Читать книгу Огонь каждому свой - Алексей Васильевич Салтыков - Страница 8

Снежинки были огромными. За окнами монастыря они выплясывали причудливые пляски – то вправо, то влево, то разлетаясь в разные стороны, и кажется, что это они придумали прекрасный Вальс Святого Бернара. В высокогорье Альп снег – обычное дело в любое время года. Порой, он заваливал всё, оставляя только острые гребни скал, на которых не мог удержаться. Но и после его нашествия жизнь на перевале не останавливалась. Монахи гребли снег двора лопатами, надевали снегоступы, и протаптывали новые тропы поверх старых. Жизнь обители продолжалась.

Монах Бертольд вышел на улицу, и подставил ладони снегу:

– Чудны дела твои, Господи! Век живи, и век удивляйся красоте и миру первозданному. Разве можно помышлять о чём-то ещё, как о труде во имя Твое?

Бертольд посмотрел, как на ладонях тают снежинки, превращаясь в капли воды:

– Снежинки – есть люди заблудшие во грехе, но стоит только им прикоснуться к тёплым ладоням исповеди, или молитвы, как грех их растворяется, и становятся они кристально чистыми, в первозданной своей красоте.

Тут к нему подбежал, виляя хвостом, огромный пёс бело-коричневого окраса. Несмотря на размеры всем своим видом он показывал абсолютное христианское добродушие повадок и характера. Монах потрепал его за ухом, и дал приготовленное лакомство со словами: готовься, на перевале выпал снег. Он вернулся обратно в притвор. Братия уже собиралась на молитву. Воздев руки к небу, они молились во спасение этого мира, заблудших душ, и тех, кого занесло снегом на их перевале.

«На спасение», картина Джона Эмса

Горный перевал в Альпах – дорога странников, паломников, разбойников, контрабандистов. Не многие решались пересекать её даже в лучшее время. Эта дорога соединяла Италию с остальной Европой. «Людям нужны два уха, чтобы слушать, рот, чтобы говорить, и немного надежды», – говорил монах отец Федерик приходящим сюда на ночлег. И такой надеждой для всех был этот спасительный маяк посреди снежных альпийских гор, приютившийся между скал у озера. Двери обители распахнуты круглый год – так повелел основатель её Бернар из Ментоны, поселившийся здесь в 962 году. Родовитый учёный, аристократ, он бежал в уединённое монашество от мира, погрязшего в распутстве, чтобы спасать людей. Вскоре вместе с ним поселились монахи-августинцы. Нищенствующий орден сделал спасение людей воистину своим делом. Здесь же вместе с августинцами и поселились большие добродушные псы, которых так и назвали – Сенбернары. Прожив долгое время в обители, они так же приучились спасать людей из-под снежных лавин.

Говорят, что теперь, когда к помощи собак люди вовсе перестали прибегать, время жизни их сократилось. Такая вот генетическая тоска. В силу своего несовершенства мы не видим большей части происходящего в этом мире. А невидимая от нас часть, находящаяся в сфере духовного, ментального круга – она более широка, нежели части видимого нам материального мира. Большая часть истории человечества произошла в его духовном мире, ибо всё случившееся материально имело идейные, духовные предпосылки. Во всём и везде – в начале был ЛОГОС, притяжение ли частиц или звёздных систем, свершение ли войн или революций, обжигание ли горшка, или ковка меча – непобедимые, неизмеримые силы толкают в небытие прежнее состояние материи, и воздвигают новое её духовное свойство.

Предназначение человека – состояние великое и уникальное. Дело жизни, увлечение профессией, сопряжённые с ощущением полезности своего дела для других, пробуждают в человеке неведомые силы, сверхспособности. Вот откуда появляется сверхчеловек. Увлечённость собственным трудом, удовлетворённость его результатами – доказано учёными – продлевает жизнь человека.

Теряя собственное назначение человек угасает, чего уж там говорить о собаке, мозг которой менее пластичен. И не важно – иллюзией ли оно было или нет – при утрате его теряется и смысл существования. Особенно губительно для человека то время, когда его слишком часто заставляют менять профессии, взгляды, убеждения, ценности. Успешность заставляет человека быть скользким, маневренным, беспринципным, эгоистичным. Но и удовлетворения от нечестности своего труда он не получит.

Вот почему религиозные люди живут дольше. Всё дело в исполнении своего назначения. Оно тянет человека к жизни, заставляет просыпаться по утру, активно вести свои дела, и с чувством выполненного долга отходить ко сну. У прочих такого нет. Жизнь вне религии наполнена хаотичной суетой. А так как у суеты нет конца, то нет у человека и чувства наполненности долга, нет удовлетворённости в собственной жизни. Потому, что смирение – есть страховка от выгорания, а нормы морали – священны и непререкаемы. Ген радости, может быть, и не прибавляет к жизни дней, но смерть отдаляет – точно.

Было холодно. Нестерпимо холодно так, что кололо кончики пальцев. Было тяжело пошевелиться, но в то же время появлялась какая-то лёгкость. Что это? Я в воде? Кругом вода… Что я здесь делаю, я же не умею плавать… боже, я тону. Какой-то водоворот всё больше и больше затягивает вглубь своей воронки, и от этого становилось страшно. Бруно закричал что есть сил:

– За что?

Вдруг над его головой появилось существо с крыльями, оно резкими взмахами покружилось над ним, и опустившись, взяло на руки, и они полетели вверх.

– Ты кто, – спросил его Бруно, хотя сам понял, что это Ангел

– Я – Ангел, – сказало существо с крыльями, – помнишь, ты часто приходил смотреть на меня в Ноле. Там я возлежал на белых покрывалах.

– А, так это ты? Но куда мы летим?

– К Богу

Бруно стало мучительно тоскливо от предстоящего конца, ведь он ещё столько хотел сделать. Всеми силами он стал извиваться, чтобы вырваться из рук ангела. Вдруг наверху он увидел ослепляющий свет. По мере приближения к нему он стал тускнеть, и вместо него он увидел сидящего на облаке брата Мольдони

– А, это ты, проклятый еретик, настал же мой час представить тебя на суд самому Господу

– Почему я должен слушать его? – обернулся Бруно на Ангела, но того уже и след простыл

– Ну, и как поживают твои Ариане? – не успокаивался Мольдони, – Всё ещё не верят в триединство Троицы?

В процессе разговора Мольдони становился всё ближе, и всё больше лицо его становилось похожим на собачью морду, а голос на громкий лай. Сон был страшен. – Ну всё, – подумал Бруно, мне конец…– когда пёсья морда приблизилась вплотную к нему и лизнула его…

Собачий язык был тёплый. Громкий лай и скребущиеся собачьи лапы заставили Бруно очнуться ото сна. Первое, что он увидел – это зависшая над ним большая собачья морда с высунутым языком, периодически пёс начинал лаять и скрести лапами снег над ним. Поначалу он испугался за свою жизнь, Домини – псы господа и здесь его застали, но тут пёс просунулся в снежную лунку, и гордо подставил свою шею, к которой был привязан маленький бочонок. Чудеса какие-то. Рай это, или ад, но не может же быть здесь столько снега. Бочонок имел пробку. – Будь, что будет, – подумал Бруно, откупорил пробку, и сделал большой глоток. Сначала было горько, потом какое-то блаженство разлилось по стонущим жилам, возвращая их к жизни. Это был ром. Чистый монастырский ром, которым бродяги и пираты лечат душу в тавернах и в дальних странствиях. Бруно сделал ещё глоток, но пёс, не дожидаясь, стал истошно лаять уже кому-то наверху. Там послышались голоса.

– Господи! Вон, гляди, Рекс, какой ты молодец, нашёл-таки подснежника.

Сильные руки разгребли над Бруно снег, и достали его на поверхность. Яркое Солнце слепило глаза, но тело ещё немело от холода.

– Потерпи, брат, сейчас мы тебя согреем. Вот, выпей ещё. Это придаст тебе смелости. Бруно допил поданный бочонок, и снова провалился в небытие. Очнулся он только на третий день. Было тепло. В келье на второй койке сидел монах. Он встал, подошёл к распятию, и отвешивая поклоны прочитал молитву прославления.

– Где я? – спросил Бруно

– В обители Святого Бернара. Хвала Господу, что мы вас нашли. Как ваше имя?

– Филиппо… А кто этот пёс, который меня спас?

– Это Рекс. Собаки – наши помощники. Если бы не их чутьё и природная смелость и сила, мало кого удавалось бы нам спасти из-под снежных завалов.

– Давно я здесь?

– Три дня. Я вижу, что вы тоже монашеского благочиния

– Я странствующий

– Куда же путь держите?

– У меня есть учёная степень профессора. Я иду преподавать в каком-нибудь университете Франции или Германии

– Любой праведный труд, будь то выпекание хлеба, или обжигание горшков угоден Богу. Он подобен молитве, где человек обретает собственное назначение.

– В вашей Святой обители даже псы обрели себе новое назначение

– На всё воля Господа нашего. Братья наши меньшие и те обрели рядом с людьми истинное назначение.

Здесь послышались удары в колокол – братия собиралась на молитву и трапезу. При выходе из кельи брат монах остановил своего спасённого странника:

– Я знаю кто вы. Вы – Джордано Бруно

– Ты хочешь сдать меня Инквизиции?

Тот сложив руки, обратил взор долу

– У каждого должен быть свой шанс спастись. Но я не о том. Вместе с вами, невдалеке, мы нашли ещё двоих монахов. Они, видимо, шли за вами по пятам. У одного из них был знак посланника инквизиции.

– Где они сейчас? Готовят мой арест?

– Скорее, они готовятся к встрече с Апостолом Петром, а тела их лежат в холодных сенях. Мы не можем захоронить их до приезда папской комиссии, которая вот-вот нагрянет

– Покажешь мне их?

– Пойдём, только быстрее.

Они вышли на тёмный двор, вышли на задворки, где была псарня и хлев. Два окоченевших трупа лежали на соломе, руки их были сложены, а в руках торчали свечи. Монах отбросил с лиц саваны, и в одном из них Бруно узнал своего однокашника по монастырю. Всё стало ясно. За ним следили. Но и в этом трагическом случае ему тоже подспорья мало – надо бежать!

– Ты поможешь мне?

– До оттепели перевал ты не осилишь. Я спрячу тебя в доме отшельников, в лесной глуши, оттуда ты и уйдёшь дальше на север. Эти люди тебе помогут. После трапезы собирай свои вещи, и приходи тайно на задний двор.

Если не знаешь, куда идёшь, то всё равно придёшь туда, куда шёл, даже, если всю жизнь стоял на месте. Это закон дороги и времени. Очень сложно найти непротоптанную стезю. Но даже у знающего всё равно дорога рождается лишь под ногами. И невозможно просчитать все её исходы. И всё равно каждый придёт туда, куда шёл. Конец пути заложен в его начале. Чем больше ты углубляешься в свой путь, тем чаще тебе будут встречаться люди, которых ты искал, успехи, неудачи, трудности, которые этому сопутствуют. Встреченное на таком пути всё чётче формирует твою цель, и всё меньше оставляет для тебя свободы. Ибо свобода и цель – несопоставимые вещи.

После трапезы никто не заметил исчезновение Бруно и монаха. Они шли по лесной тропе, которая ведома была лишь опытным старожилам. Овраги, голые скалы и лес. Лес, бесконечный лес. И вот в низине запахло дымком жилья. Вдалеке показалась хижина.

– Жди меня здесь. От дома я махну рукой.

И чёрная тень монаха заскользила по склону между вековых сосен. Вскоре он достиг дома, и исчез внутри. Залаял пёс. Бруно присел на поваленное дерево. Но ждать пришлось не долго, и он увидел, как из открытой двери ему помахали. Бруно стремительно спустился, и вошёл в дом.

– Тебя здесь примут добрые люди, – сказал монах, а мне надо возвращаться, чтобы никто не заметил наше отсутствие. Прощай.

И он удалился. В доме было тепло и просторно. Инвентарь и утварь были до того разнообразны, что трудно догадаться с первого раза – кто его жители. Огромный стол говорил о том, что людей живёт здесь немало. На стенах среди утвари висели охотничьи реликвии – голова оленя с рогами и голова волка. В углу стоял какой-то бочонок, а в большом камине трещали горящие дрова.

– Не пугайся, отче, разбойники – тоже люди, – сказал вошедший бородач.

Один глаз у него был перевязан чёрной лентой, а другой был огромен и кругл, как у испуганной совы.

– Мы не обижаем нищих и монахов. И даже наоборот – помогаем им. Когда-то я служил в испанской эскадре, потом стал пиратом, а теперь, вот, судьба занесла меня на этот перевал. Как говорят: Investigabiles viae Domini – Пути Господни неисповедимы. Жизнь здесь не такая, особая. И скажу тебе одно. Мы, разбойники, ничем не отличаемся от государей. Разве что масштабами. Те грабят целые страны и народы, а мы лишь проходящих мимо торговцев и контрабандистов. Мы тоже своего рода спасатели душ, как и наши соседи августинцы Святого Бернара. Мы спасаем людей от бремени денег, и берём эту тяжкую ношу на себя.

Он поставил на стол миску с копчёной олениной и налил в чашу горячего глинтвейна, который славился ещё во времена древнего Рима. Всё это время Бруно молчал, пытаясь распознать хозяина жилища. В конце концов, время для его проповедей ещё впереди.

– Подкрепитесь, отче, не долго уже мести метелям, и двинетесь дальше в свой путь. Мои братья ушли на дело, вернутся не скоро, располагайтесь вон на той лавке. Время здесь течёт медленно, зато сны – сладкие! Женщины снятся. С этим здесь напряжёнка, господин монах! – И одноглазый рассмеялся во весь свой кривозубый рот. И продолжил: – А что ещё может сниться человеку, повидавшему столько насилия и несправедливости, лишённого детства, юности, повидавшего рабство, муштру, тюрьму?

Он махнул рукой, и вышел на двор, оставив своего постояльца. Подкрепившись, Бруно заснул под мерный треск камина и всполохи его огня, отражавшиеся на стенах.

И снится ему сон: идёт он, якобы, по лесу вместе с разбойником, а тот ему и говорит:

– Зачем тебе куда-то идти? Посмотри, какие здесь места, какие деревья! Если ты хочешь проповедовать, то они – самые лучшие слушатели на земле, вот, послушай, как они хлопают в свои ладоши

– Но о чём я буду с ними говорить?

– Это не ты будешь говорить, они тебе всё расскажут сами. Деревья, лес – это наша жизнь. Иной путник идёт между ними, не зная дороги – и заблудится, хотя, совсем рядом жильё стоит. А иной знает – и пути ему все открыты.

Оглянулся Бруно на спутника своего – всё тот же глаз перевязанный, борода, грубые черты лица, а за спиной – крылья! Большие белые, из перьев.

– Вот ты думаешь, что сам по дороге идёшь, – продолжал разбойник с крыльями, – нет, это Господь тебя ведёт. Во всём его воля – кому-то отмерено спасать души, а кому-то кошельки

– У него что – сто тысяч рук, чтобы поспеть вести каждого?

– Зачем? Он всего лишь у каждого в голове живёт. У одних хорошая голова, красивая, и ему там лучше живётся, у других голова не очень. Хочешь попробовать как это?

– Хочу

– Полезай на дерево

Они забрались на высокое дерево, откуда была видна округа, и стали смотреть вокруг

– Чу, насторожился крылатый, – идёт кто-то! Взгляни-ка, какой-то богатей расфуфыренный, а на боку-то что? Кисет с золотом. Веди его к тому дереву. Так, так, а теперь цепляй веткой за кушак кисета… Получилось!

Кисет и вправду выпал возле дерева. Прошло некоторое время.

– А там, – продолжал крылатый, – смотри – нищий какой-то идёт вроде тебя, веди его к этому дереву.

Нищий и вправду пошёл к тому месту, расположился к тому дереву отдохнуть, достал из мешка сало и лук, как вдруг увидел кисет. Открыл его, обрадовался, оглянулся – в округе никого, прошептал молитву: Спасибо тебе, Господи, и побежал скорее к дому. Шёл бродяга, увидел оставленную трапезу, сел под деревом, и принялся есть.

Вскоре богатей хватился своей пропажи, и пошёл её искать по своей тропе. Дойдя до того дерева, он увидел сидящего под ним бродягу и свой валяющийся кушак. Как ни добивался он возврата кисета с деньгами – ничего не добился. И убил его. Но, каково же было его изумление и огорчение за незаслуженное зло, когда он, тщательно всё обыскав, кисета так и не обнаружил.

Всё это было видно с дерева нашим сценаристам.

– Выходит, что зря он его убил? Где же Господня справедливость в этом?

– А вот где. Богатей тот – сборщик налогов. Обдирает с людей лишнее. После этого поступка он раскается, и пойдёт служить Богу в монастырь. Нищий, что нашёл этот кисет, рассчитается с долгами, и спасёт семью от разорения.

– А убитый?

– Он был страшным разбойником, по которому давно виселица плакала, он разорил много семейств…

– А, это ты, мой братец, то-то я слышу – голос знакомый звучит, – на лесную поляну к двум беседующим бесшумно опустился Темный Ангел, – знаешь, притча твоя стара как мир, но совершенно неправдива. Никто не видел, как однажды бедняк разбогател, а настоящий негодяй – раскаялся в своих делах. И сколько несчастных и униженных бродит по этой земле? И ведь никто не воздал им за мучения.

– Неправда! – возразил было Белый Ангел, но Тёмный его осёк:

– Не морочь голову своей пастве, а то ведь и вправду поверят в справедливый мир. А мир совсем другой, уж мы то с тобой знаем это, Филиппо, так ведь тебя, кажется, назвали при рождении? – не уделяя больше внимания белому ангелу, тот обратился к Бруно.

– Человек должен во что-то верить, – возразил было белый ангел.

– Должен, обязан – это все несколько отличается от того, что есть на самом деле, – возразил Тёмный, долженствование никогда не сможет быть выведено из природного естества логическим путём. Юм, кажется, скажет лет через двести. Ну, давай, Филиппо, я покажу тебе свой пример. Поднимайся на дерево, чтобы тебя не заметили, о, как ловко у тебя получается, мой белый братец натренировал?

Бруно залез на дерево, и они стали ждать. Невдалеке послышался хруст веток и топот бегущего. Беглец пробежал поляну и ринулся дальше.

– Веди его к реке, он от погони скрывается, и кажется, плавать умеет плохо! Летим за ним.

Ощутив какую-то легкость в плечах, Бруно полетел за Тёмным Ангелом. Бегущий достиг реки и кинулся вплавь, но течение было слишком быстрым, и он того и гляди захлебнется…

– Топи его! – приказал Ангел

– Не буду, – возразил Бруно

– Эх, – и Ангел поведя рукой затянул несчастного в водоворот, и тот утонул. В этот же самый миг на берегу показались его преследователи. Они видели, как тот скрылся под водой, и с досадой разведя руками, вернулись восвояси.

– Что ты наделал? Он что – негодяй?

– Нет. Но мы спасли его от наказания в пятьдесят ударов плетью, к которому его приговорила инквизиция. И теперь он от них свободен. Свободен, Филиппо, понимаешь теперь, что такое истинная свобода? – и Ангел разразился дьявольским смехом. В этот миг Джордано проснулся.

– У нас тут многие странники с Ангелами разными во сне беседуют. Место такое, – добродушно поприветствовал его старик.

Дни были долгими. Ещё длиннее были ночи. Старик был добр, хотя, и груб в движениях и словах. Днём хлопотал по хозяйству, кормил своих псов, доил коз, и всё посматривал в долину. Но в один из дней, почуяв приближение оттепели, Бруно простился с ним, и двинул в свой, ему только ведомый путь.

Конец первой части