Читать книгу Фарук и революционная философия. Книга 1 - Алена Чапаева, Чапаева Алена - Страница 3

   После рождения четвертой дочери чета родителей переглянулась между собой, будто преступники. Мать, вся красная от потуг и мокрая, злобно посмотрела на повитуху, но та, опережая возможные провокации, заорала, что было сил:

– Prinzessin! Царевна! – и, вздохнув, добавила с подлой ухмылкой. – Девочка!..

   Весть о еще одной девочке облетела дворец в секунду. Алексей и жена его, Софья, и слова не успели сказать. Ребенка живо упаковали в приготовленный конверт, накрыли сверху рюшами и бантиками, да так и покатили показывать двору.

– Надо было немую повитуху найти, – с едва уловимым немецким акцентом процедила Софья. – Придумали бы что-нибудь.

– Не беспокойся, дорогая, еще одно дитя в нашем большом доме это огромная радость для всех нас, – сверкая огоньками добродушных глаз, произнес Алексей, – уже служится магами служба обо всех нас, и о маленькой царевне. Возможно, нам предстоит еще одно испытание, и у нас все-таки родится наследник престола. А, быть может, судьба уготовила нам совсем другую историю… Время радоваться и возносить хвалы богам, милая, – царь поцеловал жену в лоб и заботливо укрыл одеялом.

***

   В это же время другая женщина, Ганна, совсем не царского происхождения, прямо посреди поля, родила своего седьмого сына. Не очень понимая, чем родовые схватки отличаются от каторжных работ, на которые ее обрекли муж-калека и многодетная семья, женщина сразу же после появления малыша на свет молча поднялась на ноги, не поморщившись даже, вытянула за пуповину детское место. Затем подоткнула связанные между ногами юбки поглубже, чтобы не было очень видно обильно стекающую по ногам кровь. Осмотрела ребенка. Про себя она давно уже твердо решила, что седьмого оставит там, где родит. Однако, сын был абсолютно здоров на вид, даже почти миленький, с черными волосенками и глазками-пуговками. Женщине его стало жалко. “Дадут боги, вырастет, – подумала она. – Старшие вон уже помогают уголь в шахтах добывать. Среднего продали помещику Литвину, с контрактом до совершеннолетия – где он, что с ним, никто не знает.[1] Младшие еще совсем крошки, правда, едят как будто взрослые мужики. Была бы девочка – вот было бы дело. Хоть кто-то бы с постирушками да с домом помогал через несколько лет”.

Женщина глубоко вздохнула, погрузила ребенка на тюк, прикрыла трепещущее тельце сеном и поползла вразвалочку с поля.

– Стоять, – солдатик с ружьем-раструбом остановил роженицу и с подозрением уставился на тюк с соломой. – Что это ты с поля понесла? А? Зайца поймала, отвечай!

   У солдатика от голода кружилась голова, и он с надеждой остановил хмурую крестьянку: вдруг у нее что-то есть покушать.

– Ребенка поймала,– ответила Ганна и, откинув солому, с гордостью показала красное личико.

   Солдат разочарованно вздохнул и процедил:

– Поздравляю, мать. Иди.

   Ганна поковыляла было, но потом приостановилась и, вспомнив старый обычай, спросила у солдатика:

– Как звать-то тебя?

   Юноша снял шапку, потрогал шелушащиеся губы и выдохнул:

– Фарук.

   Ганна подивилась такому имени, и по дороге домой постоянно бормотала, чтобы не забыть.

– Фарук, Фарук. Вот как сына звать. Фарук.

   Дома младшие сразу вцепились в юбку:

– Мааать, еда есть?

– Да чтоб вас, недоноски, – выругалась Ганна. – Откудава еда? Вон брата вам принесла.

   Дети, младшему из которых было только два года, переглянулись и дружно заревели. Старший из троих, шести лет, подошел к Ганне и злобно пнул ее ножкой:

– Вот дура старая, – он, когда злился, повторял слова своего отца. – Дома есть нечего, а она детей подбирает на улице. Дура, дура!!!

   Ганна хотела отвесить оплеуху неучтивому сыночку, но сил хватило только на то, чтобы прилечь на лавку и развернуть солому со спящим младенцем. Тот сразу проснулся и зачмокал в надежде найти источник питания. Ганна сунула в рот новорожденному сухую тонкую грудь с потрескавшимся от постоянного кормления соском.

– Может что там и есть, Фарук. Может, высосешь что-нибудь. Твой интерес.

   В этот момент дверь подвала, где жило семейство, распахнулась, и с улицы устойчиво пахнуло перегаром и луком.

– Батя, батя, дай поесть, – заревели дети, а старший пожаловался на дуру-мать, которая вместо еды притащила еще одного брата.

   Отец, тощий страшный мужичок неопределенного возраста, вопреки ожиданиям сыновей, мать ругать и бить не стал. Наоборот, посмотрел на нового сына и улыбнулся беззубой улыбкой.

– Красавец какой, – гордо сказал, с нежностью.

– Фарук Сергеевич, – сообщила мать и заснула, пригретая отцовской залатанной шинелью.

– Ты крысоловку смотрел? – спросил отец по имени Сергей у старшего из троих детей.

– Нет еще.

– Ну посмотри, вдруг там крыса попалась. Супу поедим.

   В это момент сено, в котором мать принесла ребенка, распотрошили, чтобы затопить печку. Из него выкатился маленький дохлый утенок.

– Ганна не зря в поле ходила рожать, – поведал детишкам Сергей. – Вон, видите, утку где-то добыла. Значит, ужин сегодня будет. Утиный бульон!

   У детей хором заурчали животы.