Читать книгу О чем говорят женщины - Алиса Лунина - Страница 2

31 декабря 2004 год

Москва

Тот Новый – две тысячи пятый – год подруги отмечали у Тани Киселёвой. Барышни смеялись, танцевали, а Ляля ближе к полуночи совсем разошлась: стала призывать всех пить шампанское, как гусары, и попыталась забраться на стол, чтобы сплясать там канкан. Впрочем, ее буйство быстро пресекли Лена с Евой, строго напомнив подруге, что в приличных домах (а родители Тани – московские художники- иллюстраторы в нескольких поколениях – являли собой образец интеллигентной семьи) на столах не пляшут.

За полночь девушки угомонились, но расходиться по домам не спешили – пили чай по третьему уже, кажется, кругу и пели песни. Запевала, конечно, Лена, а девчонки подпевали. А потом Танина мама, Наталья Антоновна, попросила Лену спеть сольно. Лена не заставила себя упрашивать – мгновенно отозвалась и затянула любимую песню «Чайка с розовым крылом». Когда Лена допела свою «Чайку», Танина мама заплакала: «Надо же, какая ты, Лена, талантливая, поешь так, что за душу берет!»

…«Чайка с розовым крылом» была любимой песней Лениной бабушки Раисы. Бабушка Раиса – высокая, грузная, седая как лунь – была знатной певуньей. Голос у бабушки был низкий, сильный – послушаешь и не скажешь, что поет женщина. Муж Раисы, дед Михаил, даже шутил про жену, что та поет, как волчица воет. Бабка Раиса любила сама придумывать песни: пела о том, что видит, о чем думает; этакий диалог с миром. Ее песни могли быть целой историей о превратившейся в чайку девушке-долганке и о ее парне, который ходит по свету и ищет возлюбленную, а могли состоять из одной фразы или даже слова. Особенно Лена любила бабушкины колыбельные – долгие, завораживающие. «Видишь, дочка, с севера к нам идет метель, скоро она будет здесь – заметет лес, дорогу, реку, наш дом. Будет снежно – до самых звезд, и до весны мы будем спать под снегом…»

От бабки Раисы Лена узнала о том, что их семья принадлежит к редкой народности долганов. Девочка увлеченно слушала бабушкины рассказы об истории своего народа и о своем прадеде – шамане, чьи заклинания были похожи на песни. Благодаря бабушке Лена с детства знала фольклор, в том числе песни народов Севера, которые могли состоять из одной фразы или только из мелодии.

В шесть лет маленькая Лена тоже запела, и с того дня они с бабушкой заводили песни на два голоса. Причем голос у Лены обнаружился сильный, низкий – в бабку Раису. «Еще одна! – сокрушался дед Михаил, – не голос, а иерихонская труба!» А Лена была рада такому сходству с любимой бабушкой, поскольку бабку свою обожала и во всем старалась ей подражать. Именно бабка Раиса заменила Лене мать, после того как та, оставив свекрови трехлетнюю Лену на попечение, уехала из их маленького городка на Крайнем Севере в Красноярск.

Кстати, через двенадцать лет после этого бабка Раиса отправит Лену на каникулы в Красноярск – увидеться с матерью, однако ничего хорошего из этой встречи не выйдет. Лена встретится с матерью, узнает, что та вышла замуж, родила троих детей, и поймет, что в жизни этой чужой женщины для нее места нет. После чего, не дожидаясь окончания каникул, Лена уедет домой, к бабушке с дедушкой. Больше Лена со своей биологической матерью никогда не встретится и настоящей матерью всегда будет считать бабку Раису.

Лена проживет в любви и заботе своих стариков до шестнадцати лет, а потом ее мир перевернется – сначала уйдет из жизни дед Михаил, затем через полгода угаснет, словно устав от жизни, бабка Раиса. После смерти родных Лена останется одна. И неизвестно, чтобы с ней стало, если бы не помощь Лили – Лилии Евгеньевны Островской, руководителя хора, в котором Лена пела с восьми лет.

Детский хор был приписан к местному дому культуры. Правда, хор – громко сказано. В небольшом городке Красноярского края, где жила Лена Морозова, была лишь маленькая хоровая студия, в которой занимались шесть девчонок разных возрастов, обладавших не бог весть какими певческими талантами. Лилия Евгеньевна Островская вкладывала в свой маленький коллектив всю душу – сама аккомпанировала девочкам на рояле, выбирала репертуар, включая в него, помимо русского фольклора, этнические песни Севера, возила своих подопечных на фестивали в другие города и относилась к девчонкам с материнской теплотой.

Лиля не оставит Лену и в самый сложный период – она будет поддерживать ее и когда заболеет бабка Раиса, и потом, после смерти бабушки и дедушки. После похорон бабки Раисы Лиля придет за Леной в опустевший дом и категорично скажет: «Собирайся, будешь жить у меня! И тебе веселее, и мне. Скрасишь мое одиночество, а то я уже одичала, по вечерам, ввиду отсутствия других собеседников, разговариваю со своей кошкой…»

Год до окончания школы Лена проживет у Лили, и за это время они очень сблизятся. Невысокая, тоненькая, энергичная Лилия Евгеньевна – неизменная мальчишеская стрижка, серые глаза за толстыми стеклами очков, богатый внутренний мир, полное отсутствие личной жизни и фанатическая любовь к писателю Чехову. В этом маленьком городе, затерянном в Сибири, Лиля казалась чуть нездешней. Лена как-то подумала, что ее преподаватель похожа на одну из трех сестер из пьесы обожаемого Лилей Чехова, а может – на всех сразу. Лена знала, что Лиля – из семьи репрессированных, что Лилиного деда, коренного петербуржца, когда-то сослали в здешние широты по «политической статье» и что после освобождения отца семейства Островские так и остались в Красноярском крае – в сердце Севера.

Лиля часто рассказывала Лене, что много раз, особенно в юности, она думала уехать отсюда куда-нибудь в большой город, в Москву, например, однако всякий раз ее что-то останавливало. «Должно быть, страх, неуверенность в себе, – признавалась Лиля, – да и сказывалась привычка – вся жизнь здесь прошла! Как уедешь?!»

Однако для своей любимой ученицы Лиля хотела другой судьбы. Незадолго до окончания Леной школы Лиля стала уговаривать воспитанницу поехать поступать в Москву. «У тебя редкий, сильный голос и настоящий талант. А человек приставлен к своему таланту. Ты должна учиться, Лена, развивать свой талант, служить ему». Лиля говорила, что в московском институте культуры преподает ее давняя знакомая, которая будет опекать Лену.

И вот наконец выпускные экзамены были сданы, Лена получила аттестат зрелости, и Лиля купила ей билет в Москву. Лене было тяжело уезжать со своей маленькой родины, но еще тяжелее оказалось прощаться с Лилей. Так в Лениной памяти и осталось – занозой застряло: они с Лилей стоят вдвоем на перроне. Лиля – маленькая, как-то враз постаревшая, старается держаться, но Лена видит, что ей это дается с трудом. «Обещай, что будешь звонить, писать!» – кричит Лиля, когда поезд трогается.

Лена сдержит обещание; даже погрузившись в шумную, суетливую столичную жизнь, она свою Лилечку не забудет – будет и звонить, и писать, а после окончания второго курса поедет на родину – проведать Лилю.

Кстати, Лиля и в Москве помогала Лене, ее помощь была неоценимой, особенно в первый год, когда Лена отчаянно тосковала по дому. Благодаря Лиле Лена поняла, что мы – это прежде всего люди, сыгравшие в нашей жизни судьбоносную роль, люди, в которых мы потом отражаемся. Если бы не Лиля Островская, Лена, наверное, так и не решилась уехать в Москву и осталась на Севере. И как знать, как бы сложилась ее судьба.

1 января 2005 год

Москва

От Тани Лена с Лялей возвращались уже под утро, через весь зимний, снежный город. Съемная квартира, которую Ляля с Леной снимали в ту пору, находилась на окраине Москвы, и пока девушки от метро добрели до дома, Ляля совсем замерзла. Ляля, уроженка юга, вообще все время мерзла в Москве, чему Лена искренне удивлялась. После Севера с его бесконечной зимой Москва совсем не казалась Лене холодной.

Когда барышни добрались до дома, Ляля первым делом легла отогреваться в горячую ванну. Лена же позвонила Лиле, чтобы поздравить ее с Новым годом и поделиться секретом. Лена рассказала Лиле, что три дня назад она проходила кастинг в ансамбль певицы Глебовой.

– Веры Глебовой? – ахнула Лиля. – Вот это да! Тебя взяли?

Лена сникла – ответа от Веры до сих пор не было.

– Возьмут, – уверенно сказала Лиля, – вот увидишь! С твоим-то голосом!

Лена вздохнула – эх, если бы!

Окончив в прошлом году институт культуры, она отчаянно искала работу, однако все как-то не складывалось. Пока ей приходилось работать в ресторанах и клубах, страдая от вульгарного репертуара и жующей публики. И хотя платили Лене неплохо, исполнять в сотый раз тягомотину про «погоду в доме» уже не было никаких сил. В конце декабря, узнав о том, что известная на всю страну исполнительница фольклорных песен Вера Глебова проводит кастинг в свою группу, Лена галопом понеслась на прослушивание.

Вера Глебова была звездой. Примой. Со всем отсюда вытекающим. Яркая, взбалмошная, характер – во! Голосище – во! Про Веру говорили, что, если попасть ей под горячую руку, она может так отходить, что мало не покажется, но при этом Вера своих музыкантов не бросает – помогает всегда и во всем. Глебову и боялись, и любили. В своей группе Вера была центром вселенной, а все остальные музыканты – крошечными планетами, вращающимися вокруг безусловного солнца, причем такая астрономия всех участников коллектива устраивала. Под Веру писались песни, создавались концертные программы, и зрители шли на концерты из-за Веры.

В зал, где проходило прослушивание, Лена вошла на полусогнутых ногах, задыхаясь от страха. Глебова сидела в кресле, как царица на троне – вот еще скипетр в руки и будет вылитая самодержица! Лена совсем оробела, стояла, переминаясь с ноги на ногу, в горле все пересохло. Взгляд у Веры недобрый, в глазах колючие льдинки, в уголках губ – ядовитая усмешка. Внешность у самодержицы тоже царственная. Вера – полная, статная, этакая роковая красавица: фарфоровая кожа, тяжелые медные волосы, соболиные брови, темные очи. Кстати, возраст Глебовой оставался для всех тайной за семью печатями, в ход шли разные версии, поговаривали, что ей сорок с приличным гаком (но «гак» мог вместить в себя хотя бы и пару десятилетий). Лена же, изучив Верину биографию и извилистый жизненный путь Глебовой (с Урала до переполненных московских залов), пришла к выводу, что царице все же около пятидесяти.

Посмотрев на Лену как на нерадивую челядь, Вера строго спросила:

– Ну? Чем удивлять будешь?

Лена запела из «Пугачевой».

Вера сморщилась, замахала рукой:

– Не то. Давай что-нибудь… оригинальное!

И тогда Лена спела долганскую «Чайку». Она просто представила Север, бесконечную зиму, тундру, северное сияние, бабку Раису, деда, Лилю, огромные звезды над родным домом. «Чайка, чайка, здесь, на севере, твой дом…»

Веру Глебову удивить было трудно – почти невозможно, однако Лене это удалось. Глаза у Веры потеплели, стали не такие льдистые.

– Это что же? – всколыхнулась Вера. – Откуда знаешь эту песню?

Лена ответила, что это песня народов Севера.

– Ты сама оттуда, что ли? – Вера пригляделась к Лене.

Надо сказать, что Лена отличалась своеобразной внешностью. Девушка была высокой, крупной; волосы темные, как смоль, глаза раскосые, но при этом ярко-голубые.

Лена ответила, что она – долганка по национальности, представитель редкой северной народности. «Нас таких, между прочим, мало».

Вера улыбнулась: «Ну даешь!» – похвалила Лену, но взять в ансамбль не обещала, сказала, позвонит, если что…

Как заклинание, повторяла Лена, возвращаясь с кастинга: «Если что! Если что!» Эх, если бы Глебова ее взяла! Вот это было бы самое настоящее чудо – путевка в новую жизнь. Даже в новогоднюю ночь у Тани в гостях, когда девчонки бросились писать бумажки с желаниями, Лена загадала – попросила у судьбы, чтобы Вера пригласила ее в свою группу. Быстрее, написать на бумажке, сжечь, пепел всыпать в бокал шампанского, да быстрей, Лялька, наливай уже! И под бой курантов, судорожно торопясь – успеть выпить! Уф – успела, теперь можно с облегчением выдохнуть!

И значит, Глебова возьмет ее в ансамбль вокалисткой, возьмет!

Но все же полной уверенности в том, что прима пригласит ее к себе в группу, у Лены не было. Ее одолевали сомнения и комплексы: «А куда это ты, сибирский медведь, на сцену собрался? Тут в Москве и без тебя много своих голосистых!»

Но Лиля – родная, любимая Лилечка! – свято верила в Ленину исключительность. Она тут же принялась горячо уверять Лену, что ее, конечно же (вот даже не смей сомневаться!), Глебова непременно возьмет к себе: «Ты же особенная, Ленка!» И вот эта абсолютная Лилина уверенность в Ленин талант и в ее исключительность неожиданно зарядила Лену несокрушимым оптимизмом.

После разговора с Лилей Лена вдруг почувствовала прилив шальной радости и, не зная, с кем ею поделиться, помчалась к Ляле.

– Извини, я зайду! – Лена влетела в ванную, где в пене нежилась Ляля, и затараторила:

– Слушай, Лялька, я чувствую, что этот новый год станет для меня невероятным! Это будет счастливый год! И много чего произойдет, вот увидишь! Мне кажется, все-все сбудется! Ну что я, зря в Москву из такой дали приехала? И зря я, что ли, Лиле обещала, что стану человеком?

Голая Ляля изумленно посмотрела на Лену и помахала пенной ладошкой:

– Привет блаженным!

Лена с Лялей легли отсыпаться, и в этот же день, первого января, Лену разбудил телефонный звонок.

– Морозова? – спросил женский голос. – Это Глебова. Я беру тебя в группу. Через два дня гастроли в Петербурге. Только учти – чтобы в ближайшие пять лет не беременела.

– Что? – пролепетала Лена, еще не веря в свою удачу.

– Не беременеть, говорю! – хмыкнула Вера. – А то одна курица в декрет ушла, потом другая. А у меня плотный гастрольный график! Вы сначала определитесь, что вам нужно – дети или сцена.

Для себя этот вопрос Вера давно решила. Детей у нее не было. Вся ее жизнь была отдана искусству.

Вера Глебова уже отсоединилась, а Лена продолжала стоять с трубкой в руках. Радость заполоняла ее медленно – разливалась по телу какими-то волнами, и вдруг одна из волн этой самой радости накрыла Лену девятым валом, и Лена заорала своим могучим низким голосом. От счастья.

На Ленин крик из своей комнаты выскочила полусонная Ляля:

– Морозова, ты с ума сошла?

В подтверждение худших Лялиных подозрений Лена вдруг пустилась в пляс. Ляля смотрела на подругу, вытаращив глаза: «Ну так и есть, блаженная!» Выписывая немыслимые кренделя, Лена выпалила все невероятные новости.

Услышав про пожелание Глебовой «не беременеть», Ляля усмехнулась:

– Во дает! Крепостное право, что ли?!

Лена махнула рукой:

– Да подумаешь! Я вообще беременеть не собираюсь. Ради искусства можно пойти и не на такие жертвы!

На сборы у Лены был всего день. Перед отъездом Ляля сказала ей, что у нее в Петербурге есть знакомый. «Александр, в Эрмитаже работает. Ты только скажи ему, что ты от Ольги Точкиной, так он тебе – все! И в Эрмитаж сводит!» Лена кивнула – спасибо.

Ранним утром второго января Лена села в поезд до Петербурга.