Читать книгу Стихотворения. Поэмы - Алексей Толстой - Страница 6

Умен и учен монах Артамон,

И оптик, и физик, и врач он,

Но вот уж три года бежит его сон,

Три года покой им утрачен.

Глаза его впалы, ужасен их вид,

И как-то он странно на братий глядит.

Вот братья по кельям пошли толковать:

«С ума, знать, сошел наш ученый!

Не может он есть, не может он спать,

Всю ночь он стоит пред иконой.

Ужели (Господь, отпусти ему грех!)

Он сделаться хочет святее нас всех?»

И вот до игумена толки дошли,

Игумен был строгого нрава:

Отца Гавриила моли не моли, —

Ты грешен, с тобой и расправа!

«Монах, – говорит он, – сейчас мне открой,

Что твой отравляет так долго покой?»

И инок в ответ: «Отец Гавриил,

Твоей покоряюсь я воле.

Три года я страшную тайну хранил,

Нет силы хранить ее доле!

Хоть тяжко мне будет, но так уж и быть,

Я стану открыто при всех говорить.

Я чаю, то знаете все вы, друзья,

Что, сидя один в своей келье,

Давно занимался механикой я

И разные варивал зелья,

Что силою дивных стеко́л и зеркал

В сосуды я солнца лучи собирал.

К несчастью я раз, недостойный холоп,

В угодность познаний кумиру,

Затеял составить большой телескоп,

Всему в удивление миру.

Двух братьев себе попросил я помочь,

И стали работать мы целую ночь.

И множество так мы ночей провели,

Вперед подвигалося дело,

Я лил, и точил, и железо пилил,

Работа не шла, а кипела.

Так ма́хина наша, честнейший отец,

Поспела, но ах, не на добрый конец.

Чтоб видеть, как силен мой дивный снаряд,

Трубу я направил на гору,

Где башни и стены, белеясь, стоят,

Простому чуть зримые взору.

Обитель святой Анаста́сии там.

И что же моим показалось очам?

С трудом по утесам крутым на коне

Взбирается витязь усталом,

Он в тяжких доспехах, в железной броне,

Шелом с опушенным забралом,

И, стоя с поникшей главой у ворот,

Отшельница юная витязя ждет.

И зрел я (хоть слышать речей их не мог),

Как обнял свою он подругу,

И ясно мне было, что шепчет упрек

Она запоздалому другу.

Но вместо ответа железным перстом

На наш указал он отшельнице дом.

И кудри вилися его по плечам,

Он поднял забрало стальное,

И ясно узрел я на лбу его шрам,

Добытый средь грозного боя.

Взирая ж на грешницу, думал я, ах,

Зачем я не витязь, а только монах!

В ту пору дни на три с мощами к больным

Ты, честный отец, отлучился,

Отсутствием я ободренный твоим

Во храме три дня не молился,

Но до ночи самой на гору смотрел,

Где с юной отшельницей витязь сидел.

Помощников двух я своих подозвал,

Мы сменивать стали друг друга.

Такого, каким я в то время сгорал,

Не знал никогда я недуга.

Когда ж возвратился ты в наш монастырь,

По-прежнему начал читать я псалтырь.

Но всё мне отшельницы чудился лик,

Я чувствовал сердца терзанье,

Товарищей двух ты тогда же расстриг

За малое к службе вниманье,

И я себе той же судьбы ожидал,

Но, знать, я смущенье удачней скрывал.

И вот уж три года, лишь только взойдет

На небо дневное светило,

Из церкви меня к телескопу влечет

Какая-то страшная сила.

Увы, уж ничто не поможет мне ныне,

Одно лишь осталось: спасаться в пустыне».

Так рек Артамон, и торжественно ждет

В молчанье глубоком собранье,

Какому игумен его обречет

В пример для других наказанью.

Но, брови нахмурив, игумен молчит,

Он то на монаха, то в землю глядит.

Вдруг снял он клобук, и рассеченный лоб

Собранью всему показался.

«Хорош твой, монах, – он сказал, – телескоп,

Я в вражии сети попался!

Отныне игуменом будет другой,

Я ж должен в пустыне спасаться с тобой».