Читать книгу Русская наследница - Алина Знаменская - Страница 7

Пашкин вынужден был след в след тащиться на своем «БМВ» за этим полудохлым междугородным автобусом. Конечно, он мог бы прорулить вперед и отлежаться где-нибудь в лесочке, пока автобус доползет до Семеновки. Но! А если Катерина блефует? Если она выйдет раньше? Или – позже? Если она направляется отнюдь не на побывку к теткам и не на могилку к бабуле? Да он просто уверен, что она отправилась на свидание. И не будь он Витькой Пашкиным, если даст водить себя за нос! По большому счету дело даже не в этом! От него ускользал его шанс – состояние в Америке, – и он был твердо намерен поймать этот шанс за хвост. А если шанса не будет у него, его не будет ни у кого. Пашкин улыбнулся своей складной мысли. Его всегда забавляли собственные удачные высказывания. Даже мысленные. Итак, если шанса не будет у него, то его не будет ни у кого. Об этом он позаботится.

Его предположения начинали оправдываться: автобус благополучно миновал Семеновку, а Катя не вышла! Она поехала дальше!

Пашкин почувствовал азарт погони. Ты хитра, Катенька, но мы хитрее. Все мы про тебя, цыпочка, узнаем, как ни маскируйся.

Катя вышла на перекрестке, у самого въезда в город. Пашкин отъехал на обочину и стал наблюдать, как она «голосует». Значит, ей не в город. Куда же? Его новую машину Катя не знала, поэтому Виктор мог не опасаться, что она заметит его. К тому же за тонированными стеклами он был для нее невидим. Наконец Катя договорилась с синим «жигулем», и они покатили в противоположную от города сторону, туда, куда показывал дорожный указатель с надписью «Целебные источники». Пашкин двинулся следом. Вскоре они въехали в лесную зону, и Пашкину пришлось приотстать, чтобы не вызвать подозрений. То и дело попадались указатели с названиями санаториев и туристических баз.

Место, надо сказать, для этого самое подходящее: сосны до небес, дубы, колокольчики сиреневыми мазками вдоль дороги. Выходит, Катька ездила подлечиться и завела себе хахаля на отдыхе? Какого-нибудь медбрата. Возможно, возможно…

Синий «жигуль» подъехал к воротам какого-то санатория и остановился.

Катя вышла, вытащила свои пакеты, расплатилась.

Все это Пашкин наблюдал из своего укрытия – он поставил «БМВ» под елкой, за кустами дикой малины. Отсюда ему хорошо были видны ворота, торец двухэтажного кирпичного здания, детская площадка во дворе. Катя вошла в калитку и исчезла за деревьями.

Виктор выбрался из машины и приблизился к зданию. Ему бросилась в глаза официальная табличка, где серебрянкой по черному фону было начертано: «Детский реабилитационный центр лечебно-профилакторного типа».

Что еще за новости? Что ей тут делать? Машину отпустила, значит, собирается пробыть здесь долго. Полдня? Или, может, останется ночевать? По крайней мере ему не надо торопиться. Он обошел корпус центра кругом. Территория захватывала небольшую часть леса и спускалась к реке, где тянулся вдоль берега довольно широкий песчаный пляж. Все чисто, вылизано, ухожено. Кругом среди травы бежали неширокие асфальтовые дорожки. Пашкин вскоре понял их предназначение. Он увидел, как по одной из таких дорожек катится инвалидная коляска, в которой сидит человечек лет восьми. Позади семенит медсестра. Пашкин вышел к детской площадке с противоположной от ворот стороны и остановился. Он увидел Катю. Она зачем-то переоделась в белый медицинский халат и теперь ничем не отличалась от остального обслуживающего персонала. Еще больше он был поражен, когда понял, что она собирается развешивать на веревке, протянутой позади здания, выстиранные полотенца. Она что, подрабатывает здесь? Это накануне отъезда в Америку? Пашкин напряг воображение. Или она маскируется под обслугу? Тогда возникает вопрос: зачем?

На площадку вывели детей. Дети были разновозрастные – от года и лет до десяти. Пашкин сразу отметил, что среди детей, здоровых на вид, есть явные инвалиды. Впрочем, дети вели себя, как и положено детям – рыли лопатками песок, толкались, качались на качелях, смеялись.

Вся эта картина ввела Пашкина в некоторое замешательство. Он глянул на Катю и остановил свой взгляд. Что-то сейчас в ней появилось странное. Она неотрывно смотрела на детей, зажав в руках мокрое полотенце. Лицо ее исказило напряжение. Что она такого увидела? Пашкин стоял за густой рябиной, не сводя глаз с любовницы.

Теперь она вешала полотенца совсем иначе – словно это дело было затеяно вовсе не ради полотенец, а так, для отвода глаз. Прикрепив полотенце прищепками, она выглядывала из-за него, наблюдая за кем-то и одновременно прячась. Когда полотенца наконец закончились, она подошла к детской площадке, остановилась и взялась рукой за спинку скамьи. Катя была совершенно бледная. К ней подошла женщина из персонала, что-то сказала. Катя кивнула. Пашкину показалось, что сделала она это через силу, словно не хотела соглашаться с тем, что ей сказали, но была вынуждена. Когда женщина отошла, Катя принялась вытирать тряпкой крашеные скамейки.

Пашкину было ясно, что вся эта возня со скамейками и полотенцами – сплошная лажа, Катя занята другим. Но вот чем? Этого он не мог взять в толк. Она то и дело пялилась на песочницу, где возились мальки ясельного возраста. Две девочки и мальчик ковыряли совком песок и складывали его в ведерки. Именно с этой троицы не сводила глаз Катя Щебетина. Она уже, наверное, протерла последнюю скамейку до дыр, как вдруг одна из девочек, неловко повернувшись, толкнула мальчика. Тот не удержался и вывалился из песочницы. Понадобилась какая-то доля секунды, чтобы Катя очутилась рядом. Она схватила ребенка, не успевшего осознать, что, собственно, с ним случилось, и стала тискать его, проверяя сохранность его конечностей, дуть на испачканную песком коленку. Наконец от всех ее действий мальчику, вероятно, стало щекотно, он засмеялся, а Катя подняла на него глаза, полные слез.

– Не плачь, тетя, мне не больно, – проговорил малыш. Пашкин увидел, как она взяла обе детские ладошки и поцеловала их. По ее лицу катились слезы. Хотя Пашкин стоял совсем рядом, он мог не опасаться быть замеченным Катей. Она не видела никого и ничего вокруг. Весь мир для нее сейчас был сосредоточен в этом трехлетнем карапузе. На детей, столпившихся рядом, она даже не взглянула.

Подошла тетка в белом халате и увела ее. По дороге Катя несколько раз оглянулась на ребенка. К тому подошли две нянечки, водворили его в песочницу, дали ведро, совок. Дети продолжили игру.

Ничего особенного, но Виктор почувствовал, что произошло что-то важное, необычное. В висках застучало, уши начали нагреваться. Сейчас запылают как флаги.

Он сам еще ни черта не понял, а уши уже реагируют. Дурацкая природа.

– Побросают детей больных на государство, а потом, как приспичит, искать давай! – услышал Пашкин ворчание одной из нянек.

– Три года о ребенке не вспоминала, а теперь туда же, слезы льет…

– Говорят, она в Америке живет?

– То-то что в Америке. А иначе ее бы и близко к ребенку не подпустили. А так конечно. Ему операция нужна, а она в долларах стоит. Вот пусть родная мамаша и раскошелится.

Няньки поправили на детях панамки и пошли к лавочкам. Пашкин почувствовал, что прирос к земле. Ноги не слушались его. Теперь он неотрывно смотрел на песочницу. В его представлении все трехлетние дети должны быть похожи друг на друга как близнецы. И все же он сейчас цепко разглядывал этого ребенка. Ему начало казаться, что сходство ребенка с Катей очевидно. Цвет волос… Пожалуй, волосы ребенка светлее, но вот очертания губ…

Пашкин развернулся и пошел к машине. Ему было над чем подумать. Он гнал свой «БМВ», зло стиснув зубы и лихорадочно соображая.

Итак, три года назад она родила. Может, не три, чуть позже, это не имеет значения. Пашкин был далеко… Родила, значит, и оставила в роддоме. Славненько. Теперь появились деньги, а вместе с ними – материнские чувства. Забавно. Но все это – цветочки. Его интересует – кто отец?

Четыре года назад он загремел на зону и оттрубил бы три года, если бы не амнистия. А она-то! Письма писала душещипательные! Поддерживала морально! Посылки присылала… Ждала. И за это время умудрилась выносить ребенка, родить его тайно, так, что в родном городе муха об этом не узнала! Какова?! А? А он был уверен в ней! Предполагал, что знает Катьку как облупленную! Конечно, если бы в городе знали о ее беременности, ему нашептали бы обязательно. Без проблем! Так ведь никто! Ни сном ни духом! И с зоны встретила его этакой женой декабриста. Верной подругой. А почему? Потому что деньги его нужны были!

А когда богатство нежданное из-за бугра поманило, про наследника нагулянного вспомнила. Теперь его, Виктора, хочет выбросить, как отслужившую перчатку, а средства вкладывать в больного ублюдка! Пашкин услышал, что скрипит зубами. Впервые в жизни ему приходилось действовать не напролом, а хитрить и прятаться. Это не его стиль. Руки чесались и требовали мордобоя. Ну, ничего, всему свое время. То, что бывшей любовнице подобные выкрутасы не пройдут даром, не вызывало сомнений. Уж он устроит ей Америку, может не сомневаться.

* * *

Заведующая детским центром Ирина Львовна была с Катей предельно корректна. Но после инцидента на детской площадке не сумела скрыть своего недовольства. Она пригласила горе-мамашу в свой кабинет и велела принести им чаю.

– Я понимаю ваши чувства, милая Катерина Ивановна, но… мы должны быть очень осторожны, – увещевала она, капая в стакан с водой корвалол. – Вот, выпейте.

– Извините меня. – Катя по-настоящему испугалась, что теперь ей запретят видеться с сыном. – Он упал, я испугалась… Я не хотела!

Она судорожно всхлипнула.

– Ну что вы, – смягчилась заведующая и села на мягкий диван, рядом с Катей, подчеркивая этим неофициальность беседы. – Вас можно понять! Вы совсем недавно узнали, что ваш ребенок жив, искали его по всем инстанциям, нервничали…

Катя кивала, нервно теребя поясок белого больничного халата.

– Он такой, он такой… – попыталась улыбнуться она, но слезы градом покатились из глаз, и Катя стала искать платок.

– Безусловно, он славный малыш, – согласилась Ирина Львовна. – Хорошо развивается, любопытный, умный. Но мы не должны забывать, что он – сердечник. Его нельзя волновать.

– Да, да, конечно! – поспешно согласилась Катя и виновато взглянула на заведующую. Та удовлетворенно кивнула.

– Ну, я думаю, впредь вы научитесь контролировать себя и все будет хорошо.

Заведующая похлопала Катю по руке и поднялась. В этот же момент в дверь постучались. Медсестра вкатила сервировочный столик. Ирина Львовна принялась разливать чай. Только теперь Катя смогла оглядеться. Кабинет очень уютный. Мягкая мебель, телевизор, два телефона на большом письменном столе. Аккуратная светлая стенка. Тюлевые занавески на открытом окне мягко колышет ветер. Тишина и покой.

– Угощайтесь, дорогая. Выпейте чаю. У детей сейчас обед, и у вас есть возможность попробовать то, что ест ваш сын, – предложила Ирина Львовна, и Катя обратила внимание на сервировочный столик. Здесь лежали бутерброды с красной и черной икрой, нарезанная ломтиками ветчина, сыр, маленькие свежие булочки, масло, джем.

Катя невольно покачала головой, а заведующая самодовольно улыбнулась.

– Да, детей мы кормим хорошо, даже очень. Возможно, они едят даже то, чего не видят сейчас дети в семьях, в среднеобеспеченных семьях у нас в России. Ведь у нас особый контингент. Эти дети, как правило, не подлежат усыновлению, поскольку им необходимо дорогостоящее лечение и соответственно уход. Разве что иностранцам удается иногда усыновить нашего ребенка. Но мы неохотно идем на такой шаг. Вы понимаете… Все это очень сложно…

– Значит, мне не разрешат взять мальчика домой… сейчас? – сделала вывод Катя.

Заведующая положила себе в чашку две ложки сахара и стала помешивать.

– Терпение, Катерина Ивановна, и еще раз терпение, – неопределенно ответила она. – Посудите сами: у мальчика слабое сердце. Любая ситуация способна спровоцировать рецидив. Это просто чудо, что он вообще выжил, когда появился на свет. Конечно, благодарить надо профессора Цвигура. Он делает уникальные операции. И лично я вам советую, как врач, повторно оперироваться только у него.

– Это необходимо? – пересохшими вдруг губами прошептала Катя.

Заведующая деловито кивнула, разрезала булочку и положила туда сыр и, секунду помедлив, ветчину.

– Это обязательно. Недавно его смотрел кардиолог из Москвы и сделал такое заключение. Операция безумно дорогая, к тому же после Цвигура вряд ли кто-то за это возьмется.

Заведующая откусила от булочки и глазами напомнила гостье про чай.

Катя не могла думать про еду. Первый же кусок обречен застрять у нее в горле. Она сидела, прямая как статуя, и не сводила глаз с Ирины Львовны. Та, тщательно прожевав, спокойно продолжала:

– Так что пусть все идет, как мы договорились: вы спокойно работаете, делаете свои дела, готовитесь к отъезду, навещаете мальчика. Он привыкнет к вам, как к любой няне, и для него тогда не станет стрессом перелет в Америку с вами… А после операции вы будете всегда с ним рядом, и тогда уж он про нас не вспомнит, а будет знать только вас.

Заведующая мягко улыбнулась и подвинула Кате чашку:

– А вот если вы, голубушка, будете продолжать так волноваться по каждому поводу, боюсь, у вас не хватит сил вырастить сына…

Катя попыталась ответить заведующей улыбкой и даже приняла из ее рук чашку с остывшим чаем.

– А можно… я еще раз взгляну на него, перед тем как уехать?

– После обеда их уложат спать, и я разрешаю вам зайти к ним в спальню. Но только прошу вас – без эмоций и недолго.

Катя с готовностью закивала.

После обеда и купания трехлетки быстро уснули. Катя сидела на детском стульчике напротив кроватки сына и с замиранием сердца смотрела на его сонное личико: упругий блестящий носик, длинные мохнатые реснички, вздрагивающие во сне, полуоткрытый розовый рот.

Она рассматривала его так, как любая мать рассматривает новорожденного, впервые принесенного на кормление. Вот он вытащил из-под простыни свой кулачок и разжал его. Катя с жадностью осмотрела каждый пальчик, форму ногтей, трогательные ниточки-перетяжки на запястье. Она боялась разбудить его своим пристальным взглядом, но оторваться не могла. Она не растила его, не кормила грудью, как другие, но без удивления, словно так и должно быть, обнаружила в себе новые, неведомые доселе чувства. Вот она держит на ладони всю свою жизнь. И эта жизнь ничего не стоит для нее в сравнении с жизнью этого крошечного существа. Она не задумываясь отдаст свою – за его. С другой стороны, значимость ее жизни несоизмеримо возросла: она нужна ему. От нее зависит его будущее. От этой мысли ей стало холодно.

Все то время, когда она ходила беременная, родила, потом долго болела, казалось давно отодвинутым в задний ящик памяти и забытым. Ни одна живая душа не знала об этом, поэтому и сама Катя тоже, казалось, все забыла. Она поняла, что помнит, когда ей стал сниться этот сон. Он начинался всегда одинаково: она шла по красивому зеленому лугу, такому, как у них в Семеновке. День был солнечный, теплый. Во сне она чувствовала ногами прикосновение мягкой травы. На пригорке стояла церковь. Во сне у Кати было удивительное чувство покоя и счастья, которое если когда и было в жизни, то Катя его не помнит. Она подходила к вершине пригорка и видела расстилающийся от подножия простор. Вдруг внизу, среди яркой зелени она замечала белую точку. Постепенно точка начинала приближаться, двигалась к ней наверх. Вскоре Катя явственно видела, что это ребенок. Она начинала волноваться за него: добежит ли? Ведь здесь так высоко… Она что-то кричала ему сверху и не слышала своего голоса. Она подбадривала его, звала к себе. И ребенок бежал по крутому склону, падал, карабкался. А она почему-то не могла спуститься вниз и помочь и потому стояла и переживала за него. Ждала. Много раз на этом сон обрывался, и Катя просыпалась в своей общаге с тяжелым гнетущим чувством в душе.

А в последнем сне ребенок добежал и вцепился в ее подол своими ручонками. Тогда она и решила поехать и разыскать, где он похоронен.

Оказалось, это он живой звал ее! За последний месяц она прошла огни и воды, прежде чем найти его. И все же – нашла.

Мальчик чмокнул во сне губами, повернулся на бок и подложил кулачок под щеку. Из-под простыни высунулась поцарапанная коленка. Катя улыбнулась этой коленке и поправила простыню. Почему-то именно сейчас ей пришел на память тот самый день…

В тот день был суд. И Виктора приговорили к трем годам заключения. Катя сидела в зале суда и слушала такие вещи о нем, о которых не подозревала. Каждое обвинение, выдвинутое против Виктора, больно ударяло ее в грудь, и Кате казалось, что скоро ей нечем станет дышать. А Пашкин был внешне спокоен, и, глядя на него, Катя невольно подумала, что судьи знают о нем не все и именно этим он особенно доволен. В зале было полно его друзей, многих Катя не знала. Были и его знакомые женщины. Катя была чужой в этой компании. В полном смятении она покинула здание суда. Домой она шла пешком через весь город. Думала. О чем? Сейчас уже не вспомнишь. Ей хотелось побыть одной, разобраться в том хаосе, который творился в душе. Наверное, поэтому она не сумела справиться с замешательством, когда увидела Юнина. Он сидел на лавочке возле общежития и явно дожидался ее. На нем был безупречный костюм. Вообще Славка выглядел шикарно: весь сиял успехом и комфортом. В руках он держал огромный букет белых роз. Катя поймала себя на мысли, что испытывает те же ощущения, как в юности, когда внезапно обнаруживала Юнина дежурящим у ее подъезда. Смесь досады и удовлетворения. Сложное чувство. Впрочем, Катя довольно быстро справилась с собой – взяла свой всегдашний беззаботно-насмешливый тон, который существовал у нее специально для общения с Юниным.

– Боже, Славик, какой ты красивый! – защебетала она, открывая дверь своей комнаты. – По делам приехал, наверное? Как твой бизнес?

Юнин неторопливо прошел в Катину комнату, огляделся, сел в кресло и стал смотреть на Катю. Он не стал ей подыгрывать, не поддержал ее тон, и она поняла, что Юнин изменился.

– Я бабушку хоронить приехал, – буднично бросил он, и Кате стало неловко оттого, что она сама об этом не догадалась. Ведь слышала же, что Славкина бабушка умерла, но как-то не связала это событие с ним. Даже не подумала, что Юнин прилетит из Америки на похороны.

Славка достал из своей сумки бутылку вина, какие-то сладости, фрукты.

Катя положила салфетку на журнальный столик, поставила тарелки и бокалы. Она не могла не думать о том, что Виктор сейчас там, а она тут. Пьет вино в обществе мужчины. Да, теперь Славка выглядел мужчиной. Его подбородок обрел жесткость, был гладко выбрит и надушен дорогим одеколоном. В облике Юнина появилось что-то чужое, американское, и он, конечно, показался Кате бесконечно далеким от той жизни, которую вела она. И все же это был он, Славка Юнин, ее давний воздыхатель, и то, что он не забыл ее, было приятно.

Вспомнили школу, посмеялись. Об общих знакомых можно говорить бесконечно.

– Расскажи о себе, – попросил Юнин.

Катя отрицательно покачала головой.

– Лучше ты о себе.

Юнин пожал плечами.

– Моя жизнь – работа. Она сплошь из ступенек, ведущих вверх. Ставлю цель, добиваюсь, ставлю новую цель. И так – каждый день.

– И какова твоя цель на сегодняшний день?

Юнин помолчал, сверкая своими пронзительно-синими глазами, и сказал:

– Увезти тебя с собой.

Катя почувствовала, как вино приятно растекается по телу горячей волной.

– Ты до сих пор не женат?

– Я не женюсь ни на ком, кроме тебя.

Катя улыбнулась, головой покачала:

– Не боишься холостяком остаться?

– А ты… не боишься всю жизнь – вот так?

Катя поднялась и отошла к окну. Отвернулась от Славки. Она прекрасно поняла, что он имел в виду: ее неустроенность, одиночество, неопределенность положения. Вот что она увидела глазами Славки Юнина. Главное, возразить было нечего. За окном темнело.

– Уже поздно.

Славка поднялся и отошел к двери. Катя хотела открыть ему, протянула руку, Славка взял ее за локоть. Он как-то мягко спрятал ее локоть в своей теплой ладони, и этот невинный жест что-то затронул в ней.

– Хочешь остаться? – просто спросила она. Славка кивнул. Тогда она закрыла дверь на ключ и повернулась к нему.

Их близость была полна нежности, которой Катя до сих пор не знала. Ей было уютно в теплом кольце его рук. Когда он под утро уснул, она лежала без сна и думала. Она позволила своей фантазии сделать финт – перенести себя на другой континент. Она видела себя в просторном двухэтажном доме с белой лестницей наверх, как в мексиканских сериалах. Дом ее украшали вазы с цветами, красивейшие настольные лампы и различные светильники. Из окна были видны бассейн с голубой водой и кусты роз. Она поднялась в детскую – там, среди множества ярких игрушек, сидели два ее малыша. Для удобства ее фантазия подбросила двойняшек: пухлых, розовых и довольных. Поиграв с воображаемыми детьми, Катя отправилась в свою комнату. Здесь ее ожидало море косметики, а в шкафу теснились вешалки с платьями. Все может быть именно так, Юнин все для нее сделает. На него можно положиться…

А утром позвонил Витька:

– Мне разрешили один звонок, – быстро говорил он в трубку. – Я хочу, чтобы ты знала: я люблю только тебя! Ты мне нужна. Ты слышишь? Все остальное – чушь. Только ты. Мне нужна только ты, поняла? Сегодня меня увозят. Я хочу, чтобы ты ждала меня, слышишь?!

– Да, да! – прокричала она в трубку, но там уже звучали гудки.

Когда она обернулась, увидела Славкины глаза.

– Ты едешь со мной? – Голос его прозвучал необычно жестко.

– Нет, – ответила Катя.