Читать книгу Новеллы. Второй том - Алексей Тенчой - Страница 3

КОД РОДА
ЧАСТЬ II. ХУДОЖНИК С РОДОСЛОВНОЙ

Оглавление

Прошло несколько месяцев. Жизнь шла своим чередом. В квартиру Элеоноры Давыдовны позвонила Екатерина. Ей ничего не надо было говорить, она просто сняла очки. Теперь её левый глаз был опять затянут бельмом.

Слезы хрустальными каплями текли из ее глаз. Элеоноре Давыдовне ничего не оставалось, как обнять несчастную и пригласить на чай.

Естественно, Екатерина снова просила помочь. Врачи ей отказали, да и помощи от них она не ждала. А теперь, когда у неё появился жених, она никак не могла показаться перед ним в таком виде. Екатерина просила, нет – умоляла, чтобы Тимур нарисовал её портрет снова.

– Он сейчас дома у матери, – пояснила Элеонора.

Екатерина взяла у Элеоноры адрес, и, не теряя времени, засобиралась. По пути ее догнала Элеонора, решив, что следует держать все под контролем.

Дверь открыл Тимур, он сразу узнал посетительницу.

– Пожалуйста! – взмолилась Екатерина. – Помогите мне, ваши картины имеют чудодейственную силу.

Тимур предложил гостье и теще пройти.

– Вам придется заплатить мне как за новый портрет, – сказал Тимур и направился к мольберту.

– Тимур не может! Не может этого сделать! – вдруг закричала появившаяся в комнате Людмила Анатольевна, закрыла лицо руками и разразилась еще большими рыданиями, чем Екатерина.

– Мама, что с тобой? – Тимур схватил ее за плечи. – Почему ты не хочешь, чтобы я выполнил ее просьбу?

– Неважно, я тебя прошу этого не делать, – Людмила вытерла слёзы.

В разговор встряла наблюдавшая со стороны Элеонора Давыдовна.

– Я тебя, Люда, не понимаю: деньги в дом идут, а ты от них отбрыкиваешься, а, между прочим, у твоего сына есть семья, которую содержать надо.

Тимур обратился к матери:

– Что ты со мной как с маленьким, давай покончим с этим – я нарисую ее еще раз, и ты мне все наконец расскажешь.

Тимур обнял мать и ласково погладил ее по голове. Он очень ее любил и знал, вернее, с помощью какого-то шестого чувства догадывался, что переживания матери на протяжении всех этих лет связаны со смертью отца. Но о чем мать так волнуется и почему не рассказывает об отце – этого он не понимал. При каждой попытке разузнать хоть что-то мать меняла тему разговора или убегала по внезапно появившимся срочным делам. Еще подростком Тимур понял, что просто так тайну не выведать и прекратил попытки. Людмила Анатольевна молча кивнула и вышла на кухню. Через пару часов портрет был готов. И вдруг, когда Тимур повернул потрет, чтобы показать его владелице, на виду у всей семьи бельмо с глаза Екатерины стало исчезать.

– Не может этого быть! – схватилась за сердце Элеонора. – Это не-воз-мож-но… Люда, доставай из серванта коньяк и принеси нам рюмки! У меня приступ сейчас будет!

Екатерина, держа портрет в руках, придирчиво рассматривала себя в зеркале. Вдруг в гостиной раздался грохот. Элеонора Давыдовна закричала.

– Что случилось? – вбежала Людмила Анатольевна с четырьмя рюмками и бутылкой коньяка, которая тут же выпала из рук. Коньяк растекся среди осколков по полу, намочив выгоревшие на солнце волосы Тимура, который лежал без сознания.

– Вызывай «скорую»! – закричала Элеонора, но Людмила Анатольевна возразила:

– «Скорая» не поможет. Вызывайте такси, надо везти его к деду, – и тихо добавила: – Это у него родовое.

Такси остановилось у небольшой, но крепкой изгороди, ворота которой были распахнуты, будто кто-то ждал гостей. Из глубины сада, в котором скрывался белый одноэтажный дом, спешил пожилой мужчина в светлой одежде, опираясь на трость.

– Помогите, дедушка Аким! Тимур упал без памяти, а пока мы ехали, покрылся сыпью, от которой тогда умер его отец! – взволнованно кинулась Людмила к свекру.

– С возвращением, Людмила. Так должно было случиться. Хоть ты и назвала его не родовым именем и не рассказывала о его способностях, все равно род наш сильный, и предначертанного не изменишь, вот и благодари, что жив еще твой сын.

Тимура отнесли в самую дальнюю комнату в доме, больше похожую на келью затворника. Кроме кушетки, маленького столика да окошка под потолком, там ничего не было. Элеонору с Екатериной, которые сопровождали Тимура, попросили уехать домой. Сам же дед не отходил от Тимура несколько дней. Оставшаяся присматривать за сыном Людмила Анатольевна приносила еду прямо в комнату. Что дед там делал, она не видела. А он не любил посвящать кого ни попадя в свои дела. На третий день Тимур очнулся. Через неделю сыпь сошла, он смог самостоятельно есть, вставать и выходить в сад.

– Ну ладно, дед, – обратился Тимур к старику. – Расскажи, что за болезнь такая со мной приключилась и что скрывает моя мать?

Тимура все это время его мучило любопытство. Молодой сильный организм быстро поправлялся, но дед Аким не спешил раскрыть внуку причину болезни.

Прошла еще неделя, и к деду пришла женщина с ребенком. Тимур рисовал в саду и случайно услышал их разговор.

– Перестань бегать за ним, – говорил дед. – Займись сыном, а не то и себе, и ему жизнь испортишь. Посмотри, мальчуган у тебя какой умный, а глаза у него посмотри какие – редко когда такие глаза встретишь – и в прошлое смотрят, и в настоящее, и в будущее. Не болен он у тебя. Ты больна, Люда. Болезнь твоя в голове. Оставь мужиков, займись ребенком, и все наладится. Три недели будь дома, не звони никому, не ходи в гости, будь с сыном, кушай простую пищу, не пей вина, проси помощи у заступников, потом приходи.

– Что с ней, дед? – Тимур подошел с недописанной картиной, когда силуэт женщины с малышом в руках почти скрылся в полуденном зное и дорожной пыли. – Чем болен ее ребенок?

– Да не болен он. И она не больна.

– Что происходит? Почему она просит тебя помочь? Почему ты отказал?

– Погоди-погоди… вопросы-то мне на голову сыпать, – дед развернулся и, опираясь на изогнутую трость, направился к дому.

– Дед! – Тимур был настроен решительно. – Ну хватит, мне уезжать пора, я у тебя две недели без дела маюсь, ты меня к себе не подпускаешь, боком ходишь, сторонишься…

– Я готовлю тебя.

– Готовишь к чему?

– К тому, чем тебе предстоит заниматься.

– Дед!

– Дар у тебя исцелять людей. А если взялся за человека, будь готов разделить с ним его грехи.

– Какие грехи, дед!? Да и не исцелял я никого! Я просто рисовал ее! Ну, без бельма – ну и что?! Это просьба заказчика!

– Нет, ты не просто рисовал женщину, не притворяйся глупым ничего не понимающим мальчишкой. Ты во время рисования усилием воли пытался воздействовать на белую плёнку на глазу! Так?

Тимур кивнул.

– Ну, хорошо, я очень хотел, чтобы она излечилась, словно ее желание почувствовал. Хотел помочь. Хоть на картине.

– А теперь слушай меня внимательно: ты не излечил пациентку, ты просто направил болезнь в другое русло. Поэтому, собственно, болезнь и вернулась, и снова вернётся. Ты не мог излечить её, не зная причин. А причины болезни лежат в душе человека. Если заглянешь туда, увидишь поступки, которые совершал человек. Сделал что-то дурное, согрешил – душа начинает страдать, а потом уже страдает и тело.

Дед доходчиво пытался объяснить внуку то, что с ним происходит.

– Понимаешь, художники – это особый тип людей. Им дано видеть глубинные чувства человека, вытаскивать их через изображение на поверхность. Через портрет художник может не только излечить, но и искалечить человека, либо дать ему жизненную подсказку, предостеречь от воздействия чего-либо.

– Как это? – удивился Тимур.

– А вот так! То, что художник увидит в человеческой сущности, вытянет это из него и запечатлеет на полотне, это не случайность, не совпадение, а отражение человеческой души. Некоторые художники могут увидеть и нарисовать то, что обычный человек и не заметит, иногда даже будущее.

Дед внимательно посмотрел на внука:

– Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Не верю я в эти сказки! – Тимур пожал плечами.

– Понятно, – разочарованно вздохнул дед. – Знакомая у меня была. Красивая такая, вся при своем баба. Захотела она себе заказать портрет маслом. Несколько лет писал с нее картину один художник, восторгался ее красотой, а в итоге получилась женщина, словно карлица, ручки маленькие, жадненькие, прижимает крепко к груди.

– И что дальше с ней стало? – спросил Тимур.

Дед обрадовался, наконец-то увидев огонек интереса в глазах внука.

– Как подменили бабу, жадная стала до невозможности, такая меркантильность в ней развилась, что весь свой круг общения растеряла и обросла совершенно новыми знакомыми, такими же, как и сама она, бездушными, черствыми людьми.

– Так это просто совпадение, – отмахнулся Тимур. – Весь мир кишит жадными и бездушными, и совсем не обязательно, что их кто-то когда-то нарисовал.

– Не обязательно, – согласился дед. – Но подсказки, которые идут в руки человеку, слушать надо, анализировать и задумываться над ними.

Тимур пожал плечами.

– А на это что скажешь? – продолжил старик образовательную речь. – Тоже, кстати, с работой художника связано: нарисовал один мой знакомый женщину, красивый портрет получился, прямо ангел на полотне, но вот сережки, что были в ее ушах, он запечатлел не в виде камушка с золотой оправой, а в образе впившегося в ухо паучка.

Тимур обратился в слух, потому что сам, будучи портретистом, иногда неосознанно, следуя порыву души, пририсовывал к готовому рисунку какие-либо детали. Например, мог нарисовать в ладони у человека яблоко или цепочку на шее.

– Ну, так это же нормально, дополнять образ вспомогательными элементами! Нас этому учили в «художке», ничего особенного в этом нет!

Дед прищурился.

– Так ты не дослушал историю, когда поймешь ее, может, станешь просматривать жизненную ситуацию человека, предвидеть развитие событий его жизни и будешь осторожнее себя вести в подборе символа, который можешь налепить ему, как клеймо.

– Ну… – задумался Тимур. – Давай, рассказывай дальше.

– Женщина спросила художника: «А почему вы в виде паучка мои сережки нарисовали?» Он ответил, что так их увидел. Портрет смотрелся замечательно, и женщина не стала возражать. Только через несколько лет она сумела понять видение портретиста. Когда она перестала носить серьги, в которых была во время позирования, у нее ни с того ни с сего умер муж.

– И при чем тут серьги? – растеряно спросил Тимур.

– А при том, что проанализировав ситуацию, женщина поняла, что в образе паука художник запечатлел ее мужа, который жил, паразитируя на ее жизненных ресурсах. Понял?

Тимур переваривал информацию: сомнения, что все это фантазии пожилого человека, исчезали, и возникала уверенность – факты из его жизни и творчества подтверждали дедовы слова.

– Но в моем случае тогда что произошло? – спросил он. – Я нарисовал женщину здоровой, что я сделал не так?

– А ты дал возможность прочувствовать ее физическому телу жизнь без изъяна, для того чтобы она сумела понять, по какой причине получила данный недуг и благодаря чему может избавиться от него. Ведь для того чтобы излечить от бельма по-настоящему, надо сначала выяснить, из-за чего страдает её душа. Что такое она совершила? Свои деяния, неугодные окружающим, неугодные жизни, она должна вспомнить, проанализировать, постыдиться за них, попросить прощения, раскаяться. И только тогда она может надеяться на телесное выздоровление. А ты вмешался в ситуацию, и она не покаялась, не осознала ужаса содеянного, и поэтому именно ты наказан, потому что каждый человек должен сам нести ответственность за свои прегрешения. Наказания, посланные свыше, могут быть разными, в зависимости от тяжести преступления, совершенного этим человеком против другого живого существа.

– Дед, а от чего умер отец? – Тимур схватил старика за руку. Тот взглянул на него и начал рассказ, направляясь к лавочке в центре сада:

– Он погиб. Покрылся такой же вот сыпью, как у тебя, и упал замертво после того, как отработал с человеком. Не выдержал, сил не хватило. Людмила видела это. У нее на глазах все произошло. А после того, как похоронили твоего отца, она взяла тебя, маленького, пять лет тебе было всего, и уехала в город. Сказала, что ни в жизни, ни одним словом перед тобой или кем-либо еще не обмолвится о том, что произошло. Не хочу, мол, потерять единственного сына. Только «хочу – не хочу» не работает здесь, внучек. У тебя дар. Много веков это у нас из поколения в поколение передается. Ты не мог его избежать. И не скрыться тебе от него. Придется научиться жить и лечить людей.

Старый Аким присел на деревянную лавочку, где до этого рисовал Тимур, и замолчал.

– Почему ты не помог отцу?

– Я не успел. Аким торопился, хотел с вами поскорее уехать отдыхать. Взял на себя слишком много, не соблюдал правила. Не очищал себя должным образом. Твоя мать – как вулкан, ей невозможно было ничего объяснить. Она никого не слушала. Лет через семь после этого мы с ней впервые поговорили. Я просил ее привозить тебя, хоть изредка, но она отказалась. Тогда я просто стал ждать. Я знал, что жизнь сама приведет тебя. Но я не думал, что дар именно так даст о себе знать.

Тимур задумался. Где-то далеко за холмом находилось море. Его шум не был слышен, но влажный солоноватый запах, который ни с чем не спутать, присутствовал в горячем летнем зное. На лбу у Тимура выступил пот.

– Иди, ляг, я говорил, что ты не полностью оправился от болезни, – дед Аким встал и проводил внука в свою келью. Несмотря на жару, там было свежо и прохладно. Дед уложил Тимура на низенькую кушетку и прикрыл пледом. – Закрой глаза и постарайся не думать сейчас об этом.

– Скажи только, дед, за что всё-таки я получил наказание?

– Представь себе, что ты пришёл в дом, где в углу стоит провинившийся ребёнок. Ты подходишь к нему и, даже не спросив, за что его поставили в угол, снимаешь с него наказание. Он рад, веселится, но до тех пор, пока не появятся родители. Они накажут тебя, а его снова поставят в угол. Понятно? Так вот и Всевышний тебя покарал за то, что ты снял Его наказание… – спокойно объяснил Аким и уже у двери добавил: – Тебе придется найти эту женщину и объяснить, что болезнь вернётся. Не надо ждать, когда она снова появится у тебя в доме с бельмом на глазу и претензиями…

* * *

Очередь у квартиры Тимура растянулась почти на два этажа. Это были люди, желающие получить волшебный портрет. Ожидающие шушукались, сплетничали и всячески пытались выяснить, к чему готовиться во время встречи с белым магом-живописцем, как окрестили Тимура в городе.

– Говорят, он ей бельмо с глаза убрал… – было слышно где-то в центре очереди.

– Да что вы? Тогда, вероятно, он сможет вывести мою бородавку под мышкой. Мешает, зараза, что ни побриться, ни помыться не дает, да и руку высоко не поднимешь – каждую секунду помнишь о ней! – жаловалась женщина в шляпе.

– А вы знаете, что сначала бельмо пропало, а потом вернулось, а потом снова пропало? – вмешалась в разговор третья. – Так что, может, он и не так хорош, как о нем говорят. Я вот пришла сначала на него глянуть. Сегодня никакой портрет заказывать не буду, присмотрюсь. Моя болячка посерьезнее вашей бородавки будет. Не хочу рисковать!

– Что значит посерьезнее? – возмутилась женщина в шляпе. – Посерьезнее – идите к врачу, а не к художнику! Может, он вас вежливости научит! – фыркнула она.

– Да никакой он не художник! Колдун он! Я слышала, отец его колдуном был и от колдовства же своего и умер! – заявила дама с серьезной болячкой.

По очереди прокатилась волна охов, и несколько человек ушли. Оставшиеся же продолжали рассказывать друг другу о своих бедах, которые белый маг-живописец, по их мнению, мог легко прогнать одним движением своей кисти…

В это время Тимур, Людмила и Элеонора держали семейный совет на кухне. Наташа уехала на пару недель на море отдохнуть. Пожалуй, она одна из всех ясно понимала, что как было, уже не будет, а как будет – сейчас никто не разберется. Поэтому единственное, что она могла сделать – это совсем не мешать мужу ни своей «помощью», ни даже присутствием.

С тех пор как Тимур вернулся от деда Акима, его жизнь кардинально изменилась. Заказы на новые портреты посыпались со всех сторон. Тимур заканчивал одну картину, выходил покурить на лестничную клетку, а там его уже поджидал следующий заказ. В каждом магазине продавцы рассказывали покупателям про необычного художника с Центральной площади, а покупатели несли этот рассказ по своим домам, их домашние – по домам своих друзей и так далее.

Рассказы обрастали новыми подробностями. На городскую площадь, где Тимур все еще продолжал собирать заказы на обычные портреты, потянулись толпы людей. Многим вообще не нужны были ни исцеление, ни картины. Они хотели своими глазами увидеть парня, который словно холодным душем окатил этот высохший от летнего зноя городок.

Тимур устал. С одной стороны, ему надоела шумиха вокруг него – даже дома преследовали больные и здоровые люди, хотя здоровыми их трудно было назвать… «Ну какой разумный человек попрется к незнакомому художнику за волшебной картиной?» – говорила Элеонора Давыдовна, в очередной раз объясняя просящему принять его в десять вечера, чтобы приходил утром.

– Ты же не «скорая помощь», чтобы по ночам лечить их! – эта фраза уже предназначалась Тимуру, который периодически забывал о том, что ему иногда нужно есть и спать.

Желание испытать свои способности разъедало его изнутри и вместе с накопившейся усталостью наваливалось то внезапным раздражением, то непробиваемой апатией, то невероятной работоспособностью, после чего художник-целитель мог упасть на кровать и не просыпаться сутки, а то и больше. Наконец, Элеонора Давыдовна и Людмила Анатольевна решили, что так дальше продолжаться не может.

– Что тебе говорил дед перед отъездом? – спросила Тимура мать, которой он ничего не рассказывал с тех пор, как с ним произошел тот обморок. – Он должен был сказать что-то такое, что помогло бы тебе сейчас, наверняка ты забыл или не придал его словам значения. Вспомни, сынок! Иначе ты опять заболеешь! Прошу тебя!

Тимур сидел за столом, сжав руками лохматую голову. Он давно не стриг волосы и теперь оброс так, что был похож на взрослого домовенка. Мягкие и в то же время очень мужские черты лица делали его обворожительным, даже когда он был в неухоженном виде. Это играло немалую роль в его растущей популярности. Тем не менее, образу не хватало чего-то, что убрало бы наносное мальчишеское.

– Надо было, Людмила, раньше его к деду Акиму отвезти, может, сейчас бы он не сидел тут весь в сомнениях, прячась от толпы заказчиков, – угрюмо проворчала Элеонора.

– Что сделано, то сделано, Элеонора Давыдовна, чего уж теперь меня попрекать, – отрезала Людмила и снова повернулась к сыну: – Сыночек, что сказал тебе дед?

– Да много чего рассказал…. Про отца сказал, про наказание, про дар! Мне надо к деду! Точно! Я поеду к деду, пусть он меня научит, что я должен делать с ними! Как он различает: кому какой прием применить, как вообще принимает их, что делает. Может, мне их и вовсе рисовать не надо.

Тимур схватил на всякий случай сумку с красками, накинул легкую кофту и побежал к двери. Но вспомнив об очереди, поджидавшей его за дверью, вернулся в комнату. Подошел к окну, прикинул расстояние до росшей под окном березы и прыгнул, ловко схватившись за ближайшую ветку руками, потом повис на ней и спрыгнул на землю. «Все хорошие люди живут на втором этаже», – улыбнулся Тимур, вспомнив, как они с друзьями шутили в детстве, и, довольный собой, быстрым шагом направился к шоссе ловить машину…

– Болезнь – это результат греховности, грешного поведения, – методично объяснял Тимуру старый Аким, глядя на солнце.

Они сидели на той самой лавочке в центре сада, где в прошлый раз Тимуру стало плохо от неожиданно свалившейся правды о его таланте. Вперед аллейкой уходили высокие туи, позади, словно зонтик от солнца, свисали ветви старой яблони.

– Дед, я к тебе за советом приехал, а ты мне лекцию про человеческие пороки читаешь! – Тимур нетерпеливо поерзал.

– Да ты без этого знания ни одной линии своей кистью не проведешь! – обычно спокойный, Аким не сердился, но упрямое невежество внука расстраивало. – Если бы твоя мать тогда не забрала тебя, ты бы сейчас не задавал мне вопросов. Но что было, то было. Таков и мой крест.

– Дед, что мне делать с ними? С чего начинать? – Тимур умоляюще посмотрел на старика, предприняв очередную попытку выманить спасительный магический рецепт.

– Да не с ними делать надо! С собой делай, тогда с ними само собой происходить будет. Слушай меня и запомни: первой идет нравственность твоя, а твои мысли затуманены не пойми чем, оттого поступки не честны, да и не чисты. Ты сейчас ни о теле своем не заботишься, – дед кивнул в сторону пачки сигарет, выглядывавшей из кармана брюк внука. – Ни о душе. Вот, куришь, алкоголь пьешь. Ты же женат, а уняться не желаешь, ни одной юбки не пропускаешь. И силы расходуешь, и жизнь свою сокращаешь. А коли нет сил на собственное здоровье, разве ты сможешь другого человека здоровым сделать?

Тимур молчал. Где-то в глубине души он понимал, что ведет себя нелепо. Но все это казалось неважным. Он никогда особенно не задумывался о чувствах Наташи или Марины, да и в своих собственных не стремился разобраться. Он не испытывал ни к одной из них ни особенной привязанности, ни душевной близости. И вместе с тем остро желал почувствовать это. Но будто кто-то за него поставил на всех его желаниях крест.

– Твой отец старался излечить человека, очень много грешившего. Он знал, что это ему не по силам, но не смог победить свое желание. Упрямство. Коварная штука – гордыня. Знаешь, как займет трон в твоей голове, так не слезет с него, до последнего. Нужно быть очень внимательным, чтобы не перепутать истинные возможности с собственной навязчивой идеей.

– Дед, но ведь есть какие-то приемы. Особые приемы, я имею в виду, – Тимур так выделил слово «особые», что старик невольно улыбнулся.

– Я не колдун, мальчик. А магия – она от слова «могу», «мочь» происходит. «Могу» совладать с собой. В ладу с собой жить. А ты можешь?

Тимур задумался. Курить он бросал раз пять, если не больше. С Наташей хотел расстаться, да не смог, потому, что квартира тёщи большая и комфортная, не хотелось возвращаться в убогую мамину хрущевку. Да и искать, усилия прикладывать не особенно желал.

Дед посмотрел на Тимура так, что у него по телу побежали мурашки. Дедовы мохнатые белые брови почти закрывали глаза, но взгляд прожигал насквозь. Казалось, он все мысли человека наперед знал. «Зачем он задает мне вопросы? – думал Тимур. – Ведь я чувствую, как он копается в моих извилинах, а может, и в самой душе…»

В этот момент на туевой аллее показалась женщина с подносом в руках, на котором стоял графин с буровато-красной жидкостью и двумя чашками. Тимур вопросительно посмотрел на деда. В прошлый раз он был так занят собой, что и не заметил, что дед живет не один. О нем с теплом и великим добродушием заботилась пожилая, но для своего возраста очень симпатичная женщина с привлекательными чертами лица. Невозможно было даже предположить, сколько ей лет. Она шла легко и естественно; ничего, кроме простоты и материнской заботы не было ни в ее взгляде, ни в жестах. Впрочем, седина во вьющихся волосах и проникновенно-мудрые глаза заставили Тимура предположить, что она была ненамного моложе деда.

– Аким Наумович, выпейте с внуком бруснично-травяного отвара – и жажду утолите, и отдохнете, – она ласково посмотрела на старика, подала мужчинам по кружке и наполнила их питьем.

– Благодарствую, Любушка. Как там наш совёнок? Спал у него жар?

– Сейчас уже меньше, вот только успокоился и уснул.

– Какой совёнок? Дед, ты что, ветеринаром заделался? – Тимур удивленно смотрел то на деда, то на чудесную женщину.

– Да нет, – засмеялась женщина. – Вчера ночью мальчонку принесли, бесноватого, весь горел, бредил, ваш дедушка почти до утра с ним занимался, мы его совенком в шутку и назвали, сейчас ему уже лучше, так ведь, Аким Наумович?

– Так, так, Любушка, можно сказать, самое опасное состояние позади, но поработать с ним еще придется. Познакомься, Тимур, это Любовь Григорьевна, моя верная помощница и хранительница этого небольшого очага. Без нее мне пришлось бы очень трудно.

– Ну что вы, Аким Наумович, работать у вас – большая милость для меня. Вы, наверное, не знаете, Тимур, что ваш дедушка самый уважаемый человек на тысячу километров вокруг. Все его знают. На самом деле, нет такого второго человека на всей земле. И нет человека, которому он не смог бы помочь.

– Ну, хватит, Люба, полно меня нахваливать. Каждый сам себе спаситель. Пора мне теперь паренька нашего проверить, скоро он просыпаться будет. А ты, внучек, сделай все же то, о чем я тебя еще давеча просил. Найди ту женщину да про бельмо ей поясни, что не ушла ее болезнь. Иначе так и будешь с очередями своими маяться.

Новеллы. Второй том

Подняться наверх