Читать книгу Дом со злыми кошками - Алина Альбертовна Календжян - Страница 3

Меня увлекала идея о том, что я могу знать. Точнее, узнавать и учиться. Я жадно проглатывала одну за другой книги об искусстве, видео-лекции, научные и исторические документальные фильмы, потому что, когда у тебя есть возможность знать больше, этой возможностью нужно пользоваться. По этой же причине мне больше нравились предметы, которые содержали в себе информацию. Я не видела информации в алгебре или геометрии, только чертежи да циферки с буковками, поэтому математика давалась мне нелегко. С возрастом я, конечно, признала пользу этих предметов.

Я любила читать и перечитывать художественную литературу, изучать досконально стиль авторов и разбирать книгу на части. Я не любила спешить, а наоборот, читала медленно, упиваясь каждой строчкой. Даже если книга была неинтересной, мне доставляло огромное удовольствие просто смотреть на красивые строки и перечитывать их снова и снова.

Я валялась в кровати и глядела на свой книжный стеллаж – там были не вернутые обратно книги из библиотек, родительские, купленные мною самолично, дорогие, дешевые, коллекционные, в твердых и мягких переплетах, но все до единой неизменно потрепанные и зачитанные. Французская литература, английская, американская, немецкая и русская – мне была по нраву вся. Античная, средневековая, классическая, двадцатого века, современная – во всей литературе был свой неповторимый шарм и непередаваемый дух времени. Ни один вид искусства не восхищал и не волновал меня сильнее.

Иногда я просто лежала на спине, повернув голову к окну и повторяла про себя строчки стихотворений, пьес, поэм. А иногда в голове вертелись простые цитаты из прозы, которые, почему-то, вплелись в мой разум наиболее плотно.

У меня была целая гора учебников по английскому и немецкому языкам, словарей, книг и справочников. Старые детские научные энциклопедии на все темы: древняя Греция, динозавры, космос, история и биология. Моя тогдашняя любознательность немного помогла вовремя произвести правильное впечатление на учителей, чтобы учеба давалась мне легче.

Я искренне не понимала, как можно не интересоваться абсолютно ничем. Когда ты ничего не знаешь, ты уязвима.

Я провела кончиком пальца по одной из полок, и на него налип густой слой пыли. Как же давно я не убиралась! Это нужно было исправить. Я намочила бумажные полотенца под краном, выжала и протерла все поверхности в своей комнате. Войдя во вкус, я решила, что нужно переставить книги по алфавиту и жанрам. Я начала аккуратно класть их на пол. Сперва я вытаскивала книги в твердом переплете, потом – в мягком. Последние на очереди были дорогие коллекционные издания, с ними я обращалась особенно бережно. Я насчитала сто тридцать шесть книг. Я стала протирать каждую из них от пыли сухой салфеткой и аккуратно складывать на полки. На верхней должна была быть поэзия (ее у меня было не так много), на второй – нехудожественная литература, на третьей – фантастика и антиутопия, четвертую и пятую заняла классическая проза, а шестую я заставила книгами, которые перечитывала реже всех или не перечитывала вовсе.

Мои намерения поступать куда-либо были довольно абстрактными. Я пока не определилась, кем хотела стать. Я точно знала, что это будет связано с искусством, языком или текстом, но в восторг от перспективы стать учителем, зная, как низко ценится эта профессия здесь, не приходила, потому что мало кому везет на этом поприще. Я склонялась к тому, чтобы построить карьеру литературного редактора или корректора, или, может, переводчицы.

Я не горела желанием оставаться учиться в России, потому что понимала, что в других странах Европы возможностей куда больше. Денег у меня не было, но я планировала подать заявку на какую-нибудь стипендию, и, если повезет, это обеспечит меня на первые два-три курса, а то и больше. Иностранный диплом мог открыть мне прямую дорогу к успешной карьере и состоятельной жизни, а это именно то, к чему я стремилась.

К вечеру я вспомнила про домашнее задание, немного посидела над подготовкой к экзаменам и легла спать.

Это был один из немногих моих выходных, которые выпадали на солнечный день. Двадцать семь градусов по Цельсию – и мы хватаем полотенца и бежим купаться в реке. Благо, там было пусто и плавали в воде разве что утки и водоросли. Река была кристально чистой и очень холодной, и я долго сомневалась, так ли сильно хочу купаться.

Мы с Кристиной и Аней решили окунуться в беззаботную весеннюю пору по полной и впервые за этот год надели платья с соломенными шляпами. Платья были льняные, в полоску, настолько длинные, что прикрывали нацепленные на нас босоножки. Под ними у нас были купальники. Аня несла корзину для пикника с ягодами и фруктами, для которых был сезон, а Ян нес вторую корзину, в ней было две бутылки лимонада и бумажные стаканчики. Я несла под рукой тоненькую книжку с рассказами Андре Моруа и полотенца. Кристина несла покрывало. Рома – портативную колонку. Ян и Рома были одеты в светло-коричневые шорты, сандалии и большие льняные рубашки на пуговицах. Это было похоже на тематическую вылазку в стиле семидесятых или шестидесятых (я не очень разбиралась в моде эпох), но так не задумывалось.

Мы пришли на залитую солнцем зеленую поляну, которая окружила реку с крякающими в ней утками, расстелили покрывала, оставили корзины и шляпы на них, сорвали с себя одежду и побежали купаться. Вода была настолько холодной, что я застучала зубами и покрылась мурашками. Кругом был лес, все цвело и пахло, было очень хорошо. Казалось, если бы рай существовал, то он бы предстал перед нами именно таким.

Пробыв некоторое время в воде, мне показалось, что она перестала быть такой уж ледяной. Мы плескались, плавали на перегонки от одного берега к другому (Ян всегда всех опережал, а Кристина приходила второй), садились к парням на спины и дурачились по-всякому. Рома даже пытался ловить уток, правда, они были куда быстрее него и могли улететь. Когда мы вылезали из воды, он был в перьях, так что он окунулся еще раз, чтобы смыть их с себя.

Мы разлеглись обсыхать под палящими лучами солнца на нагретых ими же покрывалах.

На разговоры сил не оставалось, а в тишине лежать не хотелось. Поэтому Рома подключил мой телефон к своей колонке и попросил включить что-нибудь спокойное. Я не нашла ничего лучше, кроме как включить один из тех классических плейлистов, которые были сохранены у меня в приложении с музыкой. Связи на поляне не было, но она и не понадобилась.

Я лежала подле Ромы с приоткрытыми глазами. Перед ними, на фоне голубого неба, в воздухе плавали солнечные блики. Рядом со мной рос кустарник цветущих диких роз и запах бил в ноздри так сильно, будто был химическим, но мне нравилось. Я открыла глаза полностью, и мой взор уловил летающую у одного из цветков пчелку. Я не боялась пчел, потому что они ни разу меня не жалили. Думаю, я просто не давала им повода. Поэтому я лежала неподвижно и просто наблюдала за тем, как пчелка опыляла цветок.

Рома открыл глаза и дернулся, увидев пчелу. Я положила руку на его плечо и сказала шепотом:

– Тише, ты ее спугнешь.

Он тут же успокоился и лег обратно. Остальные трое дремали под усыпляющую музыку и ничего не замечали. Я подумала, что надо бы их разбудить, не то они обгорят под таким солнцем (а самое глупое – только на одну сторону!).

Они проснулись, перевернулись и снова задремали, все, как один. И мы с Ромой тоже перевернулись. Нам спать не хотелось, а особенно мне, так что я взяла в руки свою книжку и принялась читать рассказ. Читать французскую литературу в такой обстановке было, конечно, роскошно.

Моруа-историк мне очень нравился, но вот Моруа-писатель по вкусу не пришелся. И все же, я дочитала пару рассказов. Написаны они красиво и увлекательно, но чего-то мне в них не хватало, какой-то завершенности, целостности. Будто бы это сырые черновики, которые потом должны обрасти повествованием и стать полноценными произведениями. Хотя, возможно, я просто выбрала неудачные. Я обдумала это, краем уха слушая музыку, отложила книгу в сторону и заметила, что все проснулись и лежали в тишине. Мы совсем забыли о фруктах и ягодах.

Мальчишки побежали класть лимонады в воду, чтобы они охладились, а мы с девочками красиво разложили еду по покрывалу. Когда Рома и Ян прибежали, мы нацепили на себя одежду и начали есть.

– Вы знали, что почти во всех ягодах есть всякие жучки и червячки, которых мы не замечаем, когда едим? – поделился Ян занимательным фактом.

– Это уже их проблемы, – сказала Аня и погрузила в свой рот ягоду клубники.

Мы с Кристиной лежали у Ани на ляжках. Наши волосы уже обсохли и рассыпались по ее ногам. Время от времени Аня брала в руки черешню, отрывала от нее веточки и клала нам с Кристиной в рот. Так же она проделывала и с клубникой, и с абрикосами, и с нарезанными персиками. А мы просто лежали и позволяли теплым лучам солнечного света ласкать наши бледные от недосыпа и недостатка свежего воздуха лица. Они подрумянились и успели немного загореть за тот день. Ян с Ромой тоже прилегли на наши длинные платья. Я взяла последнюю ягоду клубники, большую, откусила ее, и Рома стал рыться в корзинке.

– Клубника закончилась? – печально спросил он.

– Не совсем, – ответила я, вертя половинку клубники в руках. Я поднесла кусочек ягоды к его рту, и Рома съел ее.

– Между прочим, японцы верят, что если девушка съест одну половинку клубники, а вторую отдаст парню, то он влюбится в нее, – поделился Ян очередным интересным фактом. Рома почему-то смутился и опустил взгляд.

– А с девушками это работает? – спросила Кристина.

–Попробовать можно, – сказала Аня.

Мы лежали там беззаботно, позабыв обо всем на свете. От нас пахло рекой и цветами, пахло весной. В тот момент мы чувствовали себя поистине живыми, свободными, ощущали, как здоровье и энергия разливается по нашим жилам. В тот момент мы были влюблены в жизнь.

Я даже не знала, почему именно так хотела найти парня с вечеринки. Просто хотела, и все на этом. Чувство, будто я что-то упустила, что-то до невозможности важное, не покидало меня уже пару недель. Я не могла его подавить или справиться с ним, только на время забыть о нем, чтобы потом снова вспомнить и позволить ему терзать себя снова.

Я пыталась сосредоточиться на учебе. Опыт всей моей родни показывал, что с семьей торопиться нельзя – лучше направить все свои силы на то, чтобы обеспечить себе, по крайней мере, безбедную старость. Не знаю, хотела ли я детей или нет, потому что всегда трудно понять, поддаешься ли ты общественному давлению или же взаправду хочешь вырастить нового человека, который, возможно, сделает что-то очень важное и вырастет достойным или достойной. А может, и не сделает; а может, и не вырастет. Вот в чем заключается главная проблема – ты никогда не знаешь, каким будет твой ребенок. Это лотерея. Дети растут не только под влиянием родителей, но и под влиянием внешнего мира, а от него отгородить трудно. От родителей зависит только смехотворно крохотная часть.

А что хотелось меньше всего – завести ребенка без возможности его обеспечить. Одеть его в лучшую одежду, дать лучшее воспитание и образование, сделать так, чтобы он ни в чем не нуждался и ему не приходилось работать. Дети, выращенные в бедности, меня поймут. Сколько раз вы смотрели на своих сверстников, у которых были дорогие гаджеты, которых возили по городам и странам, которым не приходилось, склонив голову, выпрашивать карманные деньги или ходить в обносках до тех пор, пока родители не отложат денег со своей и без того маленькой зарплаты. Сколько раз вам приходилось закатывать губу, когда вы так хотели съездить куда-нибудь и развлечься, хоть один раз в жизни поесть в ресторане и не переживать, что это ударит по кошельку настолько сильно, что вам придется голодать ближайшую неделю? Как тщательно вам приходилось следить за своим здоровьем только потому, потому что вы знали, что, в случае чего, у вас навряд ли окажется нужная сумма денег, чтобы его поправить. Как часто вы отказывали друзьям сходить в кино, ища нелепые отговорки, только бы не признавать того, что у вас нет на это денег? Насколько была тесна ваша квартира, где вы могли лишь грезить о личном пространстве? Может, вы жили в одной комнатке со своей сестрой или братом. Может, даже спали на одной кровати. А может, на раскладном диване. И вы бы хотели этого для своих детей? Такую жизнь? Я сильно сомневаюсь.

В нашем районе находился детдом номер шесть, который носил название «Большие Надежды» (очень неудачное название для места, где воспитываются дети, но я сомневалась, что это было как-то связано с Чарльзом Диккенсом), и к нему прилегала отдельная школа. Государственная, но не наша, и детдомовцы учились в отдельном от всех остальных, корпусе. Я иногда наблюдала снаружи, со стороны обывательницы, за их жизнью. Там было три корпуса: для мальчиков, для девочек и для малышей. После четырех лет их отправляли в один из корпусов, в зависимости от пола. Распорядки были практически такие же, как в тюрьме. Их иногда выводили гулять, иногда кормили, давали койку и ванну с туалетом, и на этом все. Я думаю, там должна была быть библиотека, но с бюджетами, кои выделяются государством на содержание детских домов, я сомневалась, что книги там были в надлежащем состоянии. Может, воспитатели их и развлекали, но вы сами понимаете, как трудно помочь такому количеству брошенных и никому не нужных детей, как сложно их подбодрить. С маленькими в этом случае было бы все просто – даешь игрушку, и ребенок доволен. Но когда они подрастают, то начинают все понимать. Впрочем, это были лишь мои догадки.