Читать книгу Михаил Катков. Молодые годы - Алексей Владимирович Лубков - Страница 5

Глава 1
Мир детства (1818–1826)
Круг друзей и знакомых

Оглавление

– Москва! – Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси – бездомный.

Мы все к тебе придем…

М. Цветаева. 1916 год

Почти за век до появления этих строк о Москве здесь родился Михаил Катков, у которого в родном городе на протяжении многих лет не было собственного дома. Были – бездомность и безотцовщина, но не было сиротства. Русский человек, как писал Георгий Федотов, «был сыном Великой Матери, лишенным отца»[30], имея в виду предстояние всякого православного перед Господом и его неразрывную духовную связь с Богородицей и Матерью-Церковью. И всегда в душе Михаила Никифоровича Каткова были Отечество и Москва, в которой жили добрые знакомые и друзья матушки, предоставлявшие кров и помогавшие кто чем мог бедному семейству, оставшемуся без отца-кормильца.

В течение жизни Катков, особенно в детстве и молодости, не раз менял московские адреса, обретая пристанище. Как только Миша подрос, Варвара Акимовна по праздникам стала брать его с собой к княжне Анне Борисовне Мещерской, иногда они гостили у Яковлевых, у княгини Хованской и Голохвастовых[31]. Друг с другом эти семейства общались по-родственному и были соседями.

Дом княжны Анны Борисовны находился на Малой Бронной, и его не тронул пожар 1812 года, тогда как дом княгини Марьи Алексеевны Хованской сгорел. До постройки или покупки нового княгиня Марья Алексеевна со всеми домочадцами и многочисленной прислугой поместилась у княжны, в деревянном флигеле с мезонином, на одном дворе с большим домом княжны, который после смерти Анны Борисовны и достался Марье Алексеевне в наследство. Голохвастовы жили рядом, их усадьба была отделена садом от двора княжны Мещерской и своим фасадом выходила на Тверской бульвар. Когда-то, если въезжать на бульвар с Арбата или Пречистенской площади, это было второе здание по левой стороне. Сейчас в сохранившемся, но полностью измененном и перестроенном доме (Тверской бульвар, 13) трудно узнать бывший особняк Голохвастовых (с 2012 года в нем размещается аппарат партии «Гражданская платформа»).

Княжна Анна Борисовна, как писал Герцен, была «набожна и благочестива»[32] и старалась всегда помочь ближним. Родственники и знакомые навещали пожилую княжну, но оставались не подолгу, чтобы не затруднять и не обременять ее. Входили к ней, не нарушая заведенного порядка, вполголоса говорили и, почтительно поцеловавши у нее ручку, удалялись едва слышными шагами.

Татьяна Петровна Пассек в своих мемуарах оставила очень ценные воспоминания о мальчике Мише Каткове, с которым она встречалась в хлебосольном доме княжны А. Б. Мещерской. Она отмечала, что «маленький Миша» спокойно и тихо входил в спальню Анны Борисовны, «как будто сочувствуя царившей в ней полной, глубокой тишине. Стены ее были обтянуты зеленым штофом, а пол зеленым сукном, по которому детских шагов его не было слышно. В этой комнате, на диване, против небольшого стола, всегда сидела или лежала старушка уже княжна, а по противоположной стенке шел ниш, одной ступеней выше; там стоял широкий, пуховый диван, на котором, спала княжна, а над ним в головах киот со множеством образов в богатых окладах, сиявших драгоценными каменьями. Перед образами теплилась неугасимая лампада. Посетители, входя, должны были сделать перед образами три земных поклона и затем поздороваться с нею»[33].

Княжна, часто жалея ребенка, думая, что он скучает в обществе взрослых, обращалась к матери Каткова: – Позволь, Варвара Акимовна, Мише поиграть в зале и в гостиных. – и посылала свою пожилую служанку Костеньку присмотреть за мальчиком. И Миша «молча уходил» бродить по пустым залам[34].

«После обеда, – продолжала Пассек, – Мишу снова отправляли поиграть и побегать в большие парадные комнаты, водили посмотреть обезьянку, сидевшую на цепочке на выступе печи девичьей, или Аресо, попугая в бронзовой клетке, болтавшего и дико кричавшего иногда в зале.

В этих комнатах всё напоминало давно отжившие времена: огромные люстры с пожелтевшими от времени, точно дымчатые топазы, хрустальными подвесками; фигурные подзеркальники перед узкими зеркалами между окон, фамильные портреты по стенам, сделанные гуашью, всего семейства Яковлевых в их молодости, пуховые диваны с подушками и едва слышные шаги проходившей иногда прислуги. Всё это как-то совпадало в тон с тихим, точно погруженным в самого себя ребенком. <…> Я всегда брала тарелочку разных сластей и относила в парадные комнаты Мише, которого в них не было слышно; так-то он резвился, что не трудно было беречь его. Большею частью я находила его, что он сидит, облокотившись у окна и смотрит на палисадник перед флигелем во дворе, где жила княгиня Хованская с семейством, после 1812 года, когда сгорел ее дом. В этом палисаднике было несколько тенистых деревьев, а большая аллея была окаймлена черной смородиной и множеством розовых кустов. У меня было тут любимое местечко, где я часто сидела и читала. За палисадником шел направо небольшой огород, засаженный капустой, тыквой, морковью и другими овощами. А налево от него развалины, после двенадцатого года, огромного дома Неклюдовой.

Летом я иногда водила гулять Мишу в палисадник и заходила на огород, где мы лакомились морковью, вырванной с гряды, репою, редиской. Зимою же я заставала Мишу на диване у столика, обнесенного бронзовою решеткой, кроме небольшого выема, на котором он читал разложенную книгу и смотрел картинки. Иногда я заставала его перед фамильными портретами, которые он внимательно рассматривал.

– Узнаешь ли ты, Миша, кто это молоденькая девушка с розою в голове, в растрепанных напудренных волосах? – спрашивала я, указывая на княжну Марью Алексеевну Хованскую. – А вот этот стройный молодой человек в щегольском мундире – Иван Алексеевич, которого ты видишь теперь в валенках и теплой фуфайке, а вот и княжна Анна Борисовна с напудренными волосами, и как она приветливо смотрит»[35].

Атмосферой уходящего времени и глубоким психологизмом наполнены строки Татьяны Петровны Пассек. Перечитывая их, современный исследователь приходит к выводу, что в «образе маленького Каткова уже проглядывает та особенность его натуры, которая, как мы увидим в дальнейшем, неизменно отмечалась всеми, кто его близко знал, – внутренняя углубленность, граничащая с отрешенностью, которая и позволила ему в зрелом возрасте на протяжении многих лет успешно совмещать редакторство в крупном литературно-аналитическом журнале и ежедневной газете. Редакторское поприще сделало Каткова на несколько десятилетий невольным затворником, не имеющим времени не только для светской жизни, но подчас и для общения с семьей»[36].

Как и у любого человека, мир детства Каткова был уникален, он был открыт для знакомства с разными людьми, как правило, со взрослыми, с их особыми характерами, привычками и судьбами, поэтому общение с ними приучало мальчика держать дистанцию. Но и запоминалось, рождало в нем проникновенное и уважительное отношение к старшим, к старине, к заведенным порядкам, соблюдаемым в домах, где они бывали с матушкой. Маленькому Мише дозволялось и пошалить, и поиграть в комнатах и залах, но он старался охранять тишину, прислушивался к ней, был внимательным ко всему окружавшему его: к портретам на стене, к природе за окном, к самому себе. Внутренней сосредоточенности способствовало одиночество. А оно порой ведет к индивидуализму, одной из граней которого может стать ранимость, повышенное чувство собственного достоинства.

Наверное, не случайно Т. П. Пассек в своих воспоминаниях обращает наше внимание именно на эти особенности поведения Каткова и приводит их вполне сознательно потому, что «каждого человека и его труд, – подчеркивает она, – можно вполне понять только в связи со всей его жизнью, а Катков выдвинулся из ряда вон»[37].

И вместе с тем любая взрослеющая душа подобна расширяющейся вселенной, в которой сокрыты свои тайны и загадки и проистекают сложные, неизвестные процессы. Что не могла не отметить проницательная Татьяна Петровна: «В умных чертах маленького мальчика меня поражали глаза его, – бледно-голубые, до крайности прозрачные, временами точно с изумрудным отливом и со взором до того как бы погруженным внутрь самого себя, что не знаешь, что в нем таится»[38].

Какие образы рождались в этих глубинах, какие мечты и грезы возникали в сознании бедного, скромного мальчика, росшего в материнской любви и ласке? Какие пути и дороги угадывались ему в его будущей жизни, когда он, сидя у окна, смотрел на цветы в палисаднике старого московского дворика?..

Вспоминая детские годы, Катков признавался в письме к брату, что «отделенность от людей, от живых общественных отношений, беспрерывное чтение рано разыграли во мне мечту и фантазию, а потом пошли потехи, и действительная жизнь приняла меня как водоворот»[39].

Среди того небольшого круга родных и близких, знакомых с детства людей, признательность и благодарность к которым Михаил пронес через всю жизнь, была семья князя Петра Ивановича Шаликова (1768–1852), родственника Варвары Акимовны. У князя-поэта постоянно собирался кружок известных литераторов, в нем позднее блистала его старшая дочь княжна Наталия Петровна, отличавшаяся умом, образованием и талантом. Н. П. Шаликова (1815–1878), первая в России женщина-журналистка, была на семнадцать лет старше своей сестры Софьи Петровны (1832–1913), будущей супруги Михаила Никифоровича Каткова. Будучи взрослее Миши, юная княжна Наталия любила с ним беседовать, находя его развитым и начитанным не по летам[40]. Впоследствии она сотрудничала в изданиях своего зятя и подолгу оставалась жить в его семье, ставшей для нее родным домом. И похоронена она была на кладбище московского Алексеевского монастыря в Красном селе, где упокоилась ее мать княгиня А. Ф. Шаликова (1867)[41] и был погребен М. Н. Катков и его верная спутница жизни Софья Петровна, обретшая рядом с ним в семейном склепе свой вечный покой…

Князь П. И. Шаликов, издатель «Дамского журнала», в течение 1823–1828 годов шесть раз на страницах размещал заметки о бедственном положении «бесприютной, не имеющей никакой опоры, вдовы с малютками сиротами», представляющей собой «самую трогательную картину взорам сострадательности и милосердия.», призывая присылать на ее адрес благотворительные частные пожертвования[42].

Мог ли предположить тогда искренний последователь русского сентиментализма, что его трогательная забота проявлена по отношению к будущему зятю, отцу его будущих внуков? Случайных совпадений не бывает. Став издателем «Дамского журнала», князь покинул свой скромный дом на Пресне, чудом сохранившийся после пожара 1812 года, и справил новоселье на Страстном бульваре. Он поселился на втором этаже редакторского корпуса университетской типографии[43], там, где через полвека стала жить семья Каткова, дети и внуки Шаликова.

Колоритная фигура князя Шаликова была весьма заметной и популярной в городе. Его часто встречали прохаживавшимся на бульварах:

С собачкой, с посохом, с лорнеткой

И с миртовой от мошек веткой,

На шее с розовым платком,

В кармане с парой мадригалов. —


шутливо рисовал его портрет Пётр Андреевич Вяземский.

Но простые горожане-москвичи по-своему любили князя-стихотворца, прощали ему чудачества и ценили за добросердечие, любезность и простодушие. Снисхождение проявляли они и к его творчеству, вызывавшему немало насмешек, слухов и эпиграмм, но где всегда находилось место возвышенному чувству, благородству и чистому человеческому порыву.

Пётр Иванович Шаликов был сыном небогатого грузинского князя, получил домашнее воспитание, затем служил кавалерийским офицером, участвовал в турецкой и польской войнах. Он вышел в отставку премьер-майором гусарского полка в 1799 году и поселился в Москве, променяв гусарскую саблю на лиру. Первые стихотворения Шаликова появились в 1796 году в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» и в «Аонидах». Тогда же, по-видимому, состоялось знакомство его с Иваном Ивановичем Дмитриевым (1760–1837), видным государственным деятелем, поэтом и баснописцем, и с Николаем Михайловичем Карамзиным (1766–1826), первым писателем и будущим историографом российским, коих Шаликов почитал всю жизнь как своих учителей.

Еще до Отечественной войны 1812 года князь Шаликов прослыл поборником защиты общественных нравов. В редактируемом им в эти годы журнале «Московский зритель» он с негодованием писал о падении морали «почтеннейшей публики», падкой на сомнительные мимолетные удовольствия с «нимфами радости» и «Венериными жрицами». Он с негодованием отзывался о представителях высших классов, тратящих попусту время в дорогих заграничных магазинах на Кузнецком мосту и ресторанах – «школах разврата», как он их называл. Всё это наносило урон просвещению общества, за которое горячо ратовали Карамзин и другие уважаемые им авторы[44].

Хранитель твердых устоев и благовоспитанности москвичей князь проявил себя во время войны с Наполеоном, отказавшись выехать из города, захваченного неприятелем. То ли из-за недостатка средств, а может быть, и по другим, не менее значимым причинам, он остался в Москве, став очевидцем событий разорения и пожара древней столицы России. В 1813 году Шаликов написал и издал брошюру «Историческое известие о пребывании в Москве французов». Но литературную популярность принесли ему изящно изданные «Плоды свободных чувствований» и продолжение их – «Цветы граций», в которых сентиментальные прозаические миниатюры перемежались с чувствительными стихами, – всё это было вполне на уровне своего времени и в некоторых кругах, несомненно, пользовалось успехом. Его товарищами и приятелями были К. Н. Батюшков, Д. В. Давыдов, И. И. Козлов, И. А. Крылов, В. Л. Пушкин, а имя самого Шаликова тоже по разным поводам было хорошо известно современникам.

Характерно, что А. С. Пушкин, неоднократно смеявшийся над ша-ликовской чувствительностью в сатирических стихах и дружеской переписке, отзывался о нем как о поэте совсем не враждебно. Так, в первом издании «Разговора книгопродавца с поэтом» (1825) поэт, отказываясь петь для «женских сердец», отвечает книгопродавцу:

Пускай их Шаликов поет,

Любезный баловень природы.


В письме к Вяземскому Пушкин сам комментировал этот стих как «мадригал кн. Шаликову» и прибавлял при этом: «Он милый поэт, человек достойный уважения… и надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей стороны не будет ему неприятна»[45]. Шаликов относился к Пушкину с неизменным благоговением. В «Дамском журнале» помещено немало стихотворений, обращенных к автору «Евгения Онегина» и «Полтавы». Личное знакомство Пушкина и Шаликова могло произойти в 1827 году в доме В. Л. Пушкина, где Шаликов бывал очень часто. В творчестве своем – и в прозе, и в стихах – Шаликов старался подражать Карамзину, который покровительствовал Шаликову, называл его «добрым» и защищал от насмешек друзей-литераторов.

Наделенный характерной внешностью (невысокого роста, худощавый, с большим носом, черными бакенбардами, в зеленых очках), Шаликов подчеркивал свою оригинальность эксцентричностью одежды, витиеватой речью и неестественной манерой держаться – он всё время разыгрывал роль «вдохновенного поэта». Кроме того, он обладал самолюбивым и отнюдь не простым нравом, чем и наживал себе множество врагов, был, по свидетельству П. А. Вяземского, «вызываем на поединки» и навлекал на себя злые эпиграммы[46].

Умер Шаликов 16 февраля 1852 года в своей небольшой деревне Серпуховского уезда, глубоким стариком, едва ли не последним из представителей русского сентиментализма. Его похоронили в Серпухове, в пределах Высоцкого мужского монастыря[47], на крутом берегу Нары, неподалеку от ее впадения в Оку. На следующий год его дочь Софья Петровна вышла замуж за Михаила Никифоровича Каткова. Но ни князь, ни мать Каткова не дожили до свадьбы детей, и им не суждено было увидеть своих многочисленных внуков, рожденных в этом браке.

Еще одно обстоятельство заслуживает внимания. Князь Шаликов и Катков в разные годы редактировали «Московские ведомости». Газета выходила с 1756 года два раза в неделю и являлась печатным органом Московского университета, но фактически была общегородской. Поистине всероссийскую и всеевропейскую славу издание приобрело благодаря таланту, энергии, организаторским способностям и стараниям Каткова. Но именно на время руководства газетой князем Шаликовым приходится и первый заметный рост ее популярности среди москвичей в XIX веке.

Место редактора «Московских ведомостей» князь получил после окончания войны, по протекции министра юстиции И. И. Дмитриева, и руководил газетой в течение 25 лет (1813–1838). О чем только не писали на ее страницах. Здесь размещались и указы императора, и государственные установления, и новости из-за границы, и светская хроника, и всевозможные объявления. Так, летом 1818 года читатель мог уточнить подробности пребывания в Первопрестольной прусского короля Фридриха Вильгельма III, прочитать о том, что итальянец Финарди «наконец представит на лошади пьяного драгуна в весьма забавном виде», ознакомиться с «Опытами о лечении чахотки смоляными парами», узнать о чрезвычайном собрании Общества любителей российской словесности, о концерте известного музыканта Фильда, о том, что в трагедии «Танкред» будет играть госпожа Семёнова, а за оною трагедией «последует дивертисман».

Или о том, что все восемь томов «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина можно приобрести у книготорговца Глазунова за 80 рублей[48].

30

Цит. по: Бузина Т. В. Достоевский: динамика судьбы и свободы. М., 2011. С. 293.

31

Материалы для жизнеописания М. Н. Каткова. Ч. I. Из писем М. Н. Каткова к матери и брату // Русский вестник. 1897. № 8. С. 133.

32

Герцен А. И. Былое и думы // Герцен А. И. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 4. М., 1975. С. 28.

33

Пассек Т. П. Воспоминания («Из дальних лет»). 2-е изд. Т. 3. СПб., 1906. С. 289.

34

Там же.

35

Пассек Т. П. Воспоминания («Из дальних лет»). 2-е изд. Т. 3. СПб., 1906. С. 290–291.

36

Санькова С. М. Михаил Никифорович Катков. В поисках места (1818–1856). М., 2008. С. 23.

37

Пассек Т. П. Воспоминания («Из дальних лет»). 2-е изд. Т. 3. СПб., 1906. С. 287–288.

38

Там же. С. 291.

39

Материалы для жизнеописания М. Н. Каткова. Ч. I. Из писем М. Н. Каткова к матери и брату // Русский вестник. 1897. № 8. С. 161.

40

Материалы для жизнеописания М. Н. Каткова. Ч. I. Из писем М. Н. Каткова к матери и брату// Русский вестник. 1897. № 8. С. 133–134.

41

Бураков Ю. Н. Под сенью монастырей московских. М., 1991. С. 175.

42

Санькова С. М. Михаил Никифорович Катков. В поисках места (1818–1856). М., 2008. С. 21.

43

Российская газета. 2013. 31 октября.

44

Мартин А. Просвещенный метрополии Созидание имперской Москвы, 1762–1855. М., 2015. С. 175, 248.

45

Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 10. 1958. С. 125.

46

Вяземский П. А. Полное собрание сочинений: В 12 т. Т. 7. СПб., 18781896. С. 172.

47

Васькин А. А. В поисках лермонтовской Москвы. К 200-летию со дня рождения М. Ю. Лермонтова. М., 2014. С. 126.

48

Долгова С. Р., Михайлова Н. И. «Края Москвы, края родные.» А. С. Пушкин и Москва. М., 2013. С. 197.

Михаил Катков. Молодые годы

Подняться наверх