Читать книгу Испытание войной - Алена Даниленко - Страница 4

Из обращений внутригородского комитета обороны: «Товарищи! В эти дни каждый из нас должен помнить, что жизнь его принадлежит Родине. Наша Родина в опасности, и никогда еще опасность не была так велика».

«Четвертого числа у нас еще были гости; тогда, кажется, вся родня съехалась. Гости побыли у нас несколько дней, а когда мы с тетей пошли их провожать, кругом загремело, потемнело, от страха задрожали и руки, и ноги, с неба раздался гул самолетов – это была первая бомбежка. С этого дня город начали часто бомбить. Помню, дом на углу Пятой Красноармейской улицы и Международного проспекта разбомбили, и он горел пару дней, его совсем никто не тушил. Потом бомбили Бадаевские склады. Мы живем совсем недалеко, и запах горелого сахара стоит в воздухе до сих пор. Ужасно противный запах…»

Это была вторая запись девушки. С начала бомбежки Маша вела этот дневник, надеясь, что он сможет хоть чем-то, хоть кому-то в дальнейшем помочь. Это была обыкновенная общая тетрадь, с аккуратными записями, некоторые были сделаны чернилами, некоторые – карандашами. Маша писала тем, что смогла найти. Более пятидесяти страниц убористого текста.

Маша стала писать все, как было, как она это представляла и видела, без какой-либо посторонней помощи. Написала достаточно немного в первые дни, скорее из-за того, что все было так непонятно. Непонятны чувства и все то, что ее окружало. Страх, сковывающий дрожащие руки. Ведь могли и поймать, никто не знал, можно ли все записывать. А через неделю начались тяжелые времена и Маша прекратила делать записи. Стоит отметить, что до этих событий у девушки уже были кое-какие «литературные опыты», но они были посвящены скорее более легким, прозаическим вещам – например, жизни соседской собаки, которую она периодически навещала и кормила, ее хозяева часто уезжали и просили Машеньку присматривать за их питомцем. А вообще первые записи девушка решила сделать еще в шесть лет. Тогда ее побудила к этому прочитанная книга, и ей захотелось сохранить все счастливые воспоминания о захватывающих поездках на поезде.

В первые дни войны Маша все еще продолжала воспринимать происходящее как что-то далекое, а эвакуация показалась ей довольно увлекательным приключением, город и окрестности были еще целы, и особой смуты никто не производил. Поэтому складывалось ощущение, что это все скоро закончится и все станет на свои прежние места. И только после бомбежки эшелона пришло трагическое понимание того, что все очень близко, очень страшно и действительно опасно, что война – страшная, безжалостная, жестокая и беспощадная – решительно и бесповоротно ворвалась в их жизнь. Прежней жизни уже не будет, и биться придется не на жизнь, а на смерть, причем в стороне остаться нельзя никаким образом.

В те дни Маша со своей теткой едва не оказались жертвой трагедии, подобной лычковской. Как известно, весь поселок Лычково в июле 1941 года попал под вражескую бомбежку. Здесь же был обстрелян и эшелон с детьми и подростками из Ленинграда, которых отправляли на спасение из осажденного города. К сожалению, лычковская трагедия была не единичным случаем. Подобных трагедий, когда ленинградские дети становились мучениками войны, было немало. Одной из причин тому стала роковая ошибка, точнее фатальное заблуждение, приведшее к чудовищной трагедии. Как известно, вскоре после начала войны началась эвакуация детей из Ленинграда, однако «наверху» в первые недели войны были уверены, что опасность Ленинграду грозит со стороны Финляндии, поэтому всех эвакуировали и отправляли в те места, которые посчитали безопасными, а именно в южные районы Ленинградской области. Поэтому большое число эвакуируемых попало в Демянский, Маревский, Молвотицкий, Валдайский и Лычковский районы тогдашней Ленинградской области. Как оказалось, людей везли прямо навстречу войне.

«Предложили эвакуацию – отказались, – дрожащими, окоченевшими от страха и холода пальцами, из последних сил записывала девушка. – Разбомбили большинство продовольственных складов. С питанием становилось все хуже и хуже. Убавили продовольственный паек, стало трудно жить, все стали худеть. Сломали во дворе все деревянные сараи: боялись, что загорятся от зажигалок. Доски закапывали в землю, сберегали их на дрова».

Зажигалками называли небольшие, но дьявольски коварные изделия, придуманные немцами. Их хорошо помнит каждый, кому доводилось по ночам дежурить на крышах. Зажигательная бомба весила всего килограмм, их сбрасывали сериями. Корпус – из металла, начинка – из липкого состава, который немцы называли «доннерит-желатин», «громовой студень». Пробивной силы зажигалки вполне хватало, чтобы прошить крышу, покрытую кровельным железом. Потом, на чердаке, срабатывал взрыватель – и «желатин» вместе с плавящейся, тоже горящей оболочкой расплескивался кругом, прилипал к стропилам, зажигал их.

Именно на деревянные стропила домов, сооруженных задолго до эпохи железобетона, в сущности, и нацеливалась вражеская авиация. Основная застройка Ленинграда была каменной. Если не считать стропил и межэтажных перекрытий… Такие дома начинали гореть сверху. Пожарные команды во время массированных налетов поспеть всюду не могли, да и воды не хватало (а ближе к зиме водопровод и вовсе замерз – холода начались необычайно рано).

Неизбежный с точки зрения фашистского командования исход событий должен был быть таким: дома, загораясь друг от друга, порождают огненный смерч. В итоге город в короткое время гибнет вместе с населением. Приказ Гитлера об уничтожении Ленинграда предполагалось исполнить быстро и самыми дешевыми средствами.