Читать книгу Груша цвела последний год - Алесь Минкевич - Страница 2

Полустанок Звездный вместе с Болбасово неспешно уплывал назад, возвращаясь к привычному спокойствию, минутой ранее нарушенному появлением старенького дизелька. За ними стройными шеренгами бежала угрюмая смешанная лесополоса. Дизель недовольно пыхтел, наматывая на цельнокатанные колёса метр за метром. Я разделял его недовольство. Моя изнеженная комфортом натура не привыкла встречать утро – тем более в октябре – с горсткой дачников в допотопном поезде, в грязном, холодном и промозглом вагоне, где температура едва ли достигала и десяти градусов. Если к этому вообще можно привыкнуть. Вместо привычного кофе из любимой чашки непривычный из термоса. Вместо привычного экрана смартфона с роликами на Ютубе испещренное царапинами оконное стекло с тутошними скудными краявидами. Даже вялое солнце, благодаря частоколу деревьев игравшее с пассажирами в прятки, нисколько не поднимало настроения. Подсунутый Алёной суррогат не мог радовать по определению. Претензии к ней подсознательно росли как снежный ком.

Вчера, когда в чистой и натопленной квартире Алёна так красочно описывала предстоящую поездку, сидя на уютном диване, распаленному чувствами к возвышенному согласиться на нее было куда легче. Если бы не до этого мастерски проведенный ликбез на тему белорусской литературы, который нимало посрамил меня, но при этом очень понравился, я вряд ли бы согласился. Реальность, как всегда, не имела ничего общего с ожиданием. Вчерашнее резюмирующее Алёнино «ты не пожалеешь» заставило меня пожалеть о своём согласии ещё на оршанском вокзале. Теперь же тётушка сидела на твердом обшарпанном седалище напротив, и тщетно успокаивала меня тем, что «бо́льшая половина пути уже позади». Как будто половина может быть большей или меньшей – половина есть половина. Слабое утешение, если честно, но всяко лучше, чем «да тут до Копыси всего-то сорок минут езды», озвученные Алёной перед самым отправлением поезда. Недовольство днём с самого начала пути приняло вполне ясное очертание на моем лице, отпечатанное продольными морщинами на высоком, матовом лбу, по форме напоминающими линии на руке. Алёна хорошо читала хиромантию моего лица, поэтому еле заметно и лукаво улыбалась одними уголками губ.

– Ну что ты как будто весь на иголках, племяш! Хорошо же едем…сидим!

На иголках – это ещё мягко сказано.

– Не то слово – «хорошо», – глядя в окно, ответил я саркастически.

– Ну это тебе не бизнес-класс «Штадлера»! – взяла тот же тон Алёна.

– Не в этом дело… Я себе это путешествие как-то по-другому представлял вчера… Ладно, забей!

– Скоро приедем, Алесь. Самую малость осталось, – тётушка взглянула на наручные часы, – десять минут… ну ладно, двенадцать.

Я перевёл взгляд на Алёну – её тёплая улыбка обезоружила меня. Сердитость сошла на нет, и моя дальнейшая угрюмость приобрела нарочито напускной характер – пускай Алёна ещё немного почувствует себя виноватой, ей полезно.

Стоило мне об этом подумать, как она тут же стала серьезной, что не могло не обескуражить меня. Сбежавшая с лица улыбка уступила место потупленному отсутствующему взгляду; серьезность её была с лёгким оттенком меланхолии. Я слишком хорошо знал свою тётю, чтобы понять, что единственной причиной резкой перемены в её настроении была причина усердного размышления. В этот процесс она впадала, как медведь в зимнюю спячку. Мне стало интересно о чём она думает.

– О чём ты сейчас думаешь?

– Да так, ни о чём… ничего интересного, – машинально ответила Алёна.

Ламповый, мерно покачивающийся дизелёк на пути к Копыси взял очередной барьер, коим оказалась станция Прокшино.

Тётя подняла на меня сосредоточенный взгляд, невольно заставивший меня смутиться.

– Алесь, а ты знаешь, почему тебя так назвали? – после продолжительного молчания спросила Алёна.

– Ты хотела сказать: почему ты так меня назвала? – я намеренно поправил её.

– И всё-таки…

– Ну что-то типа того, что «Алесь» означает «защитник». Мол, с таким именем обрету я силу воли, стану крепким духом человеком, защитником всех бедных и угнетённых, – повторил почти слово в слово тётушкину мантру, звучавшую на протяжении всего детства.

– Это сказка для детей. Ты-то уже взрослый мальчик, а значит имеешь право знать правду.

Такой ответ, признаться, я не ожидал услышать. Она продолжила:

– Если бы ты не был всегда сосредоточен только на себе, то хоть раз задумался бы, а почему меня назвали Алёной.

Мне нечего было ответить.

– Вот только по паспорту я никакая не Алёна. И даже не Елена, – Алёна сделала небольшую паузу. – Гелена – вот это моё настоящее имя. Ну что, смешно? Да, вот такое странное чувство юмора было у мамы, твоей бабушки. Конечно, я в детстве, как и ты, не любила своё имя и точно так же злилась на маму, как ты на меня. А потом, когда узнала, что выбор был между «Геленой» и «Майкой» – приняла как данность. С Майкой было бы куда хуже.

Открывшийся факт в биографии любимой тёти несказанно удивил. По Алёне было видно, что она ещё не всё сказала, а просто взяла очередную паузу лишь для того, чтобы её племяш переварил услышанное. Я же продолжил молчать, чтобы какой-нибудь глупой репликой всё не испортить.

– Но чтобы понять такой странный выбор твоей бабушки, нужно принять во внимание её профессию, – продолжила тётя. – Педагог. Учитель белорусского языка и литературы. Людям такой профессии, скажем так, свойственная некоторая эксцентричность что ли… Вот захотелось ей младшую дочь назвать именем персонажа любимого произведения – взяла и назвала. Гелена…

– Алён, а почему ты мне раньше не рассказывала? – наконец вышел я из молчания.

– Так ты и не спрашивал, – искренне улыбнулась она. – Да как-то повода не было, а сейчас вспомнила наш вчерашний вечер… В общем, как и все дети, в школе я хотела быть похожей на маму и реально до десятого класса хотела стать учителем роднай мовы. Правда, не сразу. Далеко не сразу. Ты просто не представляешь каково это быть дочерью учителя. Школьная программа за год – литературу имею в виду – была уже прочитана за летние школьные каникулы. И попробуй не прочти до начала учебного года – мама всыпет по полной. Одноклассницы летом на улице играли в классики, лазали по деревьям, а я – в книжках.

Грустно усмехнувшись, Алёна продолжила:

– Поначалу, конечно, в средней школе обижалась на маму, плакала, терпеть не могла чтение, а потом, знаешь, втянулась, даже стала получать удовольствие от книг. Но помимо удовольствия получала я ещё и от твоей бабушки, потому что чтение порой затягивалось до глубокой ночи. С фонариком под одеялом. Несколько раз застукивала меня за этим. Никогда прежде мне не доводилось слышать подобных откровений от Алёны.

– Жила я с проклятьем «Гелены» где-то тринадцать лет с хвостиком, пока в один день не села за «Каласы пад сярпом тваім»…

– «Намбэ ван для Беларуси. Самое лучшее из того, что было придумано человек, в чьих жилах текла белорусская кровь». Или что-то в этом роде, – прервал я тётю, дословно вспомнив её вчерашние слова.

– Гляди-ка ты, не зря я вчера весь вечер расписалась, запомнил кое-что. Давай дневник – пятёрку поставлю, – Алёна не осталась в долгу, подколов в ответ.

– Согласен на девятку, минимум.

– Так вот, в тринадцать села я за «Каласы»… – Алёна умолкла и через секунду-другую с улыбкой продолжила. – Рановато, конечно, многое не понимала, но не суть. В общем, так я и узнала, в честь кого меня назвали Геленой.

– Ну ладно, не томи.

– В честь крепостной актрисы, Гелены Корицкой. Она играла в театре дедушки главного героя. Не знаю, что хотела сказать этим твоя бабушка…а, может, ничего не хотела сказать, просто понравилось имя, не знаю. Но зная сентиментальную натуру мамы, думаю, что момент знакомства главного героя с данным персонажем все же сыграл свою роль. Когда прочтёшь роман, поймёшь о чём я, – загадочно сощурилась Алёна. – Ну а теперь самое интересное… В скором времени ты родился, ну и пришла в мою взбалмошную голову идея отыграться на сестре. Детям ведь свойственна мстительность, а у меня внутри столько времени сидела обида: почему твою маму нормальным именем назвали, а меня – какой-то Геленой. Вот и стала я настаивать, чтобы тебя Алесем назвали – в честь главного героя всё тех же «Каласоў», Алеся Загорского. В таком возрасте твоё имя мне казалось каким-то девчачьим, для мести было самый раз. Бабушка сразу поддержала. Да и мама твоя была не против.

– Ладно, Гелена, не в том я возрасте, чтобы дуться. Старый я уже. Сейчас хоть чугунком назовите, только в печь не ставьте, – с юмором и даже необычайно спокойно отреагировал я на только что открывшуюся тайну. Несмотря на отвратительное начало дня, после Алёниных откровений внутри был полный штиль.

– Ну хорошо, извиняться не буду, – засмеялась Алёна.

– Не настаиваю.

– Вот так любимая книга нашего земляка стала главной книгой рода Минкевичей, – в отличном настроении пребывала моя тётя, что не могло меня не радовать.

Алёна продолжила:

– Но и это ещё не всё. Помнишь, я вчера говорила, что этот роман – один из самых загадочных в белорусской литературе. Наверное, даже самый загадочный.

Я ответил утвердительно.

– И дело, конечно же, в продолжении книги, которого мир так и не увидел. Подобные истории всегда обрастают конспирологическими версиями. То, что Короткевич задумывал продолжение и работал над ним, свидетельствует хотя бы повесть «Зброя». Так что при жизни писателя не было вопроса – «будет ли продолжение?», был лишь вопрос – «когда?». Годы шли, общественность ждала, а второй книги эпопеи все не было. Близкие к Короткевичу люди спрашивали у него, но Владимир Семёнович лишь отшучивался. Никакой конкретики.

– Ты ещё вчера говорила, что была версия будто рукопись украли во время квартирной кражи, – вспомнил я.

– Да, было такое. Конечно, всем хотелось верить в лучшее, что классик всё-таки закончит роман своей жизни, что книга нет-нет да будет издана даже после смерти – но нет. А кто-то – видимо, его завистники, – вообще утверждал, что вся шумиха вокруг второй книги – не более как дешёвая форма популизма. Что Короткевич давно уже не тот, пишет мало, а чтобы и дальше быть у всех на слуху и придумал эту историю с продолжением.

– А ты что́ по этому поводу думаешь? – поинтересовался я.

– Владимир Короткевич был хорошим человеком, душой компаний, и, конечно же, у него было много друзей и знакомых. Но самым настоящим, можно сказать, другом был для него публицист и переводчик Адам Мальдис. Так вот, Мальдис утверждал, что было продолжение. Мне, как и многим поклонникам творчества писателя, хочется верить, что продолжение существует, что рано или поздно мы его увидим. Иначе Короткевич не был бы Короткевичем.

– Последнее я не совсем понял, – признался я.

– Понимаешь, человек, который так сильно любил Беларусь, любил эту жизнь, не мог так легко её покинуть – даже после смерти наверняка искренне желал будоражить умы белорусов. В хорошем смысле слова. «Чёрный замок Ольшанский» – его последний роман – словно намекает на то, что Короткевич оставил потомкам какой-то секрет, какой-то тайный шифр. Кстати, это тоже одна из версий.

Дизелёк остановился на полустанке Александрия.

– Уже почти приехали. На следующей выходим, – взглянув в окно, заключила Алёна.