Читать книгу Штык и вера - Алексей Волков - Страница 5

Город действовал угнетающе. Дело было даже не в убитых, которых из-за наступающей ночи пока не могли похоронить. К мертвецам и смерти привыкли еще на великой войне. Хотя, конечно, мирные обыватели и солдаты – вещи все-таки разные. Но и подобных трагедий успели повидать достаточно, чтобы своей немыслимостью еще одна могла перевернуть души. Разве что масштаб здесь был несколько больше. Вместо села или деревни – целый уездный городок, похоже вырезанный подчистую.

Эта ли насильственная смерть, соединенная с массовым ограблением, или нечто другое, но над Кутехином словно собралась недобрая туча и с наступлением темноты грозила окончательно пасть на вымершие улицы. Будто неприкаянные души горожан никак не могли покинуть свои места и витали неподалеку, неслышно и в то же время странно ощутимо стеная о своей жестокой судьбе. Кладбище тоже излучает над собой некие флюиды, однако там они ослаблены постепенностью и временем.

Атмосфера насквозь была пропитана сгущенным злом пополам с людскими страданиями, и даже те из отряда, кто давно распрощался с молодостью, чувствовали себя детьми, окруженными материализовавшимся миром жестоких колдовских преданий. Этому способствовали и рассказы разведчиков о встрече с матросом и его странных способностях. Аргамаков всерьез подумал, не запретить ли кавалеристам рассказывать об увиденном, однако слухи уже начали свой путь, и остановить их было невозможно.

– Что вы думаете по этому поводу, Павел Петрович?

Барталов как раз подошел к сидевшему в компании нескольких офицеров командиру.

– Простите? – не понял вопроса доктор.

– Я имею в виду рассказ Курковского и его подчиненных, – уточнил Аргамаков.

– Ах, это…

Собравшиеся ждали от Барталова скептической улыбки ученого человека, но Павел Петрович был совершенно серьезен.

– Я уже задумывался о случившемся, лишь непосредственные обязанности меня несколько отвлекли. – Доктор долго искал хоть у кого-нибудь из жертв бандитов малейшие признаки жизни. – В сущности, у меня есть лишь два объяснения. Первое – разведчики имели дело с гипнотизером-самородком чудовищной силы. У человека врожденный талант, а тут сложились обстоятельства, некий толчок, и он пробудился, пробился наружу. Это, так сказать, объяснение материалистическое, не противоречащее науке.

Доктор благодарно принял от Лиденера верченую папиросу, глубоко затянулся ароматным дымом и продолжил:

– А второе… Второе, признаться, отдает откровенной мистикой, и я бы сам ни за что не поверил в него еще месяц назад. Не знаю, как вы, господа. Объяснение это заключается в том, что наш неведомый противник, так сказать, колдун.

– Кто? – невольно переспросил Сторжанский.

– Колдун, – скрестив руки поверх выделяющегося живота, повторил доктор. – Маг, волшебник, чародей, можете называть как угодно.

В принципе, после всего виденного это предположение не удивило собравшихся. Было несколько странно, что оно прозвучало из уст доктора, всегда бывшего убежденным материалистом, и только. Каждому из офицеров приходило в голову нечто подобное, и каждый гнал эти мысли прочь, как нарушающие незыблемость мира. Хотя что тут осталось нарушать?

– Видите ли, господа, мы с моими коллегами и священниками только что занимались убитыми. Так вот, на многих телах нет никаких ран, будто смерть их, так сказать, наступила без всяких видимых причин.

– Может, задушили?

– Никаких следов в районе горла у них тоже нет, как нет и вообще сколько-нибудь значительных синяков. На известные болезни это непохоже, нет никаких признаков массовой инфекции. Такое впечатление, что эти люди просто взяли и умерли по некому приказу. Не все, там много и убитых, но все же…

– Какие-то странные вещи вы говорите, Павел Петрович. – Сторжанский старательно раскурил трубку и пустил дым в седые усы. – Словно мало нам всего случившегося, и надо добавить ко всем бедам откровенное колдовство. И как с ним прикажете бороться?

– Отец Иоанн вообще видит во всем дело рук Сатаны или кого-то из его ближайших приближенных, – напомнил Барталов. – Вдобавок это пока только предположение, один из вариантов, пусть и маловероятный, но который я бы все-таки имел в виду.

– Хороший вариант, – кивнул Аргамаков. – И не знаешь, какой лучше: с Сатаной или с вашими магами. Это все хорошо, господа, но пора подумать о ночлеге. Я предлагаю занять центральную площадь. И обороняться, если что, удобнее, и от мертвецов подальше. Утром займемся похоронами, а там сразу двинем дальше. Здесь нам делать нечего.

Офицеры козырнули и пошли к своим частям. С Аргамаковым остались лишь доктор и Сторжанский.

– А вот и Александр Дмитриевич, – кивнул Аргамаков на спешащего к ним начальника штаба.

– Разрешите доложить, господин полковник!

Вообще-то старшим по званию был Сторжанский, все-таки генерал, но он добровольно подчинился Аргамакову и выполнял при отряде должность начальника артиллерии.

– Докладывайте.

– Пленные в один голос утверждают, что определенного места пребывания у банды пока нет. Лишь предполагают со временем отвоевать себе какую-то территорию, а пока перемещаются вдоль линии железной дороги. У них уже три состава, в которых они живут и складируют награбленное. Это не считая бронепоезда. А всего в банде больше тысячи человек. Из оружия – винтовки, два десятка пулеметов, даже трехдюймовое орудие. И еще. Допрос пленных дал странную картину. Они в один голос утверждают, что Федор Горобец, матрос, являющийся у них вожаком, самый натуральный колдун.

Барталов выразительно посмотрел на офицеров, но счел нужным уточнить:

– И в чем это выражается?

– Здесь показания несколько расходятся. Общее, что подтверждают все: Горобец в состоянии видеть деньги и ценные вещи, даже если они закопаны в земле или спрятаны в самом неожиданном месте. Может перемещать небольшие предметы, даже не прикасаясь к ним. С легкостью заставляет людей выполнять все, что ему нужно. Например, жители Кутехина сами свезли на вокзал все свои вещи, никто их даже не подгонял. А еще, по словам пленных, он в состоянии убивать людей одним взглядом и многих на площади ликвидировал именно так.

– Прямо василиск какой-то, – пробормотал доктор. – Вы нам нарисовали, так сказать, самого натурального сказочного злодея.

– Это не я. Это пленные, – невозмутимо напомнил Канцевич.

– Я понимаю. Надо будет побеседовать с ними. Вы не возражаете, Александр Григорьевич? Хочу попытаться понять границы и особенности его способностей и вообще по возможности отделить правду от лжи.

– Вообще-то я собирался их расстрелять, но черт с ними, пусть поживут до рассвета, – махнул рукой Аргамаков. – Может быть, вы действительно сумеете хоть что-то понять во всей этой чертовщине. А сейчас пойдемте, господа. Темнеет. Пора играть зорю и вообще располагаться на ночлег.

Несмотря на усталость, поход, бой и чисто солдатскую привычку располагаться по возможности с максимальными удобствами там, куда занесет прихотливая военная судьба, спать в дома не пошел никто. Веяло от них первобытной жутью, и потому люди предпочли разместиться прямо на улице, поплотнее друг к другу, чувствуя и во сне, что они не одиноки и рядом есть сослуживцы и друзья.

Прямо посредине дороги рядом со своими пушками спали артиллеристы, в небольшом скверике устроилась кавалерия, в саду уездного присутствия расположился немногочисленный штаб, а в промежутках поротно отдыхали пехота и обоз. Все подходы к расположению перекрывались часовыми, на наиболее опасных участках хищно стояли пулеметы, и все равно большинство солдат спали плохо.

Обходивший лагерь Аргамаков слышал, как ворочаются люди, другие что-то бормочут во сне, то тут, то там мелькают огоньки самокруток тех, кто никак не может заснуть.

– Не спится, Александр Григорьевич? – окликнул командира сидевший на поваленном заборе у входа в штаб Барталов.

– Признаться, не очень. – Аргамаков присел рядом и потянулся за папиросами.

– Дурное место. Словно тень от свершившейся здесь трагедии осталась на месте и бередит наши души. – Доктор шумно затянулся, и красноватый огонек папиросы чуть осветил его лицо.

– Что это вы о душе заговорили, Павел Петрович? – спросил Аргамаков. – Помнится, вы практически не верили в Бога и были убежденнейшим материалистом.

– Был, а вот сейчас… даже не знаю. Я побеседовал с пленными. Они все убеждены, что их рассказы – святая правда.

– А вы? – после некоторой паузы спросил полковник.

– Не знаю, – Барталов вздохнул. – Дыма без огня не бывает. Если мы сами своими глазами видели оборотней, почему бы не предположить, что существует и магия? Возможно, она была и раньше, а сказки – это память о ней. А потом необходимость в чудесах, так сказать, отпала, сами волшебники были истреблены, и общество достаточно долго жило вполне нормальной жизнью. Пусть порою бывало всякое, однако до нынешних жестокостей дело все-таки не доходило. А тут вдруг словно прорвало шлюзы, и люди смогли осуществить все свои потаенные желания. Не все люди, лишь те, у кого оказались скрытые способности, но и этого вполне достаточно. Вы обратили внимание на основные, так сказать, способности кудесника-матроса? Видеть сокровища, до которых иначе ему бы не добраться, убивать людей взглядом, так что даже не надо марать руки и переводить патроны, уметь заставлять людей делать нечто служащее на пользу владельца дара. Довольно мрачноватый список. Все желания человека налицо. Можно смело благодарить Бога, что эти способности явились не к нам.

– Я еще готов принять ваше мнение о людях на свой счет, но вы-то, милейший доктор, с каких пор втайне мечтаете сеять вокруг смерть и подгребать к себе чужие сокровища? – Аргамаков не сдержал невольной улыбки.

– Простите, Александр Григорьевич, я не хотел вас обидеть, – сконфуженно пробормотал Барталов.

– Полно, Павел Петрович. Я не обижаюсь. Лишь указываю, что данный путь не для вас. Вы человек интеллигентный, всегда помогали людям, а по вечерам наверняка предавались либеральным мечтаниям о грядущем равенстве и всеобщем счастье. У вас желаний матроса не было и быть не могло. Другое дело, я. Как говорится, было у отца три сына. Двое умных, а третий – офицер. Мне на роду написано солдат тиранить да всевозможные проявления вольнодумства душить.

Капелька застарелой обиды все же прорвалась в последних словах полковника. Был он далеко не глуп и прекрасно знал, как отзываются о его сословии витающие в облаках возвышенных мечтаний господа. Или отзывались? С началом великой войны тон прессы сменился, и к офицерам стали относиться иначе, стали видеть в них своих защитников.

Что не мешало порою посматривать на них с определенным опасением, как на людей долга и присяги, которым по обязанности положено быть против всевозможных экспериментов над чутким государственным организмом.

– Не наговаривайте на себя ерунды, Александр Григорьевич! – в свою очередь возмутился Барталов. – Смею вас огорчить: не получится из вас никакого колдуна. Если я прав, то главное условие для этого – полнейшая внутренняя свобода. Если хотите, доминирование моего «хочу» над всем остальным. И уж потом, при наличии соответствующих способностей, возможны всяческие магические штучки.

– Вы хотите сказать, что желаний у меня нет?

– Почему же? Есть. Внутренней свободы нет. Или, иными словами, все ваши желания не играют доминирующей роли. Вы, так сказать, связаны по рукам и ногам понятиями долга. Выполнить его, а уж потом подумать о себе. Долг и свобода между собой несовместимы. У вас же семья, Александр Григорьевич. И что? Вместо того чтобы попытаться пробраться к ней, помочь, а то и спасти, вы собираете отряд и пытаетесь исправить случившееся. Выполнить тот долг, как вы его понимаете.

– Я, Павел Петрович, присягал, – как нечто само собой разумеющееся произнес Аргамаков. – Да и семья не только у меня. Вы ведь тоже женаты, а вместо этого идете с нами, ничего не зная о своих.

Барталов вздохнул и досадливо буркнул:

– А вы что, чужие? Кто вас по дороге лечить будет? Так и не дойдете никуда. Больные да израненные.

Аргамаков хотел что-то сказать, но слова показались ему выспренними, и вместо них он просто положил доктору руку на плечо. В этом прикосновении была безмолвная благодарность и признание общности их судьбы на все отведенное им время.

Доктор хотел сказать что-то еще, но в этот миг грохнул выстрел, и Аргамаков немедленно вскочил на ноги.

Повсюду зашевелились люди. Приподнимались, хватали оружие, пытались определить характер опасности. Рядом с Аргамаковым невесть откуда вырос Збруев, подтянутый, словно и не ложился, готовый на все.

– Так, Фомич, срочно выясни, в чем дело!

– Слушаюсь, господин полковник! – коротко отозвался прапорщик и мгновенно исчез в темноте.

– Господин полковник, тревога? – подскочил встревоженный Имшенецкий.

– Подождем. – Повторных выстрелов не было, и Аргамаков смог даже усмехнуться. – И как вы меня только находите? В такой тьме…

– Вы же командир, – пояснил Имшенецкий.

– А раз командир, то застегните верхнюю пуговицу, капитан, – не то приказал, не то посоветовал полковник и достал папиросу.

Имшенецкий торопливо провел рукой по воротнику гимнастерки, приводя себя в уставной вид.

Невозмутимость Аргамакова подействовала на него, и штабс-капитан подтянулся, стараясь показать, что он тоже спокоен, собран и деловит.

Аргамаков еще не успел выкурить папиросу до конца, как вернулся прапорщик.

– Случайный выстрел, господин полковник! Часовому померещилось, что кто-то идет, вот он и приложился из винтовки.

– Бывает. Люди встревожены, место здесь действительно нехорошее. Ничего, лучше перестараться, чем пропустить реальную опасность, – несмотря на внешнюю невозмутимость, Аргамаков сам боялся нападения и прокомментировал случившееся не столько для окружающих, сколько для себя. – Ладно, господа. Всем спать. Завтра будет трудный день.

Легких дней давно не бывало…

В дальнейший путь отряд смог выступить лишь после обеда. Пока в одной братской могиле похоронили жителей и отдельно – двоих погибших разведчиков, время приблизилось к полудню. Курковский не находил себе места, считал себя виноватым в гибели своих солдат, и Ган дружески утешал его, говорил, что войны без потерь не бывает и поручик вполне мог быть в их числе.

– Есть такая штука – судьба. К одним она милостива, к другим – не очень. И здесь ничего не поделаешь. Если бы вы задержались, то полегли бы все. А кого достали пули – это лотерея. Сделать вы все равно ничего не могли, поэтому лучше не переживайте понапрасну. Лучше подумайте, как отомстить вашему знакомому матросу, прервать его подвиги.

Сухо треснул залп. Возить с собой пленных никто не собирался, оставлять их в живых – тем более.

Как, впрочем, и хоронить.

Теперь отряд перемещался значительно быстрее. Пусть это звучит цинично, однако трагедия принесла определенную пользу. В своем торопливом бегстве бандиты побросали массу повозок и лошадей, и Аргамаков смог посадить всю пехоту на подводы.

Изменилось и направление движения. На кратком военном совете было единогласно решено, что банду матроса следует уничтожить во что бы то ни стало. Поэтому путь лег параллельно железной дороге.

Часа через три достигли следующей станции. Здесь картина была еще хуже. Бандиты не довольствовались грабежом и убийством. В непонятном остервенении они сожгли все дома, и лишь водокачка одиноко возвышалась над пепелищем.

И опять ни кошек, ни собак. Одни стаи отяжелевших воронов, рассматривающих станцию как свою законную добычу.

– Судя по трупам, здесь наш матрос отметился раньше, чем в городе, – видавшего виды доктора мутило, но он все же счел необходимым поделиться с Аргамаковым своими наблюдениями.

– Вы хотите сказать, что банда прошла в Кутехино этим путем?

– Очевидно. Хотя вполне может быть, что в первый раз город остался нетронутым. Взяли определенную дань и убрались восвояси на какое-то время. Пленные же говорили, что матрос выбирает себе постоянную вотчину. Кутехино ему по неизвестным причинам не подошло, вот он, так сказать, и позабавился.

Щека Аргамакова нервно дернулась, хотя полковник и старался держать себя в руках. Он был солдатом и никаких жестокостей над мирными жителями не признавал и не принимал.

– Боюсь, мы и дальше будем встречаться со следами подобных забав, – процедил полковник сквозь зубы. – Придется максимально ускорить марш, чтобы побыстрее догнать этого представителя флота.

Подобно большинству армейцев, моряков Аргамаков не жаловал.

– Надо похоронить убиенных. Будет не по-христиански оставить их на потеху воронам. Так мы сами в чем-то уподобимся нашим противникам. – Отец Иоанн как раз подошел к штабным и по-своему истолковал конец разговора.

Аргамаков на минуту задумался. Ему не хотелось превращать отряд в похоронную команду, но в словах священника была определенная правота.

– Так. Хорошо. Даю на все час. Потом выступаем дальше, – решительно произнес полковник. – Промешкаем, так всегда будем приходить к пепелищам.

Ближе к вечеру Аргамаков повернул отряд к деревне, лежащей в стороне от железнодорожных путей. Он опасался, что банда успела побывать и здесь, но, видно, матрос пока довольствовался тем, что попадалось ему прямо по дороге.

Деревня оказалась целой. Лишь помещичий дом был разгромлен, да и то, судя по всему, самими крестьянами. Об этом говорили попадающиеся в избах зеркала, вычурная мебель, ковры и другие несвойственные простым землепашцам предметы обихода.

При виде втягивающейся в село воинской части жители явно перепугались, решили, что придется держать ответ за содеянное, однако Аргамакову было не до подобных нарушений умершего закона.

Грабежи поместий стали повсеместным явлением. Остановить их было невозможно, возвращать награбленное, когда утром выступать в дальнейший поход, – бессмысленно.

Да и помещики давно сбежали, мыкались теперь неизвестно где. Тем самым они избавили Аргамакова от ненужных хлопот.

Аргамаков сделал вид, что ничего не заметил, и даже не стал расспрашивать, кто похозяйничал в поместье. Однако крестьян собрал и в короткой речи заявил им, что порядок постепенно будет восстановлен и его отряд – один из многих, которые сейчас занимаются данным делом.

Эта часть речи уместилась в десяток предложений. Следующая была несколько длиннее. Аргамаков честно предупредил местных жителей о разгуливающей в окрестностях большой хорошо вооруженной банде и рассказал о судьбе уездного города и окрестных станций.

О станции здесь уже знали, весть же о погибшем городе вызвала тягостное впечатление. Крестьяне не были ангелами, сами были не прочь пограбить богатеньких, в число которых относили большинство городских жителей, наверное, под горячую руку вполне могли кого-нибудь прибить, но вырезать всех подчистую… Подобное зверство не укладывалось в их головах.

Пока не укладывалось.

В завершение Аргамаков, как всегда, предложил добровольцам записаться в его отряд. И, как всегда, таковых не нашлось. Сбежавшие в родную деревню дезертиры отнюдь не собирались ее покидать. Собственная земля, родная жена под боком, что еще нужно человеку в его простой жизни?

Настаивать полковник не стал. Он не видел смысла в насильно мобилизованных, так и норовящих удрать под шумок. Да и властью себя не ощущал. Лишь ее представителем.

Утром опять пришлось немного задержаться. Пушечный паккард никак не желал заводиться, и пришлось ждать, пока механики разберутся, в чем дело.

Техника с трудом переносила тяготы дороги. Аргамаков пару раз всерьез подумывал, не бросить ли ее вообще. Только как на это решиться, когда броневики полезны в бою?

Приходилось мириться с поломками, а временами вообще тащить машины лошадьми до места запланированного привала.

Но порою бывают полезными и задержки…

Дорога из деревни с версту петляла по полю и лишь затем скрывалась в густом лесу.

Стоявший с заставой на околице Петров первым заметил вынесшихся наметом всадников, присмотрелся и приказал ближайшему солдату:

– Бегом к полковнику! Скажи, разведка возвращается галопом.

Он еще раз удостоверился, что разъезд мчится в полном составе, и тратить времени на ожидание не стал:

– Приготовиться к бою! Пулеметчикам занять свои места!

Солдаты проворно залегли за укрытиями. Тупорылый «максим» хищно шевельнул стволом по сторонам и, не найдя цели, разочарованно застыл.

– Господин штабс-капитан, думаете, банда? – с надеждой спросил Сергеев. Он был выпущен в феврале и в настоящих боях принять участия не успел.

– А тут и думать нечего, прапорщик. Раз возвращаются все, значит, обнаружили кого-то в немалых силах, – втолковал юноше Петров. – В противном случае послали бы одного, а сами продолжали наблюдение.

Он едва успел закончить тираду, как кавалеристы влетели в деревню, и один из них крикнул на ходу:

– Противник на дороге! Через пять минут будет здесь!

– Вот так-то, прапорщик, – усмехнулся довольный своей правотой Петров. – Сейчас увидим, кого к нам несет.

Страха штабс-капитан не испытывал. После большой войны нынешний противник казался ему несерьезным. Враг был нечеловечески жесток, однако недисциплинирован и неумел. Пусть многие в бандах прошли войну, отсутствие порядка лишало их ныне стойкости, а мысли о собственной шкуре – жертвенности.

– В цепь! Занять позиции и не высовываться! Огня без команды не открывать! – раздался голос Аргамакова, и полковник с разбега опустился рядом с офицерами.

Следом за ним торопливо бежали солдаты обеих рот. Пулеметчики тащили свои пулеметы, разворачивали их, проворно вдевали ленты.

Какая-то минута, и на околице все стихло. Люди привычно укрылись, устроились поудобнее и теперь терпеливо ждали начала боя.

– С минуту на минуту появятся, – заметил Аргамаков, подкручивая бинокль.

Словно подтверждая его слова, из леса одна за другой выкатились подводы с сидящими на них людьми. В промежутках маячили конные, и все это медленно двигалось к притаившейся деревне.

– Господин полковник! Артиллерия готова выехать на позицию! – Сторжанский появился пригнувшись и теперь оценивающе смотрел на выползающий без всяких мер предосторожности отряд.

– Подождем. Пусть вылезут все. – Аргамаков оглядел собравшихся штабных и снова занялся противником. Чувствовалось, что больше всего полковник боится спугнуть ничего не подозревающих мародеров.

В приближающейся колонне на глаз было человек полтораста. Одетые в серые шинели, разномастные пальто, вооруженные кто чем – типичный сброд, вылезший наружу с началом Смуты.

Оставалось неясным, была ли то банда Горобца или какая иная, из тех, что кроваво разгуливали нынче по земле. Вроде бы мелькала пара бушлатов, только матросов хватало и без доморощенного колдуна, да и шла колонна не со стороны железной дороги.

Что опять-таки ровно ничего не доказывало.

– Имшенецкий! Срочно передай Гану! Пусть выдвигает эскадрон в обход, чтобы отрезать путь отступления!

Со стороны приближающегося отряда разухабисто грянула гармонь, и адъютант пустился в путь под ее лихие напевы.

Банда, она банда и есть. Ни разведки, ни дозоров расплодившиеся любители легкой поживы не признавали. Впрочем, и с организованным сопротивлением они практически не сталкивались, а ждать подвоха от крестьян…

Можно было уже различить лица ближайших бандитов, и Аргамаков невольно пожалел, что не позвал сюда Курковского. Тот был единственным из офицеров, видевшим Горобца.

Но та банда, не та, какая разница?

– Огонь!

Четко и слаженно грянул первый залп. И почти сразу за ним запели свою смертоносную песню пулеметы. Восемь «максимов» и шесть кольтов осыпали открытое поле таким количеством свинца, что не дали разбойникам ни одного шанса к спасению.

Это был не бой, а бойня. Бандиты валились на землю, чтобы больше не подняться, другие очумело ждали своей очереди, кто-то лихорадочно разворачивал повозки в надежде удрать, наиболее отчаянные пытались стрелять в ответ…

А потом из-за крайних домов вылетел эскадрон, забрал в сторону и уже у самого леса развернулся в лаву, изменил направление.

Стрельба стихла. Уцелевшие бандиты судорожно пытались спастись бегством, а на них с фланга грозно и молча надвигались кавалеристы. Весело сверкнули на весеннем солнце вскинутые шашки. Затем противники столкнулись, и избежавшие пули встретились с клинком…

Да только хрен редьки не слаще!

– Ну, что?

– Не они, господин полковник! По показаниям пленных, бандой руководил некий Муралов из бывших солдат. Никакими колдовскими способностями не обладал. О Горобце они слышали, но сталкиваться не доводилось. Насколько можно судить, нашего матроса они побаивались. У него сил больше, да и слухи ходят о его особых способностях. Тут ведь каждая банда сама за себя, а с остальными норовят по мере возможности расправиться. Как пауки в одной банке.

– Жаль, – вздохнул Аргамаков. – Хотя одной шайкой меньше – тоже неплохо. Имшенецкий, а что у вас?

Адъютант, который вел подсчет трофеев, по памяти перечислил:

– Три «максима», больше сотни винтовок, но из них штук тридцать берданок. Револьверы разных систем, гранаты. Из остального – более двух миллионов рублей, есть драгоценности плюс спирт, продукты, три десятка хороших коней и много раненых. Ну, там еще мануфактура и так, по мелочи.

– Берданки, раненых лошадей, мануфактуру, спирт отдать крестьянам. Остальное оформить. Только быстрее. Через полчаса выступаем, – распорядился Аргамаков. – Надеюсь, паккард починили?

– Так точно!

– Вот и хорошо! Порядок движения прежний. Вопросы?

Разумеется, не было. Все обговорено заранее, даже раздача населению части оружия.

Тут все было двояко. Оставишь поселян без оружия – и они легко станут жертвами первых же бандитов. Вооружишь – сами с той же легкостью смогут превратиться в разбойников. И тогда не поздоровится их соседям, а то и тем верным долгу воинским отрядам, которые пойдут по пути сводной бригады Аргамакова.

В последнее верили. Не одни же они решили приостановить наступивший хаос! Наверняка есть и другие. Пусть Могилев вместе со Ставкой превратился в гигантский могильник, однако должны на местах найтись офицеры, которые сумеют вдохновить на дело хотя бы часть людей, собрать их, двинуть на поиски неизбежно существующих очагов государственности!

Что мы без веры! Одинокие потерянные души.

А оружие у крестьян и без того имелось. Как-никак многие дезертировали с развалившегося фронта, прихватив на всякий случай в числе прочего казенного имущества винтовку. Так что два-три десятка старых ружей в решении заняться грабежом погоды не сделают. Но не всем же по душе выходить на большую дорогу, когда землица – вот она, сколько хочешь. Кто-то будет просто работать.

Эти, работящие, и должны стать основой восстановленного порядка. Им хаос не на руку…