Читать книгу Филфак - Алиса Гордеева - Страница 2

Аня

– Анька, негодница!

 Тишину предрассветного часа нарушают недовольный голос бабы Маши и жалобный скрип половиц, разбавляемый шарканьем тапочек.

– Снова убегаешь ни свет ни заря? – продолжает ворчать старушка, размеренными шагами подходя всё ближе. – И опять, небось, не позавтракала? Да?

– Ба, ну какой завтрак?! До рассвета считаные минуты! – Застигнутая врасплох, бросаю у порога рюкзак и разочарованно плетусь обратно: попытка улизнуть из дома незамеченной в очередной раз провалилась. Неужели бабушка не понимает, что мои деревенские каникулы на исходе? Когда, как не сейчас, наплевать на утреннюю дрему и сломя голову нестись босиком по сырой траве навстречу новому дню? Первые лучи солнца, осязаемыми нитями пронизывающие всё вокруг, таинственные туманы, бусинки росы на прозрачной паутине – в мире нет ничего прекрасней зарождающегося утра!

– Сумасбродная девчонка! И что тебе не спится?! – причитает бабуля, деловито качая головой. Пряди её длинных седых волос слегка выбились из косы, а наспех накинутый поверх ночной сорочки халат практически волочится по дощатому полу. Это я в свои двадцать всё ещё расту ввысь, а бабуля, давно разменяв седьмой десяток, с каждым днём, кажется, становится всё миниатюрнее.

– Хорошая моя! – Перехватываю морщинистые, но такие тёплые и нежные ладони старушки в свои и, слегка сжав их, не могу сдержать эмоции:

– Ба, ты же знаешь, как я люблю рассветы! Каждое утро по-своему прекрасно, каждый восход солнца неповторим! Разве могу я преспокойно дрыхнуть, когда за окном такая красота?!

– Красота! – сварливо повторяет баба Маша. – Отцу рассказывай про сию красоту! А я-то уж, поди, знаю, куда, а точнее, к кому тебя так срывает по утрам.

– Ба! – Обнимаю роднульку за плечи и крепко целую в щеку.

– Ну что «ба»? – Бабушкино сердечко постепенно оттаивает. – Я же не ругаюсь, Нюра. Понимаю, что возраст у тебя такой бестолковый, когда шило в одном месте так и зудит! Только вот ты мне, старой, скажи: нужна ли своему Артурчику будешь хилая да больная?

– Нормально со мной всё, бабуль!

– Так ты ещё пару недель на пустой желудок да невыспавшаяся-то поубегай из дома, так, глядишь, и свалишься где в голодный обморок. Типун мне на язык! – Бабушка взмахивает руками и медленно бредёт на кухню. – Съешь хоть пирожок, Нюр! Для тебя ж вчера весь вечер пекла. Да и богатырю своему возьми – угостишь.

– А с чем пирожки? С луком? – Отказаться от бабушкиной выпечки может, разве что, идиот, ну, или язвенник какой, а я напрочь забываю об идеальной фигуре, стоит чарующему аромату сдобы коснуться моего носа.

– Да прямо «с луком»! – хитро улыбается бабуля и аккуратно стягивает белоснежную ткань с огромной горы румяных пирожков. – Можно подумать, я молодой не была – не знаю, что миловаться с красавчиком своим будешь? С рисом и яйцом напекла. Давай за стол, дочка!

– Ладно, твоя взяла! – Достаю с полки две кружки, а из холодильника – молоко. Завтрак так завтрак!

 Во двор я выбегаю с третьими петухами. Выкатив из сарая старый дедушкин «Урал», закидываю за плечи рюкзак, доверху набитый бабушкиными пирожками, и, поправив бейсболку, что есть мочи несусь по просёлочной дороге. Солнце масленым блином уже вовсю красуется у линии горизонта, а уставший меня ждать Артур – у повалившегося забора на окраине Заречного. Засунув руки в карманы спортивных штанов, он делает вид, что увлечён созерцанием плывущих вдалеке сизых туч, а меня совершенно не замечает. Дуется! Точно!

 Бросив свою развалюху рядом со спортивным и навороченным велосипедом, подбегаю ближе к своему парню и кончиками пальцев скольжу по его немного колючей щеке.

– Привет! – шепчу тихо и оставляю на обиженно надутых губах лёгкий поцелуй. – Давно ждёшь?

 Царёв с шумом выдыхает: делать и дальше вид, что меня рядом нет, глупо.

– Что на этот раз, Ань? – Нехотя притягивает в свои объятия, продолжая изображать из себя оскорблённого. – Опять дед на рыбалку утащил? Или свинья опоросилась? А? А может, я банально тебе надоел? Признайся уже!

– Дурак ты, Артурчик! – Утыкаюсь кончиком носа в нежную впадинку на его шее. – Просто бабуля пирожков напекла и не отпустила из дома, пока я не поем.

– Пирожков? – морщит нос Артур. Ну конечно, лучший студент спортфака и ярый приверженец здорового питания, Царёв такую ерунду не ест. – Это ж сплошные углеводы, Ань! Сколько тебе повторять?!

– Не бери в голову. – Отхожу от него на шаг назад, чтобы аромат выпечки ненароком не просочился из рюкзака к его носу: только часовой лекции о вреде пирожков мне не хватало. – Поехали к реке?

 Артур кивает и, взяв меня за руку, тащит к брошенным великам.

– Всё лето на этой ржавой колымаге прокатала! – брезгливо бурчит Царёв, поднимая с земли мой «Урал». – Прошлый век, честное слово! Почему не попросишь отца привезти тебе нормальный велик?

– У папы дела, – оправдываюсь, пожимая плечами. – Да и через неделю уже в город возвращаться – какой смысл?

– Глупая ты, Анька! – усмехается Артур. Он, как и я, понимает, какие дела у моего отца в городе, но деликатно молчит. – Ладно! Давай наперегонки до моста?

– Давай, – соглашаюсь, заведомо принимая поражение: дедушкин «Урал» для спринтерских заездов не годится точно.

 Впрочем, Артуру всё равно. Оседлав своего железного коня, он уже через пару минут исчезает из поля зрения, оставляя меня наслаждаться пением птиц и нежностью солнечных лучей в одиночестве.

 С Артуром Царёвым мы знакомы с детства. Наши отцы росли по соседству в этом самом посёлке. Внешне похожие, как братья, они и в жизни были не разлей вода: сидели вместе за партой, в армии служили в одной роте, а как вернулись, оба поступили на строительный и в один год женились. Правда, невест выбрали абсолютно разных – как внешне, так и по социальному статусу. Мой отец предпочёл любовь, а папа Артура – безбедное будущее. Вот и сейчас семья Царёвых ни в чём не знает нужды, а мы… А мы с папой остались вдвоём: как оказалось, одной любви для счастливой жизни слишком мало. Этой зимой мама подала на развод и переехала в столицу к новому богатому мужу, бросив нас с отцом на произвол судьбы. И если я смогла её отпустить, в надежде, что та станет по-настоящему счастливой, то отец так и не смирился. Начинать жизнь с нуля, когда тебе давно за сорок, непросто. Вот и он не сдюжил, с головой погрузившись в затяжную депрессию.

 В комфортном для себя темпе кручу педали, полорото осматриваясь по сторонам. «Заречное» с его горластыми петухами давно осталось за спиной, а лесная просека, что ведёт к реке, пронизана солнечным светом, как паутиной и насквозь пропитана смолистым ароматом хвои. И куда Царёв так спешит, пролетая на бешеной скорости всю красоту?

Останавливаюсь на развилке возле старой раскидистой сосны и по привычке выглядываю на пушистых ветках шустрых белок: угощать рыжих вертихвосток семечками да морковкой давно стало моей любимой традицией. Правда, сегодня, за спиной – пирожки, безжалостно отвергнутые Артуром. Копаясь в рюкзаке, медленно обхожу могучий ствол дерева и мурлычу под нос песенку, пока не спотыкаюсь обо что-то мягкое и тяжёлое. Взвизгнув, падаю на землю, в кровь ободрав коленки о выпирающие коренья и старые ветки. Ругаю себя за невнимательность и, отряхивая от хвои ладони, встаю. С сожалением замечаю, что вылетевшие из рюкзака пирожки рассыпаны по опушке и теперь без вариантов являются собственностью белок. А после разворачиваюсь, чтобы взглянуть на причину моего падения, и снова опускаюсь на землю, теперь от животного страха! Там, за сосной, в окружении крапивы и лопухов в неестественной позе и перепачканной одежде лежит парень. Красивый, как ангел, но, похоже, не совсем живой.

 Мой истошный стон заглушается внезапным раскатом грома, а непрошеные слёзы смешиваются на щеках с мелкими каплями дождя. Прикрываю ладонью рот и несмело подползаю ближе, жадно рассматривая незнакомца. В его волосах цвета спелой пшеницы запутались травинки и длинные иголки хвои. Некогда белоснежная рубашка заляпана грязью и небрежно выбилась из чёрных брюк, оголяя накачанный пресс. Приглядываюсь к груди паренька – хочу верить, что тот просто спит, но признаков жизни не нахожу. Тогда, пересилив страх, беру несчастного за руку в области запястья и пытаюсь нащупать пульс, но сумасшедшее биение собственного сердца не позволяет уловить его слабое и тихое.

– Аня! – подобно раскату грома разносится по лесу голос Царёва. – Ты где? Дождь начался!

 Открываю рот, чтобы ответить, но не могу выдавить из себя ничего, кроме удушливого хрипа. Смахиваю с лица слезливо-дождевую влагу и тянусь к шее парня. Дрожащими пальцами пытаюсь ослабить галстук и расстегнуть воротник сорочки, а после неуверенно хлопаю блондина по щекам.

– Эй, ты живой?

– Ты больная – жмурика трогать?

Глухой баритон Артура за моей спиной раздаётся настолько неожиданно, что я отскакиваю от незнакомца как ошпаренная.

– Кого трогать? – отвечаю дрожащим голосом, отчаянно покрываясь мурашками: никогда раньше я не видела мёртвых людей.

– Забулдыга какой-то! – кипятится Царёв. – А ты, Анька, ручонками к нему лезешь! Хочешь, чтоб менты его на тебя повесили?

– На меня?! Повесили?! Что?! – ошарашенно мотаю головой, с ужасом начиная понимать, к чему клонит Артур. – Погоди! Ты думаешь, его убили? А если он живой?

– Живой? – Нахмурив брови, Царёв подходит ближе и небрежно поддевает тело паренька ногой. – Это вряд ли! – А потом грубо хватает меня под локоть и с силой тащит к дороге.

– Валить отсюда надо!

 Артур поднимает с обочины залитый дождём «Урал» и, поджав губы, ждёт, когда я перехвачу велосипед в свои руки.

– Так нельзя, Артур! – шарахаюсь от парня, как от прокажённого. – Там человек. Ему плохо.

– Ему уже всё равно! – скалится Царёв.

– А вдруг ещё не поздно помочь? – наплевав на предостережения Артура, снова спешу к сосне и лежащему под ней парню.

– Дура! – шипит мне на ухо Царёв, не позволяя приблизиться к пареньку. Артур перехватывает меня в кольцо своих накачанных рук и, оторвав от земли, тащит обратно. – Думаешь, местный участковый разбираться будет? Пойдёшь как соучастница преступления.

 Брыкаюсь в его лапах, как уж на сковородке, хоть и знаю, что бесполезно: силы изначально неравны!

– Сейчас ты отключаешь свою сердобольность и как ни в чём не бывало едешь к бабке, а это всё забываешь, как страшный сон. Поняла? – не замечает моих потуг Царёв.

– Артурчик, милый, давай хотя бы «скорую» вызовем! Ну вдруг?

– А давай её вызовем не мы! – сердится Царёв, наконец опуская меня на ноги, и взбешенно проводит рукой по голове, сминая упругий ёжик чёрных волос. – Господи, Анька, зачем тебе чужие проблемы?! Своих мало?!

– А если бы на его месте оказался ты? – обнимаю себя за плечи, не собираясь сдаваться и уезжать.

– Если бы да кабы! – перебивает меня Артур. – Поехали отсюда быстрее, пока никто нас тут не увидел!

– Я не могу уехать!

– Румянцева, хватит! – Царёв взмахивает руками и царапает меня свирепым взглядом. – Валим, я сказал!

 Артур никогда не был трусом, но сейчас испугался конкретно: глаза расширены, дыхание сбито. Не в силах устоять на месте, Царёв мечется туда-сюда, хаотично сжимая кулаки, а я верчу головой, умоляя Всевышнего послать хоть какой-нибудь знак.

– Дьявол! Анька! – вопит Артур. – Это что?! Пирожки?! Бабмашины?!

 Царёв подбегает к сосне и начинает остервенело раскидывать по кустам румяную выпечку, вывалившуюся из моих рук. Вот он, знак! Мы должны остаться!

 Подбегаю к Артуру и, обняв его за плечи, щекой прислоняюсь к его спине.

– Давай просто вызовем «скорую». Я дождусь врачей одна, сама же дам показания, если будет нужно. Нам с тобой нечего бояться, а вот ему, – киваю в сторону неподвижно лежащего под дождём парня. – Ему, должно быть, сейчас очень страшно.

– Ладно, – кивает Царёв и достаёт мобильный.

Бригада «скорой помощи» находит нас примерно через час. Долгий, наполненный неизвестностью, пением птиц и недовольными причитаниями Артура.

 «Да не трогай ты его, Анька!»

 «Господи, где же эта «скорая»?!»

 «Ну, Румянцева, готовься домой к обеду в лучшем случае попасть».

 «Аня, отойди от парня!»

 Мне так хотелось, чтобы Царёв замолчал хотя бы на минуту, но ворчливая пытка завершается лишь с приездом медиков.

Белые халаты. Дежурные вопросы. И только одно слово «жив», вернувшее и меня к жизни.

 Как и пророчил Артур, в посёлок мы возвращаемся к полудню, искусанные мошкарой, голодные и до чёртиков уставшие, а ещё взглянувшие друг на друга новыми глазами. Недаром говорят, что друзья познаются в беде. Мой друг проверку прошёл на «троечку».