Читать книгу Политический дневник - Альфред Розенберг - Страница 23

Старая нелюбовь к ведению дневников снова взяла верх на пару месяцев, к ней добавились серые будни политической и культурной жизни, приносившие не так много радостных вестей, которые можно доверить бумаге.

Во внешней политике меня очень рассердило развитие немецко – румынских отношений. Около 4 месяцев шла работа над немецко – рум[ынской] бартерной сделкой, в итоге все министерства не могли более отрицать ее необходимость, пока не последовал гнусный удар со стороны М[инистерства] и[ностранных] д[ел]. Однажды фюрер звонит мне в сильном волнении: ему сейчас официально сообщили, что некий сотрудник В[нешне]п[олитического] в[едомства] объявил в М[инистерстве] и[ностранных] д[ел], мол, фюрер желает не только заключить сделку, но и пустить выручку от нее на финансирование таких румынских группировок, как «Железная гвардия»[232] и проч. Фюрер запрещает, чтобы его имя использовалось в делах, которые носят коррупционный характер. Он должен будет арестовать виновных и т. д. Я спросил, какое министерство сообщило ему об этом. Он: М[инистерство] и[ностранных] д[ел]. Я: то есть господин Риттер. Я добавил, что считаю невозможным, что некто из моего ведомства стал бы злоупотреблять именем фюрера, что здесь, вероятно, дело в чем-то ином. Я согласился на расследование[233]. Дуквиц принес уже готовую служебную записку о последних переговорах с пос[ольским] советником Кивицем[234] (заместителем Риттера) и заявил категорически, что никогда не использовал выражения, которые ему приписывают. Он утверждал лишь, что я уведомил фюрера о бартерной сделке, что абсолютно корректно.

Кроме того, показательно сообщение М[инистерства] и[ностранных] д[ел] о том, что их отд[ел] внешней торговли увеличен с 5 до 13 человек. Туда принят посольский советник Кнолле, тот самый, который организовал весь саботаж против указаний фюрера в Маньчжоу – Го! Со всеми документами я направился к фюреру. Он сказал, что это всё прекрасно, но он должен поручить Гиммлеру провести детальное расследование. Если Дуквиц виновен, он должен его арестовать, если виновен Риттер, он посадит его в концентрационный лагерь.

Расследование началось, было допрошено большое число свидетелей: обвинение, о котором ф[он] Нейрат официально сообщил фюреру, не было выдвинуто вообще! Кивиц даже прямо подтвердил высказывание Дуквица, который на вопрос, что должно произойти с деньгами, ответил: пока разговор об этом не идет, его можно обсудить позже совместно. Лишь Риттер сослался на Вольтата[235] из Р[ейхс]мин[истерства] экон[омики], который сообщил ему, что фюрер желает бартерной сделки, то есть и здесь вовсе не то предательство, которым был возмущен фюрер.

Вышло именно так, как я сказал фюреру через пару дней после происшествия: для М[инистерства] и[ностранных] д[ел] нет ничего щекотливее расследования. Им хотелось слегка облить меня и мое ведомство грязью, подпортить репутацию, а самим затем выйти сухими из воды.

Фюрер: Мне пришлось бы по душе, если бы виноватой оказалась та сторона.

Гиммлер докладывает фюреру о расследовании против нас – и должен затем передать весь материал Керрлу для расследования против М[инистерства] и[ностранных] д[ел]. Вот как обстоят дела…

Но бартерная сделка через несколько дней после доноса ф[он] Нейрата была отклонена фюрером! Из-за трудностей с валютой!

Такова все еще наша «внешняя политика». Как тогда, в октябре 1918 года, когда поражение Людендорфа вызвало в М[инистерстве] и[ностранных] д[ел] лишь одно чувство: «Вот и этот допрыгался…»

Но затем внезапно последовал новый визит господина Лекки[236]. Он уезжал удрученным, а вернулся, светясь от радости: поручение от короля! Служебная записка[237].

Я хочу сразу же доложить фюреру. Он плохо себя чувствует, ежедневно лечебные процедуры – все посещения отменены. Я еду на обед, чтобы сразу после обеда сделать доклад. Мы еще не доели, а он уже встает и нас покидает. Я передаю записку Брюкнеру. Через несколько дней фюрер должен уезжать, намечено заседание кабинета. Я информирую Гесса, который немедленно соглашается с тем, что дело срочное и необходимое. Перед совещанием гауляйтеров фюрер говорит Гессу, что ему необходимо со мной переговорить. Но разговор все время откладывается. Наступает Рождество, и мне приходится, сказав несколько слов в утешение, отправить Лекку после трехнедельного пребывания обратно в Бухарест. Надеюсь, в январе удастся возобновить прерванные отношения. Привязывание Румынии к Г[ермании] действительно стоит этих усилий. Шикеданцу[238] пришлось в частном порядке беседовать с королем, чтобы обговорить договор о дружбе, через «наше» посольство это невозможно. Посланник фон Шмидт – Ден[239]