Читать книгу Убью кого хочу - Алексей Тарновицкий - Страница 5

Курсовую работу принимала доцент Куликова, известная также под злым и даже, можно сказать, гадким, но при этом удивительно точным прозвищем «Кулиса». Прозвище прилипло к этой пожилой тетке по трем причинам: созвучности с фамилией, тематической близости к преподаваемому предмету и, главное, благодаря походке. То ли вследствие врожденного порока, то ли из-за травмы правый тазобедренный сустав доцента Куликовой был сильно вывихнут вбок, отчего при ходьбе преподавательница постоянно раскачивалась туда-сюда, издавая при этом тихий, но явственный скрип – ну точь-в-точь кулиса из какого-нибудь плохо смазанного механизма.

Лоська подошел, когда мы с Катькой ждали своей очереди в коридоре, – подошел сам, без предварительного уговора или какой другой инициативы с моей стороны. Это выглядело настолько необычно, что я даже на минуту забыла о своих тревогах. В те дни я частенько тревожилась по разным пустякам, хотя с момента резни в квартире № 31 прошло больше недели, и моя паранойя могла бы уже и поутихнуть. Могла – но не утихала. Должен же был когда-то проявиться мой проклятый тубус, забытый в самом неподходящем месте!

И все же – неделя есть неделя, время лечит любые тревоги.

– Перестань трястись, – успокаивала саму себя я-умная. – Менты могли и не обратить внимания на какой-то тубус с чертежами. Да даже если и обратили – подумаешь, орудие преступления! Зачем им привлекать к расследованию этот посторонний предмет? Больше им заниматься нечем! Причина смертей ясна и без твоих дурацких чертежей: вот хлебный нож, вот инфаркт… По идее, милиция должна закрыть это дело, не открывая тубуса.

Но это – по идее. А на практике я всякий раз вздрагивала при виде человека в форме, а уж, заслышав милицейскую сирену, и вовсе впадала в ступор. Это заметила даже Катька, которая, как правило, настолько занята собой, что почти не смотрит на других.

– Какая-то ты напряженная, Санька… – говорила она. – Случилось что?

Я отмахивалась:

– Ерунда. Последняя сессия, вот и дергаюсь.

И вот – такой нежданный подарок… Мы с Лоськой вышли покурить на лестничную площадку. То есть курила я – ему мама не разрешает. Мы немного помолчали.

– Что новенького, Лоська? – спросила я, дойдя до середины сигареты.

– Да вот…

Произнеся эту содержательную речь, он замолчал и некоторое время собирался с мыслями. Я бы охотно помогла любимому, если бы имела хоть малейшее понятие, о чем он собирается поведать. Но я не имела.

– Вот? – переспросила я с максимальной осторожностью, чтобы не сбить мыслителя с панталыку. – И… что?..

– Валерка Купцов. Знаешь Купцова?

– Это кто-то с механического? Он еще какая-то шишка в профкоме…

– В спорткомитете, – поправил меня Лоська. – Вот.

Мы снова немного помолчали.

– Милый, ну говори что-нибудь, – не выдержала я. – Там у нас с Катькой очередь подходит. Ну, знаю я этого Валеру. Мельком, конечно. На субботнике метлы раздавал. А чего ты его вспомнил?

– Он стройотряд набирает, – сказал Лоська. – Поедем?

Я поперхнулась дымом.

– Ты чего, Лоська? Я – да в стройотряд? Ты как это себе представляешь? Туда ребята зарабатывать едут. Девчонок если и берут, то только поварихами, одну-две на весь отряд. И правильно – не фиг женщине кирпичи таскать.

Он помотал головой.

– Не, Саш. Тут другое. Интеротряд.

– Интер – в смысле с иностранцами? – удивилась я.

Лоська кивнул:

– Немцы, чехи, румыны…

– Немцы, чехи, румыны – в Коми? На севере? Ты серьезно? Там ведь это… повсюду лагеря натыканы, иностранцам на это смотреть…

– Не на север, – перебил меня Лоська. – На юг. На Кавказ. В город Минеральные Воды. Валерка говорит, работа не пыльная, на консервной фабрике. Говорит, этот отряд не для заработка, а для общения. Для укрепления международных связей. Так что девчонок берут много. Два месяца, Саш. Мы бы с тобой целых два месяца… вместе…

И тут до меня наконец дошла прекрасная суть Лоськиного замысла! В самом деле: два месяца вместе! На юге! Вдали от пристального наблюдения крашеной гиены, его мамаши! За все это время нам пока еще ни разу не удалось провести вместе хотя бы несколько дней. Катька с Мишкой по два-три раза в год катались то в Таллин, то в Ригу, то в Москву… Да и другие пары тоже то и дело оттягивались по полной. Нам же с Лоськой оставалось лишь завидовать: проклятая мамаша всегда находила причину не выпустить его из своих когтей. А тут – целых два месяца! С ума сойти!

– Ай!

Я так обрадовалась, что забыла про сигарету, и та, догорев до самого фильтра, обожгла мне пальцы.

– Что, тебе не нравится? – уныло осведомился Лоська.

– Ты что, милый?! Как это может не понравиться?! – выпалила я, хватая его за руки. – Роскошная идея! Конечно, поедем!

Его лицо прояснилось.

– Значит, я тебя запишу?

– Погоди. Ты уже говорил об этом с Валентиной Андреевной?

– Пока нет.

– Ну-у… – протянула я. – Тогда еще ничего не известно. Вот увидишь: она тебя снова никуда не отпустит.

– Отпустит, – возразил Лоська. – Я все продумал. Ты же знаешь: перед распределением нужны баллы по общественной работе. А для парней – хотя бы одна поездка в стройотряд.

– А у тебя еще нет ни одной, и это лето – последний шанс… Умница!

Лоська приосанился: такой похвалы он удостаивался нечасто. И ведь действительно, теперь гиене просто некуда деваться. Во-первых, сыну и в самом деле необходимы эти дурацкие общественные баллы. Во-вторых, она отпускает его не куда-нибудь в Коми, убиваться на бетонных работах, а на Кавказ, в почти люксовые условия. Что тут возразишь?

– Тогда, Саш… – он опять замялся. – Я хочу попросить… Мать, сама понимаешь… Ну, это…

– Проси чего хочешь, – милостиво разрешила я. – После таких новостей…

Меня переполняла радость. Такой подарок, такой подарок! Все прошлые тревоги отодвинулись далеко-далеко, жизнь внезапно обрела сияющую перспективу, рядом с которой любые неприятности казались незначительными мелочами.

– Давай не будем говорить ей, – сказал он, глядя в сторону.

– Как это? – не поняла я. – Как это не говорить? Ты ведь все равно должен известить Валентину Андреевну, так или иначе. Но, милый, бояться нечего: ты и в самом деле всё замечательно придумал. Баллы, распределение и прочее. Она точно согласится.

– Да нет, ты не поняла. Не будем говорить ей, что ты тоже едешь.

– Что?

Меня будто сбросили с небес на землю.

– Саш, ну пойми: это только усложнит, – заторопился Лоська. – Ты же знаешь, она не очень тебя… Ей и так будет трудно согласиться. Или что – лучше вообще не ехать?

– Нет, – отозвалась я. – Вообще не ехать, конечно, хуже. Ты снова прав. А я не права. Ей и так будет трудно согласиться.

– Не обижайся, ну пожалуйста…

Он стал торопливо сыпать словами – короткими рублеными предложениями, одно за другим, одно за другим. Я слушала и не слушала: какая разница? Все его аргументы понятны и известны заранее. Лоська есть Лоська. Точка, конец сообщения. Что не очень понятно, так это почему я так расстроилась? Ведь перспектива нашей поездки по-прежнему светит в не столь большом отдалении.

«Эй, хватит кукситься, дуреха! – сказала я-умная себе-глупой. – Он будет твоим на протяжении целых двух месяцев – твоим безраздельно. Это же счастье. Счастье, о котором ты еще полчаса назад и подумать не могла. Но тебе, дуре, всё мало. Тебе непременно понадобилось еще и благословение его паршивой мамаши. При том, что ты сама прекрасно знаешь, что она скорее сдохнет, чем согласится. Эта подлая крашеная гиена еще может отпустить сыночка в стройотряд, но только не с тобой. Она ни при каких условиях не позволит ему ехать с тобой куда бы то ни было – хоть в рай, хоть в ад, хоть в светлое будущее. Это так. Но разве это новость? Никакая это не новость. Так чего же ты придуриваешься? Унизительно? Ах, нам унизительно… Экие мы гордячки-аристократки, их императорские величества. Хватит молчать, дура! Хватит пугать бедного Лоську! Он ведь сейчас перепугается настолько, что и вовсе откажется от этой затеи…»

Я решительно тряхнула головой.

– Стоп! – скомандовала я Лоське, натягивая поводья, так что он послушно смолк и пошел в поводу. – Стоп, Лоська. Ты совершенно прав. Идея твоя замечательна, и мы никому не позволим ее испортить – ни богам, ни людям, ни обстоятельствам. И если для этого требуется немножко схитрить, то отчего бы этого не сделать?

– Вот я и говорю… – просиял он.

– Ты всё совершенно правильно говоришь, – заверила его я. – Но, насколько я знаю Валентину Андреевну, она трижды проверит и перепроверит каждую деталь. Поэтому легенда должна быть правдоподобной. Скажи матери, что я еду на лето в Крым… хотя, нет – Крым слишком близок к Кавказу… Пусть будет Паланга. Скажи ей, что я заказала путевку в Палангу, в дом отдыха.

– В Палангу, – повторил он.

– Да, в Палангу. И всем остальным нужно сказать то же самое. Всем – даже родным и друзьям. Потому что, ты меня, конечно, извини, но твоя мамочка вполне может позвонить им и сверить показания.

– Она может… – кивнул Лоська.

– Ну вот. Остается Валера Купцов. Ему скажи, что я обязательно поеду, но прошу пока не вносить меня в список. Пусть просто держит мне место, ладно?

– Он спросит почему…

– А ты скажи ему правду, – посоветовала я. – Объясни, что к чему. Насколько я знаю, парни обычно рады помочь друг другу в таких делах. Особенно, когда это им ничего не стоит. Договорились?

Он закивал с удвоенным энтузиазмом. Мы скрепили договор поцелуем, и я вернулась в коридор к Катьке. Удивительно, но решительный тон, которым я отдавала команды Лоське, подействовал и на меня саму. Теперь необходимость утаивать от его мамаши факт моего участия в стройотрядовской поездке на Кавказ уже не казалась мне такой унизительной. Напротив, я со злорадным наслаждением представляла себе момент, когда гиена узнает-таки истинное положение вещей. Узнает, но будет уже поздно что-либо изменить! Вот уж когда она свету божьего не взвидит, чертова кукла!

А у меня – у меня будут целых два месяца, чтобы оправдать все ее опасения на мой счет. Лоська мягкий, как пластилин, – неужели я не успею за это время обработать его так, чтобы он окончательно принял нужную форму? В декабре распределение – желательно подать заявление в ЗАГС по крайней мере за месяц до этого, чтобы потом не было неожиданностей.

И потом, если разобраться, то расстраиваться и в самом деле совершенно не из-за чего. Ведь я обиделась вовсе не на гиену: плевать я на нее хотела. Если что меня и задело, так это Лоськина бесхребетность, вот что. Но и это тоже не новость: я же сама только что рассуждала о том, какой он мягкий. Просто сейчас этот кусок пластилина большую часть времени находится в руках у мамаши, которая мнет и жмет его по своему усмотрению. И то, что Лоська все еще со мной, невзирая на эту постоянную враждебную обработку, говорит о многом. О чем? О том, что он без меня не может – вот о чем. Иначе мамаша уже давно оторвала бы его ко всем чертям.

И еще одна радость: весь этот проект – целиком и полностью Лоськина инициатива. Этот интеротряд придумал он сам, только он – без моего участия, моего подталкивания, намеков, звонков, уговоров. Сам! Нужно знать Лоську, чтобы представить себе, насколько это не похоже на него. Ведь Лоська есть Лоська – всегда теленок, всегда в поводу, всегда ни то ни се, где-то между Коськой и Моськой… И тут вдруг такое! Такое! Значит, я и в самом деле важна для него – может даже, очень важна…

– Чего это ты так сияешь? – поинтересовалась Катька, не поднимая головы от конспекта. – Не верь им, гадам.

– А я и не верю, – весело ответила я. – Все в наших руках, подруга. Ты учи, учи, не отвлекайся.

Я умирала от желания рассказать ей обо всем, но приходилось сдерживаться: успех предприятия зависел от соблюдения полной секретности. Чем дальше, тем больше я убеждалась в исключительной важности предстоящей поездки. В моем воображении постепенно выстроилась длинная цепочка событий, которая выглядела совершенно логичной и, главное, осуществимой. Она простиралась с момента нашего с Лоськой выхода на лестницу покурить и заканчивалась в глубокой-глубокой старости. Цепочка включала вожделенную поездку на Кавказ, предложение, которое Лоська, несомненно, сделает мне там, вдали от мамаши, быструю подачу заявления в ЗАГС, свадьбу под Новый год, счастливую семейную жизнь, а также, по меньшей мере, пятерых детей, многочисленных внуков и правнуков. Самое последнее звено, хотя и терялось в тумане далекого будущего, предусматривало опять же совместный безболезненный уход. Как в сказке: жили счастливо и умерли в один день.

По мере обдумывания цепочка крепла, тяжелела и примерно через полчаса уже опутывала всю мою счастливую душу. Но поразительно: при всей своей чугунной тяжести, она ничуть не давила на плечи, не пригибала к земле, а напротив, тянула меня в полет, как наполненный гелием невесомый воздушный шар. Мне хотелось петь, танцевать, потешно выбрасывая вперед ноги по образцу кафешантанного канкана. Меня до дрожи, до покалывания в пальцах подмывало вот прямо сейчас выкинуть какое-нибудь забавное коленце, отколоть какой-нибудь номер или просто завопить во все горло. Я едва сдерживалась.

Дверь в кабинет открылась, выпуская наружу предыдущую пару. Катька подхватила сумку и прикрикнула на меня:

– Санька, чего стоишь? Наша очередь… Ну, как прошло?

Последний вопрос адресовался уже не мне, а вышедшим парням. Один из них устало махнул рукой:

– Да никак. Незачет. Лютует Кулиса. Послала доделывать, – он окинул нас потусторонним взглядом умирающего мученика и добавил с неожиданным злорадством: – А вы заходите, заходите… Вас ждут. Кнуты сплетены, розги замочены. Поторопитесь, несчастные, а то у нее там дыба остывает…

Кулиса встретила нас настороженным взглядом. Как видно, наши предшественники настроили ее на боевой лад. Наверно, в другое время я бы испуганной мышкой замерла у порога – как, кстати, и повела себя Катька. Но в тот момент море было мне по колено, буквально. Воздушно-чугунная цепь счастья уверенно несла меня над всеми морями-океанами. Не дожидаясь приглашения, я бухнулась на стул перед Кулисой.

– Добрый день, Татьяна Антиповна! Как дела? – я обернулась к остолбеневшей Катьке. – Кать, ты чего встала? Садись!

– Как дела? – зловеще переспросила Кулиса и покосилась на свою прислоненную к стулу палку, как будто прикидывая: вмазать мне по спине прямо сейчас или немножко подождать. – Это вы мне? Романова, если не ошибаюсь?

– Точно, Романова Александра, – представилась я, лучась широченной улыбкой. – А эта перепуганная студентка – Расторгуева Екатерина. Но вы не думайте, Татьяна Антиповна, она сейчас оклемается.

Кулиса удивленно подняла брови.

– А позвольте спросить, уважаемая Романова Александра: в чем причина вашей, без преувеличения, буйной радости? Вы ведь пришли сдавать курсовую работу, так?

– Так, – весело подтвердила я. – Вот она, курсовая. А причина радости простая, Татьяна Антиповна. У меня все хорошо. Никогда так не было, а вот теперь – хорошо.

Доцент Куликова едва заметно улыбнулась.

– Ладно, разворачивайте, – сказала она. – Сейчас посмотрим, действительно ли у вас все хорошо. Может же такое быть, что кое-какие вещи представляют исключение из этого правила? Ну, например, курсовая по «Деталям машин»…