Читать книгу Кариатиды - Алиса Ханцис - Страница 7

Я выскочила из метро – и будто всплыла из придонных глубин к поверхности озера, залитого тонким слоем маслянистого солнца. Для начала октября было сказочно тепло, и громоздившиеся над вокзальным шпилем облака казались скорее майскими, холерически-взрывными. Сухой воздух пахнул поездами, женский голос из динамика расслаивался эхом – необъятное пространство под крышей было пусто, люди держались лишь одной, нижней плоскости, толпились на ней и толкались, и в этом была какая-то досадная неэффективность.

Ленька опоздал всего на десять минут – я даже не успела рассердиться. Этим летом мы не виделись, и теперь я сразу заметила в нем перемены. Вместо футболки и джинсов – цивильная рубашка, брюки со стрелками; в руках – чудовищно безвкусная барсетка «под змею». Он по-прежнему выглядел щупловатым, но уверенная, слегка расхлябанная походка демонстрировала, что с ним считаются и, быть может, где-то даже уважают.

– Задолбали электрички, – сказал он с чувством, когда мы сели в вагон. – Квартиру хочу снять, чтобы не мотаться каждый день. Думал, общагу дадут в этом году, так фиг…

– Богатенький. Родители небось спонсируют?

– Да не, я на работу устроился. Еще в августе. Там фирма одна, сигнализации ставит. – Он подмигнул. – Платят нормально. Я ж головастый.

– По вечерам работаешь?

– Да всяко…

– А учеба как же?

Ленька сделал неопределенный жест – мол, да уж как-нибудь.

– Зря… Далеко еще до диплома.

– Ой, Славка, ты как маленькая. Кто на четвертом курсе на пары ходит?

Вагон быстро заполнялся: одни ехали домой с работы, другие – на дачу, пожинать плоды. А Ленька, значит, не дождался, пока созреют ягоды, и кинулся рвать их зелеными.

– А ты чего поговорить-то хотела?

– Мне твоя помощь нужна, головастик. Ты змеев еще не разучился делать?

– Каких змеев?

– Обычных. Которые летают.

– А. – Ленька засмеялся. – В детство потянуло?

Я достала из сумки тетрадь, заложенную вырезкой из американского журнала. Краснощекий парень с фотографии держал на вытянутых руках модель планера, к которой снизу была прикреплена миниатюрная камера-мыльница.

– И где тут змеи?

– В статье, – терпеливо сказала я. – Тут написано, что для съемки с воздуха можно использовать любой портативный аппарат, необязательно планер. Можно со змея или с воздушного шара.

– А что, с кукурузников вам уже съемки не делают?

– Делают, но я хочу попробовать сама. Надо только придумать, как камеру к змею прикрутить.

Двери вагона с шипением захлопнулись, и платформа за окном пришла в движение. Ленька нехотя морщил лоб, рассматривая журнальную фотографию.

– Да никак не прикрутишь…. Трепыхаться же будет. Змей тебе не планер.

– А ты пошевели мозгой. – Я раскрыла тетрадь и вынула из сумки карандаш. – Если жестко зафиксировать, ничего не будет трепыхаться.

Голубые Ленькины глаза были по-прежнему благодушно-ленивыми, а поза расслабленной. Казалось, он уже настроился на свою будущую сытую жизнь: прибыльная работа, не требующая таланта, практичные и доступные цели – машина, квартира. Разве не с ним мы изобретали ракетные двигатели и разбирали на части все механизмы, что попадались под руку? Поезд катил все дальше, а я крутила свои схемы и так и этак, поминутно толкая Леньку в плечо. «Смотри, можно сделать жесткую рамку, чтоб фиксировалась на разный угол наклона». Я должна его растормошить, выбить из него это сонное довольство. Но он только вяло скользил взглядом по тетради: «Ну попробуй так, если хочешь», – словно не знал, что из инструментов у нас дома есть только молоток.

– Что-то не верится мне, что тебя в фирму взяли, – сказала я. – Ну неважно. Спроси отца, даст он мне в своей мастерской поработать?

– Да там всё паутиной заросло, – пробурчал Ленька. – Ладно, забегай. Я в субботу вечером дома буду.

Войдя в квартиру, я тут же уловила непривычный запах, густой и приторный до тошноты. В большой комнате играла восточная музыка, а на кухне натужно сипел чайник, кипящий, судя по всему, давно.

– А я чуть не заснула, – смущенно сказала мама, приподнявшись с подушки. Ноги ее были закутаны старым шерстяным одеялом. – Так успокаивает…

На тумбочке у дивана стояла пустая кружка из-под чая, а рядом – брошюрка по гаданиям Таро. Я сделала музыку потише и открыла форточку. Источник запаха был в шкафу: там, на полке, курилась тонкая коричневая палочка.

– Ты что, с работы отпросилась?

– Да что-то плоховато стало после обеда. Голова…

Я тронула мамин лоб – он был лишь немного теплым со сна. Но выглядела она и впрямь неважно: кожа была бледной, под глазами залегли тени.

– А ты еще палку эту зажгла. Давай я выкину.

– Не надо, хороший запах. И для энергетики полезно…

Я вздохнула. Книжки на маминой тумбочке менялись каждую неделю: хиромантия, тайна имени, толкование снов. К счастью, охладевала она так же быстро, как загоралась.

– Ты бы все-таки сходила к врачу. Слишком часто у тебя голова болит, это плохой сигнал.

– Ох, Ясь, опять ты за свое. – Она поморщилась. – У нас просто душно в подвале.

– Ты ж недавно в отпуске была, так же мучилась.

– Не так, – сказала она упрямо, как ребенок. – Что ты меня гонишь вечно к этим мясникам?

– Мама! Ну не все же врачи такие. Один раз ошиблись, ну и что теперь…

Диван скрипнул: она приподнялась на локте и смерила меня едким взглядом.

– «Ну и что»?! Я чуть не умерла из-за них, и ты говоришь «ну и что»?

Я села рядом и притянула к себе ее растрепанную голову. Мне хотелось сейчас подумать о чем-нибудь другом; о том, как завтра утром я прыгну в прохладную воду бассейна, которая сверху кажется голубой; о том, как снова буду делать змея. Но мамино темя, сладко пахнущее импортным шампунем, рождало во мне какой-то болезненный стыд за эти мысли. Чувство было неуклюжим, угловатым, оно тыкало под ребра, и я не знала, как мне устроиться, чтобы его не замечать. Иногда, лежа в постели, я представляла, что меня посылают в далекую экспедицию, куда-нибудь на Камчатку. Я буду измерять движения земной коры, исследовать поствулканические деформации, делать прогнозы землетрясений. А вечерами приходить в свой гостиничный номер и просто читать. В такие моменты мне становилось очень хорошо, но лишь на мгновение: откуда ни возьмись выползал холодный чешуйчатый стыд и жалил, отрезвляя. Видение рассеивалось, всё снова было как всегда.

– Я пойду ужин готовить. Ты отдыхай. Принести тебе чаю?

Утром в субботу солнце еще светило, хотя стало ветрено; а после обеда зарядил дождь и пустился заштриховывать бабье лето – увлеченно, как школьник, чиркающий карандашом в тетрадке наблюдений за природой. Был белый квадратик, стал черный. Не успел подсохнуть мой зонт, распяленный в прихожей, как пришло время собираться снова. Я проверила, выключен ли газ, чмокнула маму, сидевшую перед телевизором, и вышла во двор. Окна глухо желтели сквозь пелену влажных сумерек, бледный асфальтовый круг под фонарем был усеян кожистыми листьями. Ленька жил совсем рядом, в одной из девятиэтажек, однако в последние годы мы редко встречались. Как-то раз, на первом курсе, я подошла к нему во дворе. Он сидел на качелях рядом с высокой блондинкой; траурные вьюнки на ее ажурных чулках оплетали длинные, изящно скрещенные ноги, теряясь в темноте джинсового мини, едва прикрывающего бедра. Все те пять минут, что я разговаривала с Ленькой, болотные глаза блондинки сверлили меня взглядом, в котором было, пожалуй, всё: и гнев, и страх, и презрение. Теперь, встречая Леньку на улице, я делала вид, что не замечаю его.

Я позвонила в домофон – его поставили недавно, в детстве мы бегали друг к другу без всяких замков и кодов. Поднялась пешком на третий этаж, чтобы не ждать лифта. Знакомая дверь была теперь спрятана под грозно-серой, неприступной с виду броней. А вот звонок, как и прежде, переливался птичьей трелью, и в квартире уютно пахло пирогами.

– Ух ты, как видоизменилась! – Дядя Володя заулыбался и крикнул в сторону кухни: – Глянь, Ир, какая мадама! Встретил бы – не узнал.

– Да ладно вам, – отмахнулась я, стаскивая ботинки. – Не сто лет ведь прошло.

Я хотела отказаться от чая, но меня усадили за стол чуть ли не насильно и завалили вопросами – об учебе, об отце. В маленьком городе ничего не утаишь.

– Не женскую профессию ты себе выбрала. – Ленькина мама всегда выражалась прямо, и эта ее манера жила в согласии с коренастым телом и простоватым, деревенским лицом. – Но если душа просит, что ж теперь. Главное – людям пользу приносить. А ты отлынивать не будешь, я тебя знаю.

– Ну ладно, мать. – Дядя Володя хлопнул по столу ладонью. – Пойдем мы.

Он отпер кладовку – чулан, как называла ее вся семья: непропорционально просторный для малогабаритной двушки, с деревянными полками, сделанными отцом любовно, на совесть, с верстаком и хорошей лампой на пантографе. В детстве мы мечтали залезть в чулан сами, когда дома никого нет, но без присмотра трогать инструменты строго-настрого запрещалось.

– Показывай, Славка, что ты хотела сделать.

Я протянула ему журнальную страницу и свой тетрадный листок. Объяснила идею. Дядя Володя слушал внимательно, глядя то на меня, то на схемы. Потом забормотал: «Так-так…» – стал шарить ладонью по полке, словно припоминая, где что лежит. Ленька не врал: хоть паутины я не заметила, но спертый воздух чулана и пыль праздности – не железная стружка, не сыпучая деревянная труха – говорили о том, что мастерской давно не пользовались. Кем бы Ленька ни был в своей фирме, работу на дом он явно не брал.

– А змей камеру выдержит? – спросил дядя Володя с сомнением. – У тебя какая?

– Я мыльницу хочу купить. Я уже знаю, какую надо. Полкило будет, не больше.

– Ну, а как с болтанкой? Надо ж уравновесить как-то… Погоди, если мы крестовину такую сделаем поверх…

Я заглядывала ему через плечо: карандаш уже метался по моему листку, вычерчивая новую схему. Да, это будет правильно. Рамку подвесить за стропы в верхнюю часть леера. А змей нужен большой, ну да это не сложно. Господи, сколько лет назад мы сделали последнего – классе в пятом, кажется? Он был огромный, по плечо мне, и отлично управлялся как на слабом ветру, так и при десяти метрах в секунду. Такой змей поднимет мыльницу как пушинку.

– А на кнопку как будешь нажимать? – вмешался Ленька. Все это время он стоял в стороне, прислонившись к дверному косяку. – Гномиков посадишь?

– Там режим есть специальный. Камера сама может снимать, с нужным интервалом.

– Жалко. А то можно было бы радиоуправление придумать…

Он подошел к нам – вразвалочку, но глаза уже горели – то ли интересом, то ли просто ревностью. В узком проеме чулана стало тесно, и не верилось, что когда-то мы без труда помещались тут втроем.