Читать книгу Русская наследница - Алина Знаменская - Страница 4

Наташа Орефьева, медсестра родильного отделения областной больницы, жестоко страдала от токсикоза и жары. Она вынашивала своего первенца уже шестой месяц и не могла дождаться декретного отпуска. Ей становилось плохо на работе так часто, что за время беременности она уже успела полежать в родной больнице на сохранении целых три раза. Потом заведующая сжалилась над ней и перевела работать в архив – до декретного. А завархивом быстренько слиняла в отпуск. Работа Наташе понравилась: здесь, в подвале, было прохладно, тихо. К ней почти никто не заглядывал, разве что доктор Студенцов – он писал диссертацию. Сиди себе, журнальчики почитывай. Сегодня Наташа взяла с собой вязанье и с удовольствием вывязывала крючком узор на детской пинетке. Когда пришла посетительница, Наташа сначала даже почувствовала некоторую досаду на то, что ее отвлекли от столь приятного занятия. Посетительница была молодая, чуть постарше Наташи, с улыбчивыми серыми глазами. Медсестра с завистью оглядела стройную фигуру вошедшей. Когда теперь она, Наташа, сможет надеть шелковые летние брючки и пройти вот так же легко и стремительно? Живот иногда кажется просто огромным и неправдоподобно тяжелым…

– Здравствуйте, – улыбнулась посетительница. – Меня к вам направили. Там, наверху, никого нет из врачей. Кто на родах, кто на конференции…

– А я и не врач вовсе, – призналась Наташа, – я медсестра и тут работаю временно.

– Это не важно. Все равно вы можете мне помочь. – Посетительница достала из сумочки сигареты. Заметила Наташин живот и спрятала сигареты назад.

– У нас нельзя курить, – объяснила Наташа, – и не потому, что я беременная, а потому что бумаги.

Посетительница кивнула и улыбнулась:

– А я во время беременности табачный дым не переносила.

– Правда? – Наташа оживилась и отложила вязанье. – А я запах духов не переношу. Абсолютно. Все духи из дома выкинула. А сколько вашему ребеночку?

Посетительница опустила глаза, а когда подняла их на Наташу, они уже были другие – темные, как пасмурное небо, и невеселые.

– Сейчас было бы три года. Он умер сразу после родов, я и не видела его никогда.

– Ох! – Наташа опустилась в свое кресло. – Простите, я не хотела…

Посетительница улыбнулась:

– Меня Катей зовут. А вас?

– Наташа.

– Я, собственно, и приехала сюда поэтому. Я здесь рожала три года назад, в апреле.

Наташа с интересом слушала женщину, но никак не могла понять, чего же та хочет.

Катя поняла ее вопрос по глазам и продолжала:

– Понимаете, роды были трудными, я потом в реанимации лежала долго. И ребенка мне не показывали, естественно. А когда я в себя пришла, узнала, что он умер. Я скоро в Америку уезжаю. Совсем. И… не знаю, поймете ли вы… – Катя хрустнула пальцами, взяла в руки недовязанную пинетку. – Мне хотелось бы на могилке побывать. Проститься. Ведь должно же быть место, где хоронят таких детей?

Наташины глаза наполнились слезами. Последнее время она стала такой чувствительной… Она полезла в сумочку за носовым платком.

– Ну вот, я вас расстроила, – огорчилась Катя. – Вы не должны это относить к себе. У вас все обязательно будет хорошо. Просто у нас в городе экология плохая. Химический завод и все такое. Врач сказал, что таких случаев сколько угодно именно из-за экологии. Я же к вам рожать из другой области приехала.

Наташа виновато шмыгнула носом.

– Я теперь по поводу и без повода реву. Если в фильме что-то про детей показывают, обревусь. Это пройдет?

– Наверное, – Катя пожала плечами, – фильмы я спокойно смотрю. А вот сны… Последнее время мне мой ребенок сниться стал. Почти каждую ночь. Я думаю, может, это оттого, что я не похоронила его как следует, не простилась?

– Может быть, – задумчиво произнесла Наташа. – Только я, честно, не знаю, как тебе помочь. И как младенцев новорожденных хоронят – не знаю. Я ведь колледж окончила полтора года назад, работаю недавно.

На лице посетительницы отразилось такое огорчение, что Наташе стало неудобно за собственную некомпетентность. Она добросовестно задумалась.

– Может, мне врачей стоит дождаться? – предположила Катя. – Они-то должны знать такие вещи…

– Как же, дождешься от них! – Наташа рукой махнула. – От них одно услышишь: «Информация конфиденциальна».

– Что же делать… – скорее себе, чем собеседнице, пробормотала Катя.

– Кажется, я придумала! – Наташа хлопнула себя по коленкам. – Есть один человечек… Профессор наш.

– Из этой больницы?

– Здесь он уже не работает. Его за это дело поперли, – Наташа сделала жест, из которого Катя поняла, что профессор – горький пьяница. – Он тебе за бутылку любую информацию выложит. Если ты меня дождешься, мы с тобой в обеденный перерыв сходим. Он тут недалеко живет.

– Ой, Наташа, просто и не знаю, как тебя благодарить. – Катя вынула из сумки коробку конфет.

– Ну вот еще! – воскликнула Наташа, отодвигая «взятку», но тут же передумала: – А знаешь, я шоколад люблю просто патологически. Не в силах отказаться.

И принялась сдирать целлофан с коробки.

– Конечно, с пустыми руками мы к нему не можем идти…

– Я все куплю, – заверила Катя.

– Да я не в том смысле. Ему могут понадобиться все сведения по поводу твоей патологии. Придется покопаться. Как твоя фамилия?

– Щебетина.

– Три года назад, говоришь? – Наташа положила в рот конфетку и скрылась среди полок с карточками и выписками из историй болезней.

Катя двинулась было следом, но Наташа запротестовала:

– Нет-нет! Ты посиди возле телефона. Если позвонят – сразу возьми трубку, ладно? Чтобы заведующая, если будет проверять, не решила, что я здесь уснула.

Кате показалось, что Наташа копается целую вечность. Наконец та появилась с тоненькой папкой в руках.

– У тебя мальчик был?

– Мальчик. Нашла?

Наташа кивнула.

– У тебя были с почками неполадки.

– Да, мне говорили. Они у меня и сейчас барахлят.

– А у ребенка другое. Тут на латыни. Я, честно говоря, не совсем… Но профессор разберет. Он у нас акушерство преподавал. Ох и зануда! Ты ему только вопрос задай, а уж он тебя без ответа не оставит. Все справочники, словари, энциклопедии поднимет.

Наташа включила ксерокс. Когда копия Катиной карточки была готова, сунула листки в сумочку, а карточку отнесла на место.

– Ну вот, можно идти.

* * *

Профессор, страдающий с похмелья, гостям, можно сказать, обрадовался. Он почти сразу узнал бывшую студентку Орефьеву и на Катю смотрел доброжелательно, особенно после второй рюмки. Тогда же Наташа подсунула ему копию Катиной карточки.

– Ну да, острая почечная недостаточность. Однако – выкарабкалась. Молоток. Ну а ребенок?

Наташа быстро взглянула на бледную Катю и опередила ее с ответом:

– А ребенок еще в роддоме умер. Так вот мы и хотели узнать…

– Позвольте! – Профессор нацепил очки и вгляделся в записи. – Здесь не зафиксирован факт смерти. Так не бывает. Если бы ребенок умер в роддоме, то здесь, в карточке, все было бы написано. Тебя, Орефьева, чему в колледже учили? То, что у ребенка врожденная патология, здесь отражено. Но то, что он умер, – нет. Что хотите со мной делайте.

И профессор самым невозмутимым образом налил себе следующую рюмку коньяку. Изящным движением выпил и аккуратно положил в рот кусочек банана. Наташа боялась оглянуться на Катю. Она вдруг почувствовала, как ребенок сильно толкнул ее под грудью. Положила руку на живот, делая вид, что поправляет платье, и потрогала пальцами выступ крошечной пятки. Футболист.

– Но разве такое возможно? – недоверчиво спросила она. Пьяные рассуждения профессора ей не нравились. – Может, обычная халатность медперсонала? Забыли сделать запись?

– Ну, милочка! «Забыли»! Это архив! Документы… За такую халатность знаете что бывает?

Старик наехал на нее, будто это она, Наташа Орефьева, допустила непозволительную халатность. Выгнали за пьянку, он и рад поводу вылить ведерко грязи на родное учреждение!

– Семен Кириллыч! – рассердилась Наташа, устав наблюдать, как ее бывший преподаватель превращает чужую проблему в собственный праздник. – Как же можно объяснить этот случай? Вы же работали в тот период, это было всего три года назад!

– Три? – Профессор пожевал губами, почесал переносицу. – Не помню. С такой патологией, как у вашего ребенка, младенцы обычно не выживают. Возможно, вам объявили факт, которого ожидали. Вас нужно было выписывать, а младенец еле теплился. Это лишь моя версия, дамы.

– Ну а потом? – нетерпеливо перебила Наташа, боязливо оглянувшись на окаменевшую Катю. – Потом что, чудо с ребенком произошло, что ли?

– Ну, чудо не чудо… – уклончиво произнес профессор. – Я не хочу и не люблю строить предположения и возводить напраслину на своих коллег, хотя они, смею заметить, поступили со мной не лучшим образом, но я…

– Семен Кириллыч, – заерзала Наташа. Обеденный перерыв подходил к концу, а дело не только не прояснилось, но вконец запуталось. – Давайте ближе к делу. Каковы ваши предположения?

– Ну, допустим, был у нас в городе в то время прекрасный талантливый кардиолог. Теперь он не то в Израиле, не то в Штатах. Он первым начал делать уникальные операции на сердце. Умница. Именно он отважился оперировать новорожденных младенцев. Потом его сманили, как водится, ну и…

Наташа во все глаза смотрела на пьяненького профессора, забыв про время, пока ее не отвлек неожиданный глухой звук: Катя, обмякнув, безвольной массой сползла на пол.

– Нашатырь! – заорал профессор. – Там, на кухне, в шкафчике. Орефьева, кому я сказал? Бегом!

Наташа кинулась на кухню, впервые за последние два часа сообразив, в какую темную историю она, собственно, влипла.