Читать книгу Последний станет первым – первый станет последним - Алексей Сыровежкин - Страница 5
Пикассо и Гойя
ОглавлениеМозги мысли марают,
Они пахнут дурно, как помои,
В памяти тихо догорают
Очередные жестокие побои,
Я верю, творец их покарает,
И меня наконец-то оставят в покое,
Их мучения приближают к раю,
Фото с их трупами – мои обои,
Насилие и секс снова на экране,
Это очередное обостренье паранойи,
Кто-то ищет ответы в Библии, Коране,
Но мне лишь месть истину откроет,
С грязью дворов сольёмся вечерами,
Промёрзшими руками разливаем, пьём и тонем,
Коктейль из разочарований и водки так дурманит,
Сутки напролёт одни и те же звуки на повторе,
К жизни нет возврата, свет тусклый в тесной яме,
Лица смеющихся мертвецов двоятся в дымном ореоле,
Веселья дозу обретают вместе с тления дарами
Наркоманы, нищие, садисты, неудачники, изгои,
А где-то неосквернённый мир в утреннем тумане,
Горы, свежесть и растут прекрасные секвойи,
Жаль, что я не в нём и живу в кошмаре,
Причудливее того, что на картинах Гойи.
Почерк неразборчивый и мелкий,
Всё это не является подделкой,
И я прошу предать нашедшего
Огласке эти записки сумасшедшего…
По ночам во тьме, вместо сна, ко мне приходят демоны
И заставляют писать эти строки, исчезая лишь с лучами первыми,
Под их благословения я соединяю узами браками листы и символы эти,
А затем часами смотрю на них, пока голос внутренний шепчет:
«Никогда не опускайся до улыбок, пустого трёпа и накопления вещей!»
Я кричу: «Оставь меня!», а он в ответ: «Ты должен убить их детей!
Ты должен убить их детей, дабы не множить мира страдания!
Убей их детей, чтобы освободить всех рабов дельфинария,
Дабы изничтожить порок, в их душах зреющий мрак,
Из-за которого с каждым днём греховный разрастается град,
Я вижу их будущее – время вырастит из них шлюх и солдат,
И союзы этих разлагающихся масс новых убийц породят!»
Беспощадный творец, обязав нас питаться, на преступления обрёк,
В истории не было ни одного праведника, он бы и месяц продержаться не смог,
Ведь каждый приём пищи это чьё-то убийство, загубленные жизни это наша еда,
Образы скотобоен, затравленных зверей и бездомных являются, затемняют глаза,
Не могу видеть мертвечину, не могу выйти из дома, ничего не ел со вчерашнего дня,
Пускай и дальше мучает голод, но я мечтаю о том, чтобы не есть больше никогда,
Пока в голове гниют образы прошлого и подступает очередной безумный приступ,
Не осталось сил, я дрожу, парализована воля и с реальностью связь теряется быстро!
Они ползают по мне, я чувствую, как в плоть вгрызаются их жадные глотки,
Повсюду их личинки, и эти твари причина моей многодневной чесотки,
Эта ночь не закончится, какой-то шорох и движения осветит луч первый,
И кажется, будто в дальней части комнаты ползают огромные белые черви!
Я в объятиях ужаса, изучаю его на себе, чудится, будто пригвождён к кровати,
Не могу пошевелиться и в отчаянье повторяю: «Пожалуйста, хватит!»
Но спасительное утро убедит в том, что нет никого со мною рядом,
И не даст усомниться в том, что это достойная плата
За те чувства, что никогда не познают потреблядские уроды —
Отказ от всяческих надежд есть настоящая свобода!
Почерк неразборчивый и мелкий,
Всё это не является подделкой,
И я прошу предать нашедшего
Огласке эти записки сумасшедшего…
Я просыпаюсь поздно и думаю – почему же шторы никто не открыл?!
Как будто специально, чтобы не видеть мерзких человеческих рыл,
Из этой грязной преисподней не взлететь мне без крыл,
И великого ничего не добиться, как бы землю носом не рыл!
Мне не дано стать другим, поэтому можете гордиться собой,
Хозяева жизни, что с насмешкой меня растили на убой,
Столько лет я не знал ничего, кроме разочарований и обиды,
Чувствовал себя быком, которого готовят к праздничной корриде,
И постепенно во мне произошло личностей растроение,
Всего светлого во злобе растворение, и надежды нет давно на исцеление!
Во мне непрерывно сражаются разные образы – я гуманист и мизантроп,
И, как это может быть одновременно, понять не сможет мой психиатр-остолоп!
Так тяжело сохранять спокойствие среди этого тупого зверья,
Но они меня вздумали учить, и это было зря!
Я столько лет недоброжелателей убиваю и расчленяю сам,
Себе оставляю сердца, а остальное скармливаю псам,
Прости, я не верю религиозным байкам, чудесам,
Зато я повинуюсь звучащим в моей голове голосам!
Почерк неразборчивый и мелкий,
Всё это не является подделкой,
И я прошу предать нашедшего
Огласке эти записки сумасшедшего…
Этот мир утонул в моих слезах, здесь повсюду мокро,
Весна стучится в дверь и смотрит в мои окна,
А в комнате повсюду тел фрагменты и нечётки линии,
Среди этих выпотрошенных останков я достиг идиллии.
Или это просто абстракций череда, что рождает больная голова?
В стакане психоделии доза, так быстрее пей её до дна!
Так или иначе, я был рождён не для того, чтобы жить,
А для того, чтобы искать в нирване свободу от желаний и лжи,
И людей обычных понять не сможет гений,
Тех, что не хотят остановить сансары колесо,
Хотя за обедом мне снова скажут тени,
Что я ничего не понимаю в этой жизни, как в рисунках Пикассо…