Читать книгу Maxximum Exxtremum - Алексей А. Шепелёв - Страница 16

Я, однако, отпил ещё несколько глотков, покурил и сделался полным насососом – мало понимая, о чём разговаривают доченьки, что вообще происходит, всё равно как в транс какой погрузился. Мир стал настолько абстрактным, что я даже не заметил, как они исчезли, и наступили вообще сумерки…

Пошёл искать хоть кого-нибудь.

На лавочке-бордюре где остановка сидела Инна с одной из своих подружек. Я подошёл, что-то сказал, сел рядом. Говорить было как-то совсем не о чем. Я вновь завёл речь о спиртном – как бы неплохо выпить его, да пожёстче. Это не нашло отклика в их маленьких миленьких сердцах и желудках. Тогда я спустился на нижний ярус – сел на корточки подле их маленьких миленьких ног и стал теребить руками всё, что на них надето, приговаривая «Уть-уть, какой насо-осик!..» и тем самым как бы спрашивая что это и где да почём, мол, купили. Уж об этом они могут говорить бесконечно – о модных штанишках, маленьких кедах, жёлтых шнурках, рюкзачках, плеерах и наушниках, талисманах и фенечках, сорочках и маечках – так бы и до трусиков дойти, но меня грубо прервали.

Это был, конечно, Саша. Чуть поодаль стояла Зельцер и, показалось, вновь довольно сочувственно (и наверняка уже достаточно долго!) наблюдала сцену юродского опущения ВРП. Саша вполне корректно меня отозвал и позвал с собой и Зельцером пить портвейн или водку (на выбор) за её счёт (это точно). Я заинтересовался, но сказал, что не могу покинуть доченек (которые наверно уже почувствовали некое облегчение, предчувствуя, что их хотят избавить от этого пьяного педофила). Но нет же – я отказался и вернулся к уже безвозвратно прерванному акту докапывания до трусиков. Санич, добрая душа, привыкшая уже к странностям великих, отходя крикнул: «Мы будем на лавке у дома, где вы жили на Московской».

После этого я вообще потерял нить повествования и связь времён. В голове крутились одни трусики. Девочки – хотя я прямо об этом не просил, конечно – почему-то явно не хотели показывать их мне, и засобирались домой. Я упорно молчал, не зная, как высказать свою маленькую просьбу окольным путём. Чувак рядом, видимо, тоже и рассказал идиотический пошлейший анекдот. Сейчас, видимо, кого-то расшибут, почуял я.

Девушки не растерялись – поставили меня в качестве щита между ним и собою, сказав, что они не одни и вообще-то уходят. Я почуял, что если сейчас прозвучат слова «лох» или «кто – этот что ль», то кто-то – наверняка это тот, кого потом расшибут – получит в зубы. Я молчал, сжав зубы и кулаки. Он тоже. Тут как нельзя кстати подъехал хороший, просто отличный, автобус, и они быстренько срулили. Я молчал. Ладно, ты бык, а я тоже не жук-хрущак. Он потерял интерес к моей персоне и отвернулся, привязавшись к другим девицам, не моим и вполне взрослым.

Я встал и почти бегом последовал к назначенному месту – было уже совсем темно и прохладно и – угадайте! – нестерпимо хотелось выпить – даже небольшой сушняк начинается – а если их там уже и нет?! – ну же, быстрей, ну!..

И вот «чу!» – настиг я их – во вполне пристойный момент перехода от пива к портвейну – при покупке последнего в ларьке, который мы с ОФ в своё время озолотили. Настиг их бесшумно, как ниндзя, выпрыгнул внезапно, как дурак из фильма «Крик» – даже спугнул, заорав: «Killers are quiet like breath of the wind!» Решили сразу взять два, при этом мне было отказано в закуси, хотя деньги ещё имелись в изобилии.

Портвейн был действительно очень мерзким, и я всё же был делегирован в ларёк с напутствием потратить как можно меньше денег. Вернулся я с эвристически обретённым черничным рулетом – до этого я никогда их не едал, а вот Зельцер, оказалось, их обожает.

Довольно мило и долго сидели мы за столиком у нашего бывшего дома, попивая портвешок, вспоминая всякие случаи – всё казалось смешным, даже как О’Фролов вены резал… Почти всё представляется забавным, когда об этом рассказываешь – сам стараешься забыть многое из того, чему в твоих воспоминаниях неуютно, исправить, чувствуешь свою власть и в то же время обман, основанный на бессилии… Байки по-пьяни – понятно, но за собой замечаю и на письме!..

…Так есть ли некий EXPLICIT, который даст бумаге всё, что она может выдержать, то есть всё – и сможет ли всё-это снести душа творца?