Читать книгу Когда зацветет сакура… - Алексей Воронков - Страница 9

1

Когда переводчик Алексея Ли Ден Чер (его Жакову порекомендовали в городской управе как большого друга Советского Союза) однажды за дружеским ужином в ресторане, куда Алексей с Ниной пригласили его, поведал ему о том, что человек, которого они недавно наняли садовником, – член партии Синхындон, он насторожился. Ведь ему уже было известно, что эту партию когда-то создал один из лучших японских разведчиков Пак Чен Хи и что синхындоновцы во время наступления советских войск на Корейском полуострове отчаянно сражались на стороне Квантунской армии.

– А ну-ка, расскажи мне про этого садовника да поподробнее, – попросил он помощника.

Тот виновато посмотрел на него.

– Моя, товарища, плохо знай его… Знай только, что он Синхындон…

– Жаль, – вздохнул Жаков и, подумав о чем-то, произнес: – Запомни, Ли: то, о чем ты мне сейчас рассказал, никто не должен знать. Ты понял меня?

– Моя все поняла, капитана, – прошептал заговорщицки Ли.

Подходила к концу первая неделя пребывания Жакова в Гензане, куда его назначили заместителем военного коменданта города с особыми полномочиями представителя контрразведки фронта.

Алексею не пришлось участвовать в освобождении этого города – нужно было завершить кое-какие дела в Харбине. Так что прибыл он сюда уже после того, как власть в Гензане, впрочем, как и на всем севере полуострова, взяли в свои руки народные революционные комитеты.

Скоротечной была эта война с Японией. Объявленная 8 августа 1945 года, она продлилась всего двадцать четыре дня. При этом уже с 19 августа японские войска повсеместно приступили к выполнению требований о капитуляции. Старые фронтовики удивлялись: вот, мол, как, а мы-то думали, что японец и в самом деле силен. Что ж мы тогда все эти годы боялись самураев?

Но это уже была бравада победителей. На самом деле почти полуторамиллионная хорошо вооруженная Квантунская армия представляла большую опасность для Советского Союза. Напади она в сорок первом, когда немец, захватив инициативу, пер и пер на Москву, еще неизвестно, чем бы все закончилось. Ведь для того, чтобы отстоять столицу, Верховному командованию пришлось снять несколько дивизий с дальневосточных рубежей и перебросить их под Москву. Только так и удалось одержать первую победу.

А японцы просто опоздали. Можно даже сказать, прозевали свой шанс. Памятуя о своих недавних поражениях в районе реки Халхин-Гол и у озера Хасан, они, видимо, посчитали, что пока не готовы к войне с русскими, и стали ждать развития событий. Это во многом и позволило последним успешно решить стратегические задачи на западе. А после разгрома немцев под Сталинградом картина и вовсе изменилась. Теперь уже русские войска завладели инициативой, которую так и не отдали до конца. И тут японцы прижали хвосты. Впрочем, провокации с их стороны, которые начались еще до войны и которые порой оборачивались настоящими военными действиями, так и продолжались. Мало того что японцы представляли большую угрозу для Союза, они еще угрожали дружественной ему Монголии, от оккупантов страдали народы Китая, Кореи, других стран. Это и заставило русских объявить Японии войну.

Подготовка к этой войне началась сразу после разгрома фашистской Германии. В течение нескольких последующих месяцев русские сосредоточили на границе с Маньчжурией огромные силы, которые и по числу штыков, и по количеству боевой техники значительно превосходили противника. Для ведения войны с японцами было создано три фронта – два Дальневосточных и Забайкальский. Кроме того, большие надежды были возложены на корабли Тихоокеанского флота и на военно-воздушные силы. Таким образом, уже в первые часы войны Квантунская армия была атакована на суше, с воздуха и моря на всем огромном пятитысячекилометровом фронте. Внезапность мощных первоначальных ударов позволила советским войскам сразу же захватить инициативу. В правительстве Японии успехи русских вызвали панику. Не случайно уже в первый день войны японскому премьер-министру Судзуки ничего не оставалось, как заявить следующее: «Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны».

Перейдя в составе 1-го Дальневосточного фронта границу с Маньчжурией, механизированный корпус, в рядах которого находились супруги Жаковы, устремился в глубь оккупированной японцами территории. Вот уже за спиной остались освобожденные от врага Муданьцзян, Ванцин, Гирин… Отсюда, из Гирина, Алексей вместе с группой офицеров СМЕРШ был направлен для ведения оперативной работы в Харбин – этот бывший советский город, который в 1935 году под нажимом японских оккупационных властей был передан вместе с построенной русскими в начале двадцатого века Китайско-Восточной железной дорогой марионеточному правительству Маньчжоу-Го.

Жакову повезло: по его настоятельной просьбе Нине разрешили выехать к нему в Харбин.

Усталой, исхудавшей предстала она тогда перед мужем. «Бедная ты моя, бедная…» – увидев ее, с горечью подумал Алексей. И то: чуть отдохнула, чуть посвежела после этих долгих четырех лет войны – и снова бои, снова бессонные ночи – и операции, операции…

О Гензане, куда им было суждено отправиться после Харбина, Нина уже кое-что знала со слов хорошо разбирающихся в географии бойцов.

– Там море, – с улыбкой говорила она мужу, когда они, уносимые ветрами истории, тряслись по разбитым дорогам Маньчжурии на стареньком «виллисе», подаренном Алексею одним шустрячком-интендантом. – Тихое такое, теплое… Если повезет, сможем и искупаться в нем…

– Конечно, искупаемся! И не раз… – левой рукой крутя баранку, а правой прижимая жену к себе, сказал он.

Они задыхались от счастья. Как же – вместе! Им даже трудно было припомнить, когда им приходилось испытывать подобные чувства. Наверное, это было еще до войны. Но с тех пор, кажется, прошла целая вечность! Думали, в Харбине им повезет, там им удастся побыть вдвоем – куда там! Алексей сутками порой не приходил домой. Аресты в городе следовали за арестами, и нужно было разбираться, кто там из этих арестованных шпион, кто диверсант, а кто просто случайно попавшийся под руку гражданин. Можно было бы, конечно, плюнуть на все, как это делал Жора Бортник, и жить себе в удовольствие. Ну что там со всяким отребьем разбираться? Коль арестовали – значит, за дело. Но Жакову совесть не позволяла пойти на это. Не дай бог, невинная голова ляжет на плаху – потом ведь Алексей до конца жизни себе этого не простит. Вот он и пытался добраться до истины, вот и сидел по ночам в прокуренном кабинете, то допрашивая арестованных, то копаясь в каких-то бумагах. Коль требовалось, мог прямо среди ночи поднять своих помощников и тоже заставить их работать. Дел свалилось на голову много, так что какой там отдых!

Жора подтрунивал над ним: «Тебе что, больше всех надо? Да брось ты, мол, ерундой заниматься – пора о себе подумать».

– Нина!.. А ты-то что смотришь? – порой, когда выпадала свободная минута и Бортники (теперь и они были вместе после того, как капитан по примеру Алексея тоже выхлопотал командировку для своей гражданской жены, которая тут же и примчалась к нему в Харбин) с Жаковыми собирались вместе, чтобы посидеть за столом, спрашивал Жора. – А ну-ка заставь его вовремя приходить домой…

Но разве она его заставит? Да и надо ли? Человек дело делает – зачем ему мешать?

Впрочем, ей было не привыкать. Алексей и до войны был вечно занятым человеком. Однажды она спросила его, почему он так редко бывает дома, так тот прямо сказал: «Такая у нас работа, милая. Понимаешь – мы страну от врагов охраняем…» После этого она уже больше никогда не спрашивала его ни о чем. Если Алексей считал нужным, он сам посвящал жену в какие-то детали. Так, незадолго до войны, когда в их промышленный город, напичканный секретными военными заводами, толпами повалили всякого рода лазутчики, он сказал ей, чтобы она немедленно уезжала. И чем дальше, тем лучше. Можешь, мол, завербоваться на тот же Север… Она удивилась: зачем? И вообще, разве я могу куда-то от тебя уехать? А он: да ты пойми – вот-вот начнется война, и тебя как врача тут же мобилизуют. А там неизвестно еще, что будет. Немцы очень сильны, так что много кровушки прольется. Поэтому я и боюсь за тебя…

Как он тогда ни пытался ее убедить, она никуда не уехала. А вскоре и в самом деле началась война, и Нину мобилизовали. Пока Алексей забрасывал начальство рапортами с просьбой отправить его на фронт, на ее счету уже были две контузии и одно тяжелое осколочное ранение. Особенно ей досталось под Москвой, где она служила в полковом лазарете. Немец тогда так жал, что не приведи господи… За несколько месяцев боев он перемолол в своих жерновах сотни тысяч русских солдат. Так что к концу битвы в полку почти не осталось ни одного человека из тех, что начинали войну. Раза два, а то и три пришлось обновлять состав. Нина тогда только чудом осталась жива. Красный крест на белом полотнище не смущал немецких летчиков, и они сыпали сверху на санитарные палатки свои тяжелые бомбы. А бывало, что и из пушек били по ним прямой наводкой, и из пулеметов обстреливали, и гранатами забрасывали. А куда убежишь, если на твоем операционном столе раненый стонет?..

Здесь ей тоже досталось. Вначале-то все вроде шло гладко. Ранним утром 9 августа бомбардировочная авиация 1-го Дальневосточного фронта нанесла удары по железнодорожным узлам и военным объектам Харбина, Чанчуня, Гирина, портам Юки, Расин и Сейсин. На этом фронте в час ночи одновременно перешли государственную границу и внезапно атаковали укрепленные районы японцев тридцать передовых батальонов. В густой непроглядной тьме, под дождем они стремительно блокировали и уничтожили гарнизоны долговременных сооружений и к утру овладели передовыми позициями врага. После этого в наступление двинулись главные силы фронта.

Механизированный корпус Жаковых, перейдя границу в районе поселка Гродеково, что на юге Приморья, вел наступление на Муданьцзянском направлении. Взломав полосу вражеских укреплений, 5-я армия, в составе которой действовал мехкорпус, еще недавно штурмовавший восточно-прусские рубежи, неожиданно наткнулась на мощный укрепрайон японцев, отчего за первые сутки боев смогла продвинуться лишь на двадцать километров.

Чего только стоил один Волынский узел сопротивления! Недалеко от границы горбилась высота «Верблюд», подступы к которой были прикрыты болотами и речушками. Здесь японцы создали настоящий неприступный бастион. Они опоясали гору эскарпами и противотанковыми рвами, окружили ее шестью рядами проволочных заграждений на металлических кольях, оборудовали на ней десятки огневых точек, среди которых были огромные доты – ансамбли, врезанные в скалу и с флангов защищенные пятнадцатиметровой толщей гранита, откуда могли вести огонь противотанковые и противопехотные орудия. Толщина железобетонных стен этих дотов достигала полутора метров, а амбразуры закрывались броневыми щитами. И все это – бронированные колпаки НП, доты, дзоты – соединялось несколькими ярусами траншей и подземных галерей, выдолбленных в камне и облицованных железобетоном. Чтобы взять эту высоту, потребовались огромные усилия. А это новые жертвы, новая кровь. И снова Нина при деле, снова она штопает раненых, снова борется за их жизнь. Поесть было некогда – уже за первые сутки боев она исхудала так, что на нее было жалко смотреть.

2

А ведь «Верблюд» был не единственным в японской обороне. На пути наступающей армии то и дело встречались укрепленные рубежи. Бывало, на каждом километре находилось до десятка долговременных сооружений, и все их надо было брать с боем. Часто сразу это не удавалось, и тогда находились бойцы, которые в пылу атаки забывали, что у них всего одна жизнь, и повторяли подвиг рядового Матросова, закрывая своим телом амбразуру дота. Такие подвиги кого-то восхищали, но только не умных командиров, которые стремились добыть победу малой кровью. Вот и появилась тогда на свет новая тактика взлома, казалось бы, неприступных позиций противника, когда на начальных стадиях наступления стали обходиться без «бога войны». Мысль была в общем-то правильная: даже при всем старании никакой артиллерии не удастся полностью уничтожить огневые точки японцев, потому что они тут же начнут бить по пехоте, как только она двинется вперед. Надо, стало быть, начинать наступление ночью, при этом стараться ничем не обнаружить себя.

Таким вот образом и была взята высота «Верблюд», и не только она… Нет, без жертв не обошлось, но их было бы значительно больше, примени генералы обычную тактику.

Нина, колдуя в санитарной палатке над первыми ранеными, не знала, что ее муж только чудом не попал на операционный стол. Впрочем, это в лучшем случае, а в худшем… Да что тут говорить! Ведь он тогда находился в самой гуще событий. Там, где закладывалось будущее этой войны, где решались первоначальные стратегические задачи фронта.

Бесшумно сняв пограничные заставы, передовые отряды, в одном из которых действовал Алексей, под прикрытием темной ненастной ночи незаметно зашли противнику в тыл и, блокировав его опорные точки, стали взрывать доты. Вслед за штурмовыми группами в наступление пошли танки, самоходки, артиллерия… На рассвете они обрушили на гранитные горбы «Верблюда» всю силу огня своих орудий. По высоте били тяжелые самоходные установки, ее сокрушали прямой наводкой полковые пушки, отчего бетон и сталь разлетались вдребезги. Содом и Гоморра! Апокалипсис локального масштаба…

Тяжелым был бой и за станцию Пограничная, который продолжался всю ночь. Японцы стреляли с чердаков, крыш, из окон. Штурмовые группы, одной из которых командовал Жаков, несмотря на шквальный огонь противника, сумели к утру десятого августа сломить его сопротивление.

А перед тем не менее ожесточенное сопротивление советские передовые отряды встретили на участке железной дороги от границы до станции Пограничная, где имелись три тоннеля, входы в которые были защищены железобетонными укреплениями. Дело решили саперы-штурмовики. Преодолев минное поле, они обошли укрепления с тыла и взорвали пять самых мощных дотов. Выход из тоннелей просматривался врагом сверху, с укрепленных сопок. За работу взялись пушкари, которым помогали корректировщики. В гористой местности, где сильно пересеченный рельеф не позволял зачастую видеть свои взрывы, это было особенно необходимо.

Передовой стрелковый батальон захватил все три тоннеля, после чего ключи к железнодорожной магистрали оказались у русских в руках. Утром командующий 5-й армией генерал Крылов ввел главные силы – началось широкомасштабное наступление. Прокладывая пути колоннам техники и одновременно ломая сопротивление противника, соединения и части двигались вперед. Напуганные таким напором японцы никак не могли поверить, что через эту дикую тайгу, сплошь заваленную буреломами, где не было ни дорог, ни троп, кто-то сможет пройти. Но произошло чудо: эту задачу решила огромная хорошо вооруженная армия.

Особенно трудно было подниматься на Восточно-Маньчжурские горы, где каждый шаг стоил огромных усилий, где каждый метр брался с боем. Веревки резали плечи солдат, соль выступала на гимнастерках. Ноги скользили в грязи. А дождь, сильный и нахрапистый, в этот августовский день беспрерывно, безжалостно, свирепо молотил по спинам людей. Грозно шумела тайга, на пути наступавших огнем ощетинились дзоты. Танки, следуя за саперами в сопровождении автоматчиков, прокладывали путь пехоте. А когда они застревали, пехота приходила им на помощь. Чтобы обескровить, напугать, ошеломить врага, с воздуха действия армии прикрывала истребительная авиация. Наступавшим приходилось постоянно преодолевать препятствия, штурмовать огневые точки в железобетонных сооружениях или на труднодоступных скальных, таежных и болотистых участках, уничтожать засады японских смертников, которых было пруд пруди. Квантунская армия жила по самурайским законам, а те, как известно, никогда не сдаются живыми. Многие японские младшие командиры зачастую даже отказывались выполнять приказы своих генералов, склонявших их к капитуляции. Во многих дотах и дзотах находились прикованные к орудиям люди, которые по собственной воле или по воле своих начальников были обречены драться до последнего.

Все это время Нина была рядом с передовой. Медики не успевали тогда разбивать санитарные палатки. Только устроятся – тут же команда: собрать все шмотье и бегом за наступающими войсками.

Где-то впереди был ее Леша, действовавший в составе штурмовой группы. Эти группы тогда создавались стихийно для того, чтобы проделывать бреши в японских УРах. Обычно они состояли из отделения саперов, взвода стрелков, отделения противотанковых ружей, взвода противотанковых орудий, одного-двух танков или самоходно-артиллерийских установок, взвода минометчиков и одного-двух ранцевых огнеметов. Эти группы были хорошо оснащены, в их составе были опытные бойцы, еще недавно громившие фашистов. Это давало им возможность успешно проводить разведывательные операции, блокирование и быстрое разрушение долговременных огневых сооружений противника, что обеспечивало быстрое продвижение советских войск, несмотря на упорное сопротивление врага.

О, эти нескончаемые бои, когда шагу нельзя было ступить, чтобы не напороться на японцев. Только возьмут один укрепрайон – так следующий уже впереди маячит. А дождь все льет, и нет ему конца и края. И грязь кругом, и непроходимая тайга. Поскорее бы все это кончилось! Поскорее…

Очень тяжелыми были бои за Муданьцзян. Этот город, находившийся на пути выхода главных сил фронта в Центральную Маньчжурию, оказался, что называется, крепким орешком. Крупный узел железных и шоссейных дорог, административно-политический центр объединенной провинции Дуньман, он одновременно являлся мощным узлом сопротивления, прикрывавшим Харбинское направление. Здесь, на оборонительных рубежах по рекам Мулинхэ и Муданьцзян, японское командование, стремясь не допустить прорыва советских войск к центральным городам Маньчжурии – Харбину и Гирину, сосредоточило крупные силы – 5-ю армию в составе пяти пехотных дивизий, усиленных артиллерией, и два больших отряда смертников. Подступы к Муданьцзяну прикрывали многочисленные долговременные железобетонные сооружения, насыщенные пулеметами и орудиями различных калибров.

В течение 13 и 14 августа противник усилил на Муданьцзянском направлении свои контрудары и, активно применяя минно-взрывные заграждения, приводившиеся в действие смертниками, пытался задержать наступление советских войск.

Было опасение, что бои за город примут затяжной характер и замедлят наступление ударной группировки войск 1-го Дальневосточного фронта. С выходом в этот район передовых частей Забайкальского фронта произошла перегруппировка сил, и начался бой за Муданьцзян. Первым в прорыв был введен 10-й механизированный корпус, бывший в составе забайкальцев. Советские танкисты сломили сопротивление японцев к юго-востоку от этого города, чем воспользовались стрелковые части, бросившиеся в наступление. Эта тактика танковых таранов, обходов, охватов, окружения опорных пунктов была теперь в ходу. На том же Муданьцзянском направлении танки то и дело таранили оборону противника, расчищая дорогу пехоте и артиллерии. Разгромив один японский опорный пункт, они вместе с десантом пехоты устремлялись к другому. Жакову не раз приходилось участвовать в таких рейдах. Пока танки крушили редуты, десантники, действуя на флангах и в тылу японцев, деморализовали неприятеля, вынуждая его отступать.

С Муданьцзяном вышло не все так просто. Собрав группировку в составе четырех пехотных дивизий, а также охранных, строительных и железнодорожных частей, враг нанес сильный контрудар. Ему удалось оттеснить передовые части русских, но брошенные им на помощь свежие силы выровняли положение. Ожесточенно обороняясь, японцы вновь и вновь переходили в контратаки, и только 16 августа, после шестидневных упорных сражений, Муданьцзян пал. Было много убитых и раненых с обеих сторон, так что работы для военного хирурга капитана Нины Жаковой и ее коллег хватало.

Чего только она не насмотрелась тогда! Что касается убитых и раненых – это дело обычное, но ведь приходилось видеть и нечто другое. Да, фашисты были те еще звери, но, как оказалось, им было далеко до японцев. Не раз случалось, что они учиняли кровавые расправы над попавшими в их руки ранеными русскими бойцами.

Однажды в санбат, где служила Жакова, привезли истерзанное тело солдатика.

– Кто это его так? – ахнула Нина. Многое она повидала на своем коротком веку, но такого еще не приходилось. У парнишки была отрублена одна нога, выколоты глаза, на правом боку была вырезана звезда, разорваны ноздри, содрана кожа с черепа, обожжена нижняя часть туловища…

Оказалось, во время штурма одной из высоток японцам удалось отбить первую атаку русских, которые не успели унести с поля боя раненых. Так и попал тот мальчишка в руки озверевших в своем отчаянии японцев. И когда во время следующей атаки бойцам удалось взять высотку, они обнаружили возле одного из дотов изуродованное тело своего товарища.

Позже Жаковой еще не раз приходилось сталкиваться с подобными вещами. Изуродованные солдатские тела стали делом обычным. Это была месть слабых сильным, знак безнадежности и безысходности. А попросту – неслыханная звериная жестокость.

– Варвары… Какие же они варвары! – принимая все это близко к сердцу, постоянно говорила Нина. – Да как же земля-то держит таких?

А тут новое известие. Когда советские войска дрались за Хоэрмоцзиньский узел сопротивления, под покровом темноты японцы проникли в расположение одной из санитарных рот и зверски замучили врача и двух медсестричек. Изверги вывернули им руки и ноги, изрезали их ножами и искололи штыками. Узнав об этом, Жаков примчался к Нине в санбат. Увидев ее живой и невредимой, вздохнул.

– Будь осторожна, – сказал он ей. – Ведь ты – все, что у меня есть на этом свете…

…А наступление советских войск продолжалось. С каждым днем противник все больше и больше терял силы. Ошеломленные таким напором русских, японцы порой чувствовали себя, словно потерявшиеся в лесу грибники, внезапно столкнувшиеся нос к носу с медведем. Разве они могли предположить, что кто-то сможет взять все эти неприступные с виду УРы? Жили не тужили, зная наперед, что до них никто не доберется, а тут на тебе…

События разворачивались так быстро, что время не поспевало за ними. Сами же бойцы не успевали запоминать названия освобожденных ими населенных пунктов. Муданьцзян, Ванцин, Гирин… Что там еще? Да разве все упомнишь!..

Однако японцы продолжали сопротивляться. На иных рубежах противник не сдавался до тех пор, пока не кончались патроны или в живых не оставалось ни одного солдата. Было много смертников, которые, будучи накрепко прикованы к орудиям, показывали образцы сумасшедшего фанатизма и преданности своему долгу. Бежали редко – сражались до последнего. Даже видавших виды русских бойцов эти обреченные на смерть люди поражали своей стойкостью и дерзостью. Но что могло тогда остановить этот огненный смерч? Нет, не было такой силы, которая бы сдержала натиск этих обреченных на вечную славу людей, освободивших Европу от фашистов и теперь добивавших остатки тех, кто развязал Вторую мировую. И мчались танки, вспарывая воздух рокотом дизелей, и давили гусеницами все, что попадалось на их пути – орудия, бронемашины, людей, – оставляя после себя груды искореженного металла и сотни трупов чужих солдат.

Но были потери и среди русских. Санитары не успевали уносить с поля боя раненых. Убитых жалели. Как же так, всю войну прошли, а тут вдруг…

По улицам освобожденных городов потянулись колонны пленных. Их отводили в поля и размещали в спецлагерях, которые разбивали прямо под открытым небом. Основную часть пленных потом в «телячьих вагонах» и в трюмах сухогрузов отправляли в Союз на принудительные работы. Тем же, кому не выпала дальняя дорога, пришлось еще долго восстанавливать разрушенные войной китайские и корейские города и селения…