Читать книгу Квирит - Alexander Agassiz - Страница 3

Полночь, Luna Plena1 .Сумрачный лес окутан едким туманом и лунный свет не в первый раз видел ночных скитальцев, простых бродяг, разгульные пиршества под открытом небом и даже кровавые жертвоприношения. Но история одного центуриона, на котором лежал невыносимый груз горя, что он никак не мог перемолоть, из-за чего ноги его едва поднимались, а голова была опущена так, что казалось шлем вот вот и упадет, была редкостью даже для него. Обычно гулянки заканчивались, праздник завершался, люди разбредались по другим местам, а какие нибудь трупы в лесу, со времнем, сливались с землей и превращались в скелеты. Но в эту лунную ночь всё было совсем наоборот и путешествие только начиналось.

Шли первые минуты нового дня, канун римского праздника всех мёртвых, когда открывался вход в потусторонний мир. Центурион был подобен листу, что оторвался от дома и родного дерева, от другого, близкого ему листа, благодаря которому вырос сам. В одиночестве, ведомый непредсказуемым ветром, близился он к встрече с неизведанным. Признать, он сам не до конца понимал свою конечную цель. В его голове, подобну урагану, который формируется из смешения воздухных масс, шевелились разные мысли, что яростно боролись друг с другом. Этот ураган нуждался в успокоении, в неожиданных горных массивах, что могли бы ослабить и сбить его. Он должен превратиться в дождь и капли воды, рассыпаться, обратившись в ливень, который умоет и обновит раздражённый разум, успокоив его. Но чтобы пройтись по радуге, нужно пережить шторм, а центурион не просто так взял в свой уединённый поход в ночной лес меч. Своими тучами и холодными, накатывающими ветрами, буря закрывала небо на протяжении года. Было предпринято много попыток бороться с ней, но последним оружием оставалась лишь надежда на удачу и неизвестность. Путь, который либо приведёт к окончательной победе бури и избавлению от боли, либо к рассасыванию внутрненнего мрака и к смирению, что даст не просто избавление, но и победу над болью.

Лунный свет мутно пробивался через туман и слегка помогал ориентироваться в пространстве. Звуки ночной фауны одновременно устрашали и придавали жизнь этому месту. Отрывистые тени кустов возбуждали воображение и казалось, что находясь в одиночестве, в лунном лесу не далеко и до потери рассудка и неконтролируемого чувства паники, но центурион не ощущал звериного страха, который бы ощутили душевно стабильные люди. Некоторые эмоции и чувства сильно притупляют страх. Причины в бесстрашии, богоподобности, невероятном самоконтроле – очень льстивы, однако иногда, настроение уходит в такой минус, отчего окружающее пространство, даже боль тела, кажется менее значимым и волнительным, чем внутренний холод, который колит всё тело. Римлянин шагал с опущенной головой и тащил, пачкая в земле щит, который оставлял за собой расчищенную дорожку от листьев. Ближе к опушке, где деревья росли всё реже друг от друга, он остановился у нескольких кипарисовых и сел под ними, чтобы отдохнуть. Впервые с города он опустился на землю и облегчённо выдохнул, немного отдыхая от долгой дороги, что началась ещё при свете солнца. С другой стороны его дыхание было глубоким и прирывистым, как у людей, что пытаются справиться с комом в горле. На одно из этих самобытных деревьев он облокотился спиной. Вокруг росли десятки сосен, лиственниц, пихт, елей, но эта группа кипарисов была уникальной в этой лесу. Осмотривая их рост, он снял шлем с гребнем и достал фляжку, которой словной чокаясь, дотронулся до ствола дерева и пролил пару капель на его ветви.

–За твою уникальность! – произнёс центурион и отпил из фляжки. Массируя руками лицо и шею, пытаясь прогнать усталось, он заметил, что туман в области стоп стал гуще и скрывал путь сильнее, чем раньше. Римлянин задумчиво гладил накануне побритое лицо и крутил единственное кольцо на правой руке. Он думал о том, куда может привести его путь в неизвестность. У него не было каких либо чётких целий или непоколебимых ответов для самого себя. Зачем жить и почему не умереть, закончив страдания раньше, чем природа заберёт тебя сама?, – раздумывал центурион под колыхающимися на ветру символами смерти. Перед тем, как отправиться в путь, к неизвестному, он, на прощание, приобнял кипарис. После этого, через несколько шагов, он обо что то споткнулся и не удержав равновесие, повалился, громыхая, во всей броне на землю. Шлем и щит разлетелись в разные стороны, и пытаясь нащупать улетевшие части своей экипировки, он не сразу заметил, что рядом находились две могилы. Вокруг них был особо сгустившийся туман, а из одной могилы, о которую римлянин споткнулся, туман даже исходил и клубился, словно исходил из глубины. Эти могилы были без всяких опознавательных знаков или надгробий. Холодные холмики и туман. Центурион тут же пришёл в, оттаченное за десятки лет, состоянии защиты и готовности, вытащил гладиус из ножен и осторожно приблизился к могиле из которой исходил туман. Он кинул на неё ветку, а затем камень. Однако к своему удивлению он не услышал приглушённого звука удара о землю. Не было абсолютно никакого звука. Когда туман чуть чуть расступился, он присмотрелся внимательнее и увидел, что могила быра раскопана и открыта, а земля разбросана рядом, словно кто то не был закопан в неё, а наоборот, выбрался оттуда. Тоже самое было и из другой могилы, но она, казалось, уже давно исчерпала свой туман и задубела. Среди листьев и комочков земли он увидел золото. Вероятно, о него я и споткнулся, – подумал римлянин. Убирая кончиком меча землю и освобождая золото, он увидел, что кусок этот был достаточно большым, а затем и вовсе удивился, когда увидел золотой слепок человеческого черепа. Он был настолько точным, что казалось его зарыл тут какой нибудь скульптор, мастерски владющей наукой анатомии. Словно это и был чей то череп, но полностью из золота. Даже сохранившиеся зубы золотисто блистели. Центурион убрал меч в ножны и вращал череп в руке, а фантазия непереставая накидывала причины его появляния.

–Христиане? Беглые рабы? Преступники? Заначки лесных банд или какой нибудь, неизвестный мне, ритуал захоронения? Или всё же работа скульптора, который пожелал спрятать свой шедевр?

Натуральное золото, без примесей, было редким и очень ценным материалом, а ещё достаточно мягким, чуть твёрже ногтя, что римлянин и проверял, слегка надавливая на череп тут и там.

–Элизия бы пришла в восторг от такой находки… Но остаётся лишь представлять, какой вечер рассказов она бы устроила, принеси я это. – Затем он добавил, с доброй усмешкой, – Хах, а через неделю он бы был на местной выставке искусств, а она бы, счастливая, стояла рядом и рассказывала людям об анатомии

За половину пройденной жизни, центурион видел достаточно смерти и её последствий,жестокости и ужасов, но никогда прежде он так не подскакивал от испуга, как в момент, когда увидел на своём плече чьи то золотые кости и ощутил, как они слегка сдавливают его. Римлянин быстро вытащил меч, уронил череп и повернулся грудью к угрозе, готовый к удару. Перед ним стоял золотой скелет без головы, грязный, ростом с римлянина. От увиденного, центурион бранно вскрикнул и отступил на пару шагов назад. Золотое тело, завёрнутое в старые, пожелтевшие тряпки, нагнулось за своей головой и с хрустом поставило её на место.

–Спасибо, что отдал её – сказал скелет, с отчётливо хриплым голосом.

–HUI2, ЧТО ТЫ?! – Выпалил центурион.

Скелет вращал кистями, шеей, поднимал и опускал ноги, приседал, вращал челестью, он словно разминался, или старался напугать римляниня. Затем скелет скрипуче засмеялся и искуственно закашлил:

– Хаха! Не узнаешь себя?! Я – это будущий ты !

Центурион ничего не ответил, только моргал и не двигался с места, полный профессиональной выдержки и концентрации. После этого, скелет, словно наслаждаясь испугом человека, c хрустом вытащил нижнюю челюсть и неуклюже и тяжело пошёл на центуриона . Однако, его издевательство над римским солдатом закончилось тем, что ему пришлось вновь подбирать голову с земли.

В этот раз центурион поставил ногу на череп и крикнул, повторяя прежние слова :

– ЧТО ИЛИ КТО ТЫ?!

Скелета зашатало и он едва остался на своих, одновременно мягких и тяжёлых ногах. Он махал во все стороны руками и показывал на свою голову. Центурион же пытался понять, реальность ли всё это или колдовство лесных нимф, сон, или он вовсе находиться на пороге смерти, а это предсмертные галлюцинации. Может быть всё, что он видит лишь иллюзия умирающего мозга, который подобно сновидениям, берёт что то из воспоминаний и меняет их до неузнаваемости. А в действительности, центурион сидит с лезвием в груди и медленно умирует, облокотившись на кипарисовое дерево. Но вернувшись к скелету, центурион слегка толкнул череп ногой, а сам отошёл на пару шагов назад, не выходя из защитной стойки. Скелет показывал руками, что сдаётся, а затем поднял голову, отчистил её тряпками от грязи, и вновь, с характерным щелчком, установил её на прежнее место. Он вытянул руки с поднятыми ладонями и стоял на месте.

–Прости меня. Это была дурацкая шутка, я извиняюсь. Ты просто не представляешь на сколько давно я не издевался и не шутил над кем нибудь. Мне было необходимо это чувство…свободы и превосходства.

Центурион спокойно отмерял собственное дыхание, контролировал его и молча наблюдал за каждым движением скелета и осматривал его, готовый к бою в любой момент.

–Я не причиню тебе вреда, ещё раз прости меня.

Затем центурион, c грубостью в голоcе, ответил:

–Ты один?! Где твой друг из соседней могилы?!

–Она пуста и поэтому я здесь. Я один. Его рядом нет. А что ты тут делаешь?

Центурион игнорировал вопрос скелета и спрашивал в ответ:

–А где он? И почему ты так двигаешься? Почему ты вообще двигаешься?!

– Я не знаю. Не знаю. А там лежал мой брат, не друг. – отвечал скелет, всё в том же положении, c открытыми ладонями на вытянутых руках.

–Почему вы воскресли?!

–По воле богов. А брата мне нужно срочно найти. Есть несколько важных причин.

–Каких? – сухо спрашивал центурион

–Я не могу сказать.

Центурион продолжал холодно, прищурив глаза и сомкнув брови, смотреть на скелета, готовый к атаке

–Ох, ладно, расскажу… Во первых он мой брат и я не видел его очень много времени. Сама по себе важная причина. Во вторых на нас лежит проклятие, которое ты видишь, – скелет прошёлся руками по своему телу, демонстрируя центуриону ожившие кости из золота- Его можно снять. А в третьих…в третьих…это секрет…

–Говори!

–Ладно! Его нужно как можно быстрее отправить обратно в аид, пока не рассердились боги и не отправили в аид половину человечества.

–Половину человечества? За что?

–Ну, знаешь…мне явился Зевс и сказал, что если у брата, меня, очевидно, не получится отчистить землю от такого зла, то ни у кого не получится, а поэтому лучше не дать злу распространиться вовсе и уничтожить его…вместе с половиной человечества, хех.

–Что ты несешь?!Боги?

–Да. Поэтому…мне нужно его найти. Ты можешь не верить, но это так.

Центурион покачал головой и не знал, как ему отвечать, ведь обычно скелеты не ходят и не разговаривают. К тому же это мог быть единственный золотой скелет в своём проклятом роде. Тут явно было что то очень странное и необычное. Магия или божественные происки. Однако, это был уникальнейший шанс, чтобы подавленный дух центуриона вновь приобрёл страсть к жизни. Пока римлянин молчал, скелет добавил:

–Возможно, ты уже думаешь о золотом богатстве, уж я бы точно так думал. Но я тут, чтобы избавиться от своего проклятия и найти брата. Тебе придётся либо идти со мной, либо этот лес станет уже твоей могилой, раз ты увидел меня и разузнал третью причину.

Римлянин гневно воскликнул, а затем выступил вперёд, словно нападая:

–Ты угрожаешь мне?! Если ты способен восстать, то почему бы и мне, после смерти, не вылезти из своей “лесной могилы” и не достать тебя?!

Скелет опустил руки на пояс и невозмутимо, насколько можно судить о невозмутивости голых костей, смотрел мёртвыми глазницами на центуриона.

– А почему ты думаешь, что у тебя это получится? Это не так работает. Если бы каждый выходил мстить, то ты бы видел сотни мертвецов, блуждающих по лесам. А судя по твоей одежде…ты можешь догадаться о количестве покойных, которые жаждут мести.

Центурион смотрел на скелета и думал о своём. Он думал, что если скелет не плод его фантазий, то каким то образом существует возможность воскрешения. У мужчины рождались идеи о спасении всего человечества и что так он точно сможет найти желание жить. Через поступок, который придаст значимость жизни, как минимум, в собственных глазах. Но не менее важным для него была и навящивая идея о спасении жены. Ему приходили на ум различные истории о возвращении и спасении душ возлюбленных из царства мёртвых. Центурион покусывал губу и заметно смягчился по отношению к скелету. Он предвкушал, что спасёт жену, мир, познает тайны этого мира, но старался не подавать виду и сдерживать свою наростающую радость.

–Значит… воскрешение после смерти существует…а боги, души…это всё реально?

–Ну, да. Как видишь, я реален и могу тебя ударить.

Скелет завёл руку, чтобы ударить римлянина по плечу, но увидел оскалившегося центуриона, который сделал шаг навстречу. Тут же скелет вновь поднял руки со словами:

–Ладно, ладно, прости, я шучу! Я…я не могу привыкнуть к этому чувству, что ты можешь бояться меня…а я пугаю тебя. Или пугал…

Так неизвестность, в которую вошёл центурион, с последней надеждой отыскать что то новое, за что можно зацепиться и вытянуть себя, приподнесла ему не просто медь, но золото, поистине! Старые и болезненные воспоминания в его голове вспыхивали с новой силой. К ним добавлялась надежда и предвкушение того, что ещё не всё потеряно. Память о смерти жены, которую убили его сограждане. О внутренней борьбе, что раздерала его уже на протяжении многих лун после её смерти. О поиске ответов и путей, как жить без дорого человека. Как найти желание жить и возродить в себе страсть к жизни, как вернут её краски. Римлянин чувствовал, что ему улыбнулась удача и этот глубокий шрам в его душе может получить исцеление. В конце концов, альтернативой этому путешествию является только смерть от собственного меча. Так думал центурион и загоревшись надеждой, предвкушением, не видя иного пути, мужчина спрятал меч в ножнах, выпрямился и сказал скелету:

–Я тебя не боюсь. Поэтому извини и ты меня, что радость моего испуга ты больше не почувствуешь.

–З-значит ты выбрал смерть без сопротивления…? Или ты поможешь мне?

Центурион слегка засмеялся и ответил:

–Хаха, я помогу тебе.

–Хорошо…потому что иначе убью не я тебя, а сами боги.

-Удивительно, – центурион осматривал скелета и говорил ему- много раз я слышал о лесах, как окутанных мистикой и тайной, местах природы. Из историй и рассказов. Даже походы, в готорых я участвовал, подтвержали это. Хотя я был всегда уверен, что пропажи людей это дело рук германцев и врагов, или животных. А сверхъестественные сущности казались мне обычными выдумками. Непокарённый людьми лес, тем не менее, это просто лес, и ничего в нём мистического не существует. При этом…я явился в “простой” сумрачный лес, ночью, зная, о записках Юлия Цезаря, что народы Европы вели происхождение от Плутона, о мистике и магии кельтов, различных культов и мифов, с последней надеждой отыскать что то, что заставит меня жить.

–Вау, вот это ты любишь поговорить, хех. Тогдай ступай за мной, я покажу тебе больше, главное не сойди с ума.

Римлянин закатил глаза и следовал за скелетом, которого трудно упустить из виду.

–Как твоё имя?

–Я его не помню.

–Ох, я чувствую, что глупо спрашивать у скелета причину безпамятства, но…с другой стороны ты говоришь без языка и поэтому…есть ли какая то причина потере памяти? Её можно восстановить?

–Хех…это слишком сложно, чтобы объяснить. А мне как тебя называть, живой?

–Фавст Латиний Бланд

–Ох уж эти латинские имена.

–А место своей жизни…или смерти ты помнишь?

–Вроде бы где-то в Греции. Но ваши имена всегда удивляли, хех. Гай Юлий Цезарь Октаваин! Фавст Латиний Бланд! Огромные и смешные. Пойдём со мной, Фавст Латиний Бланд.

Римлянин приподнял брови и выдохнул,словно не желая отвечать на глупости. Затем задрал голову к звёздному небу, вдыхал прохладный воздух и они постепенно шли во всё более сгустающийся лес, где лунному свету приходлось уже бороться не только с туманом, но и с более плотными,закрывающими небо, кронами деревьев. Окружающие звуки постепенно затихали. Лес же становился всё более разнообразным. С холмов стекали слабенькиие ручейки, заваленный огромными камнями в объятиях мха. За тёмными, массивными дубами виднелось озеро, что отражало свет луны и звёзд. Земля, вместе с выступавшими на поверхность корнями, травой и листвой терялась в мутном тумане. “Куда он идёт? Кто же всё таки этот скелет? Призрак? Божество под прикрытием? Актёр в очень реалистичном гриме? А может быть я отравился какими нибудь грибами? – думал про себя римлянин, а чувства внутри, само тело, слегка дрожа, говорило иное-“Нужно вернуться назад пока не стало слишком поздно.” “А если он лжёт и ведёт меня ещё дальше в лес, чтобы убить?” “Если его брат где то тут и они совсем не дружелюбные?” “Может, всё таки есть иной путь?” “Не буду ли я сожалеть, что следую за ним, да и стоило ли вообще идти в этот лес?”

Дотронувшись до собственных волос, Фавст вспомнил, что оставил позади свой шлем. Он притормозил, обернувшись назад, но шлем и щит уже были слишком далеко, чтобы возвращаться. Тут он вздрогнул от внезапного крика испуганных, ночных птиц, что сорвались с ветвей и улетели прочь. За ними последовали шорохи и хруст веток и листвы в тумане. Резко нарушенная тишина заставила Фавста осмотреться и вглядываться во тьму, замечая любое движение. Боковым зрением он увидел необычные засечки на дереве с дуплом. Чуть дальше была группа четырёх деревьев, которые откуда-то сверху освещались непонятным источником света. Свет был не от луны, а странным и золотистым. Он падал так, что словно светилось основание стволов и даже их корни. Потом это необычное свечение распространялось глубже в лес, как разливающаяся вода, и в своеобразном тунеле из подсвечиваемых деревьев появилась фигура скелета. Центурион не заметил, как скелет оказался среди тех деревьев и дернул головой к первоначальному положению, где был его спутник. Хотя зловещее предчуствие накатывало всё сильнее, Фавст сопротивлялся желанию бежать прочь. В голове родилась ещё одна успокаивающая мысль: “Если не рискну сейчас, то упущу шанс и рискну в сто раз больше”

Они проходили мимо трёх менгиров, расположенных за пирамидками из камней, а над каждой пирамидкой возвышался стройный кипарис. Постепенно окружение деревьев стало заменяться мраморными и деревянными домами, давно сгнившими виноградными и оливковыми полями. Покосившимися стойлами для животных. Где- то порушенные крышы и стены домов открывали вид на внутренние убранства и мозаики из техник как opus tessellatum и opus vermiculatum. В дали, на возвышенности, стоял обращённый к вечерней стороне неба храм бессмертным богам освящяемый луной. Изваяния у его портика, даже издалека, представлялись внимающими и взирающимися на тех, кто когда то приходил сюда молиться. Заброшенные и умирающие достижения римской и греческой архитектурной жизни выглядели грустно и пугающе. В центре поселения стоял колодец из песчаника. Клоакой города Рима тут и не пахло, акведуки не проведены и колодец был единственным спасением. Располагался он буквально на пересечении двух дорог. Должность центуриона предусматривала так же и знания в благородной науке архитектуре. Очевидно, что эти дороги были главными в этом поселении. Сardo maximus – ориентированная с севера на юг представляла места для торговли и создания изделий. Decumanus Maximus – представлялась с востока на запад и коллонады по дорогам также чередовались разной степени разрушенности, как и всё в этом поселении, но самое странное то, что этот колодец был абсолютно цел и ни один камень в кладке не пропал, и не был побитым. Он не зарос растительностью, хотя находиться в заброшенной деревне по середине густого леса. Но не успев центурион начать расспрашивать скелета о новых странностях происходящего – тот повернулся к нему и сказал :

–Сегодняшняя ночь не случайная. 24 Августа. 5 октября и нынешнее 8 ноября, это дни праздников, когда становится легко общаться с призраками, и камень, что на вашем, lapis manalis3 открывает врата Аида в другой мир. Mundus4 же место, куда человек может спуститься в эти несколько дней. Либо души подняться на небо5. Ты можешь представить это, как вход в подвал, с открытием, в центре его, крыши, что закрыт, за исключением трёх дней в году.

–Я слышал о нём. Старый Этрусский праздник. В эти дни, мы с женой, друзьями и рабами собирались вместе и читали страшные истории за столом. Я и не думал, что это всё взаправду…Элизия рассказывала, что это простой праздник последнего сбора урожая, а подвал, это место хранения.

–Ты молодец, что знаешь о нём. Я вот узнал уже после смерти. Но впереди будет ещё больше удивительного. Mundus Patet6 был написан на древних религиозных календарях, когда врата, будь то камень, подвал или стоящий в центре города колодец был открыт служителем… Деметры. Я…не помню, как на ваш лад её зовут. Этот колодец расположен прямо на пересечении главных дорог и представляет собой мир. Интровертированный алтарь, что был вписан во внутренню, подземную часть, а не направлен во внешнюю. Эта матка, посвящённая подземным богам! Однажды открытая, позволяет душам умерших выйти за границу между миром мертвых и миром живых. Cкелет прошёлся вокруг колодца и что то громко сказал на греческом языке. После этого, скелет оттянул свои жёлтые тряпки, а там, вплотную к костям, на тонкой ленточке из кожы, висел мешочек. Из него он достал несколько виноградинок, косточек граната, которые бросил в колодец, а затем туда же вылил из мешочка тыквенную мякоть. Затем, что то громко сказал три раза на греческом языке. Колодец забурлил, запенился, и в момент заполнился ярко зелёным светом. Он освещал всё вокруг так сильно, что едва не было больно смотреть. Но затем ещё более сильные вспышки света появились по левую руку от скелета и заполнили cобой всю деревушку. Даже через сжатые с силой веки и руки, прикрывающие глаза, были различими изменения цветов. Зёленый – жёлтый – красный – оранжевый – голубой – фиолетовый и десятки их комбинаций освещали всё вокруг.

–Но нам не нужен колодец. Нам нужна матка, чтобы переродиться и выйти в мир.

Центурион не сразу заметил, что и окружающий звук совсем стих. Час назад, лес был полон звуками его обитателей, колыханием веток деревьев и хрустящих под ногами листьев, эхо животных раздавалось где то в далеке, а теперь совсем ничего. Полная тишина, словно в один момент Фавст оглох. Через некоторое время глаза привыкли и он увидел, что все здания, трава, конечности, и казалось, само небо стало переливаться во всех возможных оттенках. Тёмно красные сменялись золотистыми, а те болотнозелёными и пурпурными. Разноцветное свечение можно было сравнить с северным сиянием, но в тысячу раз красивее и ярче. И без того золотой череп тоже переливался и блистел разными оттенками. Фавст увидел, что перед ними появилась ещё и пещера, которая заменила свет колодца и стала источником неописуемого свечения. Когда же свет самой пещеры погас, можно было видеть, как через отверстие в потолке проникал конусообразный свет луны, освещая внутренний алтарь. Высеченный в камне алтарь был по пояс, а за ним была холодная каменная стена, под ним текла проточная вода и вытекала из пещёры к колодцу.

–Чтобы войти в пещеру, – сказал скелет,– нужно взять горсть земли и сперва кинуть в дырку у входа, чтобы дать начало изменениям.

Увиденное поражало римлянина и он буквально застыл с разинутым ртом, а скелету пришлось повторять несколько раз подряд. Скелет толкнул центуриона и когда тот повернул на него голову, повторил ещё раз:

– Ты услышал? Прежде,чем мы войдём, нужно взять горсть земли и сперва кинуть в яму у входа, чтобы дать начало новому. Таким же образом, как делали основатели твоего Рима, при строительстве нового города. – повторил Скелет.

Не исключено, что таким образом, он показывал свою глубокую древность, или знания, ибо о его возрасте так ничего и не было известно.

–Это Мундус Керерис – говорил скелет на латыни с греческим акцентом – Я вспомнил, как это будет на вашем. Это как раз и есть матка, или проход в подземный мир, великой матери растительности и плодородия.

Затем скелет распростёр руки напротив пещеры и достаточно поэтично и громко спел:

–Духом великий, о ты, обитатель подземного дома

В Тартара мрачных лугах, лишённых сияния света,

Зевс Хтонийский, прими, скиптродержец, с охотою жертвы,

Ты, о Аид! От всей земли ты ключами владеешь,

Смертному роду даришь урожаи в богатые годы.

Треть мирозданья удел твой – земля, вседарящая почва,

Недра бессмертных богов, подпора крепчайшая смертных.

Ты свой трон утвердил среди области вечного мрака,

Средь необъятных просторов лишённого воздуха царства,

Чёрного близ Ахеронта, держащего корни земные.

Многоприимный, ты смертью над смертными властвуешь мощно,

О Евбулей! Ты прекрасное чадо священной Деметры

В жёны похитил, схватив на лугу, и понёс через море

Вдаль на четвёрке коней прямо в Аттику, в край Элевсинский:

Есть там пещера – врата её путь открывают к Аиду.

Ты, о единый судья деяний и явных, и тайных!

О вседержитель, о самый священный, о блещущий славой,

В радость тебе – благочестное дело свершения таинств!

После этих слов, за алтарём появился свет, который постепенно усиливался и мерцал.

–Вау…вау…Это было…красиво! И достаточно пугающе. Ты вызывал Аида? Плутона?

–Спасибо, Фавст. Это…ещё один секрет. Секретный гимн, который поможет попасть а аид.

–А зачем нам туда?,– произнеёс римлянин с подозрением,-Ты же сказал, брат твой в мире живых.

–Да, да. Просто он далеко отсюда и нам стоит воспользоваться некоторыми тропинками аида, чтобы переместиться в нужную нам часть мира.

Фавст хлопал глазами и держа руки на поясе говорил:

–Ох…Как жаль, что Элизия не видит всего этого. Она бы потеряла дар речи от всех этих тайн.

–Кхм…если бы она была жива, то вряд ли бы ты был тут…к тому же, было бы слишком много свидетелей и пришлось бы точно вас убивать,– произнёс скелет, хрипуче смеясь.

–Почему ты думаешь, что я вряд ли бы пришёл сюда? Откуда ты знаешь, что она умерла?

–Кхм…Т-ты…говорил о ней в прошедшем времени, а я уже догадался. Повезло!

Фавст оголил меч и представил его к позвонкам скелета

–Ой

–”Если бы она была жива, то вряд ли бы ты был тут”. Что это означает?!

–П-просто…когда умер мой брат, то я тоже приходил в пустые места и часами сидел у какой нибудь р-реки. В-возможно мы похожи. Вот я и предположил! Зачем же просто так приходить в лес. Ночью. К т-тому же ты сказал, что пришёл сюда ради чего то, что заставит тебя жить. А значит должно было быть что то серьёзное…

Фавст молча убрал меч и ничего не ответил. Затем,в какой то момент, за алтарём, исчезла каменная стена, открывая неизвестность, спрятанную за плотным туманом. Когда ритуал был полностью завершён и проход в аид открылся, скелет серьёзно сказал, что войдя вместе с ним во “врата”, ни в коем случае нельзя пить никакой подземной воды. Иначе Фавст либо сойдёт с ума, либо всё забудет. Он добавлял, что редкие люди, единицы, так удачливи, что испив из реки, становятся провидецами и пороками. Многие же, кто так называют себя – обычные вруны.

–Я понял, ничего не пить,– Фавст кивнул скелету

–Ты точно готов отправиться со мной? Дороги назад не будет. А если аид ввергнет тебя в панику, то я ничего не смогу сделать, чтобы сохранить твою душу и ты останешься там на тысячи лет.

–Я....,– Фавст думал над тем, какие возможности и новые знания открываются для него. Казалось удивительным, но чувства центуриона были противоположны тем, с какими он заходил в лес. У него появилась надежда что то действительно сделать. Та случайность за которой он шёл в лес, чтобы найти что то, что может помочь ему изменить жизнь, вдруг нашлась. Он думал, что вот вот начнётся путь, который может принести ему либо смерть, либо абсолютно неясный исход, который может стать даже хуже смерти. При этом замелькал шанс возвратить жену, cловно он был героем мифов, как Геркулес, Орфей или Одиссей, которые спускались в подземный мир. Он чувствовал и понимал, что случившиеся поменяет его. При это Фавст совершенно не хотел открываться пока скелету и старался не рассказывать о своём желании найти жену в загробном мире, ибо тот может посчитать его опасной обузой, и увидя жену, центурион сойдет с ума и словно Орфей побежит за ней, забыв о скелете.

–Я…я думаю, что у меня нет выбора и альтерантивным варинтом является смерть. Отказаться я не могу, ведь иначе ты похоронишь меня под кипарисом, так?,-Фавст заулыбался.

–Хех....

На костях скелета совершенно отсутствовала мимика и не было понятно выражение его эмоций. Отсутствие хоть какой нибудь плоти, кожи, даже глаз, хотя и вызывало в Фавсте внутреннюю тревогу, но в своей военной жизни он видел достаточно неприятного, чтобы в той, или иной мере привыкнуть к этому.

Шагнув в вульваобразный проход переливающийся светом, центурион не почувстовал ничего особенного. Это было также просто, как перейти порог дома. Один шаг и туманная дымка сменилась сыростью и капающей c потолка водой. Это был извилистый туннель, шириной в несколько человек, он тускло освещался несколькими тёмно зелёными кристаликами сверху. Сооружение потолка имело свод в форме перевернутого неба, делилось на две части и имело покрытие из кристаликов, что напоминали маленькие звёзды и камушки одновременно, в зависимости от углов зрения. Так же ощущалось отсутствие каких либо чётло раличимых запахов. В неудобных и длинных проходах завывал ветер, очень похожий на протяжные человеческие стоны. Под потолкам сырых проходов висели, вципившись в бесконечную гирлянду, летучие мыши.

– А что ты говорил у колодца? Ты меня прости, я пока не овладел греческим.

–Зато я говорю на двух языках…когда мундус открыт, словно открывается дверь скорбных богов подземного мира

Теперь центурион шёл даже слегка впереди скелета и осторожно оглядываясь по сторонам, полный любопытства, читал выдолбленные в настенных камнях надписи.

“Человек сродни божественному. Эта могила принадлежит мнемозине7. Когда тебе суждено будет умереть, ты войдешь в добротный дом Аида безвильности. Справа источник и рядом с ним стоит белый кипарис.”

Пройдя дальше и поворачивая в нужные стороны, по указке скелета, за перекрестием стен, центуриону открылся взор на открытую местность, заполненную душами, камнями, переливающихся и блистающим светом, исходящего с потолка. По выходу из туннелей, его овеяло легкое речное дуновение ветра и спёртый, холодный воздух. Некоторые души ходят по щиколотки, другие по колени, а третьи и по пояс в воде. Неторопливые потоки мутной ночи и рек подхватывают некоторых и уносят их в бессознательность и состояние забвения.

–Некоторых несут прямиком в реку Лета с головой. Высшая мера наказания в аиде – вечная бессознательность и невежество,– говорил скелет

Справа, на стене между речками, выдолблены две новые таблички : ”Тут охлаждаются спускающиеся души мёртвых, к этому источнику даже близко не подходи. Дальше ты найдешь текущую из озера мнемозины холодную воду, а на дней стража, что спросит тебя проницательно – что ищешь ты во мраке губительного аида?”

“Скажи – я сын тяжёлой земли и звёздного неба. Я иссох от жажды и погибаю. Так дайте же быстро холодной воды текущей из озера мнемозины. И они сжаляться над тобой повинуясь подземному царю, дадут тебе выпить из озера мнемозины, и ты пойдёшь по многолюдной священной дороге, в которой будут и другие славные вакханы и мисты. “

–Вакханы и мисты?

–В аиде много входов и выходов. Мы зашли через особенный, орфический.

–Это как раз те реки из которых мне не нужно пить?

– Да. Чтобы забыться от всего прошлого, следует сделать один глоток из реки Лета. Два, друг за другом, глотка введут тебя в вечное забвение. Души же умершие, что временно покидают эту серую обитель, вновь пьют из этой реки по глотку. Мнемозина это река, наоборот, способсвующая сохранению памяти, либо дарующая всезнание, при определённых обстоятельствах, вечное безумие, если сделать больше одного глотка, но и тебе её пить не нужно. Тебе вообще не нужно пить из рек, пока ты живой,хех.

Скелет вновь взял лидерство и повёл за собой Фавста. В аиде было много купольнообразных холмов и местность постепенно сменялась гладкой равниной, до самого горизонта, и расщелинами в земле, ведущими в ещё большую мглу, и далёкими горами, из которых вытекали ручейки, пронизывающие бескарйние поля. В основном аид был серый, унылый и тихий, наполненный серым песком, маленькими камушками и пустотой. Иногда где-то играли на флейте и громко говорили, а их звуки разносились эхом на огромные расстояния. По дороге, куда вёл скелет можно было видеть ещё несколько табличек:

“А душа у людей корнями растёт из эфира. Воздух вдыхая мы душу божественную, плоть погибает, а душа бессмерта и вечна юна. От Зевса всех бессмертна душа, а тела подвержены смерти.”

“Мы живём смертью душ, а души нашей смертью”

Когда приходилось вновь проходит через туннели и пещеры, с потолка капала вода, разбавляя гробовую тишину и из-за капель формировались сталогтиты и сталогмиты, превратившиеся в стены и подпорки. Расстояние от пола до потолка иногда было в десятки логтей. Величественное зрелище преображалось тем знанием, что они растут всего лишь на пару сантиметров в год.

На протяжении всего пути глазу попадались и каменые статуи людей. Все они отличались позами, оттенками более светлыми или тёмными, кто то походил больше на тень без различимыз черт, а у некоторых оставалсь одежда. Казалось, что это не созданные подземными скульпторами творения, а кто то прежде блуждавший здесь замер навеки облокотившись на дерево, чьи ветви обвили камень. Группы людей замерли устремив свои головы ввысь, а между ними натянули эластичную ткань куда падали плоды деревьев. Иные же настолько долго являются часть этого места, что замерев у входов в пещеры, они поросли сталакмитами и капельки воды, капающие с потолка очень медленно, капля за каплей меняли их облик увеличивая в количестве и придавая конусам уникальные формы, напоминавшие тонкие длинные пальцы или острые зубы акул.

Перед тем, как полностью свернуть на секретные тропы, они видели огромное озеро и пляжи с бесчисленным количеством душ. Все они распределялись в разные залы и были на разных уровнях, и следовали за своим собственным отражением в виде призрака, или гения. На этой стороны озера были рощи и песчаные пляжи. В основном все души просто стояли и ждали своей очереди, чтобы переправиться на другой берег. Возможно, Харон был собирательным образом перевозчиков, потому что часть из потока душ направлялась в каменные комнатки, разбросанные на разных уровнях и у разных входов, но все, так или иначе все вели к центральному, гигантскому озеру. Центурион со скелетом не приблежались близко ни к кому и видели убранство Дита с возвышенностей, которые отрывали вид на озеро и скалы, и всё происходящее у берега. Души в аиде, в большинстве своём были серые и блеклые, молчаливые. Но кто то громко кричал и спорил, ругался и пытался драться. Однако при этом, эта была одна огромная, зловещая тишина, время от времени обрывавщаяся всплеском воды, далёкой музыкой и редкими камнями, падающими с неба в бескрайнее озеро. Тех, кто нарушали молчание особенно часто – уводили девушки в огненном обличье с ослиными ногами, через мост в одну из нескольких глухих башен, расположенных среди воды. Ни девушки, ни души оттуда не возвращались. Тогда же в первый раз, послышался громкий, сотрясающий небо, но отдающий эхом по всему диту рёв, который вызывал особенно массовое падение камушков. В последствии он ещё несколько раз звучал, но был не таким зловещим и ужасающим, как услышанный впервые.

Центурион едва мог что либо говорить и лишь старался находиться как можно ближе к скелету и пытаться прочесть всё, что попадается на пути. С одной стороны он практически не убирал руку с меча, а с другой стороны его любопытство, и то непередоваемое чувство открытия настолько победило все остальные ощущения, что совершенно не оставалось сил на простые слова. Иногда на первый план проскакивали мысли “ Надеюсь скелет знает, что делает”, но это было не более, чем адекватное волнение. А с другой стороны он не переставал всматриваться в местность, в те далёкие души, чтобы разглядеть в них свою дорогую Элизию. Но при всём этом, как успокоить тело, что автоматически, даже спустя годы военных походов, сотни криков раненных, пролетающие над головой снарядов, внезапные засады неприятеля и стоны умирающих товарищей, вздрагивает и покрывается мурашками от завываний душ? Так же центурион старался молчать, чтобы никто не раскусил их, и не узнал в нём живого. “Это не твоё царство и лучше не совершать действия, что даже гипотетически могут быть опасны”,– думал Фавст.

Si fueris Romae, Romano vivito more; si fueris alibi, vivito sicut ibi8,-повторял про себя римлянин, пытаясь молчать и не нарушать эту традицию.

Скелет вёл Фавста по узким тропинкам, скальным тоннелям. Сквозь пустые парки с фонтанами, а из дали виднелись аллеи из кипарисовых деревьев, у которых можно было разглядеть несколько общяющихся теней, а рядом ещё несколько небольших садов по которым бродила расплывчатая фигура огромного сыча. Не было понятно сколько времени занимает дорога, ибо единственным источником света были камни у потолка и редкие сияющие цветы. Тишину так же прерывали совы. Иногда по пути центурион замечал остатки человеческих костей. Где то целые, где то раздробленные и напоминали осколки разбившейся вазы коричневатого цвета, но ни разу среди них не было черепов. Они прятались в трещинах скал, на утёсах, между камней и сводов, иногда сложенные в кучки и опирающиеся на стены зданий. Фавст уже привыкал к иной атмосфере и воспринимались они как часть окружающей среды. Хотя этим и ужасали ещё больше. Своей обыденностью. Тишина же была не только давящей, но и одним из главных успокоений, благодаря которой можно было услышать потенциальную угрозу и самому не призвать опасность. В голове Фавста рождались пугающие фантазии, где он спрашивает о чём то скелета и в эту секунду резко тени останавливаются, поворачиваются и с нарастающей скоростью настигают любопытного живого. Фавст понимал, что если это секретный путь, скрытый от большинства глаз и не доступный простым душам, то любая странность будет особо хорошо видна. Хотя казалось, что ни сычи, ни те редкие тени, не обращают соверешнно никакого внимания на двух странников. А вот на отдалённое эхо, что послышалось в виде визгов и громкого пищания летучих мышей, словно свалившихся со скалы и потянувшие за собой всю связку, тут же сорвались огромные птицы и несколько тёмных силуэтов.

Забравшись по ясеневым лесенкам на небольшой холм с полями белого Асфоделуса, по правую руку, в низу, они видели перекрёсток трёх путей, где Минос, Эак и Радамант громко общались между собой, не стесняясь жестикулировать и постоянно ходя в разные стороны. Они судили, по каким путям каждой душе стоит идти. Разобрать ни едного слова не представлялось возможным, и с такого расстояния это было похоже на театр с тремя актёрами и сотнями зрителей, или городской форум на далёком расстоянии.

Ценутрион замечал, что в аиде у многих нет кожи. Скелет вёл дорогами, на которых не встречались души, но те, что он видел были разными. Кто то был полупрозрачным скелетом, кто то полуразложившимся, а кто то совершенно не имел кожи и поверхность тела была полностью оголённой для внешнего мира. Красная, с белыми прожилками. Обесчеловеченная душа с содранной кожей.

На суде центурион осматривал все души, что мог разглядеть и внимательно искал свою жену, хотя и сомневался, что спустя целый год сможет увидеть её тут, на суде. Скелет не стал торопить Фавста от просмотра спектакля, а смотрел вместе с ним. Понять по его золотому черепу интерес, безразличие или скукоту было невозможно. Скелет лишь скрестил руки на груди и смотрел вниз, вместе с римлянином. Каждый из судей направлял душу по своему направлению, после вынесения решения, а затем призрак души, его гений, вёл безтелестного по тропинке, c пределанной к спине, или груди табличкой. Сам процесс практически не менялся и был рутинным и однообразным. Отчего невероятно быстрым и отточеным.

Дальше в пути, cкелет свернул куда то в тёмную сторону, без освещения и тропинок, практическу полностью закрытую сверху с двух сторон cвисающими по бокам скалами. Это был величественный и красивый храм. Храм Персефоны, как сказал, позже скелет. Подойдя к задней части величественного храма они увидели одинокую дверь. Скелет остановился и хохоча сказал :

–Если бы не твои вздохи, то я бы подумал, что ты и вправду умер, хех. Так, слушай внимательно!,– оттопырив палец, говорил скелет,– Когда мы войдём в дверь и взоры Персефоны падут на тебя, начинай говорить:

«Я душа прихожу чистая из чистых, о царица преисподних – Персефона, о Эвклей-Эвбулей и другие бессмертные боги, привет вам! Я также горжусь происхождением от вашего счастливого рода. Я понесла возмездие за дела отнюдь не праведные: то ли Мойра сразила меня, то ли Зевс-громовержец. А теперь я прихожу просительницей к пречистой Персефоне, дабы она благословила меня на путь. Я имею этот дар памяти, воспетый у людей».

– Если нас примет Персефона с благодушием, то она скажет: «Счастливый и блаженный, ты по закону станешь бессмертным богом вместо смертного!». Ты же ответь с поклоном: «Я – пока не козлёнок – в молоко пока не упал.». « Радуйся, радуйся, радуйся! », завершит Персефона.

–Запомни,– говорил, скелеть чуть ли не тыкая костлявым пальцем в лоб- ПОКА НЕ козлёнок, в молоко ПОКА НЕ упал. Иначе душу твою отправят в бесконечно холодные дали к огромному шару из негаснущих сияющих огней.

Фавст закивал и принялся повторять фразы по нсеколько раз, шагая от двери к скелету, и обратно.

Спустя время он сказал:

–Я думаю, что готов.

Затем скелёт подошёл к в двери, открыл её и пропустил вперёд Фавста. Он поднял глаза и увидел невероятных размеров статуи, позолоченные своды храма, коринфские колонны, украшенные акантом и окружающий всё внутреннее пространство, потемневший мрамор. На плитах стояли различные вазы с изображениями колеса и Плутона. На других, Прозерпина встречала сменяемость времён года. Зал её был квадратный и по стенам распологались каменные скамьи в восемь рядов. Пока они шли вперед, чтобы встать перед лицом огромной статуи, центурион вспомнил историю, которую рассказывал своей жене Элизии о “рождении” аканта, как украшения для коринфского ордера. Коринфский ордер был изобретен Каллимахом, греческим архитектором и скульптором, которого вдохновил вид корзины для пожертвований, оставленной на могиле молодой девушки. Поверх корзины была положена квадратная плитка, чтобы защитить их от непогоды. Растение аканта проросло сквозь плетеную корзину, смешав свои колючие, глубоко вырезанные листья с плетением корзины.

Якобы, в далёкие времена, на острове Коринф жила девушка, удивительной красоты. Она была настолько хороша, что возгордившись, заявила, что прекраснее самой богини Афродиты. Ревнивая богиня не оставила это заявление без внимания, и при первой же возможности отомстила. Девушка встретила прекрасного юношу, они назначили свадьбу, но прямо накануне бракосочетания невеста умерла. Безутешные родственники провели похоронный обряд, а на могиле оставили закрытую крышкой корзину с поминальной трапезой. Прошло время. Росток аканта пробил днище корзины, и пустил ветви. Но поскольку тоненькие побеги не могли приподнять крышку корзины, то они, извиваясь, стали прорастать сквозь прутья, пуская молодые листочки. Тогда же в некрополь, случайно забрёл архитектор Каллимах. Он увидев корзину с проросшей сквозь неё листвой аканта и вдохновился на создание колонн с подобным украшенинем.

Встав в центр, перед огромной фигурой и задрав голову вверх, Фавст прочистил горло и начал говорить :

–Я душа…что пришла самая чистая из самых чистых…кхм…

Фавст оборачивался на скелета, проходил глазами по стенам, по золотым орнаментам в видей оленей и цветов, скрещивал руки, словно ему вновь 18 и он вспоминает команды перед центурией и своей контуберналией.

–О царица Персефона преисподних Эвфлебфвлейа-Эфбуфлеба....и других бессмертных богов! Привет вам! Я понёс возмездие… Я имею в виду понесла, душа возмездие за дела отнюдь не праведные. То ли Мойра сразила меня, то ли Зевс-громовержец.

Ближе к концу, Фавст вновь повернулся к скелету и увидел, как он не находил себе место и не знал куда деть свои руки. То ли от позора, то ли боясь провала римлянина.

–Теперь прихожу я к тебе, о Персефона, дабы ты благосклонно послала меня в обитель святых. Я имею этот дар памяти…воспетый у людей.

Тут же, после заключительных слов, огромная статуя богини встала с места и улыбаясь произнесла шёлковым, но пронзающим своим громом всё – голосом: “Счастливый и блаженный! Ты по закону станешь бессмертным богом вместо смертного!»

Затем кланяясь отвечал Фавст : «Я – пока не козлёнок – в молоко пока не упал.». Она отвечала – “Радуйся, радуйся, радуйся!

Затем всё смолкло, но простояв кланяясь ещё несколько секунд, центурион опять повернулся к скелету и увидел, что он в замешательстве. Его голова опиралась на руку, а сам он опирался на колонну и смотрел на центуриона в полном молчании. Даже без кожи было понятно, что он ожидал другого исхода. Он был то ли шокирован, то ли напуган.

А следом он сказал, растерянным голосом:

–Ты же всё пустил по фене…Кк-как боги это позволили?

– Но я сказал почти всё правильно.

– С ошибками! Казалось бы маленькие неточности, но боги относятся к ним жестоко и требуют точности исполнения!

– Я признаю, что запинался и допускал где то ошибки,но нас....меня никуда не отправили, и Прозерпина, или как ты говоришь “Персефона” даже заулыбалась.

– Она часто изображается с улыбкой. А маленькими неточностями ты называешь то, как извратил имя Эвклей-Эвбулей?

Скелет продолжал что то раздражённо тороторить и размахивать руками, но Фавст его перебил :

– Я понимаю,что тебя, вероятно, я поставил в опасную ситуацию, возможно, даже подставил, так как лишь благодаря тебе я могу видеть всё то, что вижу и за мной не охотятся те, кто предостеригает вход живым. Ты мой, cвоего рода, спаситель, что появившись в нужное время, что там, в лесу, что тут, охраняющий меня. Поэтому спасибо тебе и извини!

Челюсь скелета приоткрылась и он тут же замолчал и опустил руки, словно подобные слова слышит в первый раз. Он хотел что то сказать, но всё никак не мог собраться со словами . Челюсь его то закрывалась, то открывалась, но в итоге он просто покланился Персефоне, развернулся и вышел из храма, ничего не сказав. Фавст повернулся к богине, чтобы посмотреть напоследок на необычайную красоту храма и самой богини и заметил,что глаза её поднялись и устремились чють выше горизонта. Лицо же исполненное улыбкой так и застыло.

Когда Фавст вышел из храма, скелет сказал ему таким праздным голосом, словно ничего не случилсоь:

–Нам нужно в пещеру на другой стороне,– он говорил и показывал костлявым указательным пальцем вдаль, через реку.

Отвесная скала освещалась отражённым от воды светом, исходившим от камней наверху и переливалась в тёмно синих оттенках. Тропинка была узкая и подобна per item, так сказать, tenebricosum9 ,– вспомнилось Фавсту. Дорога мягко загибалась вверх, и за невысокой стеной слева, от выдолбленных в скале надписей, что было невозможно прочитать из-за полуразрушенных камней, растилалось несколько мерцающих гротов с узким проходом. Достигнув противоположной части, центурион заметил, что тишина превратилось в абсолютное молчание. Если до этого были слышни шорохи деревьев, чьи то отдалённые шаги, разносимые эхом и ветер узких пространств, то перейдя по скале, не было слышно абсолютно ничего. Только свой собственный голос и неразборчевый, тихий голос скелета. Пройдя между ними скелет достал с пояса потемневшие от старости бумашки и что-что читал. Несколько кругов туда -сюда он бродил рассматривая входы. Остановился он у последнего и то опуская, то поднимая голову смотрел то на вход, то на бумажку.

–Аид даёт возможности перемещаться в мгновение через огромные расстояния и принимать любые формы. А нааам…нужно..хм…

Казалось, что он всё проверяет, а затем перепроверяет перепроверенное бесчисленное количество раз. Пока скелет был занят поиском правильного пути, Фавст уселся на камень и в голову ему приходили части из диалога Платона “фёдор”. Они с женой обсуждали то, насколько прав мог быть Сократ, описывая странствия души и подземный мир. Вместе с ней, они добавляли свои рассуждения фразой : “Если бы подземный мир существовал”

“…Он говорит, что дорога в Аид проста, но мне она представляется и не простою и не единственной: никто не мог бы сбиться, будь она единственной, эта дорога. Нет, похоже, что на ней много распутий и перекрестков: я сужу по священным обрядам и обычаям, которые соблюдаются здесь у нас.”

–Путь в подземный мир показал мне скелет, а без него я и правда мог бы заблудиться в свечение леса, а без тех ритуалов не появилась бы и пещера – думал римлянин.

“ …Мы в одной из земных впадин, а думаем, будто находимся на поверхности, и воздух зовем небом в уверенности, что в этом небе движутся звезды. Но если бы кто-нибудь все-таки добрался до края или же сделался крылатым и взлетел ввысь, то, словно рыбы здесь, у нас, которые высовывают головы из моря и видят этот наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел бы тамошний мир.

…Но во впадинах по всей Земле есть много мест, то еще более глубоких и открытых, чем впадина, в которой живем мы, то хоть и глубоких, но со входом более тесным, чем зев нашей впадины. А есть и менее глубокие, но более пространные. Все они связаны друг с другом подземными ходами разной ширины, идущими в разных направлениях, так, что обильные воды переливаются из одних впадин в другие, словно из чаши в чашу, и под землею текут неиссякающие, невероятной ширины реки – горячие и холодные. И огонь под землею в изобилии, и струятся громадные огненные реки и реки мокрой грязи, где более густой, где более жидкой, вроде грязевых потоков в Сицилии, какие бывают перед извержением лавы, или вроде самой лавы. Эти реки заполняют каждое из углублений, и каждая из них в свою очередь всякий раз принимает все новые потоки воды или огня, которые движутся то вверх, то вниз, словно какое-то колебание происходит в недрах…”

–А подземного огня, извержения вулканов и горячих рек я здесь не видел, – поглядывая на озеро, думал центурион

“…И сам Гомер в другом месте, и многие другие поэты называют ее Тартаром. В эту пропасть стекают все реки, и в ней снова берут начало, и каждая приобретает свойства земли, по которой течет. Причина, по какой все они вытекают из Тартара и туда же впадают, в том, что у всей этой влаги нет ни дна, ни основания и она колеблется – вздымается и опускается, а вместе с нею и окутывающие ее воздух и ветер: они следуют за влагой, куда бы она ни двинулась, – в дальний ли конец той Земли или в ближний. И как при дыхании воздух все время течет то в одном, то в другом направлении, так и там ветер колеблется вместе с влагой и то врывается в какое-нибудь место, то вырывается из него, вызывая чудовищной силы вихри. Когда вода отступает в ту область, которую мы зовем нижнею, она течет сквозь землю по руслам тамошних рек и наполняет их, словно оросительные канавы; а когда уходит оттуда и устремляется сюда, то снова наполняет здешние реки, и они бегут подземными протоками, каждая к тому месту, куда проложила себе путь, и образуют моря и озера, дают начала рекам и ключам. А потом они снова исчезают в глубине той Земли и возвращаются в Тартар: иная – более долгой дорогою, через многие и отдаленные края, иная – более короткой. И всегда устье лежит ниже истока: иногда гораздо ниже высоты, на какую вода поднималась при разливе, иногда ненамного. Иной раз исток и устье на противоположных сторонах, а иной раз – по одну сторону от середины той Земли. А есть и такие потоки, что описывают полный круг, обвившись вокруг той Земли кольцом или даже несколькими кольцами, точно змеи; они спускаются в самую большую глубину, какая только возможна, но впадают все в тот же Тартар. Спуститься же в любом из направлений можно только до середины Земли, но не дальше: ведь откуда бы ни текла река, с обеих сторон от середины местность для нее пойдет круто вверх.”

–Количество рек и протоков действительно огромное и все они уходят куда то в даль, заслонённые главной рекой, или огромным озером за которое мы не ступали. Сверху, у сводов и потолка тысячи блестающих камушков, которые и правда напоминают ночное небо и звёзды…

Дрожь охватила Фавста от собственных мыслей и того, что он видел в этом мире. Скелет, удостоверившись финально и незыблимо, постучал костяшками по камням, помахал рукой и вместе с центурионом, они исчезли в узком проходе грота.