Читать книгу Солнечные рассказы - Алексей Титов - Страница 3

Жёлтые острые камни и глина на дороге были раскалены полуденным зноем. Ветер неспешно сносил в сторону пыль от колёс бронемашин, следовавших одна за другой в колонне в сторону горного хребта с заснеженными вершинами. У самых лиц солдат летала и норовила попасть в глаза и уши разная мошкара. По краям дороги росли кусты и невысокие деревья с выжженными солнцем листиками.

Находиться внутри машин было невозможно из-за жары, и солдаты сидели на броне сверху, открыв люки. Внутри находились только механики-водители.

– Вова, плесни воды, а? Я флягу помял, все вытекло. – Попросил своего друга воин в потёртом камуфляже песочного цвета и выцветшей тельняшке, чьё имя было Михаил.

На голове Михаила сидела чуть помятая жёлтая панама с модно загнутыми кверху полями. Такие панамы, согласно неписаному правилу, могли носить только военнослужащие, уже побывавшие в боях и отбывшие в Афганистане не менее года. Михаил сидел на борту машины вполоборота, свесив одну ногу вниз, он насвистывал время о времени какую-то весёлую мелодию. Всем своим видом он старался показать, что не так-то уж и трудно служить в Армии и воевать.

– Да, конечно, бери! – Ответил Михаилу солдат, чьё имя было Владимир, и протянул другу свою флягу. Владимир был новобранцем, в новой, ещё чистой, форме. Он тоже сидел на броне, но, словно за партой, положив руки на колени. На голове его крепилась зелёная каска, застёгнутая на подбородке, а за спиной, на тугом ремне, был автомат.

Бронемашина, как и десятки других в составе колонны, двигалась по каменистой тропе, унося молодых людей, вчерашних школьников, в неизвестное будущее. И эта неизвестность была настолько неизбежной, что, спустя короткое время, солдаты перестали бояться. Им было легко. Гражданская жизнь с её устремлениями, трудами, планами, надеждами осталась там, в аэропорту Кабула, куда они прибыли совсем недавно после непродолжительной подготовки в учебном центре. Сейчас их будущее менялось с каждым оборотом колёс бронемашин, раскалённых полуденным солнцем и оставляющих за собой клубы жёлтой глиняной пыли.

Несмотря на то, что Владимир и Михаил отличались по боевому опыту и сроку службы, они стали хорошими друзьями. Сидя на борту броневика, они спокойно беседовали. Кроме них сверху на машине ехали ещё два солдата, и внутри – механик-водитель.

– Паша, ты бутерброд будешь? – Спросил водителя Михаил, заглядывая в люк.

– Ре-ре-бята. Я по-пока не хочу. Спасибо! – Ответил из люка механик, чьё имя было Павел. Он был заикой с детства и при этом очень весёлым человеком. Он отслужил в Афганистане уже полгода и повидал всякого, но его позитивного настроя и веры в лучшее всегда хватало на всех окружающих. Улыбка Павла была искренней и очень заразительной.

– Ну как хочешь. Мы тебе оставим! – Михаил отклонился от люка и роздал бутерброды с салом и черным хлебом трём друзьям, сидевшим рядом, а затем аккуратно завернул в фольгу оставшийся бутерброд для Павла.

– Извини друг, я не ем сало, я мусульманин. – Сказал с сожалением солдат, чьё имя было Азат, сидевший на противоположном борту машины, подогнув под себя ноги. Сам он был смуглым на вид и черноволосым. Лицо его было напряжено. Азат не снимал камуфляжа, словно жара не являлась для него сколько-нибудь значимой помехой. На голове его не было никакого головного убора, а зелёная каска лежала рядом. И командир группы, бывалый боевой прапорщик, чьё имя было Игорь, так и не смог заставить Азата носить головной убор.

Азат был родом из Туркменистана, из интеллигентной семьи. Его отец работал в Институте известным физиком. И Азат приводил командиру доводы, что при попадании пули из автомата или винтовки со среднего и дальнего расстояния, каска не особенно помогла бы. На что командир махал рукой и просил одевать каску хотя бы в присутствии других командиров. Ему не нужно было изучать физику, чтобы знать, что Азат прав.

На предложение Михаила попробовать бутерброд Азат ответил отказом.

Михаил снял с головы панаму, вытер ею лицо, бросил на броню и махнул рукой в сторону Азата.

– Только духи не едят сало.

После чего Азат вскочил на ноги, лицо его перекосилось, а кулаки сжались до белых косточек.

– Сядь на место, Чингачгук. Кому сказал, сядь! – скомандовал прапорщик и, не вставая на ноги, схватил Азата за рукав и дёрнул на себя так, что тот, чуть не выронив автомат, сел обратно на броню, рядом с командиром.

– Вы что, перегрелись что ли!? – Начал было командир, оглядев подчинённых. – Мы тут турниры по борьбе ещё не устраивали, на скаку! Горячие парни. Если мы друг о друге не позаботимся, эти горы о нас точно не позаботятся, запомните! А ты, Азат, что вскипел?

– У меня духи двоих братьев ночью с поста вырезали на Гиндукуше. А он…!

– Да, здесь нервы ни черту стали. Прости, друг. – Михаил протянул Азату руку и, тот пожал её. Затем друзья обнялись.

– Будешь бутерброд без сала, специально мусульманский? – Михаил подмигнул Азату, улыбнулся, и все, кроме Азата, прыснули. Командир лишь покачал головой. Впрочем, спустя мгновение, Азат, оглядев друзей, тоже улыбнулся и принялся с удовольствием жевать хлеб.

Бронемашина уносила ребят вдаль по дороге. Солнце находилось в зените, оно день за днём пересекало небесный меридиан в одной и той же точке, где его сияние было наибольшим. Солнце наполняло и испепеляло, дарило и забирало, оно было везде.

Время от времени по щекам воинов тонкими струйками стекал пот. Он пропитывал форму, образуя мокрые пятна на спине и груди. Солнечные очки были среди солдат в Афганистане роскошью, но те, кто отслужил более полугода, успевали ими обзавестись на местных рынках небольших поселков и аулов.

В солнечных очках было куда приятнее осматривать окрестности, да и фотографии в них получались, на взгляд ребят, намного более интересными, особенно для отправки их на Родину своим подругам. Солнце. Улыбка. Солнечные очки, надёжно скрывающие синяки под глазами. Широкополая панама субтропическая с загнутыми кверху полями… Соломинка во рту, между передних зубов. И, как говорится, «в прекрасном солнечном краю у меня все хорошо, и я думаю, о тебе, любимая.» Фотографии запечатывались в конверты и отправлялись за тысячи километров целыми тоннами.

Получив же такое письмо от своего война, где-то далеко, прекрасная девушка дрожащими руками разрывала конверт, доставала из него фотографию не мальчика, но мужа, не сломленного и весёлого. И желаемый эффект был достигнут! Особенно хорошо, если она при этом включала популярную зарубежную музыку и садилась в кресло, запрокинув голову назад.

Так мечтали ребята, сидя верхом на броне, подпрыгивая на ухабах и крупных камнях.

– В душ бы сейчас! – сказал вдруг, нарушив молчание, Владимир и стер со лба крупные капли пота вперемешку с пылью.

– А ты ещё вторую каску надень, чтобы не замёрзнуть! – Сказал с улыбкой Азат и подмигнул Владимиру, чтоб тот не обиделся на шутку.

– В душ бы… Скажешь тоже! А, может, лучше ванну с пеной и лепестками роз? – Предложил Михаил, и все дружно рассмеялись.

– Доедем до пункта, там помоемся. – Сказал спокойно командир, оглядевшись по сторонам.

Тут вдруг машина подпрыгнула так, что друзья чуть не попадали на обочину дороги.

– Паша, ну что ты там, дрова что ли везёшь?!

– И-и-звините, ребята, я не у-у-видел ямы. Гла-а-аза затекли. Пла-а-ток весь в поту у-уже. Мокрый у-уже. Но-о но-о-рма-ально всё. Бо-о-льше вроде ям не вижу. – Донёсся из открытого люка голос Павла, водителя-механика.

– Да. Скорее бы до пункта добраться. – Сказал Михаил, затем хлебнул пол глотка воды из фляги и отдал её обратно Владимиру. В металлической фляге было уже на дне, но Владимир предложил воду каждому по кругу, и только после того, как все отказались, убрал её за пояс.

– Помню, возле одного села бой был. – Начал тихо Михаил. – Духи напали рано утром, внезапно. Народу немного нас. Белье ещё даже не успели снять, сохло оно на верёвках, на улице. Так по тревоге в одних штанах и выбежали. Но ничего, бой приняли, до самого села потом духов щемили. А там глядим, в селе вроде и нет никого, только мирные жители, женщины да дети. И никто ничего не знает, только от наших голых торсов смущённо отворачиваются. Лица платками закрывают. Вот дела, думаем!

– У них там подземные ходы есть. – Сказал было Азат, но внимание слушающих было сосредоточено на Михаиле.

– А наш командир, который ещё в том отряде был, и говорит, что духи, мол, в домах, там под одеялами прячутся. Надо, говорит, их оттуда выкуривать! Никогда этого не забуду. – Михаил запнулся и качнул головой. – Прямо в дома гранаты бросали. Прямо… – Тут он замолчал и, не найдя слов, стал мять рукой свою панаму.

Бронемашина уносила ребят все дальше к высоким горам и залитым солнцем каменистым перевалам.

– А-а мы, помню, как только и-из учёбки при-при-ехали, нас сразу в бой в Па-анджшер. Прее-д-д-ставляете? – Раздался голос Павла из открытого люка. У него был очень чуткий слух и, сидя в машине, он мог принимать участие в беседе.

– Мы тогда проигра-а-а-ли. Отступили по-о-мню. Потрепа-а-ли нас духи, потрепа-али. А на с-следущий д-день меня посла-а-ли за х-х-лебом на р-рынок. Су-ухари уже живо-о-т со-о-о-жгли. Ну и вот, иду я на-а этот рынок. А пить хочется! Аж в гла-а-зах темнеет. За-айду, думаю, к кому-нибудь, по-о-опрошу воды. Стучу в дверь, а х-х-халупа такая, дверь е-еле д-держится. О-о-ткрыли мне! Захожу. А у них там мо-о-локо в кувшине. И беднота во-округ, как у на-ас до революции. Тряпки ка-а-кие-то валяются. И, главное, п-пя-а-ть детей! Пре-е-дставье, пять! Кто во ч-что одет. Жи-и-воты надуты, гла-а-за впалые ка-а-кие-то, руки, ка-а-к спички, тонкие. А мне, п-представьте, из того ку-у-вшина мо-олоко наливают по-о-ловину и дают. Я глоток сделал и все-е-е, говорю, х-хва-атит. А дети смотрят на этот к-кувшин прямо заворожённо как-то. Мне да-а-аже не по себе стало. Нет, говорю, не на-адо. А ни мне опять дают, чтоб выпил до дна. П-предста-а-авьте?! Я вы-ыпил, ну, что же, не о-обижать же. Т-такое гостеприимство ока-а-азывается у них!

Оставшийся путь все ехали молча. По мере продвижения колонны где-то вдалеке все громче стали слышаться звуки выстрелов. Солнце клонилось к закату, и долгожданная прохлада постепенно застелила равнину.

Была полночь, когда колонна бронемашин въехала на базу советский войск, что расположилась на горном плато, неподалёку от отвесной скалы большого хребта Гиндукуша. Наступала весна, и воздух был свеж. Вокруг пахло цветками граната, шиповника и можжевеловой хвоей, горными ледяными ручьями, озоном после раскалённого дня. Пахло всем. Михаил почувствовал это так явственно, как никогда раньше. Пахло его собственными руками, уже черными от загара, жёлтой глиной, свернувшейся комками на форме. Да, пахло всем, кроме войны! Впервые за все время службы в Афганистане Михаил понял, что запах войны, как ни странно, в этих местах был уместен менее всего.

– Вот освободим хороших духов от плохих и будем приезжать сюда на отдых. Наступят времена! – Подумал он, и перезарядил автомат. Поняв, что затвор немного заедает, Михаил решил перебрать его ночью и почистить.

Машины выстроились на базе бок в бок и образовали длинный ряд неподалёку от палаток и блиндажей. Почувствовав тепло от двигателей, под колёсами очень быстро собрались стайки цикад и устроили свой ночной концерт. Над базой нависала отвесная скала, из которой неподалёку пробивался ключ с талой водой. До ключа от базы меж зарослей ириса и граната вела узкая извилистая тропинка, по которой солдаты ходили за водой. Там, где заканчивались деревья и кусты, поодаль от источника воды, простиралось сухое каменистое плато с редкими желтоватыми травами и валунами.

Вновь прибывшим был отдан приказ отдыхать и приводить в порядок оружие. И если с оружием все было понятно и отточено уже до автоматизма, то слово «отдых» каждый понимал по-своему. Командир группы, прапорщик, чьё имя было Игорь, просто спал. Азат читал Коран. Павел, механик-водитель, принялся есть оставленный для него бутерброд и запивать чаем, подогретым уже на костре, в кругу рассказчиков-весельчаков. Владимир принялся за письмо на Родину. А Михаил, узнав, что неподалёку есть ключ, решил взять две канистры и набрать воды для чая и похлёбки из макарон. К тому же ему хотелось размяться после длительного перехода на машине.

– Тушёнки бы! – Подумал Михаил, пробираясь по тропе к ключу и уворачиваясь от сухих ветвей. Временами то справа, то слева от него, в кустах раздавался шелест. В темноте южной ночи, освещённой полной луной, Михаил успевал заметить то скорпиона, то хвост небольшой чёрной змеи, то ещё кого-то. В сумраке мелкие детали были трудно различимы, да и времени присматриваться у него не было. Больше всего шума издавал как раз он сам, буквально протискиваясь в зарослях с двумя большими металлическими канистрами.

Вдруг на один из валунов, совсем рядом с тропой, впрыгнула горная лань. Михаил замер. Он увидел, как из её ноздрей при дыхании выходит пар. Лань прислушивалась к звукам ночи и поворачивала голову по сторонам.

– Тушёнки бы! – Крутилось в голове у Михаила. Он почесал живот, аккуратно поставил канистры на землю и вскинул автомат. Лань не уходила с валуна и была совсем близко. Михаил поймал животное на мушку и сделал глубокий вдох. В этот момент лань повернула голову в его сторону и тоже замерла. В её глазах отражалась Луна и как будто даже звёздное небо, а грациозный стан напоминал девичий, шерсть животного лоснилась.

– А-а-й, тфу ты! – Сказал в сердцах Михаил и опустил автомат. – Макароны, так макароны!

Услышав голос, лань мгновенно скрылась из виду, и ночь ещё крепче окутала тропу.

Михаил злился сам на себя, и почти не смотрел под ноги, издавая много шума быстрой ходьбой.

Спустя короткое время тропа вывела его к уступу скалы коричневого цвета, из расщелины которой вытекал тонкой струёй ручей, наполняя небольшую лужицу у подножья. Михаил подошёл вплотную к уступу. Вода в лужице была на удивление прозрачной.

– Так вот он, ключ! – Сказал Михаил, улыбнулся и присел на корточки, поставив канистры позади себя. Он набирал живительную влагу в ладони и жадно пил, затем стал умываться.

Когда же дело дошло до канистр, то, обернувшись, Михаил к своему удивлению не увидел их на том месте, куда поставил. Протерев глаза, он мгновенно вскочил на ноги и, сняв предохранитель с автомата, прицелился в сторону кустов.

– Ну что, шурави, навоевался? – Вдруг раздался голос с сильным акцентом откуда-то сзади.

Михаил резко повернулся и в это мгновение почувствовал сильный удар по голове. В глазах его помутнело, и скала будто раздвоилась. Успев, тем не менее, дать короткую очередь по скале, Михаил почувствовал ещё один удар, но уже с другой стороны.

Больше в ту ночь он не почувствовал и не увидел ничего.

Михаил очнулся на следующий день, в телеге, под брезентом. Его словно разбудили невыносимая жара и духота, да и к тому же запёкшаяся на веках кровь резала глаза. Сквозь рваные отверстия в брезенте на дно телеги проникали яркие лучи солнца. Телега катилась, шатаясь из стороны в сторону. Был слышен стук копыт и чья-то речь на непонятном для Михаила языке. Общавшихся было двое, и Михаил знал, что надо делать в такой ситуации.

Незаметно приоткрыв брезент, он увидел впереди себя спины двоих людей, сидящих рядом и погоняющих ослов. Один был в сером, запачканном балахоне и коричневой шапочке – модже, из-под которой виднелись седые локоны слипшихся волос. Поперёк его спины на ремне висела винтовка. Второй выглядел намного тоньше первого и был одет в чистый, сверкающий белизной, балахон. На его голове был завязан платок, перетянутый дополнительно какой-то синей лентой.

– Этот, видимо, буржуй, в тот – пролетарий. – Подумал Михаил и нащупал возле себя какую-то деревянную палку, похожую на костыль или посох.

Сжав палку покрепче в руке, он резко сдёрнул с себя брезент и вскочил на ноги, размахнувшись сначала по тому, кто был с винтовкой. Но вдруг, человек в чистом белом балахоне с проворностью зверя развернулся к Михаилу в пол оборота, так что платок слетел с его головы.

То была девушка. Михаил замер. Её глаза и волосы были черны, как лунная южная ночь, лицо было испуганным. Тонкие плечи девушки под балахоном выдавали её стройность и грацию. В голове Михаила промелькнула мысль о том, что он уже где-то видел эти глаза! И видел совсем недавно. На мгновение ему даже показалось, что девушка будто подмигнула ему.

Секундного замешательства хватило, чтобы тот, кто был с винтовкой, взял Михаила на мушку и повалил обратно в телегу, отняв палку, что была простым пастушьим посохом.

Михаил лежал на брезенте и смотрел в небо, слегка прищурившись. Солнце пекло и, как обычно, пересекало свой меридиан в самой высокой точке от горизонта. Михаилу захотелось петь, и он стал тихо насвистывать одну мелодию за другой. Сначала он спел гимн СССР, затем – Кубы, дважды – «интернационал» и один раз – «калинку-малинку».

И то ли его мелодия понравилась конвоирам, то ли наоборот, но повозка вдруг остановилась, и девушка в белом балахоне, что сидела рядом с вооружённым мужчиной, принесла Михаилу кувшин с водой. Михаил спрыгнул с телеги и встал рядом с девушкой в полный рост. Он был немного выше неё, и этот факт показался девушке удивительным и даже немного странным. В её взгляде Михаил вновь увидел что-то знакомое, будто звёздное небо, только днём.

– Зачёт мы приехал сюда, советский!? – Спросила строго девушка звонким голосом, глядя на Михаила. Она говорила с акцентом. Глаза её еле заметно улыбались, и, присмотревшись, Михаил увидел в них столько всего, что опять не смог вымолвить ни слова, но хотел столько сказать ей, что, на его взгляд, она просто не понимает, но поймёт, когда он ей объяснит! И Михаил уже, было, силился открыть рот, но девушка лишь снова сверкнула глазами и слегка топнула ножкой по земле.

– Не говори ничего, советский! Я все знаю! И тебя вижу. Лучше пей воду. – Она дала ему кувшин и отвернулась, но тут же повернулась обратно и стала в пол оборота смотреть, как Михаил пьёт воду.

Осушив кувшин, Михаил улыбнулся, поблагодарил девушку и отдал ей кувшин. Затем он вновь взобрался на телегу и, посмотрев на человека с винтовкой в руках, скомандовал: «поехали!».

Вскоре повозка прибыла в небольшой аул и остановилась на его окраине у каменного дома. Повозку встретили двое автоматчиков-моджахедов, одетых так же, как и тот, с винтовкой, кто сидел в повозке, рядом с девушкой. Сама же девушка по прибытию в аул куда-то исчезла, а Михаила взяли под руки и отвели в подвал каменного дома, где и заперли в темноте.

Следующие два дня Михаилу не давали ни пить, ни есть и каждый день приходили по нескольку раз, чтобы задать одни и те же вопросы: «Сколько шурави на базе? Кто твой командир? Что и когда собираетесь здесь делать?»

Михаил был готов рассказать все это тогда, стоя у телеги, той черноволосой девушке, что дала ему воды. И он действительно хотел объясниться ей, оправдаться, рассказать о прекрасных планах, о светлом будущем Афганистана, где такая прекрасная природа.

Но теперь, в сыром подвале, со связанными руками, измождённый жаждой и голодом, он не видел смысла ни перед кем оправдываться. И он понимал, что это будет преступлением перед его товарищами и перед всей идеей в целом. Его били, но Михаил делал вид, что не понимает, что они говорят. Он дважды предпринимал попытки к бегству, и даже один раз ему это почти удалось.

Как-то вечером, во время мусульманской молитвы, когда вся вооружённая охрана отвлеклась, Михаил освободил свои руки, растерев верёвку о край каменной плиты. Он встал на ноги и рванул, было, по лестнице наверх из подвала, но тут же встретил дуло винтовки прямо перед собой.

– Что не спится, шурави?! – Сказал человек в серо-белом балахоне и коричневой пуштунке на голове. Он жевал жвачку и носил солнечные очки. Этот человек был совсем не похож на своих соотечественников, пригнувшихся к земле в молитвенном действии. Он распорядился, чтобы Михаилу завязали руки верёвкой покрепче.

– Смотри мне, шурави! Будешь хулиганить, сделаю из тебя шашлык и скормлю собакам.

Понял меня?

Михаил неплохо знал язык пушту, но делал вид, что не понимает человека в белом балахоне.

Шли дни, Михаил ничего не говорил людям, спускающимся к нему в подвал и ломаном русском, а иногда и записками, пытающимся узнать у него, где и зачем сейчас находятся его товарищи по оружию, а также когда и что они планируют делать.

Однажды ночью к нему пришли пятеро: четверо молодых крепких мужчин и один старик. Михаил не спал. Он слышал, что говорят визитёры. Когда люди подошли к нему вплотную, один из них ударил Михаила в живот, второй тут же по лицу. Михаил упал, прикрывая голову руками. Он услышал, как над ним звонко щёлкнул затвор английской винтовки «Бур», что с расстояния ста метров разносит на куски гранитный камень размером с арбуз.

– Без глупостей, шурави! Посмотри на этого почтенного брата!

Тот, кто ударил Михаила, показал рукой на старика, стоявшего позади всех, сутулого, с бледным лицом, закутанного в балахон и одеяло. На голове его была большая, коричневая пуштунка, отличавшаяся размерами от тех, что были на молодых мужчинах.

– Это Хасан. Два года назад, пока он пас стадо, твои братья-волки ворвались в аул и забросали все гранатами. Одна попала в его дом, там были его жена и трое детей. Ты слышишь меня, шурави?

Михаил встал на ноги, сплюнул кровь и, с трудом разогнувшись, поправил на себе панамку со звездой. В этот момент перед его глазами, как яркая вспышка в памяти, встал тихий аул, глиняные хижины, из хижин раздаются выстрелы, видно пламя, стреляют в спины его сослуживцам. Вспомнилось, как в горах находили на перевалах убитых товарищей, и снимали с них крестики, чтобы потом, когда-нибудь, передать родным. Как вставали на вечную стоянку среди камней обожжённые бронемашины. Как сияли надеждой и любовью недогоревшие письма домой. Все это проносилось перед его глазами так явно в ту минуту и так горько.

Михаил не рассказал им об этом, как и о том, что полюбил Афганистан, и как хочет для него лучшей жизни и нового, лучшего, мира.

В его памяти всплывало лицо той самой девушки, что он встретил в повозке.

– Что ты перед ним распинаешься, Ахмед? – Спросил один из самых крепких на вид мужчин и подошёл к Михаилу.

– Говори, где стоит твой полк, сколько там человек, что и когда они будут здесь делать?

Михаил же, словно не услышав обратившегося к нему, направился к старику в большой коричневой пуштунке, но тут же двое остановили его.

Старик сделал знак рукой, и молодые мужчины отпустили Михаила. Подойдя к старику, он достал из кармана какой-то матерчатый свёрток. Развернув его, Михаил достал металлический амулет в виде прямоугольника с цепочкой.

– Я нашёл это в горах, когда ваши отступали. Старик посмотрел на амулет, взял его в руку. Затем заметно оживился, с дела знак молодым людям, после чего те стали подниматься по лестнице, покидая подвал.

– Имя его было Карим, так на написано на металле. Откуда он у шурави, почтенный Хасан?

Михаил понимал то, что говорят поднимающиеся по лестнице люди.

– Шурави отдал мне это потому, что не знал, что с ним делать. Нужно отнести амулет в мечеть. Ранен правоверный брат Карим или убит, Аллах позаботится о нем.

Люди в белых балахонах ушли в ту ночь, закрыв за собой небольшую деревянную дверь на замок снаружи, и Михаил остался один в тёмном подвале. Он так не смог заснуть в ту ночь, и больше не от побоев, а от мыслей, что не давали ему спать.

А однажды утром, когда аул ещё спал, Михаил сквозь сон почувствовал на своей щеке чьё-то дыхание. Он приоткрыл глаза и увидел знакомое лицо. То была девушка, что он видел в повозке, когда его везли в аул. Девушка мгновенно отпрянула от Михаила и отошла на несколько шагов к лестнице.

– Я принесла тебе воды, советский. Только пей тихо!

Михаил, успевший к тому времени повторно освободить руки, встал на ноги в полный рост и взял кувшин, чтобы напиться.

Девушка очень удивилась, увидев на жилистых запястьях Михаила болтающиеся верёвки, и отшатнулась.

– Ты очень сильный. – Девушка продолжала пятиться к выходу.

Михаил улыбнулся и приблизился к ней, отдав кувшин.

– Спасибо за воду. Но как же зовут тебя, добрая девушка?

– Ашрафи. – Девушка смущённо опустила взгляд и улыбнулась.

– Красивое имя. – Михаил заметно задумался над следующим вопросом, но девушка прервала его раздумья почти детским воскликом.

– Оно означает цветок! – Ашрафи уже не боялась Михаила и смотрела на него, улыбаясь. Они стояли настолько близко друг к другу, что чувствовали дыхание друг друга на лицах.

– Ашрафи, прекрасный цветок Афганистана. – Сказал тихим голосом Михаил и отошел от девушки на несколько шагов. Лицо Михаила внезапно изменилось и выражало напряженное раздумье. Он нахмурил брови и уставился в каменный пол подвала, куда еле заметно попадал тонкий луч солнца.

– Я расстроила тебя, Михаил? – Ашрафи нечасто называла Михаила по имени, обычно просто словом «советский». Она подошла к нему и положила руку на его мускулистое, запачканное пылью плечо.

Михаил посмотрел на девушку, грустно улыбнулся и сказал.

– Нет, что ты. Ашрафи, цветок, скажи, откуда ты так хорошо знаешь русский язык?

Девушка отняла свою нежную кисть от плеча Михаила и опустила глаза.

– Я понял. Ты тоскуешь по Родине. У тебя там близкие, родные. А кто здесь?

Она прищурилась и посмотрела в глаза Михаилу. Не дождавшись ответа, она встала на ноги и взяла в руки кувшин с водой.

– Я принесу ещё воды. Мне в ауле доверяют.

– Кто ты, девушка-цветок? – Спросил коротко Михаил.

Ашрафи вернулась к нему и, сев рядом, начала рассказывать. Девушка поведала Михаилу о том, что она дочь знатных родителей, которые живут далеко от этих мест, в другом ауле. Что её отец работает в правительстве Афганистана, а она получила высшее образование и знает несколько языков. Здесь, в ауле, кроме нескольких агентов её отца, никто не знает кто она и откуда. Ашрафи представилась простой пастушкой, ушедшей из дому для того, чтобы понять жизнь простых афганцев. После долгих споров с родителями, те дали своё благословение на это и отпустили её. Закончив повествование, девушка встала и, взяв в руки кувшин, поднялась по лестнице вверх из подвала.

Михаил думал о том, что его разыскивают товарищи, о том, что, наверное, уже дали телеграмму на Родину о его пропаже или гибели, о родной деревне с берёзками и речкой, о родных людях, что ждали его дома. Все это, словно кадры из кинофильма проносилось у него в голове. Мечта – это то, что делает жизнь осмысленной, приходило на ум Михаилу. И ему не хотелось оставаться в сыром подвале ни минуты, но почему-то представить себе, что он покинет Афганистан навсегда, он не мог. Уже не мог. Михаил думал об Ашрафи, прекрасном нежном цветке, какие раньше ему не приходилось встречать.

– Вот и я пострадал за Афганскую революцию. – Подумал Михаил и улыбнулся. Затем сплюнул на пол, вытерся и встал в полный рост.

– Надо думать, как выбираться отсюда.

Михаил ещё раз огляделся, как делал это уже много раз, но теперь заметил ещё кое-что, деталь, которая показалась ему важной и не замеченной ранее: узкое прямоугольное окно в подвал, располагающееся над самой землёй, было закрыто, а рукоятка с внутренней стороны снята, но сквозь отверстие на месте рукояти проходил солнечный свет. Михаил протёр глаза и стал оживлённо осматривать помещение. Найдя небольшой обломок проволоки, он снял с неё зубами изоляцию и, смастерив петельку, закрутил проволоку так, чтобы можно было просунуть её в отверстие на месте рукояти окна. Убедившись, что это возможно, он стал пытаться зацепить петлёй рукоять окна, располагавшуюся снаружи с тем, чтобы повернуть её. Но неожиданно он увидел в окне лицо человека в белой пуштунке, который, присев на корточках, ловил на окне цикаду. Михаил отпрянул от окна и спрятал проволоку за спину.

Ашрафи стала приходить к нему днями. Она приносила лечебные мази и питье. Подогу разговаривала с пленным.

– Мне здесь доверяют. Они думают, что я узнаю у тебя военную тайну. – Говорила девушка грустным голосом Михаилу.

– Но я же все понимаю, ты не скажешь. —

В такие моменты её глаза наполнялись слезой, но Ашрафи старалась не показывать вида. Она ухаживала за Михаилом и однажды случилось чудо! В один из дней девушка ворвалась к нему в подвал с радостными криками о том, что ей разрешили выйти с ним на прогулку, хоть и под присмотром, но покинуть этот сырой подвал и пообщаться, гуляя по окрестностям. Она знала много красивых мест, цветочные плато, горные луга, перевалы и гранатовые рощи.

В тот день вслед за Ашрафи в подвал спустились два человека в белых одеждах с винтовками и приказали Михаилу выходить наверх, следуя за ними.

Поднявшись из подвала на солнечный свет, Михаил прищурился, прикрыв глаза ладонью. Он отвык от света настолько, что поначалу не смог разобрать, где стоит Ашрафи, а где его конвоиры. Впрочем, во время прогулки, Ашрафи сделала так, чтобы конвоиры отстали и не могли слышать их разговора. Девушка неподдельно радовалась, не понимая до конца, чему. Она просто шла рядом с тем, с кем ей было хорошо и без кого, она не понимала, почему становится грустно и тревожно. Ашрафи не заглядывала наперёд, она просто общалась с Михаилом среди густых зарослей шиповника и ириса, сидя на земле в цветах красного мака и ромашек. С каждой такой прогулкой цвет лица Михаила приходил в норму, а улыбка все чаще появлялась на лице.

– Они думают, что ты мне все расскажешь, смущённо говорила Ашрафи, и тут же лицо её становилось грустным, а взгляд упавшим.

– Не переживай! – С улыбкой отшучивался Михаил. – Конечно, не скажу. – И он срывал ей непременно несколько цветов, тех, что были рядом и протягивал грязными, испачканными руками.

В памяти у Михаила всплывали диалоги друзей, боевых товарищей, приказы командиров, построения, занятия и инструктажи, бег, – все это было как будто вчера, в той же одежде, совсем недалеко от здешних мест. Но когда он ловил на себе взгляд Ашрафи, смотрел ей в глаза, все эти воспоминания закрывала огромная вселенная, как другой мир, в котором не было края.

– Ты скажешь мне, советский? Лицо Ашрафи выражало, кажется, все эмоции сразу. И печаль, и радость, и сожаление вместе с терзанием, восхищение и нежность.

Молчание. Михаил смотрел в такие минуты на Ашрафи, не в силах оторвать взгляд от её красивого смуглого лица, черных волос, бесконечного космоса глаз, в которых отражался он сам. Затем лицо его делалось немного напряжённым и сосредоточенным, и не без усилия Михаил переводил взгляд в землю.

– Правильно, не говори. Ничего не говори мне, Михаил! Слова не нужны.

И Афрафи тоже переводила взгляд в сторону, немного всхлипывая.

– Ты знаешь, советский, не рви больше цветы здесь. Зачем? Не рви на моей земле цветы!

Отворачиваясь в противоположную сторону, девушка обиженно что-то говорила, и сердце Михаила в эти моменты разрывалось на части. Конвоиры в белых балахонах сидели на камнях метров в двадцати от них и курили, зевая и поглядывая на часы.

– Они убьют тебя. – Говорила Ашрафи, отвернувшись.

– Два раза не умирать. – Отвечал Михаил, глядя вниз.

– А если скажешь, отпустят. И мы сможем уйти из аула к моим родителям, я покажу тебе свой дом. Я уговорю их дать тебе денег и одежду. Ты сможешь уехать потом и обратиться в посольство в Кабуле. Ты даже сможешь уехать домой, на Родину, если захочешь, советский.

И Ашрафи поворачивалась к Михаилу, прищурив чуть мокрые от слез глаза.

– Хочешь на Родину?

Михаил, подняв глаза, посмотрел на девушку. Она была прекрасна. Михаил невольно улыбнулся и позволил себе, казалось бы, невозможное в отношении незамужней мусульманки. Он положил ладонь на её загорелое плечо и, словно магниты, Михаил и Ашрафи потянулись в объятия друг друга, но неожиданно раздался выстрел. Один из конвоиров с сигаретой в зубах перезарядил винтовку и помахал им пальцем в стороны, делая запрещающий жест.

Прости, Ашрафи, Михаил отпрянул, и лицо его, в ещё не заживших синяках и шрамах, опять стало сосредоточенным.

– Не извиняйся, советский, я не злюсь на тебя насчёт цветов, их здесь ещё много. В Афганистане много цветов, ты знаешь. Можешь рвать, если хочешь.

Ашрафи осторожно посмотрела на Михаила, сидя к нему вполоборота. На её лице Михаил успел заметить улыбку, пока девушка не отвернулась.

– Много ещё цветов. – Повторила Ашрафи и наклонила голову вниз.

Вдруг неподалёку, за каменным утёсом, где заканчивалось плато, Михаил услышал русскую речь. Внезапно «протрезвев», он вскочил на ноги и посмотрел на конвоиров.

Речь становилась все слышнее, а конвоиры беседовали друг с другом, как ни в чем не было.

Внезапно раздался взрыв. Ашрафи вскрикнула, а конвоиры пригнулись и стали беспорядочно оглядываться по сторонам, не упуская из виду Михаила и девушку.

– Ляг в траву и не вставай! Я скоро вернусь. – Сказал Михаил Ашрафи и побежал в сторону утёса.

Конвоиры, не успев понять, что происходит, стали окрикивать Михаила, чтобы он остановился, а не то, будут стрелять. Однако стрельба раздалась мгновением раньше со стороны утёса, то была пулемётная очередь и следом – ещё один взрыв.

Скрывшись за небольшим камнем, конвоиры держали Михаила на мушке, но не открывали стрельбы.

– Похоже, там взвод советских! – Сказал один из конвоиров своему напарнику.

– Убьём его, – только разозлим других шурави.

– Откроем огонь, когда будут подходить.

Ашрафи встрепенулась и встала на ноги, готовая бежать за Михаилом.

– Не троньте его, слышите! – Не смейте!

Девушка кричала, стоя и пятясь от конвоиров в сторону взрывов и стрельбы.

– Ляг на траву! – Приказал ей один из конвоиров.

Зайдя за утёс, Михаил увидел сквозь глиняную пыль и дым двух своих товарищей, Павла и Владимира, стоявших метров в сорока от него и прицеливающихся.

Заметив Михаила, они опустили оружие и окрикнули его, не веря своим глазам.

– Др-р-ужище, это ты!? Как ты здесь ока- а- зался? – Засмеявшись от радости, первым навстречу Михаилу пошёл Павел, затем, оглядевшись по сторонам, Владимир.

Оба были в рваной испачканной форме. Владимир с повязкой на голени, пропитанной коричневым пятном.

– Осторожнее! Здесь ещё могут быть мины! – Сказал Владимир. – Мы заметили две как раз вон там. – Он показал на воронки от взрывов. Отошли и постреляли немного, чтобы наверняка, хотя их лучше просто обходить.

Друзья обнялись втроём.

– Почему вы вдвоём, где взвод? – Спросил Михаил.

Последующее молчание ударило его больнее слов. Все втроём сняли панамки и уставились в разорванную и потрескавшуюся от палящего солнца жёлто-серую землю.

– Боевые затянулись, вместо двух дней, неделя. Подмоги нет, рация разлетелась в дребезги. Нас в ауле недалеко отсюда накормили, представляешь? Воды дали. – Сказал тихо Владимир и протянул Михаилу флягу.

– Михаил сделал глоток, вытер губы и поблагодарил друга.

– А ты-то как здесь оказался, Михаил? Все наши подумали уже, что погиб!

Михаил сел на землю, посмотрел на яркое солнце, проходящее, как и миллионы лет назад, все тот же меридиан по синему безоблачному небу. Затем опустил голову, обхватив её руками, покачал ей в стороны и сказал:

– Я погиб, друзья. Как есть погиб.

– Т-ты о-о чем это? – Спросил Павел и протёр запылившееся лицо рукой, стряхнув с него несколько капель пота.

– Вам надо уходить. Без меня. – Произнёс тихо Михаил и затем встал снова обнял друзей.

В объятиях он сказал им почти на ухо:

– Я пропал, я предатель! Там на роднике, меня взяли в плен, и теперь хотят узнать, где наш полк. За моей спиной, на плато два душмана. Это они привели меня сюда. Привели, чтобы…

Владимир и Павел мгновенно отреагировав на слова Михаила, вскинули пулемёты и прижались к скале.

– Ка-ак ска-а-а-зал князь Святослав, ко-о-гда на Греков ходил. И-иду на Вы!

Павел поправил панамку и перезарядил обойму.

– Опять ты со своей историей. – Перебил его Владимир, проверяя гранаты на поясе. У князя того сотня была, а греков десять тысяч. Нас трое, духов двое вообще. Сейчас по-быстрому управимся.

– Нет.

Михаил встал и загородил собой путь, повернувшись лицом к друзьям.

Трудное молчание, и Михаил продолжил:

– Их трое. Среди них самое прекрасное, что есть в Афганистане, во всем мире. Если она пострадает, я не смогу ни себе, ни вам этого простить.