волшебного «нужника». Стекло оконца слабо голубело, освещенное снаружи светом полной Луны.

«Это вовсе никакой не „нужник“!» – внезапно осенило Деда Мороза, и он опасливо приблизился к крайней из кабинок, зачарованно глядя на столб сиреневого сияния, свободно лившегося упругой струей мощного светового фонтана. Дед Мороз сначала было решил заглянуть в таинственную дырку удивительного «толчка» и даже начал подкрадываться к ней на цыпочках, но затем неожиданно передумал, обоснованно посчитав эту затею легкомысленной и опасной. Внимание Деда вновь переключилось на узкое оконце, освещенное луной и выходившее, видимо, наружу с противоположной стороны Подлой Корчмы.

Он неслышно прокрался мимо ряда кабинок и прильнул лбом к холодному стеклу оконца, предварительно зажмурив глаза, боясь различных потенциально возможных полных оптических неожиданностей.

«Однако таким способом обманывать себя – трусливо и глупо!» – вполне справедливо подумал Дед Мороз и открыл глаза.

В глаза ему сразу бросилась, стремительно опускавшаяся из ночного неба ослепительно сверкавшая золотая звезда, которую он видел несколько часов назад в ином мире, стоя на одной из нижних Ветвей Древа Жизни…

…«Золотой Шершень» опускался на бескрайнюю снежную равнину, начинавшуюся сразу за Подлой Корчмой и причудливая тень легендарного мифологического чудовища, оказавшегося жуткой реальностью, росла с каждой секундой, покрывая «белый саван искристого снега» траурно черной вуалью.

Глаза Деда Мороза, несмотря на все его специфическое хладнокровие и огромные практические знания, расширялись в ужасе и изумлении по мере того, как снижалось невиданное летающее чудовище, размерами своими намного превосходившее всех живых тварей и создания рук человеческих из тех, что встречал в течение долгой жизни своей Акапист.

Холодный лунный свет щедро струился по покатым золоченным бокам «Золотого Шершня», заставляя сверкать его безобразную громоздкую тушу, словно бы она обливалась потом от совершаемых ею неимоверных усилий столь легко и изящно планировать в воздухе, несмотря на потрясающие габариты. Два гигантских многофасетчатых круглых глаза летающего монстра с неуловимой быстротой вращались во все обозримые стороны в поисках либо возможных врагов, либо добычи, вспыхивая при этом, то поочередно, то сразу всеми вместе основными цветами солнечного спектра, бросая на снежную равнину внизу изумительные по красоте и богатству гамм блики. Многочисленные длинные и острые жалоподобные выросты, извивавшиеся шупальцевидные отростки, продолговатые овальные прозрачные крылья, неслышно трепыхавшие над верхней частью корпуса, придавали сильное сходство фантастическому летательному аппарату с гигантским крылатым тарантулом или шершнем-великаном – «пчелиным волком».

Невольная дрожь омерзения покрыла мелкой мутной рябью широкую светлую поверхность сильной и благородной души самого доброго и желанного Волшебника во всем подлунном мире – Деда Мороза.

Наиболее существенное личностное свойство, качественно отличавшее Деда Мороза от остальных временных обитателей Подлой Корчмы, заключалось в полном сохранении им Волшебной Силы, когда-то подаренной ему одним из самых могущественных древнейших Славянских Богов – самим «грозным и ужасным Велесом». Неиссякаемым могучим источником постоянного пополнения этой чудодейственной волшебной силы Деда Мороза являлась горячая истовая вера в него и в, творимые им добрые сказочные чудеса, сотен миллионов детей и взрослых Земного Мира. Волшебная сила Деда Мороза пряталась не в его белой роскошной лопатообразной бороде, как, к примеру, у Старика Хоттабыча. Способность и желание ежесекундно творить добрые сказочные чудеса пульсировали в каждой клеточке уникального Дед-Морозовского организма и никакие, самые невероятные по своей недоброй мощи, внепространственные ледяные сквозняки-флюиды, не могли бесследно растворить, высосать, либо каким-нибудь иным способом уничтожить уникальную способность творить Добро у самого востребованного и желанного волшебника всех времен и народов. Поэтому «Золотой Шершень Василисков» всей своей двухкилометровой длиной и полу-километровой шириной и высотой, не поразил воображение Деда Мороза болезненно и необратимо, не смял в бесформенную жалкую кучку такие неизменно великолепные его морально-волевые качества, какими следует считать беспримерное мужество и способность остро, практически всегда продуктивно-конструктивно, аналитически мыслить. И достаточно быстро сумев избавиться от эмоций, мешавших ему сосредоточиться для проведения необходимого анализа наконец-то прояснившейся ситуации, Акапист вскоре догадался, что видит перед собой то самое недостающее важнейшее звено головоломки, заданной Губанами. Оно спустилось прямо с неба и, хотя трудно было бы придумать что-либо более непоправимое и необратимое, Дед Мороз теперь имел полное представление о размерах и характере нависшей над ним и над его внучкой смертельной угрозы.

Оставалось одно – найти выход: «Это небесная ладья Василисков для транспортировки украденных человеческих душ в их далекую темную Бездну… Именно ее я видел, как она проскользнула на верхние ярусы-Ветви Дерева Жизни! Мы сейчас находимся на одной из Ветвей! Следует, как можно скорее понять – на какой, именно, Ветви и каким образом мы на нее попали?! И где сейчас может быть Рагнер?!». У него появилась твердая уверенность, что пока еще складывается все не так безнадежно, как могло бы показаться с первого взгляда на Подлую Корчму и тяжелое психологическое состояние ее временных обитателей-постояльцев и, следовательно, спасительный выход будет обязательно найден…

Но, с другой стороны, Акапист многого не знал о, так называемых, «Василисках», являвшихся, вовсе не «Василисками» в их банальной древнеславянской транскрипции и классификации, а, гораздо, более сложно организованными сущностями, об истинной степени опасности и могущества, а, также основного предназначения которых ему еще предстояло многое узнать в недалеком будущем…

Собственно, и в настоящем, то есть вот в эти самые тревожные и непонятные минуты, когда он рассматривал с близкого расстояния «Золотой Шершень» и необдуманно смотрел прямо в многофасетчатые «глаза», «украшавшие» «лицевую» часть загадочного астрального гиганта, инстинктивно пытаясь войти с ним в ментальный информационный контакт, в голове у «доброго Дедушки Мороза» произошло что-то наподобие «короткого замыкания», вследствие чего окружающая реальность, незыблимо и четко-зримо стоявшая перед глазами, покрылась маскировочной неясной дымкой-пеленой и уплыла куда-то в бесконечные дали.

Почудилось, короче говоря, Деду Морозу, что, поддавшись дьявольскому гипнозу, он «закимарил» на минутку-другую… В любом случае, однако, после «пробуждения», он почувствовал себя свежим и отдохнувшим и не испытывал ни растерянности, ни страха, и готовился к решительному бою с любым противником! Настроение Деда Мороза передалось его волшебному посоху, мутно-белый хрустальный набалдашник которого начал постепенно наливаться теплым ярко-алым сиянием, отгонявшим в дальние темные углы нужника, лившиеся из отверстий «толчков», волны неживого бледно-сиреневого света звезд несуществующих созвездий, украшавших анти-небеса какого-то невообразимо далекого Ада…

– Какого, интересно, черта я прячусь в нужнике?! – неожиданно вслух у самого себя спросил Акапист и, даже, как бы в легком недоумении, сдвинул шапку на затылок, обнажив высокий вспотевший лоб и добавил уже тише: – Я же, в конце-то концов, настоящий славянский Бог, а веду себя, как последняя сальмариска на жениховских смотринах!

Приведя свою знаменитую на весь мир «фирменную» праздничную щапку в прежнее положение, Дед Мороз гордо вскинул голову и решительным шагом покинул проклятый «нужник» с тем, чтобы больше туда никогда не возвращаться. Набалдашник посоха заполыхал уже на полную «боевую» мощность, когда его обладатель вышел в темный коридор Подлой Корчмы. В стороны, сверху и снизу испуганно шарахнулись какие-то неясные полухимерические твари, издававшие испуганный треск и писк, яростный клекот и злобное шипение. Акапист с неожиданной ясностью вдруг понял, что пока он был в так называемом «нужнике», внутри Корчмы за время его отсутствия произошли определенные изменения – изменения к худшему.

Внезапная сильная тревога и ощущение происшедшей непоправимой беды вдруг сжали сердце Волшебника невидимой когтистой лапой. Он нахмурил густые брови и, прошептав неразборчиво что-то вроде: «Нет – только не это!», бросился к двери комнаты, где оставил своих подопечных, и главное – любимую внучку под надежной, как ему твердо казалось, охраной достославного богатыря Земли Русской, Ильи Муромца….

…Массивная дубовая дверь оказалась незапертой – в комнате никого не оказалось, кроме мертвецки пьяного Ильи Муромца. Богатырь валялся на полу, в положении навзничь, широко раскинув в стороны богатырские руки и богатырские ноги, издавая при этом громкий храп. В воздухе стоял густой запах дрянной сивухи, органично перемешанный с, почти осязаемым, тяжелейшим ощущением внезапного полного запустения и необратимо-непоправимой разрухи. И отчего-то показалось Деду Морозу, что это не Илья, а он сам только что очнулся после мертвецки пьяного состояния-анабиоза, неизвестно сколько времени продолжавшегося!..

– Илья!!! – страшно рявкнул Акапист, и звенящий крик его, наполненный яростью и отчаянием, запросто мог разбудить мертвого, но, только, как выяснилось, не спящего в состоянии глубокого алкогольного опьянения русского богатыря.

Тогда Акапист пошел на самую крайнюю меру, какую только мог выдумать в создавшейся экстремальной ситуации – бесцеремонно, почти зло, ткнул пылающим набалдашником посоха кольчугу Ильи прямо напротив богатырского сердца, гулко и часто колотившегося в приступе, опасного для жизни, алкогольного пароксизма.

Прикосновение набалдашника волшебного посоха к кольчуге породило бурную молниеносную реакцию – ослепительная голубая молния сверкнула между набалдашником и непробиваемой защитной рубашкой Ильи, спаянной из нескольких тысяч стальных колечек. Послышался громкий треск, в спертом душном, пропитанном ядовитыми ацетальдегидовыми испарениями, воздухе полутемной каморки, ощутимо запахло горячей свежестью озона, целебным бальзамом, ополоснувшим отравленный головной мозг богатыря. Крохотные электрические разряды в виде ярко-голубых змеек заплясали по всей поверхности кольчужной стальной рубашки Ильи Муромца, искусно выкованной редкими умельцами – специально выученными волхвами-кузнецами.

И, о, чудо – Илья выгнулся дугой, на какое-то непродолжительное время опершись о щербатую поверхность грязного заплеванного пола лопатками, затылком и пятками. Затем он принял прежнее положение и почти сразу начал что-то неразборчиво мычать, биться огромной тяжелой головой об пол, как если бы ему в богатырское ухо заполз таракан и не мог выбраться оттуда.

– Очнись, Илья!!! – проорал Акапист богатырю в то самое ухо, в которое мог заползти гипотетический таракан. – А не то я тебя сейчас спалю заживо!!!

Эта ли нешуточная угроза Акаписта или могучая сила электричества сделали свое дело, но Илья резко сел на богатырскую задницу, распахнул глаза и, первым делом, потряс из стороны в сторону огромной нечесаной патлатой бесшабашной башкой своей.

– Ты меня слышишь, Илья?! – наклонился над «очухавшимся» богатырем Акапист.

– Не глухой! – раздраженно буркнул Илья в ответ. – Где я?!

– В Подлой Корчме! – Акапист еще сильнее нахмурил брови, начиная предчувствовать услышать более чем дурные известия от Ильи. – Где моя внучка?! Где все, вообще?! Что тут произошло, пока меня не было?! На десять минут вас только оставил одних и – на тебе!!! Как дети малые, честное слово, Илья!

– Какие десять минут, Акапист?! – в недоверчивом изумлении вытаращил глаза на Деда Мороза Илья. – Ты позавчера ушел и только сейчас появился! А внучка твоя за это время успела замуж выйти и уехала со своим мужем в его золотой дворец «жить-поживать и добра наживать», а тебе велела передать низкий поклон и сожаления, что не имела возможности познакомить тебя со своим мужем!

– Ты издеваешься надо мной, Илья?!?!?! – грозно пророкотал Акапист и машинально поднял посох, словно бы собираясь со всего размаху опустить тяжелый пылающий яростным ярко-алым огнем беспредельного бешенства «на вся и на всех», набалдашник прямо на темя Ильи Муромца, «несущего» такую несусветную дичайшую жуткую чушь и страшный бред, какой мог прозвучать лишь в кошмарном-прекошмарном сне!!!

– Э-э-э, ты полегче все же, старый друг! – воскликнул Илья и столь же машинальным движением поднял правую руку вверх, намереваясь отвести, нацелившийся ему прямо на темечко тяжелый раскаленный почти «до бела» набалдашник волшебного посоха. – Ты так прибьешь своего последнего верного друга и окончательно останешься один на один с целым скопищем коварных и смертельно опасных врагов! Это друг, Акапист ты сам оказался виноват в том, что, неизвестно куда, запропастился, а меня почему-то крайним делаешь за все, обрушившиеся на наши бедные головы, беды! Нас очень жестоко провели, Акапист!

– Держи руку! – вместо угрожающего немедля «расколотить башку» посоха, Акапист протянул Илье правую руку, недвусмысленно предлагая, тем самым, помириться и подняться на ноги, и побыстрее выйти на обширный загаженный двор Подлой Корчмы и рассмотреть, так сказать, «воочию»: что же там такое сейчас творится?!

– Расскажи толком, что здесь стряслось, пока меня не было?! – доверительно и ободряюще сжав пальцами правой руки плечо Ильи, с суровой проникновенностью попросил Дед Мороз богатыря. – Я, кажется, о чем-то начинаю смутно догадываться, Илюха! Нас, ведь, действительно, «сделали», как распоследних безмозглых «лешаков»! И «сделали», в первую очередь, меня, старого дурака! Только пойдем из этого гиблого места на улицу, а то здесь дышать стало совсем нечем!

Они вышли в темный, столь же смрадный, грязный, какой-то весь неприятно липкий, коридор и пока шли к выходной двери Илья начал плести причудливое кружево удивительного рассказа, от начала и до конца, изобиловавшего невероятным нагромождением парадоксальных и поразительных фактов, имевших место быть за время того предательского анабиоза, в который погрузили Деда Мороза хитроумные злодеи, прилетевшие на борту «Золотого Шершня»…

«… Мы ждали тебя долго, Акапист! Когда стало ясно, что с тобой приключилась какая-то неприятность, я пошел тебя искать. Яросвитка порывалась идти со мной, но я запретил ей идти со мной строго на строго, потому как почуял серьезную опасность – в Подлую Корчму прибыл какой-то новый Постоялец. Вернее, появился не Постоялец, а – Покупатель, наделенный особыми полномочиями и обладающий некими свойствами, резко отличающими его от основной, так сказать, массы постояльцев.

Я так и сказал Яросвитке: «Не ходи со мной, дочка! Там, во тьме извилистого коридора тебя будет поджидать не пьяненький ненецкий божок Сабалу, которого ты вогнала в сугроб с одного удара ноги, а гораздо более серьезный противник!»..

Твоя внучка прекрасно поняла меня с полунамека – она же умная девочка! И поэтому беспрекословно послушалась меня и села на нары, рядом с Белилей и сказала мне только: «Будь осторожен, дядя Илья!».

Белиля посмотрела на меня бесконечно печальным взглядом, словно бы навек прощалась со мной – тоскливо мне стало от ее взгляда, но я, все же, нашел в себе силы ей ободряюще подмигнуть, хотя никакой бодрости и не испытывал. Я стал готовиться к худшему и когда выходил в коридор, то был почти уверен, что на меня моментально накинутся тысячи неизвестных мне злобных тварей, вроде вот того «лиха одноглазого», которого я припечатал в коридоре, когда вы еще с внучкой только-только появились в Подлой Корчме..

Но на меня никто не кинулся, а наоборот – на душе у меня сделалось подозрительно спокойно. Именно, что – подозрительно. Всякое спокойствие в заведомо враждебной обстановке должно выглядеть подозрительным, потому как является одним из видов «наваждения»…

В общем, в коридоре горел яркий праздничный свет, двери бесчисленных комнат вдоль коридорных стен беспрестанно открывались и закрывались, громко хлопая при этом. Из-за дверей, Акапист, ты не поверишь, выглядывали озорные веселые девичьи лица и дарили мне улыбки и лукавые многообещающие взгляды. В воздухе пахло дорогой парфюмерией и чем-то еще особенным, в целом – приятным, но совершенно незнакомым, и у меня сложилось ощущение, что я попал в дорогой «лупанарий». И, да прости меня, брат, но я забыл о тебе, о твоей внучке, о Белиле, обо всех наших старых славянских Богах – в голове у меня завертелся какой-то сплошной не то калейдоскоп из цветных стекляшек, не то – праздничный фейерверк из цветных огней. В общем, я и сам не понял, как это случилось, но я, вроде как, сильно захмелел…

Какая-то яркая деваха в древне-греческой тунике схватила меня за руку и повела вдоль по коридору, беспрестанно щебеча что-то про какой-то «Большой Общий Праздник», во время которого всем нужно веселиться и ни о чем плохом не думать, вообще – ни о чем не думать! Шел я за ней, как последний дурак, как баран на веревочке и вышли мы вскоре во двор.

А во дворе, Акапист – «дым», что говорится, «стоит коромыслом» – в центре двора торчит, хочешь верь мне, хочешь, не верь, огромная зеленая елка! Елка самая что ни на есть настоящая, словно бы только что – из наших родных муромских лесов, и хвоей так густо пахнет, аж в глазах у меня, брат Акапист засвербило, слеза непрошенная набежала! И вся-то она разукрашенная стоит и сверкает, словно в Велесову Ночь, а вокруг хороводы водят всякие ряженые и размалеванные девки и парни, и, также, и не девки, и не парни, а – черт знает кто! И украшения то на елочных ветвях, Акапист висят очень странные и невиданные. Я, во всяком случае, за всю свою жизнь ничего подобного не видел никогда!

Визг, хохот, крик – мангалы и печи кругом, огонь в мангалах и печах, дым, вкусно пахнет жареным мясом. Какие-то девки за, то ли столами, то ли за лотками, разливают «зелено», и «красное», и «белое» вино по кубкам и всем желающим подают. А желающие эти, конечно же, все наши старые знакомые – отставные боги, полубоги, божки и ожившие идолы.

Даже неграм этим, что на черном слоне приехали, наливали девки-виночерпии вина по нескольку кубков подряд.

И мне подали, и я не отказался и залпом осушил литровый, как минимум, кубок, и веселье необузданное сразу взыграло у меня на душе – легко мне сделалось, радостно и все, главное, понятно стало!.. То есть, мне так казалось, конечно – на самом то деле кругом творились сплошные «непонятки»: морок, колдовство, чародейство, миражи и обман!

Грешен и виноват я, конечно, брат мой Акапист, что не сдержался и поддался соблазну выпить залпом еще несколько кубков разных сортов вина, и закружилась окончательно бедная моя голова!

А тут еще грянула, откуда ни возьмись, настоящая бесовская музыка! И как-то незаметно все наши появились у меня перед глазами, в том числе – и твоя внучка, брат мой Акапист!

Ты понимаешь, в чем тут оказалась главная-то «петрушка» зарыта: все неуловимо и кардинально изменилось во дворе Подлой Корчмы, и сама Корчма изменилась – превратилась в какой-то невиданный ледяной сверкающий дворец безо всякой закопченной трубы, из который валил бы клубами желто-серый нечистый дым! И вокруг Корчмы тоже все декорации поменялись – я увидел неподалеку огромный многобашенный рыцарский замок из чистого червонного золота – хочешь верь мне, а хочешь не верь, брат мой Акапист!.. Музыка тут оборвалась и заревели торжественно трубы, призывая к почтительному молчанию и предельному вниманию!!!

Из бывшей Корчмы, превратившейся в Ледяной Дворец, вышел высокий человек с неприятным, бледным, вытянутым, наподобие лошадиного, лицом и объявил на весь двор, широко раскрыв зубастую пасть:

– Всем-всем-всем!!! Внимание и повиновение всем участникам Звездной Лотереи!!! Прошел ровно миллион лет, ноль часов, ноль минут и ноль секунд и к нам, как ему и положено, прилетел Звездный Рыцарь со Счастливым Билетом для своей Звездной Невесты!!!

И, тут то, брат мой Акапист и началось самое удивительное и страшное, и непонятное – Врата Золотого Замка раскрылись и по сверкающей дороге к нам пошагал торжественно и чинно настоящий Великан – Звездный Рыцарь со «счастливым лотерейным билетом за пазухой»! И обладательницей этого счастливого лотерейного билета, давшей ей право называться Звездной Невестой, стала твоя внучка, Яросвитка!..».

– Замолчи пока, Илья! – не выдержал нарастающего накала страшного рассказа Акапист и прервал величеривого Илью Муромца, едва не заткнув многословно-говорливый рот богатыря ладонью.

К тому же, они как раз вышли из душной полутьмы коридора на свежий морозный воздух обширного двора Подлой Корчмы.

Двор был совершенно пуст и никакой Велесовой Ели, привезенной из самых муромских лесов, столь красочно описанной Ильей Муромцем, не наблюдалось и в помине. Лишь грязный почти до черноты снег, изрытый множеством следов, как человеческих, так и не человеческих. Под стать пустоте вокруг стояла полная пугающая тишина, казавшаяся особенно зловещей и многозначительной на фоне того шума и гама, царившего здесь еще всего-лишь несколько десятков часов назад. Изумленно молчали и потрясенные, подавленные, почти полностью морально разбитые Акапист и Илья.

Молчание первым, как ему и полагалось по рангу, нарушил Дед Мороз, собравший остатки воли в кулак и суровым голосом спросивший Илью:

– То есть, ты хочешь сказать, что мою единственную внучку похитил какой-то Звездный Вор, и никто ему не попытался помешать?!

– Ее не похищали, Акапист! – живо возразил Илья Муромец. – Ты же даже не дослушал меня о том, что было дальше после того, как появился из золотых чертогов этот самый Звездный Рыцарь!

– Ты – дурак, Илья, если до сих пор веришь в то, что ее не похитили! Наверное, я лучше тебя знаю свою внучку и ее вкусы! Извини меня, конечно, за то, что я тебя «дураком» незаслуженно обозвал – Василиски кому хочешь сумеют запорошить глаза, да так, что человек не сможет отличить черного от белого, и – наоборот!

Виноват то, прежде всего, я сам, что попался так глупо на их удочку! Прости, Илья меня, старика, что второй раз тебя не по делу совсем обвинил! – Акапист резко вдруг умолк и погрузился в мрачные размышления, внимательно всматриваясь в близкий горизонт, подернутый мутновато-туманной сизой морозной дымкой.

Там, за этой неопределенной, внушавшей смутное и невольное беспокойство, дымкой что-то угадывалось – чьи-то конфигурации, причем – грандиозные конфигурации…

Затем Акапист неожиданно диаметрально изменил направление своего всепроникающего пристального взгляда и опустил глаза долу, внимательно рассматривая грязный изрытый снег у себя под ногами. Густые брови Акаписта, до самых корней выкрашенные густым инеем многовековой седины, нахмурились еще сильнее, что не ускользнуло от внимания богатыря Ильи.

– Что случилось, брат мой Акапист?! – тревожно спросил Илья, внутренне приготовившись услышать самый «неблагоприятный прогноз».

– Похоже, что мы с тобой – в западне, Илья! – не без большой толики мрачной убежденности в собственной правоте раздельно проговорил Акапист, с непередаваемым отвращением разглядывая отвратительную субстанцию под ногами, теперь уже очень отдаленно напоминавшую обычный, хотя и, густо перемешанный с навозом, пометом и еще какой-то дрянью неопределенных цвета и консистенции, снег. – Одно обнадеживает – нас с тобой не сумели похитить на «переработку». Мы оказались Василискам чем-то вроде «кости в горле». Я полагаю, что дело заключается в той частице могущества, которые в нас с тобой вдохнул когда-то сам Великий Велес! Но, к прискорбию, это единственное обнадеживающее обстоятельство – все остальные факторы реального времени и пространства, пока еще окружающих нас с тобой, имеют ярко выраженные негативные свойства. Реальные пространство и время интенсивно начинают саморазрушаться и скоро они совсем аннигилируются, и мы с тобой, дорогой друг мой Илья аннигилируемся вместе с ними!..

Илья только молча таращил глаза, слушая Акаписта, не в силах вставить хотя бы слово и, после небольшой вынужденной паузы, вызванной необходимостью прокашляться, Акапист продолжил чтение приговора:

– Понимаешь, в чем главный фокус всей ситуации – мы попали в нее совершенно неожиданно для себя, словно бы кто-то, не спросясь у нас самих, взял и породил нас с тобой к жизни, которая, к тому же, сейчас вот-вот может неожиданно закончиться для нас, и я лично, даже, и не знаю – испытаю ли я по этому поводу сожаление! Сейчас вот я испытываю доселе абсолютно незнакомые мне неприятные, мягко говоря, чувства и ощущения: страх за судьбу единственной Внучки, недоумение и непонимание, растерянность, сильную злость и прочие психологические нюансы, окрашенные в те же самые черно-серые тона!

А ты слышал, Илья когда-нибудь о злом, хмуром и чем-то постоянно недовольном Деде Морозе?! Или – о смертельно напуганном Деде Морозе?! Я должен дарить только радость людям, и, особенно – детям, и сам должен быть радостным и… лучезарным изнутри! Я же – Добрый Волшебник! А сейчас, что мы с тобой имеем, Илья – странную грязь под ногами, являющуюся единственной опорой нашим ногам в земном сказочном мире! Но эта опора, хотя ты, возможно, и не заметил этого, стремительно тает у нас с тобой под ногами и скоро, и я, и ты смешаемся с дерьмом и превратимся в «ничто», в нечистый желтый пар вылетающий из ненасытных пастей Василисков вместе с их зловонным дыханием, Илья!!!..

…Внезапно нечто огромное дрогнуло в сизой дымке на близком, угрожающе нависающем над обреченной Подлой Корчмой горизонте, и полная тишина нарушилась – в дымке сизого тумана внезапно пропел тягучий, протяжный и загадочно странно печально звучащий камертон.

– По-моему, так может звучать голос самой Вечности, приготовившейся проглотить нас с тобой, Илья! – тяжело вздохнув, произнес Акапист, машинальным движением сдвигая на затылок праздничную шапку, продолжавшую вызывающе и неуместно сверкать драгоценными камнями посреди огромной кучи настоящего дерьма и других типов и видов испражнений.

На высоком лбу волшебника выступило огромное количество бисеринок холодного пота – он ясно понял, что сейчас должно произойти. И, действительно, то, что вот-вот должно было начать происходить, по твердому убеждению, Акаписта, принялось претворяться, так сказать, в жизнь, спустя, всего лишь, несколько секунд после того, как Акаписта прошиб холодный пот…

…Под аккомпанемент, все усиливавшегося загадочного камертона, от которого у обоих невольных слушателей неприятно загудело в ушах и заныло в корнях зубов, завеса густого сизого тумана стала стремительно редеть, сваливаясь сверху вниз в виде огромных бесформенных кусков-хлопьев. Некоторые из кусков, разваливавшегося на глазах тумана застревали в воздухе, цепляясь и зависая на каких-то горизонтально вытянутых опорах, а другие куски-хлопья безостановочно плавно летели вниз по вращательной траектории, по какой, обычно, облетают с ветвей деревьев осенние листья.

И, прошла, по меньшей мере, целая минута, прежде чем Акапист сообразил, что из-за рассеивающегося сизого марева начинают явственно вырисовываться-проступать контуры исполинского дерева – Дерева Земной Жизни. Того самого, на Ветвях которого совсем недавно им удалось спастись вместе с Внучкой от погони, устроенной за ними демонами, одетыми в куртки из «чертовой кожи». В ноздри и Акаписту, и Илье ударила мощная струя квинтэссированных праздничных новогодних запахов: еловой хвои, ароматов цитрусовых плодов, ванили, меда и других специфических ингредиентов, из которых во многих странах мира испекаются огромные, нежные, ароматные, тающие во рту роскошные новогодние торты и пирожные.

Сизая туманная хмарь совершенно растворилась среди могучих позитивных флюидов-испарений, испускаемых гигантскими ветвями, одетыми пушистыми облаками ярко-зеленой хвои и среди этой хвои настоящими откровениями засияли и засверкали сотни новогодних елочных украшений: шары-сферы, окутанные защитными слоями, отражающими, как лунный, так и солнечный свет, золотисто-коричневые кедровые шишки, ананасы, яблоки, груши и виноградные кисти. Многометровые золотые и серебряные лианы серпантин пересекали во всех возможных направлениях дивный сказочный фруктовый сад. Висели, разумеется, на Ветвях и иные украшения – столь же, потрясающих воображение обычного человека, размеров, очертаний и форм. Самый добрый волшебник всех времен и народов, Дед Мороз во плоти и крови, и легендарный былинный русский богатырь, в таких же, как и Дед Мороз, реальных горячих плоти и крови, Илья Муромец к обычным людям, безусловно, не относились, но воображение их также оказалось потрясенным до самого основания…

– Что это, брат мой Акапист?! – изумленно прошептал Илья Муромец, озадаченно теребя широкую окладистую бороду сразу всеми пятью пальцами правой руки.

– Это – легендарное Дерево Жизни, Илья! – объяснил богатырю Дед Мороз и обреченно добавил: – И мы, как видишь, наблюдаем его, увы, со стороны! Нас вышвырнули с его Ветвей за полной ненадобностью и потенциальной невостребованностью в будущем!

– Кто вышвырнул?! – индифферентным тоном, как, если бы он совсем не понимал смысла, заложенного в своем собственном, заданном им только что вопросе.

– А вот – они! – кивнул Дед Мороз на новую «игрушку», самостоятельно подыскивавшую себе местечко поудобней на Ветвях Дерева Жизни – невообразимо кошмарный и огромный «Золотой Шершень», плавно и стремительно вылетевший на небеса из-за двускатной поверхности гнилой крыши Подлой Корчмы и устремившийся по направлению к Ветвям Дерева Жизни.

Илья легонько присвистнул, и ошарашенный свист его послужил наиболее красноречивой формой комментария, какой только мог выдать, увидевший первый раз в жизни во «всей своей красе и величии «Золотой Шершень» Илья Муромец.

– Это и есть твой тот самый «золотой замок» Звездного Рыцаря! – саркастически сказал Илье Акапист. – Это, Илья – Звездная Ладья Василисков, прилетевшая в наш мир из неведомой Бездны Бездн! И хозяином на этой Ладье – ни какой ни Звездный Рыцарь, а – Нежить, по сравнению с которой даже наша, такая понятная и, во всех отношениях, логично появляющаяся в нужный момент, старуха-Смерть покажется вечно живой и юной девицей-красавицей! Ты представляешь теперь – какая страшная судьба ждет мою Внучку и всех остальных старых добрых славянских Богов?! – Дед Мороз обреченно умолк и на лице его проступила такая мука, что, видавшему всякие виды, Илье сделалось «не по себе», и он не сумел найти никаких ободряющих слов, оптимально бы оказавшихся подобранным, наступившему тяжелейшему психологическому моменту.

– Они намного сильнее нас, Илья! – продолжил, тем временем, Дед Мороз, отрешенно наблюдая за величественным, бесшумным и плавным вертикальным подъемом «Золотого Шершня» к самой вершине Земного Дерева Жизни, чтобы там, под шпилем, венчающем верхушку Дерева в виде многолучевой Звезды, испускающей пока еще настоящий живительный солнечный свет, занять господствующую, стратегически жизненно важную стационарную позицию.

Акапист, внимательно наблюдавший за подъемом Золотого Шершня, безошибочно просчитал конечную точку его маршрута – с занятой им позиции Василискам будет удобно, рано или поздно, совершить нападение на многолучевую Звезду Жизни!.И, когда Звезда Жизни погаснет, на Ветвях наступят вечные тьма и холод, а вместо Солнечной Звезды Дерево Жизни будет венчать совсем другой Шпиль. И это будет настоящей катастрофой для чудесного сказочного светлого таинственного мира – мира Новогодней Елки, Владыкой которого издревле предначертано было быть ему, Деду Морозу, одному из родных сыновей великого бога Велеса…

…Все эти мысли, откровения и выводы бесформенной кучей ярких мыслеобразов пробежали по поверхности больших полушарий головного мозга Акаписта, и вслух он произнес только одно емкое и страшное слово:

– Проклятье!!! – и крепче сжал посох, чей набалдашник раскалился на запредельную мощность, посылая в сказочное эфирное пространство отчаянный крик о помощи.

– Может не все еще так плохо, Акапист?! – словно бы взмолился, а не спросил Илья Муромец, точно также, как и его старший товарищ, сжавший волшебный посох, импульсивно сдавивший рукоять своей грозной боевой булавы.

– Мой родной мир ускользает от меня, Илюха! – ответил ему Дед Мороз. – Так что, все – очень плохо и хуже ничего быть не может, Илюха!!!

Непрочная опора под ногами Волшебника и Богатыря, словно бы в подтверждение зловещего прогноза-констатации Волшебника, качнулась и они едва удержали равновесие, покрепче ухватившись, один – за посох, другой – за булаву. Протяжно скрипнули деревянные стены Подлой Корчмы. Грязный мокрый вязкий и тяжелый снег сдвинулся в сторону, приготовившись обрушиться настоящей лавиной куда-то в «тар-тарары».

«Похоже – п…ц!!!» – мелькнула одна и та же мысль в головах Акаписта и Ильи, но…

…Как выяснилось, беспрестанно посылаемый маяком-набалдашником посоха Акаписта «вопль о срочной помощи» оказался услышанным…

…Оба они увидели, как поступательный вертикальный подъем «Золотого Шершня» внезапно замедлился, как если бы тот налетел на невидимую преграду. Вздрогнув всем своим огромным двухкилометровым корпусом, «Золотой Шершень» окончательно остановился и, словно бы, раскалился изнутри вспышкой белого злого и ослепительного сияния.

Из под пузато-бесформенного брюха-трюма золотистого чудовища что-то стремительно вылетело – неясно-неопределенная сверкающая точка и стала целенаправленно стремительно приближаться к, опрокидываемому «вверх тормашками» загажено-заснеженному широкому гостеприимному двору обреченной Подлой Корчмы, где еще сохраняли равновесие, а вместе с равновесием – веру в чудо спасения, Дед Мороз, у которого украли Снегурочку, и Илья Муромец, у которого красть было нечего, кроме его богатырского русского былинного народного Кодекса Чести.

Они молчали, затаив дыхание и настороженно-напряженными взглядами наблюдали за приближением неизвестного летающего объекта, чьи размеры увеличивались буквально с каждой секундой и вскоре начали приобретать вполне определенные очертания – очертания огромной хищной птицы.

– По-моему, это нас летят убивать, брат мой Акапист! – предположил обреченным голосом Илья и решительно взмахнув шипастой булавой, решительно добавил: – Русского богатыря им так просто не взять!

– Нет, Илья – ты ошибаешься! – изумленно-радостным голосом возразил богатырю Дед Мороз. – Это летит Рагнер Снежный – я чувствую его на ментальном уровне! Он услышал мой маяк и увидел нас! Я всегда верил в своего главного бойца, Воеводу Морозной Дружины, Илья! Он, все-таки – настоящий «супер»! Как тут ни крути!

Илья недоверчиво сверкнул глазами, но Акапист оказался прав – огромная золотая птица зависла в воздухе прямо над головами двух друзей и совершила плавный спуск прямо на, опасно раскачивающийся двор обреченной Подлой Корчмы.

Огромный стеклянный колпак в носовой части «байферга» откинулся в сторону и Акапист с Ильей увидели Рагнера Снежного.

– Я, кажется, опять успел! – облегченно воскликнул Рагнер и, не теряя ни секунды, добавил: – Быстрее садитесь – у нас нет и минуты времени! Все вопросы – на потом!

Рагнер нажал какую-то панель на пульте управления таинственного летательного аппарата, и за его спиной откинулся второй прозрачный колпак, открывший пленительное видение мягких удобных кресел для двух пассажиров, видневшиеся в спасительных недрах «байферга».

Акапист и Рагнер не заставили Рагнера повторять сказанное дважды и почти мгновенно заняли, предложенные места, «согласно купленным билетам». Колпаки мягко опустились над головами пилота и обоих пассажиров. Взревел мощный двигатель и «байферг» взлетел почти вертикально, как баллистическая ракета, взяв курс по направлению к вечно зеленым Ветвям Дерева Земной Жизни.

Ни Акапист, ни Илья пока ничего не могли понять, кроме одного – они были спасены настоящим «святым чудом», будучи, в буквальном смысле этого слова, на волосок от жуткой безусловной гибели – полной аннигиляции. В общем-то, они и не пытались ничего понять, расслабленно откинувшись на широкие мягкие спинки удобных кресел-сидений и с наслаждением вдыхали прохладный успокаивающий аромат искусственной атмосферы, царившей внутри салона новейшего инфернального истребителя-бомбардировщика «байферга», созданного техническим гением той же самой цивилизации, чьи научно-производственные мощности вкупе с беспрестанно совершенствуюшимися технологиями, позволяли штамповать в необходимых количествах такие межпространственные рейдеры-гиганты, каким являлся, к примеру, «Золотой Шершень».

Широкая панель пульта управления дьявольским летательным изобретением мигала множеством разноцветных огоньков, в пульсации хитросплетений которых Рагнер Снежный, похоже, хорошо разбирался.

– Рагнер! – подал, наконец-то, собравшийся с разбегавшимися в стороны мыслями, Акапист. – Объясни-ка мне вкратце – куда и на чем мы сейчас летим?! Откуда ты взялся, и где так поднаторел в управлении этой «золотой птицей»?!

– Я не могу отвлекаться, Владыка! – почтительно, но твердо ответил Рагнер, не отрывавший напряженно-сосредоточенного взгляда от пульта управления. – Но очень вкратце отвечу: мы летим на Ветви Дерева Земной Жизни, где должны найти укромный уголок, чтобы нас не заметил Всевидящий Глаз Великого Царя Кингу или Верховного Пайкида!

– Кто такой этот Верховный Пайкид?!

– Хозяин «Золотого Шершня»! У него есть еще одно очень древнее и странное имя – Капитан Хабаб!

– Так это – не «василиски»?!

– Нет, это – «пайкиды»! Очень опасные астральные хищники – пожиратели человеческих душ!

– А как получилось, что они не сожрали тебя?!

– Я обманул их, как видишь, Владыка! – уверенно ответил Рагнер, но немного подумав, добавил: – Хотя, возможно, что мне кто-то помог!

– Они не так уж и всесильны, как кажутся, и у них на борту могут оказаться наши друзья?!

– У них бывает периодически период анабиоза, которым я и воспользовался, угнав этот «байферг» – подробности потом, Владыка! Потому что этот анабиоз показался мне очень странным – там много странного и непонятного, Владыка! Мне больше нельзя отвлекаться – скажу только одно: мы попали в очень страшную и таинственную сказку, в непростых условиях которой нельзя расслабляться ни на секунду! – и «байферг», повинуясь умелым рукам Рагнера, колдовавшим над пультом управления, заложил крутой вираж, уходя далеко в сторону от «просыпавшихся» санарно-локаторных систем «Золотого Шершня».

– Найти бы этого гребаного «Сказочника»! – процедил сквозь сжатые зубы Дед Мороз, не привыкший к перегрузкам, возникающим во время перелетов на сверхзвуковых летательных аппаратах.

Но через несколько секунд полет «байферга» выровнялся, и Рагнер более спокойным тоном сообщил:

– Теперь можно расслабиться и поговорить более обстоятельно – мы вне поля видимости «систем слежения» «Золотого Шершня»! – и с этими обнадеживающими словами Рагнер громко щелкнул каким-то, не-то рычагом, не то клавишей на пульте управления. – Я включил, так называемый, «экран внешнего обзора», Владыка! Чтобы вы видели, куда именно направляется наш «байферг» – на какую, заранее присмотренную мною, заветную безопасную полянку!

В бомбовом отсеке грозной боевой «пайкидской» машины сделалось светло, многоцветно и радостно, и глазам Деда Мороза и Ильи Муромца предстало пленительное зрелище настоящего Новогоднего Рая, приближавшегося к ним со скоростью двести пятьдесят метров в секунду. Этот Рай и был родным миром Деда Мороза, о котором он с такой тоской вспоминал, стоя на гибнущем дворе Подлой Корчмы еще несколько минут назад, будучи твердо уверенным в том, что уже никогда не попадет на свою чудесную Сказочную Родину и Новогодние Елки всего мира останутся без своего законного хозяина – Доброго Дедушки Мороза.

– Вы, может, выпить хотите?! – неожиданно поинтересовался Рагнер, не поворачивая головы.

– А у тебя, что – есть что ли?! – немедленно оживился Илья, подавшись всем корпусом вперед.

Рагнер ловким и изящным движением иллюзиониста-виртуоза нажал какую-то панель на пульте, и прямо перед Ильей из пола поднялся миниатюрный столик, на котором красовалась массивная серебряная баклага, наполненная зеленым хиосским вином. Рядом с баклагой в специальных углублениях были укреплены два литровых кубка, тоже – из чистого серебра. Акапист решил, что Рагнер уже давно летает на этом самом адском «байферге», но вслух решил ничего не говорить, оставив все подробные расспросы – «на потом».

Страдавший с «дикого похмелья» Илья быстренько наполнил кубки зеленым душистым вином, отчего по салону «байферга» немедленно распространился аромат свежераздавленного винограда.

– Пьем за тебя, Рагнер! – поднял свой кубок Акапист. – Ты второй раз спасаешь мне жизнь за последние несколько суток!

– Я тоже пью за тебя, Рагнер! – поддержал тост Акаписта богатырь, поднимая свой кубок.

Они осторожно сдвинули драгоценные емкости для питья и торопливыми жадными глотками осушили их до дна.

– Мысленно я с вами, друзья мои! – виртуально поучаствовал в распитии хиосского вина на «брудершафт» Рагнер и, выдержав короткую паузу, многозначительно добавил: – Скоро будем на «месте»!

– Что это за «место» за такое?! – ворчливо спросил слегка захмелевший Дед Мороз.

– Сейчас увидите все своими глазами, Владыка! – услышал Акапист в ответ и «байферг» начал резкое торможение.

Навстречу медленно наплывала волшебная картина сказочного русского леса – того самого леса, где когда-то в незапамятные времена родился русский народный сказочный фольклор. Здесь господствовал убаюкивающий и восстанавливающий самые расшатанные человеческие нервы зеленоватый полусумрак густой еловой хвои, скрывающей множество чудесных тайн, поджидающих своих первооткрывателей.

«Байферг» неподвижно завис в воздухе и медленно опустился на участок гладкой темно-серой коры, со всех сторон окруженный непроницаемым хвойным пологом.

– Все – приехали! – сообщил Рагнер и выключил двигатель. – Можно выходить и начать обживаться! Пока мы в полной безопасности, но Капитан Хабаб скоро начнет нас обязательно разыскивать!

Через минуту все трое выбрались наружу и первое, что произнес Акапист, оказался вопрос:

– Ты не знаешь, Рагнер – где моя внучка, Яросвитка?!

– Она скоро станет женой Хозяина «Золотого Шершня», Великого Царя Царей Кингу, Акапист!

– Гребанный Сказочник! – в сердцах выругался Дед Мороз, ощутив, как черная лапа безисходного отчаяния сжала ему сердце. – Своей безумной фантазией он обрек меня на очень странное и мучительное существование, совсем не характерное для настоящего Деда Мороза! – и с этими словами Акапист, что есть силы, ударил посохом о поверхность твердой коры.

В зеленоватом полусумраке разлился хрустальный мелодичный звон. Хвойная завеса расступилась сама собой в стороны и глазам будущим основателям необычного государственного образования под названием Сказочная Русь, предстало фантастическое видение – из глубины сказочных лесных дебрей вышла, широко шагая мощными куриными ногами та самая настоящая «избушка-на-курьих ножках».

Самоходящее жилище остановилось в нескольких метрах от «байферга», пару раз качнулось, издавая громкий протяжный скрежет и из раскрывшейся двери выглянула… Белиля собственной персоной:

– Добро пожаловать в Лес Русских Сказок, батюшка Акапист!

– Рад тебя видеть живой и невредимой, старая плутовка! – широко разулыбался Акапист и повернув голову к Рагнеру спросил у него: – У тебя еще осталось вино?!

– Полный трюм! – с готовностью сообщил Рагнер.

– Тогда сегодня гуляем, а завтра – за работу! – вынес самое оптимальное, из всех возможных, решение будущий Владыка Сказочной Руси и опять ударил посохом о серую твердую еловую кору, но на этот раз из глубины сказочных лесных дебрей никто не вышел, и, даже, не попытался это сделать.

– А что делать со Сказочником, Владыка?! – спросил, никогда ничего не упускающий из виду, профессиональный «астральный разведчик», Рагнер Снежный.

– Для начала его нужно обязательно найти и поговорить с ним, так сказать – «по душам»! – немного подумав, ответил Акапист. – И найти его нужно, как можно скорее! Потому что мне совсем не нравится начало той сказки, в которую мы все с вами попали! А еще больше мне не нравится этот самый Царь Царей Кингу или капитан Хабаб, я так точно и не понял, Рагнер из твоих объяснений, как его, все-таки, зовут! Ну и, конечно же, особенно, мне не нравятся его дурные замашки!!!… – и на всякий случай Добрый Сказочный Волшебник, Дед Мороз ударил посохом о поверхность коры еще раз – сильнее двух предыдущих ударов, вместе взятых…

…Но эхо от этого страшного удара Волшебным Посохом Деда Мороза откликнулось бесконечно далеко – в совсем ином мире, конкретно – вспышкой внезапной головной боли под сводами черепа профессора филологии Рабаульского Государственного Университета, Александра Сергеевича Морозова, который, совсем не подозревая о том, и являлся тем самым «гребанным» Сказочником…