Читать книгу Мертвецы не страдают - Алексей Сабуров - Страница 4

I

В Березниках накрапывал дождь. Приходилось с этим мириться. Лето заканчивалось, уступая место вечно недовольной чем-то осени, которая плакала по любому поводу и лишь изредка радовала хорошим, солнечным настроением. Низкие облака со всех сторон обложили просыпающийся город, не давая никому шанса улизнуть из западни дождя.

Через окно, испещренное мелкими каплями, Андрей смотрел на черный лес, татаро-монгольской бесчисленной ордой подступающий к городу. Лес начинался далеко внизу оврага, на краю которого стояла пятиэтажка, и упирался в узкую, полтора-два метра, речушку под названием Быгель. Он стоял единой темной глыбой, простираясь до горизонта, уверенный и неприступный, гордо подставляясь под косые полосы, прочерченные бескрайним дождем. Отсюда не было видно, но Андрей чувствовал, что каждое дерево, каждый кустик сильно продрогли от затянувшейся непогоды, но стойко терпели, не в силах что-либо изменить. Под окном грузная женщина выгуливала мокрого худого пуделя. Вернее, пудель прогуливался сам, а женщина застыла на месте, укрываясь зонтом, словно большой черный гриб. Но, видимо, и псу не нравилось на улице, так как он меланхолично сделал пару кругов вокруг хозяйки, быстро помочился и убежал в подъезд.

Похоже, это утро не радовало никого. Ирина обиженно заперлась в ванной и не выходила уже больше получаса. Андрею ничего не оставалось делать, как удрученно смотреть в окно и пытаться уйти от нервного напряжения случившейся ссоры. Он подумал, что сейчас неплохо выкурить сигарету.

Андрей не курил, просто ему казалось, что призрачный дым и ощущение в пальцах хрупкого невесомого предмета могут приглушить боль, причиненную близким человеком. Скорее всего, желание затянуться какими-нибудь LM было сгенерировано устойчивым стереотипом, навеянным сотнями фильмов и книг. В них хмурые герои прикуривали от шикарных зажигалок или отсыревших спичек и находили решение своих сложных проблем.

На деле курение не вызывало положительных эмоций, только неприятный вкус дыма и сильное желание прокашляться. Андрей пробовал закурить пару раз во время пьяных вечеринок, когда глубокая тишина подхватывает сонным голосом любой звук, выкинутый в окно, голову дурманит ощущение счастья и кажется, что только сигарета сможет насовсем связать тебя с ночным небом. Но даже тогда она оказывалась слишком горяча, чтобы отстраниться от мира, а дым наполнял легкие, глуша свежий призрачный запах ночи.

Было субботнее утро, но удовлетворенное настроение выходного дня как будто смыло этим дождем, льющим за стеклом. Желание курить пропало вместе с воспоминанием о пробных затяжках, а мысли неизменно возвращались к ссоре. В голове Андрея созрела теория.

Возможно, он не первый додумался до этого, но поссориться в выходной день было намного проще. Не нужно утром спешить, быстро запихивая в рот куски бутербродов, и обжигаться горячим кофе, так и не допив его, с ужасом увидев положение стрелок на циферблате. В выходной день с утра можно поднакопить желчи, дать хорошо побродить злости и не спеша, с расстановочкой выплеснуть эту гремучую смесь на своего друга, благо он еще не муж и детьми не обременил. А потом запереться в ванной и злорадно корчить рожи зеркалу, представляя, как он придет просить прощения, и репетируя свое торжество.

Злость начинала кипеть и в Андрее. Вот что делают выходные. Останавливаешься после пятидневной скачки, и только когда картинки по сторонам перестают бешено мелькать, как на ярмарке, видишь тусклые цвета настоящего. Так что лучше не давать себе времени задумываться над жизнью. И если приходишь к своей девушке на ночь, лучше затрахать ее до изнеможения, чтобы она выла от блаженства и вырывала куски твоей кожи, не замечая ничего вокруг. Но предыдущая ночь прошла скверно. Это был полный провал.

Хотя он пришел к своей любимой, он не мог сосредоточиться на ней. В его голове ходуном ходили мысли: «Как я буду теперь жить? Кто я такой? Неужели это действительно все?» Он даже не смог заставить себя заняться сексом, хотя Ирина откровенно прижималась к нему и ласкала его тело. Луна озабоченно заглядывала в окно, и в ее свете Андрей видел лицо своей девушки, пытавшейся скрыть огорченное неудовлетворение, правда совсем безуспешно. Затем по подоконнику успокаивающе застучал дождь, и под его аккомпанемент, забыв обо всем, Андрей провалился в бездну сна без сновидений.

II

Пять лет псу под хвост. Так можно было бы назвать книгу о неудачнике. Книгу о нем. Сколько нужно человеку времени, чтобы понять, что цель, к которой он стремится, – только мираж? Сколько шишек нужно набить на глупой голове, чтобы понять, что сквозь некоторые стены нельзя проломиться? И все дело может даже заключаться не в стене, а в собственной голове. Андрею потребовалось пять лет и шесть месяцев.

Будучи еще студентом экономического факультета Пермского государственного университета, Андрей понял, что его влечет только музыка. Он шел с лекций, провожая безразличным взглядом «Мерседесы», управляемые людьми, большинство из которых даже не слышали об «Экономикс», и блаженно думал, что променял бы все эти побрякушки на одну возможность заниматься любимым делом. Что с ним и происходило.

Он сознательно отказался от получения образования. Конечно, будучи человеком осторожным, Андрей старательно посещал лекции и дожил до вручения диплома, но на выходе из здания университета экономика вылетала из его головы, уступая место основной страсти. О дисконтировании доходов, стратегическом планировании, агрегированном балансе он не вспоминал до времени, когда массивные двери снова не впускали его в обитель знаний. Таким способом можно получить диплом (большинство так и делают), но стать высококлассным специалистом проблематично.

В его комнате в общежитии жили еще двое студентов из Березников. Один, так же как и Андрей, был смертельно болен рок-лихорадкой. Другой, напротив, закончил музыкальную школу и не переносил музыку на дух. В ней ему слышались часы, проведенные за отработкой гамм и упражнений на растяжку пальцев, зубрежка давно забытых произведений, в то время когда остальные ребята в классе после уроков валялись на диване и слушали «Ласковый май». Но, пообщавшись днями, а больше ночами со своими соседями и открыв Faith No More, Nirvana, Pearl Jam, он забыл видения о бесполезно проведенном детстве и тоже несся домой, не разбирая дороги, с новым альбомом Soundgarden в заднем кармане рюкзака. Парни выпадут в осадок!

К середине второго курса детские игры в преклонение закончились. Они втроем начали серьезно подумывать вступить в царство небожителей – ряды музыкантов. Если бы даже они знали тогда, сколько предстоит перелопатить околомузыкальных дел, выкинуть денег в черную дыру, называемую рок-группой, то, скорее всего, Женя сказал бы: «Ерунда, прорвемся». И, поставив погромче Smells Like Teen Spirit, они бы выбросили из головы все настораживающие мысли типа: «А не заняться ли чем-нибудь попроще?» И все. Рок-музыка, несмотря на свои нервные песни, рождает безосновательный оптимизм. И отчетливую решимость. Жаль, что ее нельзя намазать на хлеб вместо масла. Впрочем, когда бутерброды оплачивают родители, мысль о жратве относится к разряду несущественных.

В юности кажется, что главное – единомышленники. Поэтому, несмотря на отсутствие инструментов, базы и ударника, все шло прекрасно. Дима, прозванный Бейрутом (почему – давно забылось), обладающий из-за усмешки судьбы музыкальным образованием и хорошей растяжкой пальцев, был назначен басистом. Женя непрерывно слушал в «ушах» гитарных героев и тут же ухватился за должность соло-гитариста. Андрей никогда не учился музыке, но по воле природы имел неплохой, заставляющий переживать голос и врожденный слух, так что ему была накатана дорога в вокалисты.

Группа родилась, пусть пока только в фантазиях ее участников. Когда в комнате на ночь отрубался свет, они не могли уснуть от предвкушения будущего успеха. В те бурлящие мечтами дни, словно общажная кухня тараканами, дать концерт казалось верхом счастья. Сам Андрей больше всего хотел покрасоваться на сцене, понырять щучкой в разгоряченную толпу, крикнуть в настоящий «шуровский» микрофон: «Fuck you!»

Пока это были только мечты, это было здорово. Они написали несколько песен, бренча свои партии на шестиструнках Кунгурского завода деревянных инструментов, и азартно распевали их, доводя соседей слева до белого каления. Соседки справа крутили целыми днями «Рок-острова» и думали, что познали рок во всех его проявлениях. Они рассказывали про них всякие непотребные гадости, особенно после того, как Бейрут написал на двери женского туалета: «Лизаться с соседом не грешно». Девушки все воспринимают слишком буквально.

Отсчет пяти лет и шести месяцев Андрей начал с 25 января 1994 года – года, начавшегося сессионными экзаменами, после которых они с друзьями справили студенческий экватор. Два с половиной года отмотали, осталось ровно столько же. Именно в этот день состоялась первая настоящая репетиция группы Face Down. Они не поехали домой на каникулы. Они стали настоящей группой. С помещением, аппаратурой, инструментами и ударником. Только на этой репетиции Андрей глубоко вздохнул, осознав, что группа окончательно оформилась. Что не прошел даром тот год, когда они грузили ночами сырое, приторно пахнущее мясо, отпинывая слишком обнаглевших толстых крыс, а затем отсыпались на уроках; обили пороги сотни учреждений, за которыми сидели директора и директрисы с одинаковым выражением заинтересованного безразличия на озабоченных лицах. Этот год можно было бы с полным правом занести дополнительным участником в пятилетку, отправленную под хвост. По крайней мере, затрат энергии он потребовал не меньших, чем все остальные, полноправно вошедшие в число неудачных. Но справедливости ради следует отметить, что тот предшествующий музыке год, создавший ее, они долбились головами совсем в другую стену. С первой же репетиции, вызвавшей у всех бурю восторга, Андрей понял, что настоящая работа только начинается.

События развивались своим чередом и сначала не претендовали на попадание в книгу с пессимистичным названием. Скорее, книга о будущем открытии рок-сцены России могла бы называться «Вверх» или «Годы до прорыва»; по крайней мере, Женя не забывал каждый день говорить им, чтобы они запоминали все события, происходящие с группой, – потом пригодится для интервью. К концу года на Face Down рекой полились первые в их жизни события: первый концерт, первые аплодисменты, первые поклонницы. Вот только первые деньги все никак не приходили.

Face Down уже была одной из первых групп Перми, уже отгромыхала на общероссийском фестивале в Кунгуре и записала демокассету, после чего скоропостижно развалилась. Музыка все так же только жрала деньги, словно первый паровоз топливо – с почти нулевым коэффициентом полезного действия. Что из того, что Андрея узнавала в лицо небольшая группка неформалов, по телевизору-то крутили «Руки вверх». Срок обучения березниковской тройки закончился. Родители благополучно сбыли своих сыновей на гигантские химические заводы Березников, где те затерялись среди людей, одержимых весь рабочий день лишь одной идеей – свалить домой.

Но после смены три товарища не терялись в тоске жующих вечер сериалов, а продолжили в Березниках начатое в Перми. Новая база, новый барабанщик, но старое, когда-то обнадеживающее, а теперь оставляющее чувство глупой упертости название, к тому же начинающее оправдываться. Путь наверх был так же далек, как и три года назад.

Через год, когда вновь ни одна из рекорд-фирм ничего не ответила на разосланные кассеты, песня «Аста ла виста», прокрученная несколько раз на местном отделении «Радио Максимум», канула в никуда, а на последний концерт группы в пермском «Рок-кафе» пришло двадцать человек, Андрей додумался до противной ему мысли. Она звучала до невозможного просто и умиротворяюще. Эта мысль позволяла не спешить, не волноваться, не тратить драгоценное послерабочее время, когда так хочется забыть обо всех «надо» до утреннего звонка будильника:

«Давай бросим к черту все эти долбаные попытки пробить непробиваемую стену и начнем жить как люди. Самые обыкновенные и счастливые этим люди».

Он тут же отмел ее в сторону. Андрей насмотрелся, как живут эти счастливые люди. И их вид не зажигал в нем зависти. Мелкие мыслишки и мелкие желания. Купить квартиру, купить машину и съездить за границу. Жизнь превращается в скрытую игру «Обмани начальство, что ты работаешь», а события, о которых можно вспомнить через неделю, случаются реже, чем в самом вялом и затянутом, безнадежно глупом сериале. Да и вся жизнь напоминает скучнейшую мыльную оперу, только без счастливой развязки. У Андрея хотя бы была своя мечта, далекая, как звезда. Он отделался от мысли стать обывателем.

Но он не выкинул ее в мусоропровод, не сжег, как тайную корреспонденцию, – просто выбросил на обочину, где та зарылась в почву в надежде когда-нибудь дать всходы. Она незаметно проросла, отмечая свои успехи его раздражительностью, усталостью и ленью, временами просыпавшимися в голове вокалиста группы, в которой медленно созревало мнение про годы, выкинутые на свалку.

Вбухнутые в безнадежное мероприятие. Россия слушала «ДДТ», «Мумий Тролля», «Чайф», даже Tequilajazzz, но не хотела принимать Face Down. Если быть честным, то все вышеперечисленные удачные группы были скорее исключением из правил в стране, окутанной попсово-ресторанным угаром. А исключений не может быть много, иначе придется переписывать правило. (Боссы шоу-бизнеса на редкость консервативны: побольше оголенных девочек и навязчивых припевов.)

Мысль умиротворенно закончить карьеру музыканта прочно вцепилась в сознание Андрея. Она подготовила плацдарм для рождения решения, и Андрею не показалось странным, что оно появилось вдруг разом, в один день.

Ничего не предвещал этот почти праздничный день, когда в офис по факсу приходят новогодние открытки, а любой деловой разговор заканчивается «С наступающим!» вместо прощания. Но именно в такие дни, когда никак не ждешь ударов судьбы, случаются все плохие вещи.

Для начала на Андрея накричал начальник. Просто так, не разобравшись в ситуации. Совершенно безосновательно. Именно это и сводит с ума. Ты обязан раз сто все взвесить, прежде чем предъявить свои законные претензии начальству, чтобы не получить обратный удар бумеранга. А перед вышестоящим должен стоять навытяжку и смирно сносить любые упреки. Возражения рекомендуется засунуть себе подальше, если хочешь сохранить нормальные отношения и рабочее место. Ты обязан знать лучше начальства, что оно всегда право.

Когда босс скрылся в своем кабинете, на глаза Андрея от обиды навернулись крупные слезы. Но он даже не заметил их, потому что поразился мыслям, которые автоматически, без его ведома высветились на табло мозга.

«Дай мне бог, дослужусь до высокого места – отыграюсь».

Дедовщина просто какая-то. Никогда он не думал таким образом. Никогда! Обычно Андрей беспечно забывал обиду, усмехаясь про себя, что уже скоро будет плевать на все начальство с экранов их дорогих телевизоров. Может быть, даже их дети будут слушать его музыку в наушниках плееров последней модели. Но не занять высокое место! Нет!

И до Андрея дошло, что жизнь берет свое. Он постепенно растворяется в кислоте, называемой бытом. Сделать карьеру на родном заводе казалось уже почти таким же привлекательным, как и в шоу-бизнесе. Получать приличные деньги, на полную катушку использовать служебное положение и срывать на подчиненных плохое настроение. Жить в радость.

Он испугался. Без месяца все пять лет он твердил себе: «Я – музыкант. Это моя судьба и жизнь. Без музыки не стоит и дышать». А теперь осторожно менял ориентиры. Так аккуратно, что не замечал сам. В этот же день пришел час второго удара.

В «Российской газете», которую выписывал завод для своих работников, сослуживец Андрея выкопал тест и хитро предложил пройти. Андрей заглянул в газету и нашел его название: «Насколько вы оригинально мыслите». Прямой удар в самолюбие, так как Андрей считал, что именно он мыслит оригинально и свежо.

Тест состоял всего из трех вопросов, на которые полагалось ответить быстро, без запинки – первое, что придет на ум. Трех самых простых вопросов: «Назовите великого русского поэта, часть лица и фрукт». После вопросов на обороте страницы были написаны три эталонных ответа, назвав которые вы могли подвергнуть сомнению оригинальность вашего мышления. А для Андрея это значило, что, ответив так же, он будет просто стандартом, серой мышью, серийным человеком.

Так вот, он угадал все три. Пушкин, нос, яблоко. Три слова, похожие на приговор. Приговор его к негодности исполнять роль идола, приговор к поиску занятия, требующего стандартного сознания. Приговор послать все безнадежные мечты на три буквы.

Андрей пришел вечером домой, опустошенный изменой своего сознания, уже не чувствуя себя отличным от других и заслуживающим другой доли. Он поставил «Реквием» Моцарта и понял, что даже близко никогда не станет таким же великим, как этот австрийский композитор. До него наконец дошло, что он ничтожество. Что если за пять мучительных, выжимающих все соки лет он не добился ничего, кроме возникающих время от времени суицидальных желаний, то и за оставшиеся двадцать пять прорыва не произойдет. Он окончательно понял, что пять лет пошли псу под хвост. И только огромная, всеми передрягами проверенная дружба заставляла его приходить на репетиции до вчерашнего дня. Пять лет, шесть месяцев и восемнадцать дней. Рок-н-ролл мертв.

Вчера он рассказал своим друзьям о том, что покидает группу. Они даже не удивились. Они подумали, что все из-за Ирины. В мае Андрей познакомился с этой девушкой и уже несколько месяцев пропадал с ней, забыв о музыке, друзьях, их планах и концертах. Его приходилось силком вытаскивать на репетиции, он пропускал их тусовки и движухи, придумывая неудачные отмазки. В рок-музыке главное – страсть; если музыкант не живет музыкой, это слышно всем. Но они были правы лишь отчасти.

Андрей влюбился и потерял голову от вожделения. Но страсть к музыке утихла не поэтому, а от безысходного болота реальности, в котором вязли все попытки жить своей мечтой. Любовь усугубила это, она посадила ростки обычного человеческого счастья, которому не нужны толпы фанатов и долгие музыкальные туры, для которого достаточно лишь быть с одним человеком. Быть вместе.

III

– Уже уходишь? – спросила Ирина, протирая глаза, жаждущие продолжения сна.

Андрей сидел на кровати, свесив ноги, и натягивал носок. Часы на тумбочке показывали без пяти девять.

– Куда?

Он не любил таких вопросов. Они заставляли его сжиматься внутри, занимая оборонительную стойку. Он свободный человек. Почему кто-то придумал, что если ты спишь с женщиной, то она имеет право знать о тебе все: что ты делаешь, о чем думаешь.

– По делам, – буркнул Андрей. Хранитель секретов одобрительно отозвался внутри.

– Всегда ты так: прибегаешь когда хочешь, убегаешь тут же. А я не знаю. Сижу одна, как дура набитая. Где ты там ходишь? С кем? Думаешь, вот так просто…

Поток слов понесся комом со снежной вершины, обрастая все новыми обидами. Андрей повернулся к своей девушке, пытаясь что-то возразить, но увидел, что лицо ее стало мрачнеть с каждой секундой, становясь похожим на небо за окном. Дойдя до нужного состояния злости, чтобы набраться смелости, Ирина, отчаянно глядя прямо в глаза своему другу, спросила:

– Как ее зовут?

Все желание успокоить подружку тут же пропало. Несправедливые обвинения, на которые не знаешь как и ответить, выбивали Андрея из седла, словно точный удар копья. На сознание накатила волна, пронизывающая желанием сорваться и закричать: «Да как ты можешь, дура?!» – резко встать и громко хлопнуть дверью, оставив ее одну разбираться со странными подозрениями. Ведь никогда, даже в мыслях, Андрей не изменял своей ненаглядной. Теперь глядеть на нее не хотелось, и он, с трудом не отводя глаз от жесткого взгляда Ирины, как можно спокойнее произнес:

– Да что ты такое говоришь? Разве ты так не веришь мне? Не веришь моим словам, которые я шепчу, крепко обняв тебя, что ты одна нужна мне? Не веришь в мою любовь?

Самолюбие Андрея резко заныло, как верный адвокат, который не сомневается в ущемлении прав своего клиента. Действительно, это она обижает его недопустимыми намеками, а ему приходится оправдываться, говорить о любви и верности. Это она является разрушителем спокойствия, а он вынужден собирать в себе силы, чтобы искать пути примирения, поправ свою гордость.

– Слова, только слова… – Ирина не хотела ни успокаиваться, ни принимать во внимание попытки примирения. – Ты уходишь рано утром, стараешься меня не разбудить, как мелкий воришка, боишься сказать – зачем и куда. А вечером? Пришел усталый, никакого желания согреть меня своей силой, сотворить что-то потрясающее в постели. Совсем не радостные и счастливые мысли начинают плодиться, как мыши.… Такие серенькие неприметные мысли. И они начинают бегать во мне, спать не дают. Шуршат про то, что я тебе не нужна, изменяешь мне…

Андрей понял, что она может говорить так до бесконечности, растягивая одну мысль, которая умещается в простенькой фразе: «Я тебе не верю». Для него самого понятия любви и веры совмещались в одно. Андрей не мог представить себе, как можно не доверять любимому человеку. Он просто не мог так любить. Поэтому в девятнадцать он ушел от Тани.

Друзья подумали тогда, что он дурак. Он встречался с Таней полтора года, и все шло отлично. Андрей и сейчас не мог забыть, как она смеется. Ее брови поднимались вверх, делая глаза большими-большими, полными детского удивления, а через секунду Танюшка взрывалась заливистым смехом, увлекающим за собой. Они могли часами валяться на кровати и хохотать, глядя друг на друга. Этой идиллии мешало только одно чувство. В Андрее будто сидел маленький колокольчик, который начинал настороженно звонить, когда Таня уходила. Слушая его позывы, он сотни раз срывался с места и ехал без приглашения к девушке, боясь и как будто надеясь застать ее с кем-нибудь. То ли с Толиком, а то и с лучшим своим другом Женей.

Покой ушел, и вместо удовлетворения и счастья любовь стала приносить только ноющую в сердце боль. И Андрей, не сумев преодолеть ревность, постыдно бежал, так и не представив Танюшке ни одной внятной причины своего поступка.

Теперь происходило все наоборот, и от непонятного раздражения Андрею не хотелось ничего предпринимать и доказывать. Он просто спокойно одевался и вполуха слушал Ирину, стараясь пропустить больше, чем услышать, точно она была диктором новостей в телевизоре.

Ирина увидела его безразличие, вскочила, сразу же накинув на голое тело махровый халат.

– Ты не хочешь мне отвечать – значит, я права! – закричала она на него. – Права! Можешь катиться куда хочешь. Убирайся.

Борясь с собой, Андрей отложил свитер, который собирался надеть, и снова повернулся к обиженной девушке:

– Ну нет у меня никого, кроме тебя. Нет. Поверь мне.

Но Ирина увидела, с какой неохотой выскальзывали слова из его рта. Она обиженно закрыла лицо руками и бросилась из комнаты. Андрей кинулся наперерез и крепко схватил ее. Ирина билась в истерике, вырывалась, стуча кулаками по груди парня.

– Отпусти! Отпусти меня! – кричала она полугрозно, полуумоляюще.

– Нет! Не отпущу, пока ты не успокоишься и не поймешь, что у меня только ты одна.

Андрей чувствовал свое превосходство в том, что девушка плачет из-за него. Эта власть, вызванная тем, что Ирина ревнует, а значит, боится потерять, подначивала самолюбие. «Нет проблем, – говорило оно. – Если ты заставляешь ее плакать, значит, враз можешь и успокоить. Как прирученную обезьянку, собаку Павлова». И Андрей принялся успокаивать расстроенную подругу:

– Ну не плачь, маленькая. Все хорошо. Все же хорошо. Напридумала себе всякой мути, аж голова идет кругом. Не стыдно? Такая большая девочка, а забиваешь себе голову всякой ерундой.

Но Ирина доказала, что она не обезьянка на веревочке. В словах Андрея светилось удовлетворение этой ситуацией. Роль рыцаря, утешающего обиженную девочку, явно пришлась ему по вкусу. И это отражалось в слишком фальшивых интонациях его слов.

Девушка не поверила ему. Она перестала вырываться и замолчала, опустив голову. Все слова разбивались о ее неприступность, как тарелки об пол во время ссоры. Ирина могла стоять так час, не говоря ни слова, не давая повода к примирению. И Андрей услышал, как его речь пустым эхом возвращается обратно, рассвирепел и, отпустив возлюбленную, которая превратилась в ледяную глыбу, с размаху упал на кровать. Ирина сразу же, не поворачиваясь, быстрым шагом ушла в ванную. Клацнула защелка, отгородив молодых людей друг от друга, хотя они и так были разъединены железными дверьми личных амбиций и злости.

Андрей, повалявшись пять минут, встал, натянул свитер и подошел к окну. Погода как никогда соответствовала его настроению. Шел дождь – мелкий, по-настоящему осенний, даже не думающий когда-нибудь закончиться. Что же делать теперь?

Ждать, когда она выйдет из ванной? Андрей представил себе холодное, надменное лицо Ирины, ее глаза, избегающие встречи с ним. Он помнил, как, поссорившись, она целый день могла не замечать его, как будто он вдруг становился человеком-невидимкой. Он представил чуть выпяченные вперед ее губки, которые делали брезгливым лицо. Если честно, признался себе Андрей, он больше не хотел видеть ее такой. Ни разу. Если для этого нужно уйти, то пусть будет так. Конечно, любовь – это ответственность и прощение, но почему прощать всегда должен он? Почему он должен ходить перед ней на задних лапках и брать на себя весь бесполезный груз ответственности за ссору?

В ванной заработал душ, а в комнате было холодно – уличная мерзость через все щели лезла в квартиру. Андрей отвернулся от окна и медленным взглядом окинул комнату. Напротив, в углу – незаправленная кровать, перед ней тумбочка с магнитолой «Филипс» и стопкой компакт-дисков. По левую сторону, вдоль стены, стоял шкаф, а по правую – еще одна тумбочка с 14-дюймовым «Самсунгом». У окна – письменный стол с раскрытой книгой, перевернутой к полированной поверхности стола. Это была «Триумфальная арка» Ремарка. Именно Андрей как-то подсунул Ирине своих любимых «Трех товарищей», и, видимо, не зря, раз ей захотелось прочитать еще что-нибудь этого автора.

Сердце защемило – до того знакомой и близкой была эта комната и столько было связано с ней за последний год. Воспоминания обрушились теплым летним ливнем, смывая грязь последней ссоры. Но, словно зонтик над головой, перед Андреем всплыло ледяное лицо Ирины, и ему стало так нехорошо, что он решительно пересек комнату, мрачно надел куртку и ботинки, взял свою кожаную сумочку с документами и ключами и отстегнул от связки длинный ключ от замка ее квартиры. Он повертел его в руках с чувством, что расстается с драгоценной вещью в каком-нибудь ломбарде, и повесил на гвоздик для ключей. Этот гвоздь он сам когда-то и вбил в стену прихожей. Затем Андрей отодвинул громыхнувшие засовы и, не оглядываясь, вышел на лестничную площадку. Замок за спиной гулко хлопнул, и Андрей бегом спустился с лестницы, боясь передумать и запутаться в себе еще больше.

IV

Машина не заводилась. Похоже, это утро решило поставить рекорд по количеству неудач и истраченных нервов. Андрей зло ударил обеими ладонями по рулю.

– Чертова кляча!

Он снова вспомнил про сигареты. Хорошо, что их не было под рукой – в такой день можно было и приобрести эту вредную привычку. Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. По крыше мерно и успокаивающе стучали капли. Андрей представил себе, как он копается в машине под холодным промозглым дождем, и поморщился. Он снова начал поворачивать ключ в зажигании, но умерший двигатель не отзывался. Вот вся сущность подержанных машин, в которых ты не копался, не разбирал, не знаешь ее болячек и рецептов излечения. В принципе, все они уже хронически больны и лишь первые пару месяцев после продажи хорохорятся, как молодые. Но потом быстро сдают, открывая одну неисправность за другой.

Андрей знал об этом, но, покупая эту «пятерку», как и многие другие, надеялся, что его пронесет. Добрая сказка автомобилистов, что купил за пять мультов и уже пять лет езжу – только масло меняю, при покупке казалась вполне реальной. Но найти конфетку в куче дерьма не так просто. А если учитывать, что у Андрея это была первая попытка, то не приходилось сомневаться, что дерьмо в красивой обертке ему было обеспечено. Вот и начало что-то попахивать.

Андрей вылез из машины, заглянул под капот, проверил свечи, проводку и не заметил никаких отклонений. Он снова бухнулся на сиденье и попробовал завестись. Результат был прежний. Посмотрев на часы, неудачник утра понял, что опаздывает.

Только сейчас до Андрея дошло, что теперь, наверное, можно не спешить. Он еще раз глубоко задумался, анализируя сложившуюся ситуацию.

Его ждал Женька. Они вместе собирались в эти выходные поработать у какого-то мужика. Это был Женькин знакомый, который строил гараж. Требовалось в выходные попыжиться, потаскать кирпичи и цемент и в воскресенье вечером получить тысячу рублей на двоих. Не ахти какие деньги, но за два дня работы нормальные.

Когда Женька предложил ему поднапрячься, Андрей думал было отказаться, но в конце концов согласился. Он вспомнил, что через неделю Иринин день рождения, а денег на подарок наплакал даже не кот, а кто-то еще менее слезливый. Андрей знал, что его девушка заглядывается на большого игрушечного мишку, лопоухого, как заяц, но очень доброго и смешного, и решил, что счастливая улыбка на лице Ириши стоит пары дней рабского труда. Поэтому он думал устроить сюрприз и не собирался говорить подружке, где будет пропадать два дня.

Что ж, сюрприз получился, причем совершенно бесплатный, и ехать теперь вроде как и не нужно. Но договор, как говорится, дороже денег, и, устав от размышлений, Андрей решил пустить все на самотек, вылез из «жигуленка» и пошел к дороге.

Время уже было тридцать пять минут десятого. Женька там уже, наверное, изнывает, подумал Андрей, ведь договаривались в половину. Ничего не оставалось делать, как ловить попутку. Андрей, хлюпая по лужам, быстро поднимался к дороге. Вокруг не было ни души, как будто город вымер.

В выходные на улицах всегда было меньше людей, чем в будни. С вечера в пятницу дороги заполняли тысячи машин разных марок, унося своих владельцев и их семьи в сады – копаться в земле и навозе, выращивая помидоры, огурцы, кабачки и прочую еду.

Женька говорил, что они выжили из мозгов. Пять дней вкалывают на заводах, а потом для полного счастья гнут спину на своих огородах. Чертовы трудоголики. Он называл их садистами от слова «сад».

Андрей считал по-другому: просто им нечем заняться. Не будешь же все выходные валяться, уставившись в телевизор, этот ящик и по вечерам достает. А на другое их мозги не способны. Нужно ведь что-то придумывать, чтобы дни не казались скучно-пустыми, а на это уже сил не хватает. Проще же, когда все расписано, как в школьном дневнике: с понедельника по пятницу я с утра до вечера на работе, ну а в выходные – на любимом садовом участке. Жалко, зимой нельзя туда поехать. Надо было бы гнать сегодня в сад, они бы с Ириной не ссорились, а дружно бы перекапывали какую-нибудь грядку.

Размышляя так, он добрался до улицы и встал на обочине. Движение тоже не отличалось оживленностью. За пять минут, словно баржа, рассекая воду пополам, проплыл грузовик, а затем, как два катерка, прошмыгнули «семерка» и «Ока», разметая в стороны грязные брызги, от которых Андрей еле отскочил.

На поднятую руку никто не отреагировал. Водитель «Оки», проезжая, поднял плечи и кивнул головой в сторону сидевшей рядом женщины, мол: «Я бы подвез тебя, приятель, но моя так не любит посторонних в машине». Андрей не обиделся на него, понимая, какую канитель надо разводить, чтобы посадить его на заднее сиденье, – жене придется, несомненно, промокнуть.

Мужчина же за рулем белой «семерки» так напряженно уставился вперед, боясь показать, что увидел просьбу подвезти, что стал похож на пилота истребителя в самый решающий момент воздушного боя. Андрей только ухмыльнулся его судорожным попыткам обеспечить себе алиби перед совестью: «Да вроде никого я не заметил».

Дождь хоть и был мелкий, но Андрей почувствовал, что начал промокать и скоро превратится в мокрую курицу, да к тому же никуда не успеет. Придется просить у хозяина доплату за вредные условия труда, если он все-таки доберется сегодня.

В это время вдали показалась еще одна машина. Молодой человек внутренне подобрался, заранее поднимая руку, чтобы, не дай бог, не упустить и этот шанс. Он еще не видел, что это за автомобиль и сколько внутри людей, и поэтому жадно всматривался через скрадывающий реальные черты дождь.

Первое, что Андрей рассмотрел, – это модель автомобиля. Спокойно, явно не превышая скорости, к нему приближалась «копейка» – первая модель «Жигулей». Вначале ему показалось, что она серого цвета, но потом Алексей понял, что машина голубая, и только тусклый свет наступающего дня производил с ней подобную метаморфозу.

Автомобиль все приближался, и уже было видно, что на переднем пассажирском сиденье никого нет, и хотя нельзя было разглядеть, что там сзади, шансы уехать увеличивались. Алексею показалось, что скорость стала уменьшаться. Это происходило на самом деле, и «копейка», осторожно, не брызгаясь, подкатила прямо к голосующему и остановилась так, что Андрей оказался в метре от переднего пассажирского места.

В машине, кроме водителя, никого не было. Он вытянулся через пассажирское сиденье и распахнул дверь.

– Залазь живее. Погода мерзопакостная.

Голос водителя «жучки» был похож на механический. Так мог бы говорить терминатор. Никаких эмоций – ни сочувствия, ни раздражения, ни спешки не проглядывало в кинутой Андрею фразе. Даже у безразличия есть свои отличительные черты. Но задумываться над этим не было желания, и, радуясь, что наконец он сейчас уберется с промозглой улицы, Андрей, ступив одной ногой в лужу перед открытой дверью, быстро юркнул в теплый салон.

В нос сразу ударил крепкий запах бензина, как будто владелец вместо воды каждый день моет свою любимицу бензинчиком, чтобы лучше бегала.

– Ты что, бензин где-то пролил? – сразу спросил Андрей, поворачиваясь к водителю.

Это был мужчина лет тридцати. Кожа на лице была неровная, с пригорками и выбоинками, словно после оспы. Над серыми, как-то пристально вглядывающимися глазами, словно тучи, нависали густые черные брови, которые казались странными при поредевших волосах на голове.

– Да я бензин закупил. Цены опять растут. Весь багажник заставил, вон одну канистру пришлось на заднее сиденье кинуть.

Когда он говорил, рот поблескивал двумя передними железными зубами, из-за которых создавался небольшой дефект речи – сразу слышимая невнятность. К тому же голос оставался все тем же монотонным, словно мужчина отвечал неинтересный, вызубренный урок.

Андрей оглянулся. Действительно, на заднем сиденье стояла двадцатилитровая канистра, которая была изрядно полита пролитым бензином.

Водитель, отвернувшись от пассажира, переключил скорость и плавно тронулся вперед. Во всех его действиях чувствовалось спокойствие, с каким у Андрея ассоциировались застойные советские годы. Чертик из разноцветных капельниц, болтавшийся на зеркале заднего вида, тоже напомнил восьмидесятые, когда его можно было увидеть во многих машинах. Затем их сменили изображения голых женщин, за которыми они с Женькой жадно охотились как раз в пору своего стремительного сексуального развития. Сейчас, в конце девяностых, все были кто во что горазд, но, как казалось Андрею, тема номер один под передним стеклом автомобиля – это искрящийся даже без солнца компакт-диск. Он и сам повесил себе такой, после того как случайно купил какой-то ерундовый сборник.

Чертик смешно кувыркнулся от выбоины на дороге, и водитель, переехав ее, повернулся к пассажиру:

– Тебе куда?

– До Дворца Ленина за двадцатку? – полувопросительно ответил Андрей, ожидая, что скажет мужчина за рулем.

Тот нахмурил лоб, словно вспоминая, куда же ему самому надо, и ответил:

– Потянет.

Мужчина был явно неразговорчив, но Андрей тоже не горел желанием поболтать. Еще часа не прошло, как с ним произошли такие крутые события, что следовало хоть чуть-чуть пошевелить мозгами. Он ушел от Ирины или нет? Глупый вопрос. Не помирился, оставил ключ и не думает ее видеть ближайшие два дня. Затем надо будет забрать свои вещи, тогда все будет кончено навсегда. Прекрасный жизненный поворот.

Они ехали минут пять. За окном пробежали магазин «Новинка», строительный техникум, кинотеатр «Мелодия». Дождь не прекращался, и дворники уныло сметали капли с переднего стекла. Людей на улицах было немного, словно эпидемия чумы выкосила большую часть населения. Андрей понимал тех, кто в субботнее утро не спешит выбежать из-под теплого одеяла в серый холод улиц.

Проезжая кинотеатр, Андрей почувствовал, что его голова как будто наполнилась грязной водой. Она потяжелела, как помойное ведро после генеральной уборки, а внутри создалась такая мешанина из мыслей, желаний и медицинской ваты, что невозможно было думать дальше. Скорее всего, это происходило из-за токсичных паров бензина. Привыкший уже было к запаху в машине, Андрей почувствовал, что его сейчас вытошнит. Все-таки у каждого человека есть свои границы. Например, Андрей может нюхать бензин в течение пяти минут, до того как проглоченная пища запросится наружу. «Странно, – подумал он, – что же я выблюю, если завтрака еще не было?»

Оставалось продержаться еще минуты три, и можно будет выскочить на свежий воздух. Андрей старался дышать неглубоко, пытаясь не думать о бензине. Но, как всегда бывает, мозг бессознательно сосредоточился на запахе, господствующем в машине. Теперь Андрею показалось, что к аромату бензина примешивается еще какой-то, не менее резкий запах. Возможно, он был с самого начала, просто более привычный бензин скрадывал его. Теперь голова начинала кружиться, как аттракцион «Орбита» в парке развлечений и отдыха. Они как раз проезжали лесной массив, где располагался этот парк. Лес был по левую руку, а справа рядком выстроились здания профессиональных училищ, которые еще не закончили свои летние каникулы.

Андрей, с трудом контролируя себя, потянулся к ручке, открывающей окно автомобиля, вспомнив о ее существовании. Водитель, уловив движение, посмотрел на своего пассажира.

– Да ты совсем белый. Подожди, сейчас остановлюсь, подышишь воздухом, а не то блеванешь тут у меня.

И он начал медленно останавливаться, прижимаясь к обочине. Не успел он еще остановиться совсем, как окликнул парня своим тусклым голосом:

– Эй.

Андрей непроизвольно обернулся к нему. То, что произошло дальше, было похоже на замедленный, но в то же время в секунду пролетающий сон. Молодой человек увидел, как на него, словно издалека, рассекая тысячи галактик, несется рука. Он не успевал рассмотреть, что было зажато в ней. Что-то белое, родившее в голове тысячи образов ослепительно белого цвета: гипс, первоклассная бумага, бинты и вата, снег… Андрей просто не успел осознать происходящее, как ослепительная белизна прижалась к его лицу закрывая рот, нос, даже залепив один глаз. Голова качнулась от мощного удара, прижимаясь к спинке сиденья, а в нос ударил резкий запах – именно тот, который осторожно, словно шепча страшную тайну, примешивался к аромату бензина.

Андрей попытался отодрать голову, прилепившуюся к сиденью, но попытка оказалась слабее руки водителя. Вата – это именно она оказалась белой вспышкой, врезавшейся в лицо, – душила, не давая доступа воздуху. Неизвестный запах наполнял тело, превращался во что-то физическое и ощутимое. Он просачивался в кровь и как будто замораживал, останавливал ее. Андрей попытался поднять руку, чтобы защититься от нападения, но она превратилась в стокилограммовую штангу и даже не шелохнулась.

Сознание закрутилось воронкой, словно всасывалось в спуск раковины, и стало уходить вниз. Андрей посмотрел под себя и не увидел там ничего, кроме пугающей черной пустоты. Кресло, машина, земля исчезли, и он не мог понять, каким образом это произошло. В голове точно обвал начался. Мысли, заледенев, как тяжелые сосульки, падали и разбивались вдребезги, раня острыми, как иглы, осколками.

Наконец сознание стало тухнуть, как убыстренный закат, и Андрей все быстрее и быстрее начал проваливаться в окружавшую его бездну. Он падал в бесконечный колодец, и блюдце света наверху, уменьшаясь с космической скоростью, показывало скорость его падения. Внезапно точка света вдалеке захлопнулась, и Андрей остался в абсолютной темноте, перестал что-либо осознавать и ощущать, забывшись глубоким сном.