Читать книгу Она такая разная. Современные рассказы о любви - Алиса Тишинова - Страница 4

Кемский вокзал выглядел величественно и мрачно. В синих сгустившихся сумерках он напоминал как готический замок, так и отчаянно неуютные, казенные постройки советского периода. По-сравнению с предыдущими станциями, здание обнадеживало хотя бы размерами, – сразу видно, что прибыли в город. Пусть и чудовищно неприглядный, тоскливый, – с видимого ракурса. Но не Кемь была конечным пунктом назначения, – а старинный сказочный посёлок Калевала, известный своим великолепным эпосом. На самом деле, лишь эпос от него и остался, – судя по рассказам уже работавших в нём врачей и интернов.

За какие прегрешения Надю с Леной отправили именно сюда, – неизвестно. В Калевалу никто не хотел ехать (скорее всего, безропотными и безотказными девушками просто заткнули пробел). Один плюс: чем страшнее место и больница, тем, – говорят, – больше заплатят. Но про посёлок шли жуткие слухи, – там, мол, вовсе нет водоснабжения, – хирурги моют руки под железным рукомойником, наливая в него воду из ведра; сами же её и приносят из колодца, а зимой машина привозит. Печное отопление. Удобства исключительно на улице. В мороз под минус тридцать. И это – в начале XXI века! Не верилось.

Поезд через Калевалу не шёл, – девушкам предстояло купить билеты на автобус, и ехать ещё часа три.

– Подожди, не могу! – Надя поставила тяжеленный синий баул на снег; остановилась. Сумка просто отрывала ей руку. Не ожидали они, что придётся так далеко идти по перрону.

– Опоздаем ведь! Кто знает, во сколько этот чертов автобус отправляется, – а вдруг уже? Ждать до завтра?

Лена тоже на полминуты опустила сумку. Затем вздохнула, и взяла обе, – свою и Надину, – и быстро зашагала к вокзалу, – чтобы скорей дойти, пока ещё может. Надя почти побежала следом, чувствуя неловкость. Но в чем её вина, если у Лены руки сильнее, а она просто не может больше? Дойдя до высоченных, как городские ворота, деревянных дверей, Лена остановилась, чуть дыша; вернула подруге её ношу:

– Дальше сама…

– Не надо нам было книги брать! И посуду…

– Да. Но вдруг у них там никаких учебников нет? Основное же.

– Ну да… Вообще зря мы согласились. Не нравится мне здесь. Страшно.

Девушки купили последние билеты на автобус, который, в самом деле, отправлялся уже скоро. Внутри здания вокзала им стало ещё тревожнее: мрачно, темно; высоченные потолки, и отсутствие людей, – создавали пещерную гулкость, давили на психику. Они поспешили выйти на свежий воздух. Но и там обнаружилась унылая привокзальная площадь, запущенные, непривлекательные дома и улицы вокруг, – город казался похожим на рабочие окраины послевоенного периода, словно не поезд их привёз, а машина времени. Толпа народа стягивалась к автобусу, вид и размеры которого, доконали окончательно, – непонятно, как такое количество людей втиснется в него: короткий, низенький, обшарпанный. Места им достались сзади, самые последние. Кое-как все влезли, но головами девушки почти задевали потолок. Автобус мчался по узкой, (кажется, – со встречной еле разминулись бы), петляющей тропинке. Дорогой это было не назвать. Высоченные таежные ели и сосны, – таких не вырастало в их краю, – обступали эту жалкую трассу вплотную, – сами по себе вызывая восторг и трепет, – но полностью перекрывали видимость.

Наде казалось, что у неё началась клаустрофобия с приступами паники: их везут куда-то, откуда нет другого пути назад, лишь этот же ненадежный автобус… Лена пыталась шутить, Надя делала вид, что ей тоже смешно. Мало всего, – так ещё при каждом повороте или яме (то есть почти ежесекундно), – их подбрасывало головой в потолок.

– Если останемся живы, – обратные билеты купим заранее, на первый ряд!

Живыми они доехали, – раз уж оказались в кабинете главного врача и начмеда. Но сам момент остановки автобуса, и путь до больницы стерся из Надиной памяти, словно она была без сознания. Кажется, они спросили у попутчиков, где им искать больницу. Долго ли, коротко ли, – трудно сказать. Сугробы и темнота, редкие деревянные постройки; наверное, – красивейшее летом, и чистейшее, – озеро Куйто, по левую сторону дороги. Длинным побережьем посёлок прерывался на две части, возле озера было совсем безлюдно, никакого жилья поблизости не было. Обрывки впечатлений. Как-то донесли они свои сумки? Тоже не помнится, наверное, – с передышками, – раз теперь торопиться некуда.

Бородатый главврач, совсем не похожий на врача, – скорее, он напоминал охотника, – не заинтересовался прибывшими. Начмед, Ирина Михайловна, – высокая, худощавая, со светлыми растрепанными кудряшками, – почему-то напоминала Наде озорного юношу, – мило улыбалась им. Но ей было некогда, очень некогда. Она приняла у девушек документы, прерываясь на телефонные разговоры, отправку, и приём факсов. Этот аппарат подруги видели впервые, – появившись не так давно, он не успел прижиться в центральных районах, – там уже начали использовать компьютерную связь, у кого-то появлялись сотовые телефоны. Они пропустили этот этап развития техники. Здесь же факс являлся просто спасением.

Затем Ирина Михайловна повела их в ординаторскую, передала больных, – то есть, распределила папки с историями, уточнила разные детали: кого на выписку, сколько поступит планово, как принято обследовать и лечить. Многое было иначе. Даже истории болезни выглядели непривычно: в листе назначений не было дневникового стиля (что добавить, что убрать, или – прочерк, если без изменений). Он был на одном листе в виде таблицы (использовалась даже температурная кривая! Такая древность.) Препараты записывались сверху, а вертикально стояли даты, – и в маленьких квадратиках, как-то по -детски, – ежедневно отмечали плюс или минус. Ко всему нужно было привыкнуть быстро.

Больница поразила, – люди не врали. Деревянная. Древняя. Инфекционное, и детское отделения, – вросли в землю по самые окна. Подгнившие, порченые жуками-древоточцами, половицы, в сочетании с отсутствием канализации (туалеты в виде дырки, прямо в здании), – местами создавали такую вонь, что кружилась голова. Вот так, наверное, жили люди в средневековье, даже ещё хуже. Привыкали. Ну, ничего, – зато, небось, и Пирогов, и Гиппократ начинали не в лучших условиях. Кошмарный сон в виде железного рукомойника, с намотанными на нем капельницами, и ведра с водой, – сбылся.

Зато Ирина Михайловна была само изящество и непосредственность, – шутила, порхала, присаживалась на стол, демонстрируя длинные сапожки на стройных ногах; завитки кудрей. Нет, чувствовалась в ней, конечно, – некоторая отсталость от городской моды, – но всё же, в целом! Она умудряется следить за собой, прихорашиваться, и не страдать в таких условиях, – словно это нормальная среда обитания! Удивительно. Неужели ко всему можно привыкнуть, и даже сохранить кокетливость и лёгкость?

Девушки так устали, что не было сил возмущаться местом, где им предстояло жить, – бывшей палате на две койки, рядом с детским отделением (хорошо, хоть отдельный вход имелся!). Узкая, с одним лишь столом, между короткими продавленными койками; со второй стеклянной дверью, выходящей в общий коридор, слабо замазанной белой краской. То есть их даже видеть могли постоянно! Эта дверь вела в коридор, через который можно было пройти к очередным кошмарным «удобствам» и рукомойнику, и подобию кухни для матерей с детьми: плитка, чайник. Хотелось есть, спать, и плакать; больше всего хотелось очутиться дома.

Как, и из чего приготовить сейчас сносную еду? Надо купить продукты, но для этого опять куда-то идти, искать магазин. Как разложить вещи, если для них нет места? Как увидеть себя в зеркале, если его нет, – кроме маленького, в косметичке? Как смыть с себя дорожную грязь, переодеться во что-нибудь, похожее на домашнюю одежду? Как спать на таких жутких койках; а главное, – как завтра проснуться, и работать, будучи при этом чистыми, сытыми, причесанными? Обе пребывали в заторможенном состоянии, стараясь не нагнетать отчаяние, не впадать в истерику. По счастью, магазин находился рядом, и девушки всё же смогли купить готовых замороженных котлет, макарон, хлеба, сыру и сосисок. Холодильник при кухне имелся. Сварили сосиски вместе с макаронами (ковшичек пригодился), поели прямо из него.

– А послезавтра, в субботу, – надо купить водку и селедку! – выдала удивительное предложением Лена. – отпраздновать такое событие!

– А почему водку с селедкой, а не вино? – удивилась Надя.

– Будем превращаться в аборигенов. Здесь вряд ли пьют вино.

– Хм… – Надя улыбнулась, но водки ей совсем не хотелось. Да ещё с селедкой. Тут помыться-то негде, душно, тесно, – какая селёдка…

Кое-как умылись, легли. Духота, непривычность и неудобство кроватей, свет за полупрозрачной дверью, и тревога мешали заснуть. Но всё-таки сон сморил их.…

Утренняя пятиминутка была нудной и необычной. Главный врач, тот самый бородатый мужик, (он даже не подумал хотя бы накинуть белый халат на свитер грубой вязки), начал её со слов:

– Ну, что у нас по-хозяйству?

(Позже это вступление каждый раз вызывало у девчонок приступ смеха.) Шло скучнейшее для них обсуждение запасов дров и угля; воды; еды в столовой; сообщения о том, где нужно заменить оконное стекло; в каком отделении провалилась половая доска, и тому подобное. Врачи бурно дискутировали, спорили, ссорились. О больных никто и не вспоминал. Под конец, правда, – символически выслушали короткий отчёт дежурившего этой ночью офтальмолога, – рослого кудрявого мужчины лет сорока, с насмешливым выражением лица (его тоже, как выяснилось позже, всегда веселила фраза: «Что у нас по-хозяйству?»). Хозяйство волновало всех куда сильнее, чем больные.

На приехавших интернов никто не обращал внимания (впрочем, никто и не игнорировал, просто каждый был занят своими проблемами). Только офтальмолог, с невыговариваемой немецкой фамилией разглядывал их во все глаза. На первый взгляд – похожи, словно сёстры: обе темноволосые, темноглазые, яркие; примерно одного роста. Но Надя выглядела женственнее и хрупче, нежнее. В принципе, Вольдемар Романович был бы рад любой из них. Глядя на Надю, он даже начал заикаться во время доклада. Давно не испытывал такого. Стосковался он в этой глуши по женскому обществу, а вкусы у него были столичные. Пережив тяжелый развод, оставив всё имущество бывшей жене, он покинул благодатный Ярославль, и уехал к черту на кулички, – чтобы забыться обо всём в бытовых и климатических трудностях. Лишь позже он понял, что психанул слишком сильно, да было поздно. Новому врачу выделили большой деревянный дом с русской печкой, баней, двором и огородом. Вечерами он тренировал мускулатуру: колол дрова, таскал воду, и неспешно обустраивал жилище, – забот хватало. Такая жизнь, в самом деле, отвлекала от печальных воспоминаний.

По окончанию пятиминутки, врачи разбрелись по своим делам, кто куда. В ординаторской остались лишь интерны, начмед Ирина Михайловна, и краснощекий, похожий на деда Мороза, – хирург, Иван Владимирович. Её муж.

– Вань, ты принёс бы воды побольше. Вольдемар дежурил, – поморщилась она. – Как всегда, лишнего не сделает. Канистры пустые. А у нас сегодня плевральная пункция, и перевязок много; воды понадобится…

Особенностью местного коллектива оказалось отсутствие чёткого разделения обязанностей: терапевт могла ассистировать хирургу, больные не были чётко привязаны к одному врачу, повариха могла разносить еду, мыть пол, а порой и уколы делать. Девушки быстро освоились. Коллектив был доброжелательный и взаимозаменяемый. Их тоже звали помогать с перевязками, пункциями, и другими хирургическими манипуляциями, если кто-то из них была свободна. А что делать, – если второго хирурга нет? Врач есть врач, – какая разница. Или медсестра, – у кого время есть. Зато коллектив напоминал большую семью. Весь, кроме Вольдемара Романовича. Он прекрасно исполнял свою работу, но не понимал, почему он должен заботиться о доставке воды, починке полов и окон, выносе мусора, – на это есть специальный персонал, это не входит в его обязанности; таких дел ему и дома хватает. За это офтальмолога недолюбливали; впрочем, – не так, чтобы возникла открытая неприязнь, – здесь были рады каждому врачу, а специалист он хороший. Просто его не считали членом большой дружной семьи, – он и сам не стремился к тому. Он сам по себе, они сами по себе.

В субботний вечер, – тот самый, когда Лена собиралась покупать водку с селедкой, – Вольдемар Романович напросился в гости к девушкам. Конечно, «гости», – в их положении, – это громко сказано, но всё-таки они смогли попить втроем чаю в закутке, считающимся кухней.

– Да, поселили вас! – возмущался Вольдемар Романович. – Неужели негде комнату найти было? Конечно, житие тут… печки топить надо везде, кроме военного поселения, там своя кочегарка. Зато свои прелести есть… Озеро, конечно, летом лучше, – здесь и рыбалка, и пляж. Кстати, общественная баня недалеко, – покажу. В музей краеведческий сходим? Там подлинные экспонаты! Завтра днём, например?

– Конечно! – обрадовались девушки. Настоящий калевальский эпос оживёт для них! Они увидят Вяйнемейнена, Иллмаринена, Айно; мельницу Сампо, и старинную карельскую утварь. Когда-то им не верилось, что Калевала вообще существует ныне; казалось, – она лишь в книжках осталась.

– А сейчас предлагаю посетить ресторан. Думаю, – это интереснее, чем проводить субботний вечер в палате…

– Хороший ресторан? – поинтересовалась Надя.

– Как ни странно. В виде корабля и внешне, и внутри. С дискотекой.

– Пойдём? – Надя поглядела на Лену. – Правда, ну что тут сидеть?

– Идите вдвоём. А я почитать собиралась. Лучше завтра в музей сходим вместе.

…

– Я вам мешать буду! Ну зачем ему нас обеих вести? Он же, явно, на тебя смотрит.

– Слушай, я ведь вовсе не собиралась заводить здесь отношения. Я даже не успела подумать, нравится ли он мне. А ты меня уже к нему толкаешь!

– Ну скажи, что втроем в ресторане делать? Не то это место. Не хочешь, – не ходи.

– Не ходить? – Надя задумалась. Теперь все выглядело несколько иначе. Она-то было восприняла приглашение как дружеское – втроем провести время, посетить исторические места. Лишь потому, что все остальные – местные, семейные.

– Нет, я пойду! Я не могу больше сидеть в этой конуре!

Конечно, днём они выходили на улицу, гуляли вокруг сказочного Куйто. Сверкающее зеркало озера, яркое солнце, и деревья – великанши: сосны и ели, – словно из сказки, – вызывали чувство благоговейного трепета. Снег скрипел и искрился; морозный воздух был немыслимо, кристально прозрачным, и вкусным, – совсем не таким, как в городе, – наслаждением было просто дышать. Особенно после затхлого запаха больницы, от которого, теперь, казалось, – не отмоешься, – и вся одежда пропиталась им.

Для Нади это было невыносимо, – сколько она ещё сможет выдерживать эту вонь? Как ни старалась она притерпеться, – тошнило, когда она проходила мимо особо «ароматных» мест. И теперь сидеть в их пахнущей клетушке, – когда пригласили куда-то выйти? О, нет! Она пойдёт в ресторан! Лишь бы он не пах жуками-древоточцами… И она будет танцевать! Надо скорее переодеться, – пока ожидающий у дверей Вольдемар, не превратился на улице в сосульку. Переодеться. Да. Толстые колготки, шерстяная юбка, толстый, но хоть чуточку нарядный, – свитер из оранжевой шерсти. Закутаться в платок и пуховик, – с собой взяли лишь самую простую, и самую тёплую одежду, – разве имелись варианты? Побрызгаться туалетной водой – очень кстати! Намазать губы светлой помадой, иначе потрескаются. Вот и все сборы.…

Ресторан и вправду, оказался неожиданно респектабельным и колоритным; в отличие от здания больницы, его брусчатые стены были новыми и ухоженными. Двое медиков, так внезапно ставшие парой, с удовольствием поужинали и пообщались, а Надя всласть натанцевалась. Вольдемар показался ей приятным, лёгким, и интересным человеком. Впрочем, а как иначе? Если он уже почти влюбился, и старался понравиться изо всех сил.

На следующий день все втроем, как и планировали, посетили старинный музей, после чего, проводив Лену, Надя с Водьдемаром отправились гулять. И, конечно, он пригласил её в гости. Дом казался нежилым, потому как большая часть его пустовала. Вещей у доктора было немного, и он расположился в одной комнате. Веранда была еще не достроена. Зато в хорошо освещенном дворе находилось много бревенчатых подсобок: баня, сарай – дровяник, сарай – мастерская, конура для будущей собаки, ну и, туалет, разумеется. Но всё же он прижимался к веранде, и не нужно было прыгать через сугробы, чтобы попасть в него. В доме ещё сохранялось утреннее тепло, но всё же первым делом Вольдемар поспешил растопить печь, после чего помчался в ближайший магазин – купить продуктов к ужину.

Странным образом, эта скудная роскошь совершенно очаровала Надю. Казалось, – она попала в прошлое, или в сказку. Огромная белая русская печь, гудящие дрова, широкая кровать, застеленная красным покрывалом; кухонька с удобным рукомойником; телевизор и магнитофон, где она сразу нашла «Европу плюс»; полупустой сервант с посудой и книгами! Художественные книги, – какое счастье! О них она тосковала больше всего, и переживала, что придётся как-то прожить месяц без чтения. С замиранием сердца Надя нашла «Опасные связи» Шодерло де Лакло, и даже, – нечитанное прежде, их продолжение – «Зима красоты». Свернулась клубочком на мягком покрывале, и погрузилась в чтение…