Читать книгу Бес, смерть и я - Алина Рейнгард - Страница 4

А вот следующее утро меня совсем не радует.

Фальян врывается в спальню – ещё и полудня нет – и без предупреждения начинает размахивать руками и что-то вопить. С трудом продираю глаза, делаю глоток утренней настойки (благо её он приносит, как проснётся, первым делом) и прошу повторить. Наконец, понимаю:

– Корибельский доложил в церкви, что кошмары, которые сегодня смотрел весь дом мэра, насланы вами в качестве личной мести!

Надвигающаяся паника сильно «надвинуться» не успела. Усмехаюсь:

– Фальян, но ведь кошмары видел весь город. Личная месть – семье мэра, а кошмары снятся всему городу? Пойду-ка я за прилавок, успокою посетителей.

Собираясь, не понимаю совершенно: его так обидели ночные кошмары? Он же дал мне неделю. Почему – такие глупости? Впрочем, мне от этих глупостей бед немного. Бред же полный. Кошмары в качестве личной мести, ага.

Встаю за стойкой, с порога приветствую посетительницу:

– Госпожа, здравствуйте! Вам тоже уже доложили, что я якобы насылаю ночные кошмары на дом мэра?

Смеюсь достаточно непринуждённо, чтобы полная пожилая дама – жена фермера – поверила. Подозрительность на её лице понемногу рассеивается.

– Мне просто тоже всю ночь кошмары снились, да и мужу, и детям… – вздыхает. – Я потому и пришла за чем-нибудь для восстановления… Мне-то вы уж точно ни за что не мстили. Я когда вам яйца последний раз приносила, и помидоры, они же хорошие были?

Продолжаю смеяться:

– Иногда бывают такие фазы луны, госпожа, что кому угодно приснятся кошмары. Близится смена погоды, или просто смена положения светил в небе – люди это чутко воспринимают, а наш городок, к тому же, от Заболоченного леса недалеко. Мало ли что там натворили, что в городе у всех чуткость повысилась? Поверьте, кому только сегодня не снились кошмары. Я сам с утра настоечки выпил, потому и радостный такой.

– Вот именно, – говорит хмурый плотник, входя в аптеку, – мне, например.

Про Корибельского он пока не знает. Ввожу его в курс дела.

– Да, нехило сегодня ночью сынишку мэра покрутило, – качает головой мужчина. – За что он вас так не любит, господин Брам?

– Ему моя невеста приглянулась, – доверительно шепчу, и ахают оба: и плотник, и жена фермера. Словом, расстаёмся по-добрососедски.

Так и проходит ещё часа два: я всем наливаю восстановительной настойки, успокаиваю, жалуюсь на Корибельского. Начинаю подумывать, что надо бы теперь сходить к священнику. Нажаловаться и ему на Эжена, попросить поддержки… Да, на собрания я не хожу, но ведь по воскресеньям в числе прихожан меня видят! И вообще, сегодня как раз вторник. Сходить, что ли, на собрание – чисто пожаловаться? Может, меня тяжкая душевная мука вынудила…

Под потолком появляется призрак – чуть более внятно различимый, чем вчера, и я радуюсь, что в аптеке в эту минуту ни одного посетителя нет. Быстро убегаю в дом, делая знак Берониану – он перемещается за мной.

– Всё плохо, Леокаст, – говорит мне старый эльф, глубоко вздыхая и убедившись, что двери я закрыл. – Этот твой недруг всем рассказал…

Я уже в курсе, о чём ему вежливо и сообщаю. А заодно рассказываю, как уже начал решать вопрос.

– Надолго не хватит, – вздыхает Берониан. – Если этот самый Эжен уже начал – он продолжит. Нет, безусловно, лучше всего тебе будет уехать. Конечно, это замедлит процесс моего воплощения, но у меня отличная идея, как, напротив, его ускорить…

И он посвящает меня в блистательный план. Можно взять с собой Фальяна и Мериану, сообщить, что зовут меня в столицу по вопросам получения наследства и, собственно говоря, туда и уехать. Денег с сегодняшней прибыли на неделю хватит – на еду так точно, а с ночлегом он, Берониан, что-нибудь придумает. Неделя – это самое большее, людей в столице много, за два-три дня призрак воплотится полностью и потребует обратно своё состояние. Получив часть денег, я смогу вернуться в городок при деньгах, сообщить, что я теперь значительно богаче Корибельских, и высмеять Эжена прилюдно: ну какая личная месть, мальчик, если я гораздо серьёзней тебя? А то, что беру с собой Мериану, можно обозначить так: умирает моя старая тётушка, хочет перед смертью познакомиться с невестой, чтобы понимать, кому оставляет состояние. Идея отличная!

Фальян, которого я тихонько зову присоединиться к нам, отрицательно качает головой:

– Учитель, я лучше останусь, правда. Уж как-нибудь, ничего со мной не случится. Даже если они поверят, что вы на них насылали кошмары, то при чём здесь я? Ничего не знаю, занимаюсь аптекой. К тому же у меня матушка в этом городе – она тоже всегда на защиту встанет, это вас считают пришлым незнакомцем… Так что вы уж простите, но дело оставлять нельзя. Берите Мериану и езжайте.

Что ж, остаётся ждать Мериану. Вздыхаю, но не возражаю, так что Берониан отправляется подкармливаться дальше – то ли уезжаем мы, то ли нет, но сил лучше иметь побольше, – а я возвращаюсь за прилавок, вешать посетителям отборную лапшу на уши.

Ещё через пару часов появляется Мериана, ужасно недовольная.

– Как там твой план? – начинает тормошить меня с порога. – Я хочу замуж! Я хочу прекратить учиться! Можно как-то сделать так, чтобы у тебя поскорее стало много денег? Тогда мои родители ничего возразить не смогут и не станут заставлять ждать до семнадцати! Им куда приятнее будет, чтобы дочка поскорее стала богатой!

Увлекаю Мериану в спальню, обнимаю и начинаю рассказывать. Излагаю кратко, делаю выжимку из фактов, чтобы невеста моя поняла именно то, что ей надо:

– Я расскажу тебе правду, потому что сейчас её действительно нужно знать. У моего учителя был друг. Учитель, как ты знаешь, умер, а вот друг его, сир Берониан, попал в нелепую ситуацию: враги превратили его в призрака. Он явился ко мне и попросил помощи: мне нужно сопровождать его в столицу, к магам, чтобы они помогли ему вернуть тело. В благодарность за помощь он осыпет меня богатствами – у него огромное состояние, на которое враги очень рассчитывали, но он составил завещание так, что никто, кроме него самого, так быстро этих денег не получит…

– То есть они его родственники?

– Всё ловишь на лету, – улыбаюсь одобрительно и целую Мериану в макушку. – Словом, объяснять про магов и призрака мы твоим родителям не будем. А вот про старую тётушку, которая собирается на тот свет и хочет увидеть меня и мою невесту, переписав на нас перед смертью часть своего состояния, – отличная идея. Уезжать нам надо завтра, так что с утра я зайду к твоим родителям и сам им всё это расскажу – чтобы тебя отпустили. Тётушка вызывает срочно, ехать нужно немедля, ну, ты понимаешь.

– А не сегодня – почему?

Сбиваюсь. Берониан же хотел напитаться перед дорогой, потому и не сегодня, но как я ей это объясню? Собираюсь с мыслями:

– Потому что сир Берониан просит пускаться в путь именно завтра. Он потратил много сил на то, чтобы найти меня, и теперь ему нужно отдохнуть, прежде чем тратить силы снова.

Мериану это объяснение всецело удовлетворяет.

– И мы будем богаты? – она смеётся от радости, а я завожу ей прядку золотых волос за точёное ушко. Бог мой, как же моя невеста красива! Как же мне повезло! Что бы там ни было, как бы ни бесился Эжен Корибельский, я самый счастливый человек, если не на свете, то в округе так точно…

Мериана уходит, а я собираюсь с мыслями. Надо бы всё-таки зайти к священнику. На собрание я уже опоздал, но можно зайти попозже… Что он мне скажет? Что я ему скажу? Впрочем, Берониана всё ещё нет, потому надеваю плащ, повязываю свой любимый шёлковый шарф и выхожу из дома.

Священник, отец Карл, как раз протирает стол после собрания. Церковные сборища по вторникам проходят за круглым столом, прихожане приносят записи, и отцу Карлу, несомненно, кажется, что стол они пачкают. Собираются, кстати, у него дома, не в церкви. Дом, правда, при церкви и находится, но на это уже можно не обращать особого внимания.

Захожу, кланяюсь с порога:

– Святой отец, позволите? Только освободился в аптеке, потому на собрание не успел – я по делу к вам.

Карл недоверчиво откладывает тряпку и садится за своё место, во главе стола. Стол круглый – с обязательным заглавным местом. Что тут скажешь.

– Святой отец, беда у меня, – вздыхаю. – Сын мэра, Эжен Корибельский, взревновал ко мне невесту мою – сам хотел бы на ней жениться. И теперь хочет меня со свету сжить. Вот, пускает гнусные слухи… да вы сами знаете…

Пускаюсь в подробности тяжкой своей жизни. Как было нас в семье пятеро братьев и сестёр, а шестая сестрёнка умерла маленькой, и как тосковала мама. Как после смерти дочурки она долго болела, отец только ею и занимался, на нас вообще почти не смотрел. Как аптекарь – согласно официальной версии, друг моего отца, – проезжая мимо, заехал выразить соболезнования и понял, как в этом доме живут дети. Как он проэкзаменовал нас на сообразительность – каждого: и меня, и двоих братьев, и двух сестёр на всякий случай, хотя с ними всё было легче, они были старшие и всё равно скоро вышли бы замуж, – и сказал, что юноша Леокаст может учиться у него аптекарскому делу. Как он вначале просто забирал меня летом, а потом понял, насколько моим родителям нет до меня дела, и забрал к себе совсем, став для меня самым лучшим отцом. Как он умер, и я остался один в огромном доме-аптеке, обязанный взять своего ученика и быть ничуть не хуже покойного учителя при этом… Словом, несу сумятицу из фактов и отъявленного вранья, перемешиваю всё как попало – радует то, что большую часть врак я пересказываю со слов учителя, как он сообщал это всё некоторым посетителям аптеки и старым знакомым.

Отец Карл слушает внимательно, не перебивает. Но, когда я заканчиваю, сокрушённо вздыхает:

– Я понимаю вас, господин Брам, и очень сочувствую. Но в вашей истории нет никакого опровержения того, что вы могли наслать на весь город ночные кошмары. Одинокий юноша, лишившийся даже своего учителя, легко может начать заниматься тёмным колдовством.

– Во-первых, почему это я одинокий? – обижаюсь. – У меня есть ученик и невеста! Во-вторых, почему юноша? Мне тридцать лет без малого! И, наконец, почему на весь город? Корибельский, вроде бы, только про дом мэра рассказывал.

– Но кошмары-то снились всему городу, – снова вздыхает отец Карл. – И, вы уж меня извините, если насылать кошмары на дом мэра – очень просто ошибиться. Мэр олицетворяет собой город, а значит, домом мэра, семьёй мэра весь город и является. Точно так же, как если бы вы прицельно охотились на сына мэра, то каждый из нас может считаться, на самом деле, чадом Корибельского-старшего. Так уж складываются социальные условия…

Хватаюсь за голову. А отец Карл-то не лыком шит! Сам практикует! Тоже мне, церковник, тоже мне, святой отец! То есть по воскресеньям он проповеди читает, по вторникам и четвергам жалобы жителей городка выслушивает, а всё остальное время колдует, значит?! Умные книжки читает, творит всякое?! Нет, неудивительно, почему его так любят, уважают и ценят – это всё магия навроде приворотной, тут и сомнений нет. Но выразить потрясение вслух не могу – сразу станет ясно, что я тоже маг. Потому делаю вид, что поражён совсем другим:

– Да что вы такое говорите, отче! Это что же получается, кто-то мог бы наслать кошмар на одного только Эжена, а пострадал бы весь город?! А если бы я на дуэли с ним сцепился – да, я понимаю, дуэли давно запретили, но в прошлом… словом, убил бы я Корибельского, и умер бы весь город?!

Кошу под идиота. Кажется, отец Карл прекрасно это понимает.

– Ну что вы, господин Брам, – терпеливо объясняет он, – какое же колдовство в дуэли? Это просто бессмысленное убиение людей. Колдовство, хоть и бесовское дело, а всё-таки какой-то смысл в нём всегда есть: колдун никогда не хочет просто так кого-то убить, ему это зачем-то надо. На дуэли же тем, кто собирается стрелять, движет исключительно ненависть. На одной только ненависти колдовство не построишь – вся бесовщина строится на многих ступенях, которые в конечном итоге приводят к единому смыслу. Да даже светлые чары – вот аптекарство, например. Разве можно сварить хорошее снадобье, когда только денег на нём хочешь заработать, а не людей исцелить?

Был бы Фальяном – покраснел бы. Сам не умею. Раскусил меня отец Карл, ох, раскусил. Мне совершенно всё равно, исцелю я человека или нет, потому и готовлю по книжкам, без, так сказать, души. И получается, что вроде бы настойки действуют, а по сравнению с Фальяновыми – ерунда это, а не настойки.

– Понимаю вас, – говорю взвешенно и серьёзно, – только другого сообразить не могу: кто же у нас в городке такой могучий колдун, что насылал кошмары на Корибельского, а получилось – на весь город? Если я у него недругом стал, значит, наверняка не я один – Эжен вздорный юноша…

– Вы у нас такой колдун, господин Брам, вы. – Отец Карл смотрит на меня пристально. – Корибельский-младший ещё вчера мне рассказал, что учитель ваш занимался оккультной бесовщиной. Пока только кошмары людям снятся, я вам ничего не скажу – только посоветую в дальнейшем старательнее думать именно об Эжене, а не о сыне мэра, а не то весь городок наш замучите. Но если начнётся что-то посерьёзнее – вы уж извините, но мы придём с обыском.

Ничего себе поворот.

Не знаю даже, чем я больше потрясён – тем, что отец Карл меня не сдал здоровякам из народа, вооружив их факелами с боевым кличем «жги колдуна!», или тем, что он и вправду поверил: кошмары вызваны моей личной местью.

Торопливо извиняюсь перед отцом Карлом, заверяю его, что предприму все усилия, чтобы такого больше не повторилось, и решать свои разногласия с сыном мэра буду культурно и цивилизованно. Встаю, ухожу, и не понимаю: что же мне теперь делать?

Впрочем, утром всё равно собирались уходить. Значит, так и будет. Приснятся жителям города кошмары ещё раз – ну так это моё старое заклятие всё ещё работает, тут у отца Карла никаких сомнений не будет, раз уж он такой образованный маг. Только повздыхает, что ученик я бездарный и отменить заклятие не могу, а жду, пока само схлынет. А назавтра мы попросту уедем, и всё будет, как обещает Берониан. Я вернусь в город богачом и поведу под венец свою прекрасную невесту. А с отцом Карлом мы, может, ещё профессионально подружимся. Вот будет у меня много денег, я ему церковь отремонтирую и вотрусь в доверие, будем обсуждать бесовскую колдовщину… тьфу, колдовскую бесовщину. Нет, ну ничего себе отец Карл даёт! Что уж тут скажешь, тут только смеяться.

Около полуночи Берониан заглядывает ко мне в спальню: – Я на минутку, не дольше. Что ж, завтра в десять утра подъём, Леокаст. Идёшь за своей невестой, и уезжаем. Я буду за тобой перемещаться – постараюсь не появляться, пока из города не выйдем. И отправимся в столицу – дальше сам всё знаешь. А я пошёл дальше подпитываться, мне это перед путешествием очень нужно.

И исчезает, не дав даже ответить. Мысленно стону. Мало того, что Фальян растолкал меня сегодня до полудня, так ещё и завтра вставать спозаранку и ехать куда-то… Ненавижу рано подниматься. Отлично знаю, что сам Фальян каждое утро встаёт в семь, ну от силы в восемь, когда устал очень после ночных ритуалов: приведёт себя в порядок, поест, откроет аптеку. Но я-то не Фальян! Я всегда любил подольше поспать, и как тут… зачем… впрочем, ехать надо по делу, а значит, не на что жаловаться. Главное – решить, какую карету нанимать. Наверное, надо зайти на соседнюю ферму, взять пару лошадей и отправиться верхом, зачем мне эти «каретные» траты? Благо невеста моя верхом ездить превосходно умеет, училась. Ещё бы – дочь кузнеца-ювелира! Отец её мечи делает, которыми всадникам положено махать, так что озаботился тем, чтобы дочка если не размахивать мечом, то хотя бы ездить на лошади умела.

Но это всё – утром. Надо лечь спать. Надо просто поспать, выспаться перед дорогой. Да, обычно так рано я не ложусь, но сегодня это необходимо… Лежу, смотрю в потолок. Уснуть не получается.

Когда погибла моя сестрёнка, тоже уснуть не получалось. Ни у меня, ни у мамы. Дом у нас был небогатый, стены, как говорится, картонные: тонкие-тонкие, любой вздох услышишь. Я спал в комнате с младшими братьями – Серон засыпал сразу, он легко относился к жизни. Ярилий, маленький ещё, – поплачет-поплачет слегка и уснёт, свернувшись калачиком. А за стенкой творилось не пойми что – плакала мама, пытался её успокоить сонный отец, которому с утра на работу, а через две стены порой доносились рыдания сестёр. Они малышку очень любили, её вообще любили все. Попасть под копыта лошади, выбежав на дорогу! И ведь мы все за ней не уследили – младшие играли во дворе, не заметили, что Иана куда-то побежала. А старшие просто считали, что младшие в своих играх и сами справятся…

Больше всех корила себя старшая сестра, Арелана. Она должна была как самая старшая за малышами следить. Я слышал как-то, как она плакала матери в подол, стоя перед ней на коленях: «Леокаст и Серон-то что, они мальчишки, за чем они уследят? Ярилий сам малыш, а Нора вообще в доме была, причёску делала… Ясное дело, хочется красивой быть, когда только поняла, что растёшь красивой… А я-то, я?! Я-то должна была уследить за Ианой!..»

Что ж, у Ианы тоже было имя с характерным окончанием. И у Ареланы тоже. Я их обеих потерял – Иану навсегда, а Арелана довольно быстро вышла замуж, родила троих малышей – это когда я в последний раз о ней что-то слышал. Не люблю писать домой. Не люблю думать о том, что было бы, уследи я за сестрой. Я же потому тогда и заставлял дёргать хвостом ту ящерицу, из-за которой учитель меня взял к себе домой: тренировался мёртвых поднимать, думал, и Иану когда-нибудь подниму. С годами понял: нет в этом смысла. Если девочка уже умерла маленькой, то о чём тут говорить? Она не знает, что такое стать взрослой, оно ей не надо. Да и не растут духи – только подниму малышку зачем-то, и будет её жизнь скучной и тоскливой… Как же жаль, что не было у нас в роду эльфов. Судя по Берониану, эльфийская кровь поможет совсем воскреснуть. Да вот только, увы, ничего тут не поделаешь…

Мы все, в общем-то, нашли способ бежать от смерти Ианы. Нора подросла и, мать писала, ушла в монастырь: вроде бы, громче всех Арелана себя корила, а Норе, кажется, было гораздо тяжелее… Арелана замуж вышла, Серон ушёл на войну, Ярилий только с родителями остался, подспорьем и поддержкой. Ну да он маленький тогда был, почти ничего не понял. Он всё теперь сделает, лишь бы мама с папой его любили. Могу понять. Был бы я младше на момент смерти Ианы – тоже бы не баловался с ящерицей и остался бы в конце концов любимым сыном. А так – ящерица дёргает хвостом, к нам подходит седобородый человек, спрашивает, учил ли меня кто-нибудь, и, получив отрицательный ответ, идёт в дом – разговаривать с моими родителями. Если вспомнить, что мама после смерти дочери работать не могла, аптекарь, который забирает на всё готовое лишний рот (пусть для начала и на несколько месяцев в году), показался просто спасением.

Делать мне, в общем, нечего. Надо спать. Но я ещё с полночи мечусь, вспоминаю Иану, возвращаюсь мысленно к горю сестёр и мамы… Да и братьев, да и отца. Отец-то держался, ему нас всех кормить надо было, а вот Серон, который и спал легко, и жил без особых тягот вроде бы, всё-таки на войну пошёл. Значит, ему тоже было тяжело. Я так давно не писал домой, что даже не знаю, жив ли он, – наша страна ни с кем сейчас не воюет, но тех, кто пошёл в солдаты, легко отправляют в другие земли, на передовую. Впрочем, я же завтра еду в столицу! Надо навестить родных, познакомить их с невестой… Не сразу, конечно, а как Берониан денег даст. Успокоенный этой мыслью, засыпаю довольный. Всё совсем не так плохо. Всё можно решить. Мертвецов – человеческих мертвецов – не вернуть, но зато живых можно и обнять, и обрадовать. А это главное, наверно.