Читать книгу Под властью отчаяния. Часть 2. Катарсис - Алиса Лиделл - Страница 3

Глава 3. Если б ангелы твои оставили меня

Оглавление

Я не только старалась

как можно лучше скрывать свои чувства,


но и корила себя за то, что испытываю их.

«…когда папа умер, мама сказала, что он теперь будет наблюдать за мной с большого пушистого облака и следить за тем, чтобы со мной всё было в порядке. Сказала, что он теперь будет моим ангелом-хранителем. Клянусь, мам, я верил в твои сказки ровно до восемнадцати лет и каждую ночь благодарил папу за то, что имею. Даже когда терял в него веру.

А потом мне почему-то стало не за что говорить «спасибо». Да и я вроде как стал осознавать, где находится мой отец. Прости, мам, но я разрушил эту традицию, которую ты так старательно пыталась мне привить.

Нет никаких ангелов-хранителей. Всем плевать на маленького червячка, барахтающегося в дерьме. Папе плевать, Тони плевать. Наверное, только нам, живым, не плевать на проблемы и неудачи друг друга. Почему ангелом-хранителем должен быть сразу погибший человек? Ну правда, какое ему дело до моих крошечных проблем?

Меня защищала не любовь моего отца, который знал меня всего три года. О нет, далеко не его любовь…»


Sarah VaughanMean to Me


По помещению сильными бесконечными потоками растекалась джазовая мелодия, под которую, неспешно двигая бёдрами, танцевала одна обворожительная официантка, успевая при этом раздавать посетителям бара их заказы. Золотистые кудряшки, словно живущие какой-то своей другой жизнью, мягко прыгали по воздуху, голубые глаза блестели, и их блеск был виден даже в полумраке, царившем в заведении. Коротенькое платье бесстыдно раскачивалось в воздухе, открывая вид на худые ляжки. Она, вся воздушная и лёгкая, буквально приковывала взгляды своей грациозностью и волшебством, завлекала своей кокетливостью, но не позволяла зайти дальше, туда, куда, разумеется, мечтал попасть каждый очарованный официанткой мужчина. Никто не мог подумать, что в этой Дюймовочке скрывается огромная сила и живой трепещущий огонь, готовый сжечь всё вокруг за счастье родных и близких. Стоило только какому-нибудь посетителю дотронуться рукой до коленки девушки, попытаться попасть ей под юбку, пригласить её на свидание, как из обаятельной кокетки красавица превращалась в холодную и непокорливую Салли Смит, верную и заботливую девушку своего неуклюжего и странноватого парня. Никто не понимал, что очаровательная официантка нашла в Люкасе, но их отношения были полны нежности и ласки, томных перешептываний, когда они думают, что их никто не видит, быстрых поцелуев и постоянных объятий, что не давало сомневаться в искренности отношений Уорда и Смит.

Салли послала воздушный поцелуй Люку, который прямо сейчас, опираясь руками за барную стойку, почти не сводя глаз, наблюдал за своей лёгкой прекрасной бабочкой. Юноша широко улыбнулся и поймал драгоценное послание, чувствуя, как щёки покрываются румянцем.

– Молодой человек, молодой человек, когда уже будет готов мой коктейль? – произнесла подошедшая к стойке женщина, от которой веяло крайне неприятным запахом перегара, а ещё и по заплывшим глазам можно было судить о её неадекватном состоянии.

– Пять секунд, – тихо отозвался Люкас, вырванный из мира сладких грёз.

Кажется, иногда этот спектакль затягивал парня и девушку слишком глубоко, так, что они и сами начинали верить в правдивость происходящего. Но, разумеется, эти надуманные отношения ни в коем случае не являлись реальными и более того не могли перейти в действительность. Просто Олли и Лекса уже довольно-таки долго отыгрывают свои роли, поэтому успели срастись со своими персонажами. Оба понимали, как много зависит от статуса «влюблённых». Например, собственная сохранность.

Разумеется, Оливер не говорил Молли ни о своих театральных выступлениях вместе с мисс Ричардсон, ни о ночной подработке. Фостер была довольно умной и начитанной девушкой, но стоило только каким-то опасностям коснуться настоящей жизни, как Молли тут же прятала голову в песок. Она совсем не понимала, что в реальности всё куда сложнее и серьёзнее, чем в книгах, что в жизни всё не решается по щелчку пальцев, как в глупых любовных романах. Более того, у Фостер была глупая и безумная мечта: она хотела, чтобы Оливер познакомил её с Йоханессом, потому что считала, что с первого взгляда очарует мужчину и заставит его считать Молли идеальной партией для сына. И, поверьте, Расмуссен пытался объяснить девушке, что отец болен, что он не в порядке, но Фостер, кажется, с каждым днём всё больше и больше верила в то, что мистер Ольсен так сильно обрадуется за Олли и тут же позабудет все свои тревоги и горести.

Как же сильно иногда хотелось высказать Молли все до последней капли, рассказать ей каждую мелочь, признаться и в настоящей причине несделанных домашних заданий, и в том, почему на самом деле Оливер постоянно шушукается о чем-то с Лексой, в том, отчего Йоханессу не стоит знакомиться с Фостер. Но стоило только Расмуссену вспомнить, как девчонка разрыдалась, когда юноша на чуть повышенных тонах позвал её по имени, так всё желание серьёзно поговорить с Молли вмиг куда-то улетучивалось. Оливер чувствовал себя бездушным злобным существом, когда делился с Фостер своими проблемами, потому что девочка тут же сжималась и начинала плакать. И Оливер опустил руки. Видимо, не судьба. Но к отцу Расмуссен всё равно не поведёт девушку даже под дулом пистолета.

– Пожалуйста, Ваш коктейль, – устало произнёс Люкас, ставя перед посетительницей напиток. Женщина лишь недовольно фыркнула и ушла.

Ну и ладно, Уорд уже привык к тому, что люди здесь были не просто невежливыми и некультурными, но еще и отъявленными алкоголиками, наркоманами, проститутками, бандитами и прочим сбродом. Зато платили на проделанную работу хозяева неплохо. Нельзя было отказываться от такого шанса ради спокойствия. Как говорится, кто не рискует, тот не пьёт шампанского.


billie eilish with khalid – lovely


– Знаете, я давно не видел таких обаятельных и красивых девушек. Да ещё и чтобы у меня с ними совпали вкусы и взгляды! Боже, я даже не могу вспомнить, чтобы со мной когда-нибудь случалось такое счастье, – донёсся до Люкаса чей-то восторженный мужской голос.

– Я тоже давно не встречала молодых людей, с которыми есть о чём поговорить, – с искренней радостью отозвалась девушка.

Внутри Люкаса всё похолодело, когда парень осознал, что этот голос принадлежал Салли. То есть с собственным парнем Смит теперь уже не о чем разговаривать, да?

– Разрешите пригласить Вас на танец, мисс Смит? – заправив длинную прядь тёмных волос за ухо, томным низким голосом произнёс незнакомый парень.

Выглядел он, честно говоря, как самый настоящий «плохой парень», на которых якобы толпами вешаются девчонки. На лице – колючая чёрная бородка, в глазах – страсть и пламя, на пухлой нижней губе – небольшой шрамик. Ну конечно такой тип парней будет нравиться Лексе, учитывая то, что её отец является гангстером. Как там говорят? Девушки ищут себе в мужья тех, кто похож на их родителя? Незнакомец сидел за столиком в компании своих друзей с крайне сомнительным внешним обликом, и надо признать, что этот молодой человек выигрывал их всех в плане красоты и очарования. Но была в этой сладкой улыбке и длинных густых ресницах какая-та необъяснимая тёмная тайна. Ему определённо стоило бы податься в гангстеры. Хотя, кто знает, может быть, незнакомец уже принадлежит какой-нибудь преступной группировке.

– Мисс Смит не танцует, – набрав воздуха в легкие, как можно более увереннее выпалил Люкас.

Видимо, это прозвучало не слишком-то и убедительно, потому что незнакомец лишь изогнул левую бровь и с издевкой уставился на бармена.

– Мальчик, не лезь во взрослые разговоры, – фыркнул посетитель. – Ну так что, крошка?

– Да брось, Люк, это всего лишь танец, – улыбнулась Салли. – Что с тобой?


– Всего лишь грязный развязный танец! Ха, и правда, что со мной? – честно говоря, Люкас совершенно не понимал, что говорит и творит, но адреналин в крови затмевал рассудок и мысли, выплёскивая наружу лишь внутренний огонь и… самую настоящую ревность.

– Человеческий танец – это искусство, а не брачные пляски животных, которые сейчас нам демонстрируешь ты, – остроумно подметил незнакомец, на что его дружки ответили громким смехом.

После этих слов Оливера словно облили ведром холодной воды. Господи, что он творит? Прямо перед ним сейчас сидит шайка крайне неприятных людей, которые за остроумие прямо сейчас могут оставить на всю жизнь в благодарность несколько шрамов. Ну подумаешь, Лекса решила найти себе парня. Что с того? Разве это как-то должно касаться Оливера? Салли и Люк – лишь выступление, а рабочий день уже закончился пять минут назад. Прямо сейчас Расмуссен вёл себя, прям как сама Ричардсон, когда не хотела принимать влюблённость друга в Молли. От этого становилось неприятно и противно, потому что Оливер помнил, какие смешанные эмоции тогда испытывал.

– Люк? – неуверенно произнесла Лекса, растерянно уставившись на друга.

– П-прости. Не знаю, ч-что на меня нашло, – вздохнул Оливер. – Это твоё дело. Не буду мешать.

Парень резко развернулся и направился к выходу из здания, чтобы добраться до дома. Он слышал, как вслед ему кричали те парни, причём в основном это были похвалы наподобие: «Молодец, ничтожество, понял, где твоё место». Но плевать, Расмуссен и без них знал, что Лекса рядом с ним – звезда, счастье и красота в истинном её обличье. Но ничего страшного, какое вообще Оливеру дело до личной жизни подруги? Правильно, никакого. Днём у парня было запланировало свидание с Молли. И прекрасно! Рядом с ней легко и свободно, рядом с ней все мысли определённо встанут на свои места.


Demons – Imagine Dragons


– Ты чего творишь, ненормальный? – послышались сзади крики Лексы, когда Оливер уже вышел на улицу. – Остановись же ты, чёрт тебя подери.

Расмуссен тяжело вздохнул и послушно замер на месте.

– Ты чего-то хотела? – попытался выдавить из себя улыбку юноша.

– Что ты, блять, творишь? – продолжала кричать девушка. – Я всё понимаю, Салли и Люк, да, но это всего лишь танец! Это ты нашёл себе Молли, а я, между прочим, тоже человек и мечтаю о любви! Ты мне никто, чтобы ограничивать меня в чем-то, – буквально прошипела Ричардсон.

– Я уже извинился, – вздохнул Оливер. – Что ты ещё от меня хочешь? Да, я перегнул палку, но лишь по той причине, что испугался за тебя. Тот парень не внушал доверия.

– А знаешь, кто ещё не внушает доверия? – продолжала кричать Лекса. – Я! Верно, сама я! Дочка грёбаного гангстера! Какого же тогда хера ты всё ещё со мной водишься, если самую настоящую опасность представляют для тебя не те парни, а я сама? Или ты не понимаешь, что мне достаточно сказать моему отцу, что ты пытался залезть мне под юбку, как он без разборок заставит гангстеров притащить тебя к себе, чтобы распилить на части собственными руками?

Парень прикусил губу, пытаясь сдержать ту боль, которая разрасталась до необъятных размеров, сжимая все органы.

– То есть в твою голову приходят такие мысли, да? – разбитым голосом произнёс Оливер.

– Не приходят, блять, они не приходят! – не успокаивалась Алексия. – Ты тот, кого я буду защищать ценой своей жизни, ты тот, ради кого я не побоюсь пролить кровь. Как ты думаешь, захочу ли я сама стать причиной твоих трудностей?

– Я не п-понимаю, Л-лекса…

– Да что тебе не понятно-то? Мне кажется, это уже поняли все, кроме тебя, слепой ты индюк!

– З-зачем ты оскорбляешь м-меня? Ч-что я т-тебе сд-делал?

Лекса набрала воздуха в лёгкие и сжала края своей куртки, потянув её вниз. Но этого было недостаточно, чтобы успокоиться. Внутри бушевал целый ураган эмоций, который прямо сейчас мог вырваться наружу и сразить наповал всех, кто находится поблизости. Девушка криво усмехнулась, испепеляя Оливера разгневанным взглядом, и, пристав на носочки, резко дёрнулась вперёд, обхватив шею юноши одной рукой, а другой – схватившись за его волосы и потянув их вниз, и больно с чувством прижалась своими красными от помады губами к тонким бледным губам Оливера.

Расмуссен оцепенел, совершенно не ожидая от Алексии этого поступка, но девушка не сдавалась, напористо продолжая целовать парня, желая передать в этом поцелуе все свои противоречивые чувства и рассказать Оливеру то, что так тяжело произнести вслух. И крепость пала, не выдержав ударов врага.

Расмуссен очень робко и неумело начал отвечать на поцелуй Лексы. Ричардсон в секунды стала куда нежнее и осторожнее, когда поняла, что уже не обязательно добиваться своего насилием.

И это было так странно и противоречиво, потому что Лекса, несмотря на свою влюблённость, никогда не воображала того, как поцелует Оливера, а сам Расмуссен вообще понятия не имел, зачем ответил на этот порыв, зачем подарил свой первый сокровенный поцелуй своей лучшей подруге, а не, казалось бы, любимой девушке.

Олли, наконец, осознав происходящее, осторожно оттолкнул от себя Лексу, вглядываясь в её лицо испуганным взглядом. Ричардсон некоторое время находилась в полном оцепенении, но спустя пару секунд пришла в себя, нахмурила брови и быстро отпрыгнула от парня.

– Иди нахуй, Оливер Расмуссен! – закричала девушка, пиная камни под ногами, после чего убежала прочь.

А Оливер ещё некоторое время стоял на своём месте, совсем не понимая, что произошло сейчас и что нужно делать дальше.

***


Radiohead – Climbing Up The Walls


Снег неприятно скрипел под ногами, мешая сосредоточиться на своих мыслях.

Оливер, наивная душа, думал, что по пути до дома сможет обдумать некоторые вещи, которые обязательно будут мешать уснуть, но отчего-то в голове всё только больше запутывалось и превращалось в липкую переваренную кашу. Не успел мальчик и опомниться, как перед глазами вновь встал привычный пейзаж старой улицы, на которой жили алкоголики, наркоманы, неблагополучные семьи и, разумеется, сам Оливер с его отцом. Но в этот раз было что-то необычное в картинке, представшей перед глазами. И совсем скоро Расмуссен осознал, что всё дело в новой модной машине, стоящей недалеко перед домом. Люди, обитавшие на этой улице, определённо не могли позволить себе такой дорогой транспорт, поэтому его наличие здесь взволновало парня. Но больше всего молодой человек беспокоился по той причине, что большая часть богатых людей в Детройте стала такой благодаря криминальному бизнесу. Хотя, возможно, это всё пустые предрассудки и глупые стереотипы. Но Оливер никак не мог отделаться от тревоги, потому что, в любом случае, присутствие незнакомой персоны не предвещало ничего хорошего. Да и машина стояла как-то слишком подозрительно близко к дому Расмуссена.

– Добрый вечер, Оливер, – раздался низкий глубокий голос за спиной юноши.

Молодой человек резко обернулся, приложив руки к груди и безумно испугавшись. Но перед ним, как ни странно, стоял уже знакомый Расмуссену человек.

– Добрый, мистер Эрик. Вы… Вы к папе? Так почему же Вы не заходите? Это Ваша машина? – встревоженно говорил молодой человек, почему-то теперь чувствуя огромное недоверие и опасность по отношению к папиному знакомому.


– Ты прав, машина моя, – спокойным голосом отозвался мужчина, но была в его голосе уловима некая обречённость. – В дом не могу зайти по некоторым…личным причинам. Могу ли я украсть у тебя пару минут?

И почему-то сейчас в голове Оливера пронеслась мысль о том, что Эрик – это последний человек на свете, которому он бы стал доверять. Слишком много странных совпадений и вещей крутилось вокруг этого загадочного мужчины. Почему о знакомстве Йенса с ним никто не знал? Зачем Эрик пришёл к ним в гости в ту ночь? Кто вообще ходит в гости ночью? Зачем ночевал, а под утро сбежал куда-то? И почему… почему после этой ночи Ольсен буквально стал похож на живой труп? Связан ли как-то Эрик со странным состоянием Йоханесса? Ведь в тот вечер отец светился счастьем и улыбался так, как не улыбался довольно-таки давно, а потом вновь утонул в своём отчаянии.

– Конечно, н-но только пару. Папа ждёт, – хмуро отозвался Расмуссен, опустив глаза вниз и пытаясь понять, держит ли Эрик в своём кармане пушку.


– Прекрасно. Присядем? – мужчина указал рукой на парк, находящийся в нескольких зданиях от дома Оливера. И почему-то мальчику совершенно не хотелось уходить далеко.


– Я не п-против.

До парка дошли в полной тишине, но Расмуссена на части начало раздирать чувство опасности. От этого мистера словно исходила какая-то тёмная аура, которая заставляла всех окружающих людей бояться и продумывать в голове пути, по которым можно будет убежать в безопасную зону. От него словно исходило что-то… дьявольское? Словно не человек шёл сейчас рядом с Оливером, а сам Сатана в людском обличье. И это было достаточно странно, потому что в первую встречу молодой человек не ощущал такого необъяснимого дикого страха. Может быть, дело в окружающей обстановке и в эмоциональном состоянии юноши?

– У меня к тебе лишь одна небольшая просьба, – тихо произнёс Эрик, словно переживая о том, что их разговор может услышать кто-нибудь посторонний.

Мужчина огляделся по сторонам и, кивнул самому себе, потянулся рукой к внутреннему карману своего широкого чёрного пальто. Оливер поёжился, представляя, как сейчас Эрик вытащит свою огромную пушку и застрелит Расмуссена прямо чётким выстрелом в голову. Но мужчина вытащил старый свёрнутый конверт. Оливер тяжело и, кажется, слишком громко выдохнул.

– Что-то не так? – обеспокоенно спросил Эрик.

– Ох н-нет, простите, – покачал головой парень. – Я п-просто решил, что вы меня убьёте.

– Что за глупости, – мужчина вяло улыбнулся. – Ты ведь сын моего… кхм… друга. Зачем мне тебя убивать? Да и с чего ты взял, что я стал бы убивать кого-то?

Как ни странно, Оливер был уверен в том, что Эрик может убить человека. Возможно, это всё проделки разыгравшейся паранойи. Во всяком случае, мальчик лишь покачал головой и глупо улыбнулся, осознавая всю тупость ситуации, в которую попал.

– Твой отец сейчас не в лучшем состоянии, верно? Я просто хочу помочь. Возьми этот конверт. Там деньги. Соври, что нашёл, украл, заработал – что хочешь. А лучше вообще не показывай их никому и спрячь. Купи все нужные продукты и лекарства. В конверте также вложен листок бумаги, на котором выписаны названия таблеток, которые могут помочь, – взволнованно произнёс Эрик. – Пожалуйся, возьми это. Твоему отцу нужна помощь, и я знаю, что ты это понимаешь. И я знаю, что ты понимаешь, что все попытки Эльфриды и Гловера бесполезны и не играют в его выздоровлении никакой роли.

Мужчина вложил в руки парня конверт, нервно кусая при этом нижнюю губу. Мальчик ошарашенно наблюдал за Эриком, совершенно не понимая, что тот делает и зачем пытается помочь. Разве являлся он Йенсу близким другом, если даже не хотел показываться ему на глаза?

– Почему вы сами не можете пойти к моему отцу? – растерянно спросил Оливер, сжимая конверт в руках. Что не так с этим странным человеком?

– Я бы… я бы очень хотел, – Эрик грустно улыбнулся, – но я не могу. На то есть свои причины.

– Но почему? Вы ведь его друг! Он был так рад, когда Вы пришли к нам тогда. Я давно его не видел таким счастливым! Может быть, ему станет лучше, когда он увидит Вас!

Мужчина уверенно покачал головой, всё также грустно улыбаясь.

– Может быть, сначала станет лучше. А потом в миллиард раз хуже. Поверь мне. Но это не важно. Пообещай мне, что никому не скажешь о нашей встрече?


– Обещаю, мистер Эрик. И… и спасибо огромное за помощь… но… но ведь деньги никогда не будут лучше дружбы, – тяжело вздохнул Оливер.

– Я знаю, Олли, но это всё, что я могу сделать, – вновь с нотками обречённости в голосе произнёс мужчина. Кажется, Расмуссен знал о своём отце куда меньше, чем казалось раньше. – Ах, чуть не забыл! – воскликнул Эрик, доставая что-то из своей сумки. – Смотри, в аптечке твоего отца должна лежать точно такая же бутылка, но почти пустая. Перелей туда содержимое этой бутылки, но желательно так, чтобы никто не заметил, – мужчина протянул Оливеру лекарство.

– Это лекарство от астмы? – спросил парень, принимая бутылочку в свои руки. Может быть, это всё-таки яд и Эрику не стоит доверять?


– Верно.

Эрик задержал свой взгляд на Оливере, после чего, тяжело вздохнув, поднялся со скамейки.

– Я думаю, мне пора. Да и тебе тоже. Я не буду спрашивать, что ты в такое время делаешь на улице, но, думаю, у тебя есть на то причины, – мужчина вяло улыбнулся.

– Д-да, с-спасибо… Доброй н-ночи.


– Доброй, Оливер.

Расмуссен быстрым шагом направился прочь, всё ещё чувствуя некую неопределённость по отношению к Эрику. Но на душе стало ещё более неприятно, когда, проходя мимо той самой машины, Оливер увидел сидящих внутри странных мужчин в шляпах с широкими полями. И у одного из них, парень был готов поклясться, в руках находился пистолет.

Чёрт подери.


***


Pink Floyd – Shine On You Crazy Diamond


– Ну что с тобой, signore della mia vita10? – обречённо покачав головой, в который раз уже спросил Кристиан, мягко прикоснувшись к плечу склонившегося над бумагами гангстера. – Почему твоё лицо выражает дикую печаль?

– Ты называешь раздражение печалью? – Ричардсон бросил на подчинённого разгневанный взгляд и вновь уткнулся лицом в бумаги, пытаясь сосредоточиться на важных делах, а не на бесполезном разговоре с Крисом. – Я не понимаю, почему ты вообще здесь. Твоя goomah11 наверняка тебя уже заждалась, – презрительно бросил Эрик, небрежно скинув со своего плеча руку Эдвардса.

Кристиан тихо засмеялся и даже издал какой-то умилённый вопль, забираясь на стол, за которым работал Ричардсон, и складывая одну ногу на другую, не обращая внимания на лежащие рядом вещи. Крёстный Отец прошипел себе под нос какие-то, безусловно, грубые высказывания на итальянском языке, и сдвинул подальше от Кристиана все важные бумаги.

– Так всё дело в ней, мой commendatore12? Прикажи мне – и я тут же убью её, – широко улыбнулся Эдвардс, одаривая гангстера нежным взглядом.

– Vafa Napole13, – прошипел Эрик, поднимая на Кристиана разозлённый взгляд. – Мне плевать на твою женщину.

– О, Крёстный Отец, а Вы говорили, что Вам чужды эмоции и чувства! Но Вы испытываете ревность! Признайте, Вы ревнуете! – чересчур эмоционально выкрикнул гангстер.

Ричардсон скривился, поражённый диким неконтролируемым гневом. Да как этому ничтожеству вообще пришло в голову, что он, сам Крёстный Отец «Нации Розы», будет ревновать своего свихнувшегося подчинённого, которого давно бы стоило заживо закопать в земле, если бы не его природная жестокость и хладнокровность, так подходящая мафиози.

Эрик сорвался со своего места и вытащил пистолет, крепко сжимая его побелевшими пальцами, после чего поднёс дуло к виску Кристиана. Эдвардс вмиг перестал улыбаться и поёжился, прекрасно понимая, что совершил огромную ошибку, поддавшись эмоциям. С доном шутки плохи, особенно когда у того плохое настроение. Сам Ричардсон, к слову, кажется, даже не шутил, потому что холодный метал крепко прижимался к тёплой коже Криса, а взгляд бирюзовых глаз всё оставался таким же безумным и грозным. Гангстер уже видел, как Крёстный Отец собственными руками, которые и не без того пролили немало крови – Эдвардс точно это знал, – задушил подчинённого, предавшего преступную группировку. Да Кристиан вообще знал и наблюдал собственнолично много страшных вещей, которые вытворяли эти худые кисти и тонкие пальцы.

– Я… прости меня? Просто глупая шутка. Я strunzo14, знаю. Мне самое место в Неаполе, – жалобно проскулил Эдвардс, вжимаясь в стол.

Эрик довольно усмехнулся. Мужчина отпустил Кристиана и убрал пистолет, вновь падая на стул, но уже в более расслабленном настроении.

– Да, piccioto15, тебе самое место в Неаполе, – зло оскалился дон.

Эдвардс ещё несколько минут просидел на столе в неестественном положении, пытаясь прийти в себя после случившегося, пока в это время Ричардсон занимался своими делами, наслаждаясь тихой и спокойной работой, которую не прерывал никакой идиот своими нездоровыми шутками. Но покой продолжался недолго, потому что Кристиан был словно наделён неисчерпаемым запасом энергии и дурацких идей.

– Но ведь я твоя правая рука! – возмутился Эдвардс, будто бы прямо сейчас дон не пытался убить его.

– Это пока что, – будничным тоном ответил Эрик, изогнув уголки губ.

Кристиан подвинулся ближе к Ричардсону, спихивая в сторону бумажки.


– Я застрелю тебя, веришь? – фыркнул Эрик, впрочем, также складывая документы в одну стопку.

– Единственная смерть, которую я приемлю, – это смерть от твоих рук, – улыбнулся Эдвардс. – Но всё-таки, что с тобой сегодня? Ты переживаешь из-за того мальца?

Ричардсон невольно замер, вспоминая недавнее прошлое, в котором сначала к нему в галлюцинациях пришёл Ренди, а потом Крис сообщил о самоубийстве Грина. Конечно, Эрик никогда не питал каких-то особенных чувств и, тем более, привязанности к этому мальчишке, потому что таких, как Ренди, было миллион, но чьи-то жестокие чёрные руки продолжали надавливать на шею гангстера, нашёптывая на уши слова обвинения. И ведь даже не поспоришь со своими демонами. Грин действительно умер исключительно по вине Ричардсона.

– Я угадал, да? – уже с беспокойством в голове произнёс Кристиан. – Но почему это вообще тебя волнует? Ты никогда не переживал из-за таких вещей.


– Не волновало, да, но теперь волнует, – вздохнул Эрик. – Ты не видишь, что я виноват в его смерти? Как и в смерти многих других людей… у них были семьи, была своя жизнь. Прямо, как и у… прямо, как и у…

Дон закрыл лицо руками и опрокинулся на спинку стула. Что-то острое и холодное, сравнимое с лезвием ножа, но в несколько раз больнее, не давало Ричарсону закончить фразу. Словно вся тяжесть, которую Эрик столько лет пытался удержать в далёком запертом шкафу, вырывалась наружу, пытаясь расколоть льды, мешающие выбраться из заточения и поглотить целиком гангстера, сжать его в своих жестоких объятиях.

– Я не понимаю, дон, – прикусил губу Кристиан. – Что с тобой? Все эти размышления, страхи – это совсем не похоже на тебя.

Конечно не похоже. Потому что настоящего себя, который как раз сейчас и пытался вырваться наружу, Эрик никому никогда не показывал после своего совершеннолетия. Нельзя было позволить старой фарфоровой маске слететь с лица, чтобы показать окружающим все свои шрамы, синяки, порезы. Никто не должен был видеть настоящее уродливое лицо страшного и ужасного Эрика Ричардсона.

– Не знаю, что на меня нашло, – нацепив на губы улыбку, покачал головой Ричардсон. – Наверное, просто устал.

– Да, думаю да, – нахмурившись, кивнул головой Эдвардс. – Тебе надо расслабиться. Поехали на точку? Уверен, там много красивых девчонок, которые помогут дону Ричардсону освежить свои мысли, – Крис заговорщически подмигнул.

– Серьёзно? – фыркнул Эрик. – А мистера Эдвардса интересует, разрешите спросить, что-нибудь помимо девчонок?

– Обижаешь, Рик, – сухо рассмеялся Кристиан, легонько ударив гангстера коленкой по бедру.

– Крис, ты же знаешь, что я женат, да и-

– Да брось! Я не заставляю тебя с ними спать, – махнул рукой Эдвардс. – Просто развлечься и отдохнуть.

– Ладно, поехали, – после недолгих размышлений кивнул головой дон.


***


Twenty One Pilots – Goner


Новый патефон, привезённый Эриком из-за границы совсем недавно, проигрывал мягкие классические мелодии, такие приятные и родные сердцу. Невольно в памяти возникали воспоминания совсем юных лет, когда ещё был жив отец. Вильгельм казался человеком агрессивным и необычным, но его душа всегда находилась в поиске новых впечатлений и вдохновений. Ричардсон мутно помнил, как зимними вечерами играл в вырезанные из дерева отцом игрушки, когда тот сидел рядом за стареньким письменным столом и осторожно выводил какие-то непонятные буквы на листах бумаги. А комнату окружали потрясающие классические мелодии, под которые мальчик неумело пытался танцевать, а Вильгельм, замечая это, всегда отвлекался от своих дел и с какой-то неуловимой нежностью во взгляде наблюдал за своим сыном. Но такие вечера обычно прерывала Франческа, ругая своих мальчиков за бодрствование в столь поздний час.

Господи. Ещё с давних пор Эрик пытался забаррикадироваться от любых воспоминаний, усердно делая вид, что всё в порядке. Точно тем же самым занималась Франческа. Женщина убрала все вещи отца на чердак, предпочитая забыть про них, как про страшный сон. В разговорах имя Вильгельма никогда не упоминалось. День рождения и смерти Франческа и Эрик якобы не помнили, но на самом деле каждый из них хранил в памяти эти даты.

Ричардсон тяжело вздохнул, искренне не понимая, почему и зачем именно сейчас его прорвало на эти болезненные воспоминания, которые острым уколом стального лезвия вонзались в несчастное сердце, уже почти полностью лишённое своей ледяной оболочки. Все чувства вновь просыпались, все эмоции вылезали наружу и давали о себе знать. Нет! Это то, чего ни в коем случае нельзя допустить!

Кристиан ласкал сидящую на коленях полуголую девушку, при этом будучи словно незаинтересованным в ней. Он постоянно бросал на Эрика взволнованные взгляды и, когда наконец столкнулся глазами с бесконечно равнодушной бирюзой, тяжело вздохнул, спихивая с себя девчонку. Та лишь пожала плечами и ушла к другому мужчине, пытаясь доставить ему радость.

– Зря ты. Дебора прекрасная девушка, – усмехнулся Эрик. – Причём она прекрасна не только внешне, но и внутренне.

– Не верю в то, что внутри у куртизанок находится цветущий вишнёвый сад, – раздражённо бросил Кристиан.

– Ты не прав, – нахмурился Ричардсон. – Каждая из этих девочек – а я разговаривал с каждой – отличается удивительной историей и необычным взглядом на мир.

– Ой, блять, прекрати, – отмахнулся Эдвардс. – Что ж ты тогда ещё ни одну из них не трахнул, раз они все так прекрасны, а?

– Потому что я уважаю женщин, – изогнул бровь Эрик, медленно раздражаясь поведению Кристиана. Вообще-то, Ричардсон прекрасно понимал, с чем связана эта резкая перемена, но от этого становилось ещё более неприятно.

– Это проявляется в том, что ты перевозишь проституток через границу, верно? – фыркнул гангстер. – На самом деле, ты так говоришь только по той причине, что тебе не нравятся женщины. Если бы они тебе нравились, то ты бы наплевал на Анджелль и на свою дочь и перетрахал бы каждую.

– Какого черта ты несёшь? – сквозь сжатые зубы прошипел Эрик.

Кристиан перевёл взгляд на Ричардсона и тяжело вздохнул, резко меняя раздражённое выражение лица на несчастное. В его глазах даже проскочил огонёк искреннего страдания, но через пару мгновений взгляд гангстера стал слегка даже безумным, словно тот затеял что-то страшное, но весьма интересное.

– С мужчинами всё сложнее. Очень тяжело найти того, кого привлекает свой пол. Поэтому ты остаёшься верен своему партнёру, пока не понимаешь, что привязываешься к нему или он банально тебе надоедает, после чего ты избавляешься от него во благо себе. А учитывая то, что тебе надоела твоя собственная жена и ты постоянно избегаешь её, скорее вероятно то, что ты крайне ветреный человек, жаждущий новых впечатлений и общения с новыми людьми. Может быть, твоя тяга к мужчинам вообще обусловлена твоим желанием пробовать что-то ненормальное? Или тем, что тебя тошнит от женщин, которые должны тебя привлекать? Они настолько тебе надоели, что тебя не привлекают даже обнажённые длинные ноги и пышные груди.

– Гениально, Эдвардс, – закатил глаза Эрик. – Однако в твоей гипотезе вижу несколько несостыковок: мне не надоела моя жена и, что самое главное, мне не могли надоесть женщины, потому что за всю мою жизнь в моей кровати была лишь одна. А до неё я всё так же был заинтересован лишь в мужчинах. Чего не скажешь о тебе. Когда в тебе проснулось желание лечь в постель с мужчиной? Не тогда ли, когда тебя стало тошнить от своей любимой девушки? – язвительным тоном произнёс Ричардсон.

Кристиан озадаченно нахмурился и помрачнел окончательно, не зная, что сказать в ответ. На уме крутилось слишком много слов, но все они не должны были быть услышаны Эриком до смерти Эдвардса.

Дон тяжело вздохнул. Вокруг проходили милые девушки в коротких платьях и чулках, разнося по столикам алкогольные напитки и табачные продукты. Они ловили много похотливых взглядов, что с какой-то стороны было очень на руку Эрику. Официанточки разжигали страсть в тщедушных телах мужчин, табак, спирт и музыка обеспечивали состояние уюта и безопасности. В таких комфортных условиях грех было не спуститься по лестнице через полумрак, царивший в заведении, до нужной двери. А там уже тебя ожидала маленькая принцесса, или грубая властительница, или резвая наездница – всё, как пожелаешь. Иногда Ричардсон испытывал жалость к своим девочкам, прекрасно понимая, что большая часть бежала в Америку на такую весьма незаманчивую работу из безысходности. И поэтому Эрик чувствовал в них людей,

столкнувшихся с той же проблемой, что и он сам – с отчаянием. Гангстер всегда старался оберегать ночных бабочек и создавать им как можно более комфортные условия, а также надёжную охрану в лице гангстеров, которые в часы работы всегда посменно дежурили в борделе, находящемся в подвале модного кофе, где нелегально круглые сутки разливали алкоголь. Выгодный, но крайне опасный и криминальный бизнес. Впрочем, всё вокруг Эрика было таковым.

– Кри-и-ис, – протянул Ричардсон, резко поворачиваясь в сторону гангстера. – У тебя есть что-нибудь сладкое?

Эдвардс расплылся в довольной и даже несколько очарованной улыбке, кивнув несколько раз головой.

– Для тебя я всегда найду конфетку. Или ты хочешь не конфетку?

– К черту конфеты. Дай мне пыли, – облизал нижнюю губу Ричардсон.


– Пойдём попросим комнату, и я дам тебе всё, чего ты хочешь, – продолжал счастливо улыбаться Кристиан.

Эрик сжал в руках свою сумку и быстро поднялся с дивана, с большим нетерпением ожидая действий Эдвардса. Всего несколько минут – и станет хорошо, станет легко, станет спокойно. Ричардсон сможет отвлечься от своих проблем и успокоиться. Пускай ненадолго, но омерзительный образ, крутящийся в голове чуть ли не постоянно, заткнётся и перестанет винить Эрика во всех проблемах человечества. И он обязательно забудет Йоханесса. Йенс кто?

Правильно, никто. Какой Ольсен? Ричардсон не знает таких.

Наконец, Кристиан высыпал на стеклянный столик в одной из комнат, где обычно развлекались богатые мужчины с красивыми девчонками в разнообразных одеждах, белый порошочек. Ричардсон скрутил из страницы какой-то старой газеты два косяка, один из которых протянул Эдвардсу.

– Как давно мы не виделись? – ухмыльнулся Эрик.

– Кажется, с тех пор, как ты связался с тем разноглазым очкариком. Кстати, я очень рад, что вы с ним завязали. Он уж точно тебя не стоил, – серьёзным тоном заключил Кристиан.

Ричардсон бросил на него раздражённый взгляд. Господи, опять этот Йоханесс! Когда уже, наконец, весь мир вокруг гангстера забудет это имя и перестанет мучать его несчастное сердце? Ольсен ненавидел Гловера за то, что тот тогда привёл своего кузена, ненавидел Анджелль за то, что она пальчиком указала на Ольсена, ненавидел себя за то, что позволил себе влюбиться. Влю… что? Нет, никакая это не влюблённость! Так, мимолётная симпатия. Скоро пройдёт. Йоханесс просто слишком сильно похож на Энтони.

Хватит бесполезных мыслей! Ричардсон поднёс косяк к порошку и медленно втянул пыль через ноздрю, чувствуя, как сладко распространяется наркотик по крови. Мужчина глубоко вздохнул и откинулся на кровать. Тело наполнялось новыми силами, мысли освежались и обновлялись, заполнялись интересными идеями. Рядом плюхнулся Кристиан, широко улыбаясь во все свои белоснежные зубы.

– Быть гангстером прекрасно, – усмехнулся Эдвардс, через прищуренные глаза наблюдая за Эриком.

Дон кивнул головой, расплываясь в широкой улыбке. Крис усмехнулся и приподнялся на локтях, после чего перевернулся и оказался прямо над Ричардсоном, медленно наклоняясь, чтобы оставить на его желанных губах мягких поцелуй. Дон не сопротивлялся, лениво отвечая Эдвардсу, уже почти не обращая внимания на окружающий мир, на пустые проблемы и неинтересные надоедливые лица. Жизнь прекрасна, разве нет?

Но вот в голову врезалась мысль, заставившая похолодеть кровь в жилах. Ричардсон резко отпихнул от себя Кристиана и сел, растерянным взглядом наблюдая за стеной, пытаясь сфокусироваться на ней.

Энтони и Йоханесс на самом деле – совершенно разные люди.


***


Radiohead – How To Disappear Completely


– А всё из-за того, Йоханесс, что ты в последнее время слишком много пил, – фыркнул Гловер, внимательно осматривая умирающего на диване брата. – Господь, Эльфрида, скажи, почему мы ещё с ним возимся?

Томсон тяжело вздохнул и присел на старый разваливающийся стул, который давно пора было сменить на новую мебель, но теперь Ольсену точно было не до этого. Да и вообще, кто будет думать о сломанном стуле, когда на глазах на пылинки рассыпается живой человек? Пускай Гловер и строил вид незаинтересованного лица в проблемах кузена, но и он, и Фрида прекрасно знали, как болит сердце Томсона за единственного родного человека в этом погрязшем во мраке городе.

Ольсен, впрочем, высказывание брата проигнорировал, продолжая испепелять взглядом потолок, явно находясь в каких-то своих серьёзных раздумьях. И ведь это не в первый раз. Йенса точно что-то тревожило, да и дураку было ясно, что алкоголизм не мог появиться неизвестно откуда. Кризис среднего возраста? Если бы Гловер был глупым или незаинтересованным в жизни Ольсена, то он обязательно бы так и решил.

– Потому что он твой кузен и мой друг, – виноватым голосом ответила Пауэлл.

Ещё одна проблема на седины Томсона – это странное поведение девушки, которая в последнее время словно чувствовала себя глубоко виноватой за какой-то совершённый поступок. У Йоханесса и Фриды словно был какой-то общий страшный секрет. И ладно Ольсен – жизнь брата вообще казалась одной сплошной загадкой, – но у Пауэлл ведь никогда не было тайн от Гловера! Признаться, иногда Томсон раздражался и ревновал, потому что Эльфрида, немудрено, – его последняя надежда на счастье, а Йенс – единственный живой родственник, с которым мужчина поддерживал общение. Но, несмотря на прошлые обиды и ссоры, Гловер понимал, что между этими двумя не могло быть ничего, кроме парочки невинных поцелуев в щёку и тёплых дружеских объятий. Ну и секретов, в которые Томсона забыли посветить.

– Ты уверена, что правильно называешь наши отношения? – фыркнул Йоханесс, даже не посмотрев на Фриду.

– Я не знала, что всё так получится! Да, я должна была сделать это немного иначе, я должна была предвидеть, что это ранит тебя, но мне хотелось и хочется сейчас уберечь тебя! Ты должен открыть глаза и увидеть действительность!


– Это ты должна открыть глаза и увидеть правду, а не жить сплетнями, которые разносятся по городу, – проскрипел Ольсен, резко поднимаясь с дивана и поворачиваясь в сторону девушки. – Откуда тебе знать, где эта грёбаная действительность? Может быть, она вовсе не с твоей стороны? Может быть, это не я её не вижу?

Эльфрида закрыла лицо ладонями, давясь уже стекающими со щёк слезами. Но Йоханесса это не остановило, он всё равно не чувствовал жалости к подруге, потому что девушка со своей заботой зашла слишком далеко, пытаясь выставить в глазах Ольсена любимого человека последней дрянью на Земле. Признаться, Йенс и сам всегда терялся в догадках, пытаясь понять, кем является Эрик Ричардсон. А после того случая все страхи увеличились и разгорелись ясным пламенем до немыслимых масштабов. Мужчина всё ещё был уверен в том, что до боли в сердце любил гангстера и был готов простить ему все грехи и обиды, однако перед глазами светился вопрос: художник полюбил уродливого монстра или падшего ангела со спаленными крыльями?

И всё же если Эрик питается любовью и страхами других людей, то Йенс первым отдаст Ричардсону на растерзание своё живое трепещущее сердце. Если гангстеру становится лучше, когда тот пачкает свои руки в крови, то Ольсен первым предложит ему проткнуть ножом свою грудь. Чёрт, да даже если Ричардсон ест людей, то Йоханесс готов пожертвовать своей плотью.

Но отчего-то Ольсен всё ещё был уверен в том, что видит куда глубже и больше. Все люди вокруг определённо ошибаются, раз не видят, что Эрик Ричардсон – глубоко страдающий человек с огромной раной в сердце, которую пытается скрыть от окружающего мира и спрятать за толстым слоем льда и жестокости. Гангстер – это потерянный ребёнок, которому не протянули руку помощи.

– Теперь ты рыдаешь? Правда? – уже почти кричал Йоханесс, сжимая побелевшими пальцами ручку дивана. – Почему ты пытаешься влезть в мою жизнь? Почему ты пытаешься изменить меня? Я противен тебе, да? Я противен тебе тем, что могу любить? Так убирайся же и не смотри на меня никогда, если тебя раздражает моё пламенное сердце!

– Ольсен, прекрати, – тяжело вздохнул Гловер, осторожно обнимая Эльфриду, которая тут же вжалась в рубашку своего мужчины, роняя на его плече горькие слёзы отчаяния. – Ты никому не противен. Если бы ты был нам противен, то мы бы не пытались тебе помочь, – однако в голосе Томсона слышались нотки недовольства и даже раздражения, потому что мужчина просто не мог смотреть на то, как Йенс постоянно плюёт на заботу Фриды, тем самым причиняя ей ни с чем несравнимую боль.

– Это говоришь мне ты? – нервно засмеялся Ольсен. – Ты просто не знаешь всей правды. Помнишь, что было в прошлый раз? Помнишь, почему ты выпер меня из дома полтора года назад?

Гловер отпустил Эльфриду и сделал небольшой шаг назад, сжавшись от эмоций, разрывающих душу. Пауэлл растерянно посмотрела на Томсона, а потом на Ольсена, который нахмурился, но, кажется, отступать не собирался.

– Йенс, Гловер, зачем ворошить старое? Это было так давно, – попыталась разрядить обстановку девушку.

– Мы не говорили об этом. Мы пытались закрыть на это глаза. Но разве это правильно? Ты ведь ненавидишь меня после того случая, верно? – сипло произнёс Ольсен.

– Идиот, если бы я ненавидел тебя, то не примчался бы спасать тебя, как только бы узнал о твоём очередном приступе астмы. Я давно простил тебя, – покачал головой Гловер. – Ты мой кузен, ты единственный родной человек для меня. Ты и Оливер. У меня ведь больше никого нет. И я считаю, что глупо тратить всю жизнь на ненависть и обиды, обрекая тем самым самого себя на вечное одиночество и смертельные муки.


– Это пустые слова или правда?

Йоханесс прикусил нижнюю губу, чувствуя повисшее в воздухе напряжение. Он и сам переживал из-за того случая, коря себя иногда за глупость и невнимательность, за неумение просить прощение и объяснять сложившуюся ситуацию. В тот момент Ольсен был зол, потому что не понимал, в чём заключается его вина, а Гловер был раздражён и в тоже время морально убит, потому что ревновал.

– Скажи спасибо Эль. Я понимаю, что и я сам поступил очень эгоистично и импульсивно, но теперь ты знаешь, что Фрида – моё счастье и моя любовь, мой последний шанс, щедро посланный судьбой. Хотя я иногда не понимаю за что. И возможно, банкротство – это плата за Эльфриду. Но если это так, то мне не жалко. Ты не стоишь никаких денег, – очень тихо произнёс Гловер, обращаясь последней фразой уже к самой девушке, которая вмиг перестала плакать, тепло, но с нотками грусти улыбаясь мужчине. – Я и сам виноват в том, что произошло. Мы так часто расставались из-за моей глупости. Конечно, Фрида – тоже человек, который не обладает железной нервной системой. И не удивительно, что после очередного расставания она могла и сильно расстроиться, и выпить, и… и быть с другим мужчиной. К тому же, это была всего лишь одна ночь, верно? И ты не знал, что Фрида – эта та самая Эль…

Гловер как-то слишком грустно улыбнулся, но протянул руку Йенсу для пожатия.

– Давай договоримся больше не поднимать эту тему? Я правда простил тебя уже давно. Мир?

– Мир, – кивнул головой Йоханесс, неуверенно принимая рукопожатие.

Как ни странно, с души свалился один из самых тяжелых камней. Не тяжелее, чем Эрик Ричардсон, конечно, но всё же. Дышать стало словно немного легче.

– Эль, прости меня? Я наговорил тебе всякого дерьма на эмоциях, но на самом деле я прекрасно понимаю, что ты просто переживаешь за меня, – тяжело вздохнул Ольсен, стыдливо посмотрев на подругу.

– Ты тоже меня прости. Мне просто… немного трудно понять тебя, – Йенсу иногда становилось даже как-то неприятно и неловко из-за того, что девушка могла простить даже самого жестокого маньяка. – Я рада, что сейчас мы все рядом. Я рада, что у меня есть ты, – Фрида осторожно взяла Гловера за руку. – И рада, что ты стал моим другом, – Пауэлл бросила нежный взгляд на Ольсена. – И, Йенс, поверь, нам не плевать на тебя. Мы твои друзья. И мы хотим тебе помочь.

Йоханесс неуверенно кивнул головой и вновь присел на диван, снова погрузившись в свои мысли. Да, теперь доверия к Эльфриде и Гловеру стало больше. Пропало ощущение того, что эта парочка хотела убить Ольсена. Но разве могли они помочь художнику? Кто ему вообще мог помочь?

– Эрик Витале Ричардсон, – хмуро произнёс мужчина, словно отвечая на заданный самим же собой вопрос.

Гловер выпучил на Йоханесса огромные глаза, искренне не понимая, к чему сейчас было произнесено имя этого гадкого человека. Эльфрида крепче сжала руку Томсона, догадываясь, что этим хочет сказать Ольсен. Девушка искренне надеялась, что Гловер встанет на место своего кузена и хотя бы попробует понять его.

– Не произноси это имя просто так вслух. Есть поверье, что возле тебя тотчас возникнут гангстеры, – нервно засмеялся Томсон.

– Бред, – как-то слишком странно улыбнулся Ольсен.


– Конечно бред, но к чему ты?

Йоханесс перевёл неуверенный взгляд на Гловера, словно раздумывая о том, стоит продолжать говорить или нет. Эльфрида кивнула головой, тем самым помогая Ольсену принять окончательное решение.

– Помнишь тот день два года назад, когда ты потащил меня с собой в клуб, где на задних лапках прыгал перед Анджелль Ричардсон? – серьёзным тоном продолжил мужчина.

– Ну… да? – настороженно кивнул головой Гловер. – Ты опозорил меня перед ней, однако после встречи с тобой она достаточно много говорила о тебе, спрашивала.

– О да, она тогда заметила меня. Видимо, её зацепило то, что я являюсь бездарем из деревни, – усмехнулся Йоханесс. – А помнишь, как потом ты выставил меня за дверь, потому что я приставал к певичке?

Эльфрида сдавленно хихикнула, но потом вновь состроила серьёзную мину, столкнувшись с недовольным и в тоже время взволнованным взглядом Гловера.

– Не хочешь ли ты мне сказать, что переспал с гангстерской женой? – проглотив ком в горле, спросил Гловер.

– О, нет, – отмахнулся Йенс. – Я переспал с кое-кем другим.

– С кем? С его дочкой? – лицо Гловера стало таким испуганным, что Ольсену на какой-то момент стало даже смешно.

– О, нет, ты что, – махнул рукой Ольсен. И на несколько мгновений Томсон даже успокоился. – С самим гангстером.

На какое-то время Гловер замер, потеряв способность двигаться, говорить, думать и дышать. Йоханесс нервно кусал нижнюю губу и хрустел пальцами, а Эльфрида осторожно и мягко гладила Томсона по руке.

– Ты врёшь, – раскатом грома прозвучал голос Гловера.

– Спорим, что не вру? – хмыкнул Йенс. – У него родинка над губой, а губы его, к слову, по вкусу напоминают вино, потому что он постоянно пьёт вино, левую бровь пересекает едва заметный шрам, но едва заметный он только по той причине, что Эрик накладывает на себя восемь слоёв пудры, – художник тихо рассмеялся. – На руках, причём на обеих, – старые шрамы. Вероятно, от лезвия. А в целом его кожа очень мягкая, но почти всегда холодная. А ещё он хромает на левую ногу. Под глазом у него набиты три точки, на обратной стороне запястья – кинжал и роза. На правой ягодице у него маленькая родинка. Ох, а знаешь, какие у него ягоди-

– Замолчи! – вскрикнул Томсон, пошатнувшись назад и чуть не свалившись, если бы не схватился за Эльфриду, которая помогла мужчине выпрямиться. – Нет, Йенс, это всё не правда, это всё тебе привиделось на нервной почве… Ты не мог… Он не мог…

– Очень даже мог! В тот день он чуть не убил меня за то, что я оскорбил его жену. Сказал, что увидит ещё раз – убьёт. Я тогда ещё не знал, что Эрик гангстер. Впрочем, он тогда соврал. А потом ты решил заказать у него лекарство. Думаешь, он мне его так и не отдал, потому что ты обанкротился? Пощадил типа? Скажи спасибо мистеру Ричардсону, потому что обанкротился ты, благодаря его стараниям. И тогда Эрик решил забрать плату, скажем, натурой. Мы трахались. Несколько раз, – твёрдым холодным голосом заключил Ольсен. – А я влюблялся в него всё больше и больше каждый раз, когда в воздухе раздавалось это до опьянения прекрасное имя, – прошептал художник.

Гловер растерянно смотрел на брата, думая о том, может ли поверить в этот бред. Но последнее предложение вывело Томсона из какого-либо душевного равновесия. Это слишком безумное известие. Такого просто-напросто не могло произойти.

Chase Holfelder, KHS – Beauty and the beast

– Нет, я не верю…

– Но это правда, – встряла Эльфрида. – Я видела письмо, которое оставил Эрик Йоханессу, когда сбежал. Да и разве ты не заметил, что Йенс начал стремительно меняться после того, как Эрик отдал ему то злосчастное лекарство? Помнишь, я рассказывала тебе о Ренди Грине? Мы с Йоханессом недавно были у него. Этот человек был любовником Ричардсона.

– Господи, – Гловер схватился за голову. – Это ведь неправильно. Это ведь болезнь какая-то. Я бы понял, если бы ты был с Анджелль, я бы понял, даже если бы ты, не дай Бог, был бы с его дочкой. Но он сам… он же мужчина! Да и… ты вообще видел, что сотворил этот человек… нет, монстр! Он убийца! Он даже не просто гангстер, он Крёстный Отец жестокой и безумной преступной группировки! Разве ты всего этого не понимаешь? Он может убить тебя по щелчку пальцев! Надо собрать денег… и уехать… уехать как можно дальше.

– Уезжай. Я не уеду, – пожал плечами Йоханесс.

– Ты с ума сошёл? Ты в опасности, Олли в опасности, Эль в опасности, мы все, блять, в опасности! Если он лишил меня всех денег ради своих мерзотных планов и шантажом заманил тебя к себе, то чёрт знает, на что этот ублюдок способен ещё!

– Я не уеду. Более того, я уверен, что он ничего мне не сделает.

– Ты в конец ебанулся, Ольсен? – закричал Гловер. – Ты понимаешь, что я банкрот из-за него? Он уже «сделал» тебе, Йоханесс. Ты действительно хочешь жить в месте, где Эрик, мать его, Ричардсон держит всех под мушкой пистолета?


– Ты преувеличиваешь. Он не просто убийца и не просто суперзлодей. Прекрати делить мир на чёрное и белое. Да, он сжёг заживо твой бизнес, но ты сам сказал, что деньги – ничто по сравнению с Эльфридой.

– Я потратил на это всю свою жизнь! Мой отец потратил на это всю свою жизнь!


– Ты говорил, что это гнетёт тебя. У тебя ведь остались некоторые сбережения, на которые ты можешь увезти отсюда Эльфриду в какой-нибудь тихий городок Америки и основать с ней новую ячейку общества, верно? Что тебе ещё нужно для счастья? Но давай будем мыслить более глобально. Эрик не убивает детей и женщин, даже если те – больные ублюдки. Эрик не убивает невиновных, он убивает только тех, кто того достоин.

– Что он из себя возомнил? В Бога решил поиграть, чтобы решать, кому жить, а кому нет?

– Ты не понимаешь! Он убивает тех, кто перешёл ему дорогу. Убивает предателей, должников. Да и скорее даже не сам он, а его гангстеры. Он даёт многим людям работу, жильё и деньги. Он обеспечивает их, потому что они, считай, – его семья.

– Мне плевать на его паскудную гангстерскую семью, слышишь? Но мне не плевать на разрушенные семьи простых людей!

– Говори, что хочешь. Эрик прекрасен, потому что он верен тем людям, которые его окружают. И он будет их защищать.

– А ты не видишь, кем твой любимый мистер Ричардсон является сам? Ты с ним разговаривал хоть раз? Он одним взглядом словно опускает тебя до плинтуса и шлёт тебя нахуй так, что ты действительно начинаешь чувствовать себя последним дерьмом. Эрик считает себя выше всех, в его крови живёт чувство превосходства. И ты сам попадаешь под его чары и начинаешь верить в то, что Ричардсон – это ебаный Дориан Грей, а ты пылинка на его портрете. Только знаешь, как бы выглядел портрет Эрика Ричардсона? Как худощавый жалкий вурдалак, полностью покрытый мозолями, наростами, лицо которого давно перекосило, ноги которого не выдерживают веса тела. Представляешь эту прекрасную картину? Вот так выглядит душа Эрика. Вот так и никак иначе, – твёрдо заключил Томсон.

Йоханесс обречённо вздохнул, делая вид, что нашёл весьма интересным разглядывание ботинок на ногах. На самом деле, на душе скребли кошки. Теперь Ольсен запутался окончательно. Он никогда ещё не слышал, чтобы об Эрике отзывались так прямолинейно, так грубо, так резко, так уверенно и так злобно. Йенс перевёл взгляд на Эльфриду, пытаясь найти в ней поддержку, но девушка лишь виновато улыбнулась и покачала головой. Она была на стороне Гловера. Она была согласна с его словами.

Так почему Ольсен до сих пор противится и пытается защищать честь Эрика? Ричардсон ведь сам делал всё возможное, чтобы получать в свою сторону как можно больше ненависти.

– Кто ты такой, чтобы судить о том, как выглядит его душа? Как много ты о нём знаешь? – тихо спросил Йоханесс, не поднимая на Томсона лица.

– Я знаю о нём достаточно, чтобы составить такой портрет, – холодно ответил Гловер. – Я живу в Детройте подольше твоего.

– Но это не значит, что ты знаешь об Эрике больше. Вы все видите его лишь с одной стороны. Но кто-нибудь из вас догадывается, почему он такой, какой он есть? А может это и не он вовсе? Может, это маска? Может, он что-то скрывает? Может, он пережил какую-то страшную трагедию, которая сломала его жизнь? Вы не знаете, что это за человек. А я чувствую, нет, я уверен, что он куда глубже и прекраснее, чем вам кажется, – таким же тихим голосом произнёс Ольсен.


– Всё дело в том, что ты художник, ты склонен всё романтизировать, – покачал головой Томсон. – Рано или поздно тебе придётся принять то, что твоя Муза – монстр, прикинувшийся человеком. Сатана, поднявшийся к людям.

– Подожди, Гловер, – пискнула Эль. – Я не во всем согласна с тобой. В чём-то Йоханесс всё же прав. Мы не знаем, кем является Эрик на самом деле и что лежит на его душе.

Томсон странно покосился на девушку, после чего тяжело вздохнул.

– Ты туда же, да? Ладно, пожалуйста! Мне нужно время, извини, Йоханесс. Мне нужно время. Мне нужно подумать. Не лезь на рожон, хорошо? – слабым голосом попросил Гловер.

– Не буду, – пожал плечами Йоханесс.

Томсон кивнул головой и вышел из спальни Ольсена.

– Думаю, мне тоже пора, пока он не наломал дров, – улыбнулась Фрида. – И пускай в чём я согласна с тобой, но это не значит, что я совсем не согласна с Гловером. Скорее даже с ним я согласна во многом. Эрик – плохой человек, с которым тебе не стоит связываться. Но, видимо, у этого плохого человека проснулась совесть, раз он решил спасти тебя от себя. Поэтому, я ещё раз повторю слова Гловера: не лезь на рожон.

– Хорошо, – кивнул головой Йоханесс, после чего девушка ушла.

В голове всё ещё крутилась фраза Эльфриды: «Видимо, у этого плохого человека проснулась совесть, раз он решил спасти тебя от себя». Эрик сбежал, потому что хотел сберечь Ольсена от своих проблем?

***

IAMX – Song Of Imaginary Beings

Мир вокруг казался каким-то неправильным, слишком апатичным и антиутопичным. Словно Эрик попал в дешёвый фантастический роман, страдая теперь вместе с остальными героями от неграмотно прописанного сюжета и слабого представления автора о вымышленном мире. Небо над головой было слишком тёмным, тучи полностью спрятали звёзды и Луну, пейзаж вокруг – слишком серым и мрачным. А внутри Ричардсона царил настоящий хаос. От недавнего удовлетворения и эйфории не осталось и следа. Теперь Эрик постоянно оглядывался по сторонам, потому что словно слышал за спиной чужие голоса, будто бы кто-то постоянно следил за ним.

– Ты предал меня, – прошептали чьи-то губы, нагоняя на Ричардсона очередной приступ тревоги. Мужчина остановился и обернулся, пытаясь понять, кто пытается с ним разговаривать.

– Кто здесь? – уверенно спросил Эрик, хватаясь рукой за пистолет.

В ответ тишина. Может быть, Ричардсону просто показалось?

Чёрт подери, а как же сильно тянуло выблевать прямо сейчас все органы, находившиеся под кожей, чтобы избавиться от этой странной навалившейся на Эрика тяжести. Но как ни странно, спать совсем не хотелось.

– Ты должен убить себя в наказание, – вновь прошептал ветер.


– Блять! – воскликнул Эрик, чувствуя, как конечности подрагивают от внезапного приступа гнева.


– Убей себя, – повторил голос.

Убить себя? А разве это плохая идея? Все проблемы сразу исчерпают себя и станут неважными. Больше не придётся впустую бороться и растрачивать свои силы, потому что никто не будет уже в этом нуждаться. Не мудрено, что от рук Эрика можно только пострадать.

– Верно, – одобрительно усмехнулся голос. – Ты твой злейший враг.

Ричардсон встряхнул волосами. Нельзя поддаваться на искушение больного рассудка. Эрик всё ещё помнил, как тяжело переживал смерть отца, как плакала из-за этого по ночам мать. Гангстер прибавил в шаге и вскоре оказался в родных стенах своего дома. Почти не создавая лишних звуков, мужчина также успешно добрался до своего кабинета, где устало плюхнулся прямо на пол, вновь чувствуя, как к горлу подползает очередной приступ тошноты. Почему за наслаждение всегда нужно расплачиваться?

Дверь в комнату словно отворилась, поэтому Эрик быстро сел, пытаясь понять, что происходит. А вокруг была кровь.

Кровь была везде. На полу, на стенах, на самом Ричардсоне и, черт возьми, даже на потолке. Возле окна на подоконнике сидел молодой парень в прожжённой одежде с почерневшей кожей, сжимая в тонких руках острое лезвие ножа. Незнакомец тихо вздрагивал, вероятнее всего, от слёз, но не поворачивался лицом к гангстеру. Видимо, голоса, которые слышал Эрик, не были просто разыгравшимся воображением и искушением больного разума.

Спустя несколько секунд тишины парень все-таки повернул свою голову и заглянул прямо Эрику в глаза. Гангстер узнал его сразу. Сердце на несколько мгновений перестало биться, а потом затрепетало и застучало в бешеном темпе, с глаз, словно по команде, полились слёзы, тело сжалось от безумной боли.

– Энтони, – охрипшим голосом произнёс Эрик, вытягивая руку вперед в попытке дотянуться до парня.

– Ты не обращал на меня внимания очень долго. Я уже успел заскучать, – его голос был подобен морскому прибою, дальнему эху, свежему ветру. Такой же чистый и прекрасный, как и сам Нельсон.

Этот невинный волшебный человек был достоин всего самого лучшего, а не этой жестокой и безумной смерти. Сколько раз Эрик вскакивал ночью в холодном поту, ненавидя себя за то, что не умер вместо Энтони? Сколько бы прекрасного Нельсон внёс в этот ужасный мир. Парень всегда умудрялся превращать темноту в свет, словно талантливый волшебник.

– Прости меня, – прошептал Эрик, пытаясь подняться на ноги, но каждая попытка встать давалась очень тяжело, и гангстер снова падал на пол.

Ричардсон прижал ладони к груди и болезненно простонал.

Тони спрыгнул в кровь и медленным шагом направился к гангстеру. Казалось, что каждый шаг дается ему с диким трудом. Парень пошатывался и шипел от боли, но не останавливался, продолжал свой путь. Впрочем, как и всегда. Нельсона было невозможно сломать, потому что он всегда был самым сильным и храбрым человеком на свете. Однако Эрик всё ещё помнил их последний разговор и корил себя за каждое произнесённое слово. Если бы Ричардсон только знал, что больше никогда не увидит возлюбленного…

10

«Повелитель моей жизни»; итальянский язык

11

«Любовница гангстера»; слэнг итальянской мафии

12

«Командир»; слэнг итальянской мафии

13

«Иди в Неаполь»; слэнг итальянской мафии

14

«Дерьмо»; итальянский язык

15

«Самый младший по чину гангстер»; слэнг итальянской мафии

Под властью отчаяния. Часть 2. Катарсис

Подняться наверх