Читать книгу Тайна безымянного дитя - Алеся Александровна Лиштван - Страница 4

В то время как за окном быстро сменялись улицы ночного города, пестрящие огнями своих забегаловок, открытых в столь поздний час, таксист о чем-то оживленно рассказывал, не замолкая ни на минуту. Я предпочитал не слушать его, прижавшись лбом к холодному стеклу, и лишь изредка отмечал про себя, что голос водителя давно уже слился с гулом автомобиля и шумом улиц за окном.

– А тебе просто нужно жить дальше, парень. Отпусти все и живи. Это просто.

Почему-то именно эта фраза проступила через не смолкающий гул мотора. Я оторвал взгляд от проносящегося за окном ночного города и удивленно посмотрел на таксиста, не понимая, о чем вообще говорит этот человек. Я ведь всю дорогу молчал и ни о чем ему не рассказывал. Да даже если бы захотел, вставить хоть слово в этот бесконечный «водительский монолог» не было бы никакой возможности. Так с чего он вообще решил, что «отпустить и жить дальше» – это выход? И выход ли вообще? И откуда, собственно, выход? Если из той глубокой пропасти, которую сейчас представляла вся моя жизнь, то совет казался очень сомнительным.

– Ты, наверное, думаешь, откуда я знаю, что у тебя произошло, и почему я имею право давать советы? – водитель усмехнулся, – Знаешь, сколько я изо дня в день подвожу таких, как ты? Каждый со своими проблемами, у каждого в голове сотни тысяч мыслей. Кто-то мне отвечает, и делится своими проблемами. Кто-то молчит, ну вот как ты сейчас… Ты замечал, как легко делиться с незнакомыми людьми? Ты никогда их больше не увидишь, и тебе становится намного легче, если есть, кому выговориться. В эпоху социальных сетей и кучи всяких этих ваших контактов, фейсбуков, твиттеров, блогов – вы слишком одиноки. Вам не с кем поделиться самым сокровенным, не смотря на иллюзию того, что, как вам кажется, у вас есть друзья.

– Мы? А как же вы? – я решил, наконец, нарушить молчание.

– Я? – таксист засмеялся, – Я – совсем другое дело. Я не одинок. В отличие от вас я еще не утратил способность просто поговорить. И мне совсем не важно, впервые ли я вижу этого человека, или же живу с ним бок о бок уже двадцать лет. А вы… Да, вы одиноки. И многие находят утешение в том, чтобы просто рассказать незнакомому человеку о том, что копилось долгие годы. Ведь даже если тебя осудят, ты знаешь, что просто выйдешь из машины и уйдешь дальше жить. И мне есть дело до ваших проблем только до тех пор, пока вы находитесь здесь. Я забываю о вас также быстро, как и вы обо мне. Это правда жизни, какой бы печальной она ни была. Но единственный совет, который я могу дать всем, кто здесь находится с грузом своих проблем – просто живи дальше. Поверь, я слышал множество разных историй. Когда людям казалось, что даже выхода никакого нет. Но поверь, я еще ни разу не слышал ни одной человеческой проблемы, логическим концом которой было бы опустить руки и погрязнуть в боли, уничтожая себя алкоголем или наркотиками, чтобы в результате просто сдохнуть в своих испражнениях.

– Как давно вы работаете в такси?

Неожиданно для себя, я понял, что мне действительно интересно слушать этого человека, и даже пожалел, что большую часть пути изо всех сил старался не слышать его голоса. Почему-то захотелось, чтобы эта поездка никогда не заканчивалась. За свою не такую уж долгую жизнь я усвоил главное правило, что случайные встречи – никогда не бывают случайными, как бы там ни говорили. Поэтому, наверное, и любил находить в этих встречах ключи к разгадкам некоторых собственных проблем.

– Да вот двадцать с небольшим лет и работаю. И с женой своей двадцать лет назад здесь же познакомился. Забавная история. Садится девчонка в такси, плачет. В институт не поступила, говорит. На вокзал едет, домой возвращаться готовится. Сама из деревни. Говорит – пойду в колхоз работать, коров доить буду. Денег заработаю, и снова приеду поступать.

– А вы ее у себя приютить решили?

Таксист искренне и весело рассмеялся.

– Нет, конечно. Странно было бы, тебе не кажется? Приютил у себя, попортил девочку? Там же, в деревнях, понятия совершенно другие. Да и время было не совсем то, что сейчас. Хотя она мне понравилась, что говорить. Ну, я тогда впервые вслушался в то, что мне пассажиры рассказывают. И сказал ей тогда – просто живи дальше. Эта ситуация не стоит ни слез, ни страданий. Считаешь, что так нужно – делай. Считаешь, что лучше остаться и здесь жить – живи, работай, зарабатывай на жизнь. У всех деревенских мечты есть вырваться из своего болота. И у нее были. И разбились они о суровую действительность. Я всего лишь расписал ей, что ее ждет, если она останется. Не в самых лучших красках. Может, конечно, и приукрасил немного…

– И она осталась?

– Нет. Уехала. Я ее на поезд посадил, потому что она в таком состоянии была, что могла навредить самой себе.

– Тогда я совсем ничего не понимаю. Как же вы тогда поженились? Поехали за ней?

Водитель снова засмеялся.

– Молодежь… Вечно вы торопитесь делать выводы. Нет. Я не верю в красивые сказки о любви с первого взгляда. Да, она мне понравилась, но не больше. И не до такой степени, чтобы ехать в какую-то клоаку мира и искать ее, стучась в каждую дверь.

– А что тогда?

– Спустя год у меня снова вызов был. Я люблю подвозить людей с вокзала. И не только потому, что денег платят больше. А потому что это интересно. Люди приезжают сюда с какими-то надеждами, стремлениями, полные планов на дальнейшую жизнь. Вот только уезжают, чаще всего, с разбитыми сердцами. Так вот, тогда такси она же и вызвала. Приехала счастливая, довольная, похорошевшая. Румянец на щеках, глаза горят. Как меня увидела, запищала от восторга. Всю дорогу мне говорила, как она благодарна мне за те мои слова. И что весь год их вспоминала, и этот разговор ей придавал сил, чтобы дальше работать и зарабатывать деньги на жизнь в большом городе. Когда я ее привез в общежитие, попросила номер телефона. Я номер-то оставил, но уже без каких-то надежд. Потому что, повторюсь, не верил, да и сейчас не верю, в сказки. А через месяц она позвонила мне. Сказала, что поступила. И что в долгу у меня. Подарок мне хочет подарить, и теперь нужно встретиться. Я ей показал город, а она мне знаешь что принесла? Ни за что не угадаешь. Банку соленых огурцов. Говорит, сама солила. И бантик на крышку повязала, мол, подарок же. Дарит, а сама хохочет. Вот в тот момент я в нее, наверное, и влюбился. И вот, живем уже почти двадцать лет, душа в душу.

– Интересная история! – отметил я, неожиданно осознав, что улыбаюсь, впервые за очень долгое время.

– У всех интересные. Жизнь – она вообще штука интересная. Все зависит от того, как ты на нее смотришь. Ищешь во всем подвох – будет подвох. Ищешь радость – будет радость. И как бы там ни было, нужно просто жить. И главное – улыбаться. Вот как ты сейчас. Молодец.

– Я семь лет не улыбался… – мрачно отметил я и закусил губу. Мне даже себе не хотелось признаваться в этом, а тут вышло обнажить душу со свежими ранами обычному таксисту, которого я действительно видел в первый и последний раз в жизни.

– Ну и что? Зато сейчас улыбнулся. Мне это льстит. Значит, я сделал чей-то день на одну улыбку лучше.

…Я вышел из машины у своего дома в приподнятом настроении. Когда такси трогалось с места, при свете фонаря я заметил отражение своего лица в затонированном наглухо заднем боковом стекле. Долгое время я сознательно старался избегать зеркал и вообще всех предметов, где можно было бы поймать свое отражение. Теперь же, по нелепой случайности, мне пришлось хоть и мельком, но все же взглянуть на себя. Светлые, давно не стриженые волосы торчали в разные стороны непослушным ежиком, а лицо, с заострившимися скулами и впавшими глазами и щеками, казалось, было высечено из камня. Ни одна черта лица не выражала того, что происходило у меня в душе, а ледяной взгляд серых глаз не давал внутренним демонам выбраться наружу.

Когда автомобиль скрылся из виду, напоследок мигнув задними фарами, я понял, что пришло время столкнуться с неизбежностью, и повернулся к своему дому. На улице было темно и пасмурно, только тусклые фонари освещали мрачное сооружение пятиэтажки. На деле же это был обычный светлый дом, только чуть посеревший от времени и будто постаревший на несколько лет. Не в силах решиться, я стоял и смотрел на коричневые двери подъездов, которые за время моего отсутствия обзавелись новенькими домофонами, на окна жильцов с установленными стеклопакетами, и на какой-то момент мне даже показалось, что дом вздыхает от груза проблем всех тех, кто нашел в нем свое пристанище. С детства мне казалось, что у этого дома есть добрая покровительствующая душа. Когда в школе происходили какие-то стычки и даже драки с одноклассниками, или даже с мальчишками постарше, и я, злой, либо, чего уж скрывать, весь в слезах, шел из школы, главным было добраться до дома. Стоило зайти в подъезд, как тут же становилось спокойно, тепло и радостно.

Но теперь я, как ни старался, не мог почувствовать, что я дома. А точнее, не мог почувствовать, что этот дом способен решить те проблемы, которые накопились за долгие семь лет жизни. Мало, что было в силе разгладить появившиеся морщины на лице, потому что они, казалось, шли из самого сердца. Я постарел, и далеко не на семь лет. Отрицать это было бессмысленно. В ежедневной борьбе с самим собой я прожил будто несколько долгих и суровых жизней.

В этот момент запищал домофон, и дверь подъезда открылась, словно приглашая внутрь. От неожиданности я вздрогнул, но уже через пару секунд выдохнул – из подъезда вышел сосед с третьего этажа, местный алкоголик, видимо, в ближайший круглосуточный магазин, подпольно торгующий водкой. Сосед смерил меня подозрительным взглядом, но все-таки не узнал. Пробурчав что-то о наркоманах, которые по всему подъезду шприцы разбрасывают, он нетвердой и осторожной поступью двинулся по направлению к магазину. Придерживая дверь подъезда, я некоторое время провожал взглядом его силуэт, после чего все-таки вошел внутрь. Дверь захлопнулась, окутав темнотой, которую, казалось, можно было потрогать. Дом словно проверял, кто вторгся к нему посреди ночи. После того, как я сделал несколько неуверенных шагов, свет зажегся и осветил до боли знакомую лестницу.

Поднявшись на пятый этаж и подойдя к дверям, я понял, что здесь меня ждет очередной сюрприз – замки в дверях были сменены, и ключ, пролежавший долгие годы в коробке с моими личными вещами, теперь не подходил. Собственно, ключ – единственное, что я взял с собой из этой выданной мне под роспись коробки. Все остальное было выброшено как напоминание о том, что я так долго старался забыть. Но оказалось, что и ключ оказался ненужной железкой. Вся моя прошлая жизнь, поместившаяся в одну небольшую коробку, теперь казалась чем-то чужим, на что я, хоть и будучи хозяином этой жизни, претендовать не имел никакого права.

В коридоре квартиры что-то закопошилось, зашуршало и тут же затихло. Когда пауза затянулась, я понял, что меня долго и старательно изучают в глазок.

– Это я, – негромко произнес я, поняв, что полумрак на лестничной площадке может сыграть злую шутку, и мне вообще могут не открыть.

В замке спешно заворочался ключ, и дверь открылась. На пороге, в шелковом красном халате и домашних тапочках, стояла мама. На ее лице было столько эмоций, которые боролись друг с другом, что мне на минуту даже стало интересно, какая же все-таки пересилит.

– Илья! – мать бросилась ко мне на шею, – Наконец-то! Мы так ждали тебя!

Нужно заметить, что мама всегда была подтянута, ухожена и выглядела на порядок моложе, чем была на самом деле. Никогда случайные знакомые не могли угадать с ходу ее возраст, поэтому цифры даты рождения из паспорта деликатно умалчивались со словами о том, что у женщин не принято спрашивать возраст. «Спросите лучше про вес», – отшучивалась она в таких случаях, и не случайно – лишнего веса у мамы не было от слова совсем. Вот и сейчас, даже спустя, как казалось, целую вечность, она выглядела также ухоженно, как и прежде. В чем-то даже лучше, чем в нашу последнюю встречу…

Меня это немного насторожило. Хотя неизвестно, чего я ожидал?.. Увидеть осунувшуюся и постаревшую мать, которая считала дни до моего возвращения, и которая регулярно навещала там, куда нога нормального человека вообще ступать не будет? К сожалению, моя мать и была таким «нормальным человеком», и ее нога в неизменных лакированных туфлях на шпильке, действительно никогда не переступала порог учреждения, ставшего для меня временным домом.

Я зашел в прихожую, и навстречу, щурясь от света, вышел мой давний лучший друг – пушистый и еще более толстый, чем раньше, кот Васька. По подсчетам, коту было уже около десяти лет, и, конечно же, он не мог меня вспомнить. От этого стало немного грустно и даже тоскливо. Когда кот появился в нашем доме, мне было семнадцать лет, и в самые тяжелые моменты только ему я мог сказать: «Хоть ты меня понимаешь, пушистая морда», хотя он, конечно же, не понимал то, чем я с ним делился. Сейчас же этот шерстяной бочонок (а назвать его по-другому язык не поворачивался) был просто кладезем моих подростковых тайн, ни одной из которых он не помнил. Да и я сам, честно говоря, не был уверен, что помнил их все…

В прихожей, в нише для верхней одежды, на причудливо изогнутом крючке, висел старый зонт. Что-то всколыхнулось в моей памяти, какие-то беззаботные времена, когда можно было быть тем, кем захочешь, и для этого не приходилось доказывать себе и людям в белых халатах, что это все не очередной плод воображения. Времена, когда обычный зонт мог стать главным оружием против соседского Сереги, ведь представлялся гигантским двуручным мечом, а лесопарк, находящийся недалеко от дома, – волшебным лесом, прибранным к рукам белокурыми эльфами-воителями.

– Отец дома? – разуваясь, спросил я, чувствуя себя не в своей тарелке, и пытался понять, почему меня никак не отпускает это ощущение. Я будто очутился в гостях, куда меня не приглашали. Все вокруг было чужим, холодным и буквально пропитанным отсутствием гостеприимства.

– Хм… Отец… Отец дома. У себя дома.

Я непонимающе уставился на мать. Мозг быстро пытался осмыслить сказанное мамой, но получалось это с трудом.

– В смысле – у себя?

– Мы с ним развелись четыре года назад. Это долгая история, и мне не хотелось бы тебя обременять лишней информацией, ты ведь только что вернулся…

– А может, ты меня все же «обременишь»?! Почему я этого не знал? Ты же… Ладно, ты могла хотя бы мне написать?! – я разозлился не на шутку.

– Ну, какой смысл, Илюша? – залепетала мама, умоляюще держа руки у груди, – Мне не хотелось тебя тревожить… Я думала, что расскажу, если ты вернешься…

– Если?!

– То есть… Я хотела сказать – когда… Когда ты вернешься… – матери с трудом давались оправдания. Поняв, что с каждым словом она только все больше впутывается в паутину нашего недопонимания, она осеклась и, вздохнув, замолчала.

Неожиданно дверь дальней комнаты, которая была раньше моей, открылась, и оттуда вышел, зевая, высокий крупный мужчина в одних трусах. Мне показалось на мгновение, что тот имеет родство со снежным человеком – настолько все его тело было покрыто черными волосами. Зато на голове этой растительности явно недоставало. Компенсировалась эта несправедливость густыми, черными, как смоль, усами с благородной проседью. Почесывая пузо, от чего на весь коридор раздавался неприятный шаркающий звук, мужчина медленно двинулся в нашу сторону.

– Ир, ты чего разоралась-то? – пробасил он, и в этот момент его не совсем осмысленные глаза наткнулись на мою фигуру, растерянно замершую посреди коридора. Он немного нахмурился и, видимо, сделав какие-то выводы, если он вообще мог их сделать, сказал: – А ты, пацан, чего здесь забыл? Мы нищим не подаем.

Справившись со ступором, я ошалело уставился на мать, которая готова была разрыдаться, рискуя идеальным макияжем. Судя по словам этого верзилы, он не слышал даже части разговора, который только что между нами состоялся. Все постепенно вставало на места. И дорогой ремонт в квартире, который я заметил мимоходом, и новые замки, и отсутствие матери в моей жизни последние семь лет.

– Я это уже понял! – резко ответил я, и, обратно вскочив в свои кроссовки, поспешно вышел из квартиры. Пролет за пролетом я пытался хоть что-то понять, но мозг отчаянно не хотел верить, что все это на самом деле происходит. Крушение иллюзий стало самой болезненной частью этого вечера. Как часто я прокручивал в голове картину возвращения домой… Как обрадуется мама, и каким счастливым будет отец. Теперь же все надежды рассыпались, словно стекло, в которое местный хулиган выстрелил из рогатки. Суровая реальность снова всадила нож под лопатку, не давая даже шанса поверить в то, что у меня может быть прежняя, хотя бы отчасти счастливая жизнь.

Между вторым и третьим этажом, я остановился. В полуметре над ступеньками, уже практически незаметная после покраски стены, была неумело и криво нацарапана старая надпись, сохранившая еще часть моих прежних, старательно подавленных воспоминаний…

***

– Да меня теперь все дразнить будут! – злился Илья, пытаясь стереть надпись со стены, но Алиса заслоняла ее спиной, сидя на ступеньках, и ловила его руки, чтобы он не добрался до свежевыцарапанной истины.

Это была та самая девчонка, с которой он несколько месяцев назад познакомился у подъезда. С тех пор она появлялась в жизни Ильи с завидным постоянством, и могла уже гордо носить звание лучшей подруги и стоять практически на одной ступени с Серегой, которого, конечно, никто затмить не смог бы.

– Кто? Серега? Сюда, из твоих знакомых, кроме него все равно никто не ходит!

– Да хоть бы и Серега! Мне и его достаточно!

Алиса шлепнула Илью по руке, чтобы прекратить его попытки покушения на надпись.

– Тем более это неправда! – Илья обиженно надулся.

– А мне кажется, что правда. Иначе бы ты так не рвался ее стереть! – девчонка показала ему язык и вновь полюбовалась проделанной работой. Неожиданно где-то на площадке третьего этажа в замке повернулся ключ. Алиса вздрогнула и, бегло взглянув вверх, где на лестнице уже были видны чьи-то ноги в больших ботинках, неожиданно сорвалась с места и убежала вниз.

– Привет, Илюха, – поздоровался дядя Андрей, сосед, с которым отец работал на заводе, – Ты чего здесь делаешь?

Взгляд его скользнул по части стены, которую только что заслоняла спиной подруга мальчика, и брови его нахмурились.

– Стены портишь? Ну, дождись вечера! Все матери твоей расскажу. Стены ведь только покрасили! – все это мужчина говорил, уже спускаясь вниз.

– Но это не я! Это Алиса! – пытался защитить себя Илья, потому что знал, как попадет от матери, если та поверит не ему, а соседу.

– Какая Алиса? Здесь же нет никого, кроме тебя! За свои поступки нужно отвечать!

Дядя Андрей уже скрылся на другом лестничном пролете, а Илья с яростью уставился на ненавистную запись.

На розоватой шершавой стене ключом глубоко и старательно была выцарапана надпись: «Илья + Алиса».

***

Я присел на корточки и провел пальцем по старым буквам. Даже неоднократный ремонт был не помеха глубоким царапинам в штукатурке. Разве что теперь надпись была не настолько глубокой… Все воспоминания о прошлой жизни были какими-то отстраненными, и проступали словно из пелены густого белого тумана, так что теперь я уже и сам не был уверен, кто тогда нацарапал эту надпись. Начать сомневаться в таких простых вещах – совсем не сложно, если на протяжении семи лет все твои воспоминания ставят под сомнения.

Мысленно попрощавшись с воспоминанием, я, больше не останавливаясь, спустился на первый этаж, вышел из подъезда и остановился под козырьком, размышляя, что делать дальше. Щелкнула зажигалка. В темноте заалел огонек сигареты.

Неожиданно домофон запищал, предвещая, что дверь сейчас откроется, но я уже не обращал на это внимания – мало ли кому понадобилось выйти на ночь глядя из дома.

– Ты куришь? – вдруг услышал я грустный голос матери.

– А ты спишь с другим мужиком? – ехидно осведомился я, даже не глядя в ее сторону.

– Илья, он мой муж, – виновато ответила мама.

– Я думал, что мужья знают о наличии детей. Если ты, конечно, все еще считаешь меня своим сыном.

– Не говори глупости! Конечно, ты мой сын… Просто… Он никогда не хотел детей… Я увлеклась… И не рассказала ему ни о чем… Да и что я могла ответить, если бы он спросил, где мой сын сейчас? Пойми ты меня! Он бы просто ушел… Я не могла себе этого позволить.

Посмотрев на мать, я увидел, что в руках она держит небольших размеров спортивную сумку. Одного вопросительного взгляда хватило, чтобы получить ответ, которого я втайне боялся:

– Я здесь собрала твои вещи… Так, по мелочи… Самое нужное. В этой записке – адрес твоего отца, – мама протянула сумку и листок бумаги, сложенный вдвое.

Я забрал вещи и записку, которую не стал читать, выбросил недокуренную сигарету и пристально посмотрел в глаза маме. Если бы сейчас я увидел от нее хоть каплю любви или сожаления, моя решимость бы точно дрогнула. Но увидел я лишь чувство вины за то, что ей приходится так поступать. Она, видимо, и правда не ждала меня – ни сегодня, ни вообще…

– Каково это – продать семью за толстый кошелек? – спросил я насмешливо, и тут же резкая, неожиданная, но, возможно, заслуженная пощечина обожгла щеку.

– Не смей так говорить! Ты не поймешь меня!

– Конечно. Я ж у мамы дурачок.

С этими словами я махнул рукой и ушел. Я шел, не оборачиваясь, несколько кварталов, и только после этого остановился под фонарем и открыл записку.

Хватило одного взгляда на название улицы и номер дома, чтобы какие-то события из прошлого вновь нахлынули на меня, норовя заставить вновь потерять рассудок.