Читать книгу Тайна безымянного дитя - Алеся Александровна Лиштван - Страница 5

Снова он стоял на кухне с неровно выкрашенными зелеными стенами и пожелтевшими, местами рваными занавесками. Таким давно было место на помойке, но Алиса всегда считала себя выше этого и мало уделяла внимания уюту и порядку в доме. На столе почетное место занимала заполненная окурками пепельница, а рядом приютились две кружки с разводами кофе на стенках. Наверное, им обоим стоило бы меньше курить, да и растворимый дешевый кофе вряд ли приносил организму хоть какую-то пользу. Но на данном этапе жизни курение было последним, что волновало Илью, а тратить моральные силы на очередную борьбу с внутренними демонами не хотелось.

– Мне всего лишь хочется, чтобы ты был рядом, – первой нарушила тишину Алиса и снова щелкнула зажигалкой. В воздухе повис запах ванили, от которого Илью уже начинало подташнивать.

– Я не питаю иллюзий, – сказал он, не оборачиваясь. Он знал, что сейчас встретится с тяжелым взглядом зеленых глаз, и чувство жалости может только усугубить ситуацию. – Если человек думает о тебе, но не идет на сближение – какая разница, думает ли он о тебе вообще? Если человек любил тебя когда-то и перестал – имеет ли значение, как он к тебе сейчас относится?

– Если любил – то «перестать» невозможно. Это навсегда. Это же не курить бросить.

– Да, именно поэтому ты до сих пор не бросила? Но сейчас я не об этом. Знаешь, вот для примера… Совершенно не важно, в каком ты городе живешь, и сколько в нем достопримечательностей. Рано или поздно, при отсутствии лени и наличии интереса, ты обойдешь их все, и смотреть будет уже не на что…

– Ага, пока в Москве обойдешь все достопримечательности, можно и на пенсию собираться, – скептически перебила Алиса.

Илья осекся и с трудом поборол желание поступить как раньше – дать с трудом сдерживаемой агрессии вырваться на волю и начать повышать голос, а точнее – просто орать. Он даже не обернулся, только сжал кулаки и сделал несколько глубоких вдохов.

– Перестань, пожалуйста, перебивать и хотя бы постарайся уловить глубинный смысл, а не поверхностный… – не услышав ответа, он продолжил: – Понимаешь, ты живешь или там, где вынужден, или там, где тебе комфортно. Для кого-то комфорт – это много ночных развлечений, ресторанов, огней, и прочего гламура. Для кого-то – культурные ценности, наличие музеев и галерей. А кто-то ценит надежность, спокойствие и умиротворение. Когда тебе нужно спокойствие, ты никогда не будешь счастлив в многомиллионном муравейнике. Тебя задушит эта атмосфера. Если тебе нужно постоянное движение – тебе не подойдет жизнь в маленьком и тихом городке. И даже если ты каким-то образом сможешь убедить себя, что такая жизнь – это предел твоих мечтаний, рано или поздно тебе просто-напросто захочется куда-нибудь сбежать. Вот только вряд ли ты уже сможешь понять, куда тебе хочется. Мозг может творить чудеса, когда занимается самоубеждением.

– Мы же сейчас не о городах говорим?– задумчиво перебила Алиса.

– Угадала.

– Не держи меня за дуру. Я отлично понимаю, что ты пытаешься мне сказать. У того, что ты ко мне чувствуешь, уже давно истек срок годности? За эти годы ты узнал меня как облупленную и тебе просто неинтересно?

– Почти так. Но я даже не уверен, что чувствую вообще хоть что-то. Я хочу быть честен с тобой, потому что, не смотря ни на что, ты моя самая близкая подруга. И я не совсем уверен, что когда-либо между нами было что-то большее, чем просто дружба. Ты не та, кого я хотел бы видеть рядом с собой. Я старался вытянуть из себя чувства, как мог. Но это не мое счастье. Такое ощущение, что я отнимаю его у кого-то другого, кто этого заслуживает гораздо больше, чем я. Возможно, ты хорошая девушка, но не мне предстоит это осознать, – замолчав, Илья через плечо бросил взгляд на девушку.

Алиса усмехнулась. Рот ее скривился как-то злобно и, как показалось парню, даже победно.

– Ты столько лет общался со мной, а теперь говоришь, что я, ВОЗМОЖНО, хорошая девушка? А кто не отвернулся от тебя, когда ты в первый раз попал в больницу? На тот момент мы с тобой были знакомы пять минут! А куда делся твой хваленый Серега, с которым вы с детского сада вместе? Где был он, когда тебе озвучивали диагнозы? И когда лечение не приносило плодов? Где он сейчас? И где сейчас я?!

Илья снова отвернулся и уставился в пол, пытаясь справиться с эмоциями и нахлынувшими воспоминаниями.

Серегу он видел часто. Они по-прежнему жили в одном дворе, в котором все по-прежнему друг друга знали в лицо, а вдобавок – биографию и всех родственников до седьмого колена. Вот только тот отшатывался от него, как от прокаженного на протяжении уже пары лет. Сначала Илья списывал все на ревность к новой подруге, пытался объяснить, что она всего лишь девчонка. Но это только усугубило ситуацию, и, дождавшись окончания школы, тот, кого он считал лучшим другом, даже перестал здороваться. Столкнувшемуся с совсем не детскими проблемами Илье потеря друга далась крайне тяжело, и Алиса понемногу начала заменять ему и друга, и даже иногда родителей. Только она была рядом всегда, когда ему было сложно справиться с какими-то обстоятельствами. И только она каким-то образом могла защитить его от того тумана, который последнее время с завидным постоянством окутывал его разум.

Холодная узкая ладонь легла на плечо Ильи. Он даже не заметил, как девушка встала из-за стола и подошла к нему. Приобняв его за плечи, Алиса потянулась к его уху. Какое-то слишком холодное дыхание коснулось его кожи и заставило поежиться.

– Я всегда буду рядом. Как ты этого еще не понял?

***

Это воспоминание, несмотря на то, что, как и все остальные, будто принадлежало совсем не мне, было одним из самых ярких, что я помнил до того, как все мои дни погрузились в нескончаемую череду белых халатов, медикаментов и уколов.

Она говорила по телефону: «Я всегда буду рядом» – и у меня не оставалось ни одного живого места на сгибах обеих рук.

Она приходила навестить меня в палату, как всегда не по погоде одетая, вся такая неправильная, вечно идущая против системы и самого здравого смысла, – и мне ставили капельницы, от которых тошнило и тянуло в сон.

Она обнимала меня, рассказывая, как ей тяжело без моего тепла, участия и заботы, – и меня накачивали таблетками, после которых сутки ничего не хотелось делать, в том числе и жить.

Спустя пару лет посещения Алисы стали реже. Она заглядывала уже раз в месяц, притаскивая с собой авоську фруктов, садилась на край кровати и долго рассказывала о том, что творится в мире, в городе, в ее голове. Врачи, которые заглядывали в палату в этот момент, косились на нас неодобрительно, но когда она уходила – отчего-то радовались и писали что-то в свои блокноты. Я всегда наивно полагал, что они замечают какие-то улучшения после визитов подруги, ведь я на тот момент уже несколько лет как провел в изоляции, и не проходило и дня, чтобы я не спросил, когда же меня, наконец, отпустят домой.

Когда я отметил свое двадцатипятилетие, а после – и пятилетний юбилей нахождения в психиатрической клинике, Алиса, по всей видимости, забыла о данном ею обещании всегда быть рядом. За неимением общения с подругой я стал просто надеяться, что она жива и здорова и, наконец, встретила человека, с которым будет просто по-женски счастлива. Хоть я и не мог отделаться от ощущения предательства и измены, я все же понимал, что это эгоистично – удерживать рядом девушку, с которой у нас нет будущего. Но, не смотря на это понимание, я день за днем прогонял в голове мысли, где она может быть и с кем. Пользуясь возможностью раз в день совершить звонок домой, я набирал давно вызубренный номер мобильного Алисы, но день за днем слышал в трубке лишь гудки.

Врачи одобрительно кивали головой и снова хватались за свои блокноты, которые в такие моменты хотелось выхватить из их цепких пальцев и зашвырнуть куда подальше, предварительно разорвав на части.

А теперь я видел буквы на записке, написанные маминым почерком, и понимал, что это тот самый дом, в котором я провел столько дней, пытаясь хоть как-то сблизиться с Алисой, а иногда, наоборот, отдалиться от нее.

Я всего лишь пытался сделать хоть что-то, чтобы это навязчивое состояние прошло. Чувства на грани любви и ненависти выпивали у меня остатки сил, которых и так было катастрофически мало, но я не мог ничего поделать с ними много лет. И только семь лет в клинике, как мне казалось, помогли убежать от самого себя.

Погруженный в свои мысли, я даже не заметил, как ноги сами привели меня к до боли знакомому подъезду. Как ни странно, здесь за семь лет ничего не изменилось, в отличие от дома, в котором я вырос, и даже старого типа железные двери и домофоны остались прежними. Не желая звонить отцу в квартиру, еще помня, какие громкие и раздирающие душу звуки местных домофонов, я привычным движением подцепил пальцами металлическую дверь и резким рывком дернул ее на себя. Дверь неохотно поддалась, и я снова, уже второй раз за последние два часа, погрузился во тьму подъезда, настолько знакомого каждым своим сантиметром лестниц.

Боясь спугнуть наваждение, я медленно, словно пробираясь сквозь сон, подошел к обветшалой двери на первом этаже. Своей ветхостью она заметно отличалась от всех остальных – у соседей двери давно были заменены, и только эта дверь осталась в далеких девяностых, обитая облупившимся дермантином, местами содранным кем-то неизвестным.

Закрыв глаза, я дотронулся до двери, пытаясь понять, чем отзывается в душе это прикосновение. Как ни странно, теплые воспоминания пересилили все плохое, что происходило еще совсем недавно. Поддавшись неизвестному порыву, я прижался лбом к мягкой обивке.

«Почему в огромном мире возможностей есть такие пути, за границами которых – полная мучений и ошибок жизнь? И почему потом приходится смотреть на мир с этой помесью усталости и отвращения и думать, когда же ты свернул не туда? И где вообще находится эта точка невозврата?.. Где ты? Я так хочу вернуться…», – нескончаемым потоком в голове понеслись мысли, жившие, казалось, отдельно от меня.

Но тут тихий щелчок прервал мои размышления, и дверь медленно открылась внутрь. Я чуть было не потерял равновесие, и настороженно взглянул в темноту дверного проема. С первого взгляда было ясно, что в квартире никого нет, и дверь просто была не заперта, и открылась при малейшем нажатии. Я почувствовал, как мороз пробежал по коже, но решил все же войти, хоть и понимал, насколько это глупая и опасная затея.

В этот раз уже недоумение вытеснило все остальные эмоции. Квартира была пуста и заброшена, казалось, много лет назад. Огромные слои пыли на подоконниках, торчащие из потолков провода, вместо висевших здесь раньше люстр, ободранные занавески, висящие на окнах подобием зловещей паутины, и невероятных размеров горы мусора…

Я прошел в кухню, осторожно переступая через валяющиеся на полу отсыревшие грязные доски. В свете фонарей с улицы было очень тяжело что-либо разглядеть, но даже в темноте отслеживалось плачевное состояние жилья, судя по которому, вряд ли хозяева ушли меньше семи лет назад. Но, в этом случае, все мои воспоминания действительно не могли соответствовать тому, что я видел теперь своими собственными глазами… Худшие опасения подтверждались, но я по-прежнему не желал в это верить.

Я подошел к окну. Этого просто не могло быть на самом деле. Я ведь так часто стоял здесь, действительно стоял, на этом самом месте, глядя на фонарь, который всегда отвлекал от выяснения отношений с Алисой! Я помнил все эти ссоры и примирения как вчера, и каждый квадратный сантиметр этой кухни отзывался в памяти целым фейерверком эмоций!

Но сейчас это была просто бетонная коробка, в которой, казалось, вообще никогда ничего не происходило…

Выбежав из квартиры и перескакивая через несколько ступенек, я незаметно для самого себя преодолел три этажа и забарабанил в дверь квартиры, номер которой был указан в записке матери. Через некоторое время я услышал, как дважды щелкнул замок и увидел на пороге заметно постаревшего отца. Отец сначала с непониманием смотрел на меня в упор, будто не узнав, но потом, не проронив ни слова, крепко обнял.

– Только не говори, что ты сбежал, – со смехом произнес он, отстраняясь и пропуская в квартиру.

– Хотелось бы, будь это на пару лет раньше, – я улыбнулся, и, поставив сумку в прихожей, разулся, – Надеюсь, ты не против, если я поживу у тебя немного?

– Ты мой сын, как я могу быть против? Живи сколько угодно. Я же… хм… понимаю все.

Я ободрительно похлопал отца по плечу.

– Не бери в голову. Все в порядке. Может, попьем чай? Или что покрепче? – подмигнул я.

Отец снова засмеялся и показал жестом следовать за ним. Мы вошли в просторную уютную кухню, где отец достал из навесного шкафчика пузатую бутылку коньяка.

– Ты только не огорчай меня, сын, и не пей залпом. Иначе я усомнюсь в твоем воспитании и в своей роли в этом твоем воспитании. Коньяк – благородный напиток, и спешка здесь неуместна. То, как человек пьет коньяк, показывает уровень его интеллигентности.

Из другого шкафа отец достал бокалы и заполнил их не больше, чем на четверть. Придвинув один бокал ближе ко мне, он пристально посмотрел мне в глаза.

– Расскажешь, как тебе жилось? Но если тебе тяжело об этом говорить, я пойму.

– Ну… Еще минут двадцать назад было тяжело… А теперь… Даже не знаю, что тебе рассказать. Темнота. Тишина. Провалы в памяти. Я даже не имею представления, сколько наберется воспоминаний у меня за эти семь лет жизни. Хорошо, если вспомню хотя бы половину, – я задумчиво пожал плечами, избегая смотреть в глаза отцу и изучая разводы на стенках бокала, – Не знаю, что это было. Те провалы в памяти после срывов, которые случались и до больницы, или же побочные эффекты от лекарств, половину из которых, особенно в самом начале, я даже не принимал.

– Не потому ли восстановление заняло столько лет? – медленно, подбирая каждое слово, спросил папа.

– Может и так. Еще час назад я был уверен, что все это зря. Что меня лечили от чего-то несуществующего. И что на самом деле я был здоров, когда попал туда, но произошло недоразумение, и я просто не мог никому доказать правду. Даже когда они, как мне казалось, видели эти доказательства – ситуация только ухудшалась. Как же это было нелепо на самом деле – все эти доказательства психического здоровья от человека с галлюцинациями… Но я был не один такой. Каждый второй считал своим долгом доказать, что он там по ошибке. Со стороны это казалось самым глупым и нелепым, что можно было сделать в этой ситуации. Неоднократно я думал, что куда им-то пытаться доказать свою правоту, их нестабильность была видна невооруженным взглядом!.. А я сам был таким же эмоционально нестабильным и психически неуравновешенным пациентом, который год за годом пытался доказать нецелесообразность своего пребывания в клинике. Теперь я, кажется, понял, что меня все же лечили. Только не от несуществующей болезни… А от несуществующих воспоминаний…

Повисла долгая пауза, не нарушаемая даже звуками с улицы. Понимающе кивнув, отец снова долил коньяк в опустошенные бокалы. Я решил первым нарушить молчание.

– Можешь мне на один вопрос ответить? На первом этаже квартира есть пустая. Чья она? Давно там не живут?

Отец задумчиво пожевал губу.

– Хм… Не могу сказать наверняка, я живу здесь чуть больше четырех лет. Все это время единственными, кто туда наведывался, были местные наркоманы и бомжи. Хотя хозяева, вроде, приезжали пару раз, я их видел, когда с работы возвращался. Они, кажется, обсуждали ремонт и продажу, если я правильно понял, но последний раз это было около трех лет назад. Больше я их не видел, а квартира как стояла открытая, так и стоит. Даже странно, что ее еще никто не прибрал к рукам.

– А ты знаешь этих людей? – в моем сознании забрезжила даже не надежда, а какой-то слабый ее отголосок. Существовала большая вероятность, что ответы на многие мои вопросы крылись за пределами загадочной квартиры, а не в ее стенах.

– Нет, не доводилось с ними общаться. Да и от соседей о них не слышно ничего. Только одно знаю – вряд ли бы они по доброй воле оставили квартиру и позволили сделать из нее наркопритон. Сейчас не те времена…

Уже ночью, лежа в постели, я изо всех сил пытался побороть бессонницу, отгоняя мысли, которые роились в голове и сменяли одна другую. За последние годы я настолько привык засыпать на скрипящей больничной койке в своей палате, с которой поднялся в последний раз меньше суток назад, что теперь даже запахи постельного белья и отсутствие скрипа пружин казались каким-то неизведанным, хотя на деле просто забытым, ощущением.

Прокрученные в голове тысячи раз, воспоминания вспыхивали в голове какими-то мимолетными образами, и я никак не мог поверить в то, что все они были выдуманы моим сознанием. Но вместе с тем, истина нависала дамокловым мечом – гораздо легче поверить в то, что все врачи и все остальные люди вокруг ошибались, чем в реальное расстройство психики. И пускай я видел в больнице подтверждения самых разнообразных диагнозов, все это казалось слишком сюрреалистичным, а сам я казался себе персонажем какого-то малобюджетного фильма про психбольницу. Все произошедшее со мной там – было слишком страшным, чтобы существовать на самом деле. Я даже видел своими глазами примеры ложных воспоминаний, когда на групповой терапии кто-то из пациентов во всех красках описывал, как прошел его день, не скупясь на подробности посещения различных увеселительных мероприятий. Хотя все знали, что человек этот вообще не выходит из палаты, разве что на очередной прием пищи и терапию.

Я знал, что все это существует, и не может быть просто выдумкой. Да и как могут быть выдумкой тысячи загубленных судеб и сломленных людей, которых я видел все эти долгие годы? Но все же надежда не просто умирала последней – она трепыхалась из всех своих оставшихся сил, билась в агонии, но никак не хотела покидать мой разум.

Под утро, когда небо уже начинало приобретать розоватые оттенки, готовясь встретить рассветное солнце, я все же забылся неспокойным сном. Образы неясных сновидений, будто только этого и ждали, тут же захватили меня в свой плен.

***

Илья стоял на поляне какого-то смутно знакомого леса. Черные силуэты деревьев сомкнулись вокруг него плотным кольцом, но разглядеть можно было только верхушки, все остальное же было окутано густым молочно-белым туманом. Именно факт того, что он здесь, казалось, уже был раньше, зарождал внутри какое-то щемящее и тревожное ощущение. Усугубляло тревожность еще и то, что он не понимал, как вообще сюда попал, не говоря уже о том, как отсюда выбираться. В голове начинало проясняться, и он снова, как в далеком детстве, почувствовал, что сейчас он что-то вспомнит и поймет – что-то, что скрывалось от него долгие годы. Еще хотя бы минуту, еще хотя бы мгновение…

– Я всегда буду рядом с тобой… – неожиданно услышал он до боли знакомый голос совсем рядом и резко обернулся. Видения и проясняющиеся образы в голове тут же исчезли. Рядом никого не было, но вместе с этим появилась стойкая уверенность, что нужно всего лишь немного пройти вперед.

Илья сделал несколько неуверенных шагов в сторону, из которой донесся голос. Он отчего-то понимал, что для того, чтобы выбраться с этой странной поляны, ему нужно идти совсем в другую сторону, но уже не мог остановиться. В Алисе, в ее присутствии и существовании в целом – были скрыты ответы на все вопросы и доказательство того, что он обычный человек, и что семь лет в клинике – просто нелепая случайность, пускай чуть не стоившая ему жизни.

Чуть левее раздался тихий и нежный смех. Больше не раздумывая ни секунды, парень бросился на звук, все больше сбиваясь с нужного ему направления. Голос раздавался то с одной, то с другой стороны, а иногда и вовсе слышался, будто, из-под земли. Наконец, поняв, что совсем уже сбился с пути и не знает, куда бежать, Илья остановился.

– Алиса! Ты здесь? – закричал он что было сил, но то ли туман, то ли лес заглушил его голос.

Ответа не последовало. Парень уже стал набирать в грудь воздух, чтобы крикнуть еще раз, как вдруг понял, что ноги его начинают проваливаться во что-то вязкое и мокрое. В этот же момент туман стал сгущаться вокруг, покрывая уже практически всю поляну. Только впереди, в пелене этого белого облака, чернел какой-то силуэт.

– Помогите! Я застрял в болоте! – закричал Илья в надежде, что его все же услышат. Но голос снова прозвучал глухо, хотя темный силуэт, казалось, стал ближе.

Самым странным обстоятельством было то, что никаких признаков болота вокруг не было, и казалось, что его просто засасывает в землю. Когда Илья понял, что его яростные попытки вырваться только усугубляют ситуацию, он был уже по пояс поглощен болотом. В приступе отчаяния он начал оглядываться по сторонам, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы ему выбраться, и вдруг его сердце, как ему показалось, пропустило несколько ударов, после чего забилось с утроенной силой. За его спиной располагался ветхий, криво сколоченный из почерневших от времени досок, крест. Никаких надписей или фотографий на нем не было, и понять, чье это захоронение, было невозможно. Страх завладел его разумом, и выхода из ситуации не было.

– Не ожидала тебя здесь увидеть, – вдруг услышал он насмешливый голос.

Подняв голову, Илья увидел, что перед ним стоит Алиса. Никогда прежде он еще не был так счастлив от того, что она рядом. Девушка была одета в ярко-красный спортивный костюм, цвет которого практически сливался с цветом ее длинных медных волос, разбросанных по плечам. Глаза, которые раньше были зеленого, а сейчас какого-то неясного слишком темного цвета, как и в самую первую их встречу, пронзали насквозь. В руках Алисы был охотничий нож, который она ловко крутила между пальцами, порезы на которых говорили о том, что научилась она этому не с первого раза.

– Осторожнее, тут болото! – предостерегающе крикнул Илья, но девушка сделала вид, что его не слышит.

– Тебе, наверное, нужно помочь? – глумливо-озабоченным голосом поинтересовалась она через некоторое время.

Алиса подошла совсем близко и присела рядом, прямо на землю. На удивление, ее не стало засасывать в болото, в то время как Илья с каждой минутой погружался все глубже и глубже.

– Теперь ты нуждаешься во мне так же, как я когда-то нуждалась в тебе. Вот ведь ирония судьбы, правда? Если сейчас я не протяну тебе руку, ты умрешь. И крестик кто-то вот уже так заботливо соорудил лет так двадцать назад… Как знал, да?.. Вот только где был ты, когда мне нужна была рука помощи?

– Что? – Илья не верил своим ушам, – Это ведь ты перестала ко мне приходить! А я ждал тебя… Звонил…

– Ты отказался от меня, Илья! – будто не слыша, продолжала девушка, – Ты бросил меня. Ты просто трус!

– Я надеялся, что ты нашла себе кого-то, вышла замуж, потому и перестала навещать меня в больнице. Я пытался понять тебя, ведь никакого будущего у нас не могло быть, и это было верным решением… Точнее, только казалось верным… Прости меня…

Алиса резко встала и, глядя ему прямо в глаза, протянула руку.

– Ты должен принять решение. Где ты? Либо здесь, со мной. Либо там… И без меня, – Алиса указала глазами на землю, которая продолжала сантиметр за сантиметром поглощать юношу.

Илья, который уже протянул было руку, испуганно ее одернул. Интуиция подсказывала, что решение принять помощь – в корне неверное, но здравый смысл, демонстрирующий, что другого шанса спастись просто не существует, побеждал. Алиса стояла, не шевелясь, словно каменная статуя, и простоять так, казалось, могла целую вечность. Вот только у нее в запасе было много времени. У Ильи, которого уже затянуло по самую шею, времени никакого не оставалось…

Продолжая колебаться, он все же протянул руку в тот момент, когда начал подбородком чувствовать исходящий из земли холод. Кивнув, Алиса какой-то неимоверной силой одним рывком вытащила его из заточения сырой земли.

***

Я рывком сел в кровати и еще долго пытался отдышаться и успокоить, тем самым, бешено колотящееся в груди сердце. Я чувствовал, как по лбу стекают струйки холодного пота, но не мог стереть мешающие капли, так как боялся даже пошевелиться. Все происходящее во сне было настолько реалистичным, что я не удивился бы, если, откинув одеяло, увидел, что весь перепачкан землей и глиной. Ощущение реальности постепенно возвращалось. Сначала я вспомнил, где нахожусь, позднее стал выхватывать взглядом предметы интерьера, и уже потом заметил, что комната озарена ярким солнцем, судя по положению за окном которого, время приближалось к полудню.

Огромным усилием воли откинув одеяло и облегченно выдохнув, когда увидел, что на ногах нет ни намека на следы земли, я оделся и вышел на кухню. Отца, по всей видимости, дома не было, но кухня еще пахла приготовленным завтраком, или, привыкший лишь к больничным ароматам, я теперь слишком тонко улавливал что-то иное. В дневном свете кухня выглядела не менее уютно, чем вечером, но при этом чувствовалось, что здесь не хватает женской руки – на окнах отсутствовали занавески, только пожелтевший тюль своим ажурным узором разбрасывал солнечные лучи по полу. Все крупы, которые у мамы всегда стояли в аккуратных подписанных баночках, расположились в навесном шкафу прямо в открытых пакетах. Плита была хоть и чистой, но не настолько идеальной, какой могла быть, если бы к ней приложила руку женщина. То же самое можно было сказать и о кофеварке, и о микроволновке, и даже об электрическом чайнике. Да и вообще атмосфера кухни была какой-то слишком холостяцкой.

Осматривая кухню, я заметил, что на столе лежит связка ключей и записка: «Я на работе. Тот, кто тебе нужен: 89000779840». После тяжелой ночи я даже не сразу сообразил, что написанные цифры – это номер телефона, а как только понял, тут же взял с базы стационарный телефон и, сверяясь с запиской, набрал указанный номер.

– У аппарата! – раздался в трубке отдаленно знакомый, звучащий словно прямиком из прошлого, зычный голос.

Я замешкался.

– Эээ… Здравствуйте. Меня зовут Илья…

– Слышь, пацан, если это снова соцопрос, я вашу контору найду и эту трубку тебе…

– Нет-нет, – оборвал я поток ругани прежде, чем узнал, что собеседник хочет сделать с этой трубкой, – Мне отец ваш номер сегодня утром оставил. Дмитрий Павлович…

– О, Илюха, ты что ли? Сколько лет прошло уже… Я ж тебя последний раз совсем пацаном видел! Давно о тебе ничего не слышно было. Как ты?

Илья непонимающе взглянул на динамик трубки, будто лицо собеседника могло оказаться прямо на ней, и снова приложил трубку к уху.

– Да все в порядке, кажется… А с кем имею честь…?

– Не узнал что ли? Виктор Петрович я! Коровин!

– Ну конечно же!.. Дядя Витя! – озарило меня, – Кто же еще…

– Твой отец мне звонил сегодня с утра, но я так и не понял, чего он хотел узнать. Говорит, ты сам все объяснишь. Так что объясняй, пока у меня есть время.

Я вкратце обрисовал картину с отсутствующими хозяевами квартиры на первом этаже, после чего старый друг семьи, которого я по тем временам знал как капитана милиции, надолго задумался. В какой-то момент я даже подумал, что связь прервалась, но тяжелое дыхание на другом конце провода выдавало присутствие там человека. Человека, погруженного в серьезные мыслительные процессы.

– Хорошо, я помогу тебе. Но, сам понимаешь, на это нужно время, ведь тебе имен и фамилий явно недостаточно будет, да?.. Давай договоримся так – зайди ко мне в отдел в среду. Думаю, к этому времени мы все уже решим.

– Спасибо, дядь Вить, буду ждать встречи.

Я отключил связь и снова погрузился в звенящую тишину отцовской кухни.

До среды оставалось четыре дня. Сейчас, оказавшись предоставленным самому себе, я не хотел ждать так долго, чтобы продвинуться в разгадке, возможно, несуществующих тайн.

Но семь лет в психиатрической клинике научили меня терпению.