Читать книгу Груша цвела последний год - Алесь Минкевич - Страница 3

Недалеко от той станции, где мы вышли, Днепр испокон веку нёс воды, опасность и разделения. Возможно, нёс и что-то ещё, но тётушка не стала дальше перечислять и остановилась на последнем, потому как «река, в силу географического положения местности, здесь разделяет не только станцию Копысь с одноимённым посёлком, но также административные единицы всех трёх уровней. То, что на левом берегу – принадлежит Витебщине, на правом – уже Могилёвщина. По разные стороны Днепра – разные сельсоветы, районы, области». Наше с Алёной путешествие продолжалось, а вместе с ним – индивидуальное обучение. Она была бы отличным учителем, если бы всё-таки поступила в БГПУ. Стоит почаще приезжать к своей любимой тёте, заключил я в этот день. Вчера – урок белорусской литературы, сегодня – урок географии.

Стоило нам по мосту перейти реку и войти в Копысь, как урок географии (подобно течению Днепра) плавно перешёл в урок истории, где нашлось место самому влиятельному человеку страны, Кутузову и даже Петру Первому. К сожалению, поглощённый сумбурными, назойливыми мыслями, я невнимательно слушал Алёну – так хотелось чётко упорядочить и разложить по полочкам события последних двух дней и надолго законсервировать их в своей памяти.

Ещё на станции Алёна назвала конечную точку нашего путешествия – деревня Левки, до которой «шесть километров пешочком», а вот что́ там интересного – умолчала, обещала сообщить позже. Не так возмутил меня километраж прогулки, как открывшаяся правда об изначальной альтернативе маршрута. Оказалось, что до Левков можно было добраться на прямом рейсовом автобусе, но Алёне захотелось показать мне «образцово-показательный» Копысь. Такая причина вполне бы сошла за правду, если бы не другая, более веская причина, коей оказалось посещение гончарной лавки, якобы вдруг, обнаружившейся на пути нашего маршрута. Я понимал, что тётушка лукавит, но её неподдельная радость от покупки маленьких декоративных горшочков смягчила меня и я решил промолчать. Один из них достался и мне – приятный бонус за ненамеренное притворство.

Незнакомая дорога всегда кажется долгой, и даже, пройдя маленький кусочек пути, можно устать, если банально не знать того, куда ты направляешься. Левки – это понятно. Ну а что толку, если название деревни мне ни о чём не говорило. Мы подходили к окраине Копыси, но мне лично казалось, что анонсированные Алёной шесть километров должны были вот-вот закончиться. Не тут-то было. Только мы покинули пределы посёлка, тётушка скорректировала мои ощущения – ещё два километра, а чтобы придать мотивации и дополнительных сил, заодно и сообщила причину поездки в Левки – Купаловский мемориальный заповедник, проще говоря «музей-дача Янки Купалы».

Янка Купала – причина не только нашего сегодняшнего путешествия, но и моего вчерашнего унижения. Вчерашнего позора. Впрочем, да и не только моего – подавляющему большинству белорусов известен этот выдающийся поэт (особенно в привязке с Якубом Коласом), в меньшей степени – его настоящие имя и фамилия, и только единицы знакомы с его творчеством. В незнании своей истории, своей культуры, к сожалению, и заключается бич белорусского народа. Так вчера вечером говорила Алёна. Местами спокойно, места экспрессивно, но главное – всё по делу. Мне лишь приходилось безмолвно соглашаться. К слову, по жизни лучше всего у меня получалось молчать, а уж затем играть в футбол. Особенно в разговорах с людьми. Так мне казалось, что я маскирую своё невежество. А маскировать было что. Нет, в школе я не был законченным тупицей, меня устраивала роль крепкого хорошиста, которому легко давались точные и естественные науки. А вот с гуманитарными я категорически не дружил, и как итог – за одиннадцать классов ни одного прочитанного романа по белорусской и русской литературе. Со стихами ситуация была не лучше. Некогда было – играл в футбол.

«Хочешь много знать – нужно много читать» – жуткая банальность, на которую вчера сподобилась тётя в попытке мотивировать своего племянника. Куда интереснее звучало Алёнино утверждение, что «эрудированные парни девушкам больше нравятся». Не то чтобы знать много хотелось, но вот быть необразованным, получив образование, не хотелось уж точно. Да и девушкам нравиться – тоже хорошо. Сегодняшний трип был «вторым шагом на пути к знаниям». Первым – Алёнин список повестей и романов пяти белорусских классиков, который она составила для меня накануне вечером.

Через час с небольшим я, что называется, был поражён в самое сердце. События и сопряжённые с ними открытия сыпались сегодня как из рога изобилия. Левки с Купалой стали апогеем дня знаний. Впрочем, каждый продуктивно проведённый с Алёной день превращался в день знаний.

Музей-заповедник был хорош. Настолько, насколько может быть хорошим музей, находящийся в глуши, на значительном отдалении от столицы. Восстановленные строения комплекса прекрасно вписывались в местный ландшафт, где доминировал могучий Днепр. Деревянная дача, памятник Купалы, навечно пришвартованный винтажный Шевроле в гараже – всё радовало глаз. И только невысказанная правда неприятно саднила душу – правда смерти Янки Купалы. «С причиной смерти поэта белорусы знакомы ещё меньше, чем с его творчеством», – как я потом понял, нарочита акцентировано произнесла Алёна во время экскурсии, которую для нас проводила её старая знакомая. Акцент, сделанный на смерти Купалы, возымел действие – экскурсовод – дабы не упасть лицом в грязь – не могла не отреагировать.

– Верно, Алёна, – начала тётина знакомая. – тайна смерти поэта чуть ли не самая загадочная в белорусской литературе. В этом отношении знающие люди Купалу часто сравнивают с Есениным – и тот, и другой умерли при довольно странных обстоятельствах. Под обстоятельствами подразумеваются…как это сказать…работа спецслужб. По правде говоря, слабо верится в официальную версию кончины, уж много нестыковок. Без НКВД там точно не обошлось, – смело заключила экскурсовод. И «чтобы не быть голословной», женщина достала из кармана куртки сложенный вчетверо повидавший виды лист бумаги и, комментируя, ознакомила нас с его содержанием. Судя по тому, что там было написано, свидетельствовало о том, что данная информация никак не относилась к обязательной части экскурсии, а носила сугубо факультативный характер. «Спецсообщение за подписью» начальника какого-то управления НКВД, фамилию и имя которого я тут же благополучно забыл, а запомнил лишь адресата – наркома Лаврентия Берию. Берия был знаком мне на уровне фамилий, идущих через запятую после Иосифа Сталина, но Алёна позже объяснила кто это был: «Министр внутренних дел – по-нашему, правая рука Сталина», – сказала она. В сообщении, адресованном Берию, говорилось о последних часах жизни «Луцкевича Ивана Доминиковича», – откуда появилась лишняя буква «к» в настоящей фамилии Купалы, так и осталось загадкой – проведшего их в гостинице «Москва» в компании знакомых, среди которых была и сотрудница НКВД.

Позже, когда мы уже ехали обратно на автобусе, я прочёл в Википедии официальную версию гибели поэта: Янка Купала упал в лестничный пролёт между десятым и девятым этажами гостиницы. «Смерть была мгновенной».

– Алёна, а что Купала делал в Москве? – после некоторого раздумья спросил я.

– Начало сороковых…война началась, а Купалу, как члена Академии наук Беларуси, эвакуировали куда-то под Казань. Причём, сразу из Левков. Так что Левки стали последним местом в Беларуси в жизни поэта – он уезжал отсюда, когда уже Оршу бомбили. Там, под Казанью, он и прожил год. А накануне гибели вызвали его в Москву для подготовки к юбилею Якуба Коласа, – ответила Алёна и, немного помолчав, добавила: – всё верно говорил наш экскурсовод. Только одного недоставало в её рассказе…

– Чего?

– Того, что у всех, кто в тот вечер находился в компании Купалы, спецслужбы взяли подписки о неразглашении обстоятельств смерти. Вот только не все решили молчать до конца. Незадолго до смерти Глебка сказал, что это было убийство.

– С чего бы властям было убивать Купалу? – искренне недоумевал я.

– Что он такого плохого сделал им?

– Я же тебе это уже рассказывала… время такое жуткое было. А Купала просто не вписывался в рамки системы, его отношения с ней всегда были, мягко говоря, непростыми… – начала Алёна.

– Насколько непростыми?

– Настолько, что ему пришлось совершить попытку самоубийства…

– То есть? – опешил я.

– Да, есть такой малоизвестный факт. Янка Купала, чтобы покончить с преследованиями и травлей его и его друзей, написал предсмертную записку, там объяснил свой поступок, а затем ударил себя ножом в бок, – ответила тётя.

Этот насыщенный, полный открытий день, приключившийся в моей жизни более трёх лет назад, навсегда изменил меня. Подумать только, уже три года прошло, а я его до сих пор так чётко помню как вчерашний. Как мы по возвращении из Левков заглянули в музей Короткевича, как Алёна провела для меня экскурсию, как мы в точке буккросинга – она находилась в здании музея – обменяли тётушкин томик Есенина на «Чернобыльскую молитву», как я уставший (морально и физически) перед сном твёрдо для себя решил за два-три года осилить Алёнин список белорусских произведений. И я таки сдержал данное себе обещание.

Вчера я снова приезжал к своей любимой тёте. И снова с букетом её любимых оранжевых гербер – за последний год это уже вошло в привычку. Впрочем, за последний год многое стало привычным: приезжать к ней каждый месяц, дарить цветы, видеть её только счастливой, разговаривать с ней. Она всё так же сохраняет каменное молчание и только искренне улыбается, глядя на меня с надгробного памятника. Алёна умерла осенью двадцатого. Признанная трагической случайностью смерть до сих пор не даёт мне покоя, созревшей занозой глубоко сидит в истощённой душе: почему не было очевидцев трагедии и почему Алёну хоронили в закрытом гробу.

Когда-нибудь я докопаюсь до правды…