Читать книгу Последний станет первым – первый станет последним - Алексей Сыровежкин - Страница 5

Пикассо и Гойя

Оглавление

Мозги мысли марают,

Они пахнут дурно, как помои,

В памяти тихо догорают

Очередные жестокие побои,

Я верю, творец их покарает,

И меня наконец-то оставят в покое,

Их мучения приближают к раю,

Фото с их трупами – мои обои,

Насилие и секс снова на экране,

Это очередное обостренье паранойи,

Кто-то ищет ответы в Библии, Коране,

Но мне лишь месть истину откроет,

С грязью дворов сольёмся вечерами,

Промёрзшими руками разливаем, пьём и тонем,

Коктейль из разочарований и водки так дурманит,

Сутки напролёт одни и те же звуки на повторе,

К жизни нет возврата, свет тусклый в тесной яме,

Лица смеющихся мертвецов двоятся в дымном ореоле,

Веселья дозу обретают вместе с тления дарами

Наркоманы, нищие, садисты, неудачники, изгои,

А где-то неосквернённый мир в утреннем тумане,

Горы, свежесть и растут прекрасные секвойи,

Жаль, что я не в нём и живу в кошмаре,

Причудливее того, что на картинах Гойи.


Почерк неразборчивый и мелкий,

Всё это не является подделкой,

И я прошу предать нашедшего

Огласке эти записки сумасшедшего…


По ночам во тьме, вместо сна, ко мне приходят демоны

И заставляют писать эти строки, исчезая лишь с лучами первыми,

Под их благословения я соединяю узами браками листы и символы эти,

А затем часами смотрю на них, пока голос внутренний шепчет:

«Никогда не опускайся до улыбок, пустого трёпа и накопления вещей!»

Я кричу: «Оставь меня!», а он в ответ: «Ты должен убить их детей!

Ты должен убить их детей, дабы не множить мира страдания!

Убей их детей, чтобы освободить всех рабов дельфинария,

Дабы изничтожить порок, в их душах зреющий мрак,

Из-за которого с каждым днём греховный разрастается град,

Я вижу их будущее – время вырастит из них шлюх и солдат,

И союзы этих разлагающихся масс новых убийц породят!»

Беспощадный творец, обязав нас питаться, на преступления обрёк,

В истории не было ни одного праведника, он бы и месяц продержаться не смог,

Ведь каждый приём пищи это чьё-то убийство, загубленные жизни это наша еда,

Образы скотобоен, затравленных зверей и бездомных являются, затемняют глаза,

Не могу видеть мертвечину, не могу выйти из дома, ничего не ел со вчерашнего дня,

Пускай и дальше мучает голод, но я мечтаю о том, чтобы не есть больше никогда,

Пока в голове гниют образы прошлого и подступает очередной безумный приступ,

Не осталось сил, я дрожу, парализована воля и с реальностью связь теряется быстро!

Они ползают по мне, я чувствую, как в плоть вгрызаются их жадные глотки,

Повсюду их личинки, и эти твари причина моей многодневной чесотки,

Эта ночь не закончится, какой-то шорох и движения осветит луч первый,

И кажется, будто в дальней части комнаты ползают огромные белые черви!

Я в объятиях ужаса, изучаю его на себе, чудится, будто пригвождён к кровати,

Не могу пошевелиться и в отчаянье повторяю: «Пожалуйста, хватит!»

Но спасительное утро убедит в том, что нет никого со мною рядом,

И не даст усомниться в том, что это достойная плата

За те чувства, что никогда не познают потреблядские уроды —

Отказ от всяческих надежд есть настоящая свобода!


Почерк неразборчивый и мелкий,

Всё это не является подделкой,

И я прошу предать нашедшего

Огласке эти записки сумасшедшего…


Я просыпаюсь поздно и думаю – почему же шторы никто не открыл?!

Как будто специально, чтобы не видеть мерзких человеческих рыл,

Из этой грязной преисподней не взлететь мне без крыл,

И великого ничего не добиться, как бы землю носом не рыл!

Мне не дано стать другим, поэтому можете гордиться собой,

Хозяева жизни, что с насмешкой меня растили на убой,

Столько лет я не знал ничего, кроме разочарований и обиды,

Чувствовал себя быком, которого готовят к праздничной корриде,

И постепенно во мне произошло личностей растроение,

Всего светлого во злобе растворение, и надежды нет давно на исцеление!

Во мне непрерывно сражаются разные образы – я гуманист и мизантроп,

И, как это может быть одновременно, понять не сможет мой психиатр-остолоп!

Так тяжело сохранять спокойствие среди этого тупого зверья,

Но они меня вздумали учить, и это было зря!

Я столько лет недоброжелателей убиваю и расчленяю сам,

Себе оставляю сердца, а остальное скармливаю псам,

Прости, я не верю религиозным байкам, чудесам,

Зато я повинуюсь звучащим в моей голове голосам!


Почерк неразборчивый и мелкий,

Всё это не является подделкой,

И я прошу предать нашедшего

Огласке эти записки сумасшедшего…


Этот мир утонул в моих слезах, здесь повсюду мокро,

Весна стучится в дверь и смотрит в мои окна,

А в комнате повсюду тел фрагменты и нечётки линии,

Среди этих выпотрошенных останков я достиг идиллии.

Или это просто абстракций череда, что рождает больная голова?

В стакане психоделии доза, так быстрее пей её до дна!

Так или иначе, я был рождён не для того, чтобы жить,

А для того, чтобы искать в нирване свободу от желаний и лжи,

И людей обычных понять не сможет гений,

Тех, что не хотят остановить сансары колесо,

Хотя за обедом мне снова скажут тени,

Что я ничего не понимаю в этой жизни, как в рисунках Пикассо…


Последний станет первым – первый станет последним

Подняться наверх