Читать книгу Кленовый букет, или Небесам вопреки. Мистический роман_2 - Алиса Тишинова - Страница 9

Она уронила морщинистое лицо в ладони, и заплакала. Сколько лет прошло с тех пор, когда она проливала слёзы в последний раз, Гвендолин не могла бы сосчитать, даже если бы захотела. Слишком поздно всё, слишком поздно. Теперь она сумела лишь помочь Астарию, вытянуть его душу из ада, в котором оказался он, прозрев. Она могла бы обрадоваться, что, хотя бы сейчас, он потянулся к ней, позвал её. Его вины в разлуке не было, их одинаково обманули, только она, со своим женским чутьём и настойчивостью, непокорностью к навязанной извне чувственной амнезии, – разобралась во всём раньше него. Вначале каждый из них считал, что другой мертв. Затем она узнала, что возлюбленный жив, но думала, что Астарию нет до неё дела, что любила лишь она одна, а он живёт себе спокойно, и полностью удовлетворен одинокой жизнью. Гвендолин была для него лишь нелепым эпизодом. Теперь она знала правду; она ощутила его душу. Она нужна ему. Только… уже не в том смысле. Он не был больше способен ничего дать – ни чувств, ни жизни. Он вспомнил её, как своё единственное счастье, но душа его выжжена дотла, опустошена; она не сможет даже принять острую радость запоздалой любви. Он нуждался лишь в утешении. Она дала ему это. Но их самих нет больше; их история закончена…

Она была намного моложе Астария, но казалась себе совсем древней. Нет, не из-за морщин, избороздивших лицо, не из-за того, что, золотая когда-то, коса стала серебряной, – глаза её по-прежнему светились теплом и любопытством к событиям жизни; фигура оставалась такой же стройной, осанка – гордой. Но она столько пережила за это время… Полуголодное детство, не слишком весёлая юность, несколько лет довольно удачного замужества, – те годы вспоминались теперь лишь как преамбула к жизни; казались лёгкими, веселыми и простыми, хотя на самом деле вовсе не были такими. Затем – смерть, и новая жизнь в стане избранных. Эльбиус, Астарий… Она никогда не смела заговорить с учителем об Астарии. Их безмолвный уговор, прощение Гвендолин по умолчанию, обсуждение любых тем, кроме её поступка, продиктованного чувствами (что считалось постыдной слабостью), – угнетало её. Что чувствовал сам суровый наставник – было для неё загадкой. Она всё же выполнила ту роль, что изначально предназначалась для неё. Считая, что Астарий уничтожен за непослушание, и, главное, пожалуй, – что он не испытывал к ней ничего, кроме симпатии, – ведь он не говорил о любви. Мало того, что любимого больше нет, – она ещё и права не имеет оплакивать его, как если бы чувства были взаимны. Что может быть ужаснее? – чувствовать себя глупой, нелюбимой, и виноватой одновременно! А вот Эльбиусу она нужна; он избрал её для себя. Он считает, что она обладает большим потенциалом, и даже говорит, что испытывает к ней привязанность, – настолько, конечно, насколько позволено Законом. Она должна ценить это. Она должна прилежно учиться, выходить на новый уровень, и работать. Они – пара.

Конечно, она ценила. Она пыталась даже найти тепло и радость, обнимая тело Эльбиуса. Но в его объятиях испытывала лишь физическое удовольствие; настолько физическое, что даже удовольствием назвать сложно. Суровый гуру давным-давно так тщательно вытравил запретные эмоции из души и тела, что ни одна женщина не могла бы согреться возле него.

Эльбиус так и не узнал, что она в самом деле перешла на новый уровень. Не на тот, что был у него. Качественно другой… Он постоянно распекал её за то, что она сильно чувствует, не может отстраниться от эмоций. Работая над человеческими судьбами, принимает их близко к сердцу. Оттого теперь ей казалось, что она прожила миллионы жизней. Истратила себя всю… Тем не менее, пока Эльбиус, Астарий, Александр, Родион, и другие избранные «постигали гармонию алгеброй», – Гвендолин решала вопросы интуитивно, руководствуясь теми самыми, запретными эмоциями. Она достаточно быстро поняла, что чем меньше будет делиться с учителем, тем лучше и спокойнее ей будет жить. Она вышла на прямую связь с Высшими силами; ноутбук ей почти не требовался. Для неё не существовало законов и запретов. Постепенно она отдалилась от Эльбиуса, появляясь у него всё реже и реже; территории их лишь частично пересекались. О том, что бывший наставник прекратил свою долгую земную жизнь, она узнала свыше. Это произошло не слишком давно. А там, наверху, сейчас преобладали женские энергии, о чём, конечно, не могли знать негибкие кураторы-мужчины, свято соблюдающие данный им Закон.

«Этот мир становится слишком женским», – с грустью думала Гвендолин. – «Мужчины лишь играют в привычную игру своего ума, власти и логики, на самом деле, – не сознавая истины, не ощущая её. Женщины по-прежнему подыгрывают им, изучая различные пособия о том, как завоевать мужчину… Но женские качества: эмоции, гибкость, чувственность, интуиция, – зачастую дают куда более быстрый и верный результат. Даже среди мужского населения сейчас выигрывают те, кто более развитой интуицией ощутил необходимость как раз этих свойств, и не побоялся, что его сочтут немужественным… Навряд ли справятся без меня Астарий с Родионом. Первый выдохся, и замучен угрызениями совести; непривычный шквал эмоций выбил его из колеи, не навсегда ли… Второй просто не имеет Силы. Возможно, она появилась бы, если б он прошёл через эмоции – кроме негативных и материальных, конечно; таких ему хватило сполна. Но сейчас он – всего лишь приложение к ноутбуку. Они могут вечно качать головой, рассуждая логически там, где нужно решать чувствами. А ведь я тоже не всесильна, чтобы работать за всех. Но, всё-таки, придётся помочь…»

Гвендолин медленно поднесла ко лбу сложенные щепотью длинные, коричневые от загара пальцы, унизанные массивными золотыми перстнями. На одном из них сверкал оттенками молодой травы квадратный изумруд, на втором – светился солнечными лучами золотистый цитрин. Мудрость, тайна, проникновение и интуиция… Она любила и верила в силу определенных камней, ведь то, что мы любим, и чему верим – всегда помогает. Всё просто… Кабошон рубина, рядом с крупным алмазом, сияли на левой руке – сила, власть и страсть… Она прикрыла глаза, мысленно призвав к себе помощников и друзей.

– Здрава будь, Хозяюшка! Что за треба в нас возникла? Чую, дело срочное? – невысокий, кряжистый мужичок низко поклонился Гвендолин. В странной одежке, похожей на бурку с папахой, только вот материалом для них служила кора дерева; с торчащими из рукавов, из-под шапки листьями; с хитрованской улыбкой в пол-лица. Лицо выглядело вполне обычным, если не обращать внимания на особую задубелость кожи, которая порой появляется у живущих на свежем воздухе круглый год.

– Будь здоров, Казимир! И тебе, Глафира, здравствовать, и тебе, Заряна! Благодарю, что откликнулись сразу! Дело важное. Лишь вам доверить могу.

– А как же иначе, Гвенна? Прибежали, знамо дело. Разве наши дела с твоим сравнятся? – статная, чернокосая, румяная колдовскими красками, ведьма Глафира немного запыхалась; она взволнованно глядела блестящими чёрными очами на задумчивую Гвендолин, сидящую в высоком резном кресле возле гадального (он же – обеденный) стола.

Гвендолин не скрывалась от людей. Да и где здесь было укрыться? – степи, поля. Ничего особенного, что есть на отшибе села странный домишко ворожеи-травницы, не похожий на другие хаты. Мало ли таких старушек в деревнях. А сколько ей лет, и чем она ещё занимается – можно никому не сообщать. Внутреннее убранство дома выглядело неким синтезом русской избы, церкви, и приёмной медиума. Только Гвендолин не соблюдала никаких правил: на одном столе могли лежать и карты Таро, и Библия, и хрустальный шар; а также и самовар с чайными чашками, и тарелка с супом, и любовный роман. «Все ограничения происходят оттого лишь, что люди не могут отдифференцировать в собственной голове некоторые вещи. Потому и считают кощунством, скажем, положить еду рядом со священным предметом. В самой еде, или мирской книге нет ничего оскорбительного для мистических предметов, как и в них – для церковных. Этими свойствами их мысленно наделили сами люди. Всё существует первично в наших мыслях и чувствах…»

Гвендолин встала, разлила по чашкам ароматный напиток.

– Кипрей и мята… Держи, Глафира; отдышись, дорогая. В твоём возрасте, так бегать… Пусть и кошкой – не на крыльях же. – Прозрачные глаза смотрели на немолодую ведьму с невероятной, завораживающей теплотой. – И вы, друзья мои, угощайтесь, насладитесь ароматом… Теперь к делу. Никакой катастрофы нет; у нас – вообще всё в порядке.

– Ну, слава те… – тихо перебила Глафира.

– Но мне необходимо покинуть вас на какое-то время. В другом районе ситуация вышла из-под контроля.

– Ах?! – испуганно вскинулась хрупкая Заряна, обхватив слегка зеленоватыми пальцами изящную фарфоровую чашечку. Тонкое полупрозрачное тело, светящееся сквозь струящееся белое платье, резко вздрогнуло, и часть напитка выплеснулось. Она обожглась бы, если бы могла обжечься. Заряна была из самых простых русалок, но, в отличие от других, обладала острым умом, желанием познавать новое, и делать что-нибудь полезное для своей реки, своей земли, – вместо бесцельного хохота, плетения венков, и заманивания в омут ночных путников и купальщиков. Гвендолин с Глафирой однажды попытались перевести её в ранг ведьмы, чтобы повысить в статусе перед высшими, но это была непосильная задача – иная плоть уже не поддавалась вторичной трансформации. Водяного в реке не было, омутинник вёл себя тише воды, – таким образом, Заряна по праву оставалась единственной смотрительницей великой реки, и помощницей Гвендолин.

– Не переживай, милая. Это не связано с экологией. Там… всего лишь частные человеческие проблемы, но – затрагивающие несколько воплощений. И мой старый… слишком старый, чтобы разобраться в одиночку теперь, коллега, – наизменял реальность. Вышла стычка параллельных вариантов мира; ноутбук попал к смертным, и те тоже натворили дел. Проще всего было бы, конечно, устранить их всех. – Гвендолин нервно перебросила за спину тяжелую косу, и невесело усмехнулась, – морщины на бронзовом лице обозначились резче. – Но это хорошие люди, которые и так настрадались от экспериментов, – во-первых. Во-вторых, их судьбы значимы для моего коллеги и его друзей. Ну, а в-третьих… – это вообще не наш метод, не правда ли?

– Надо же! – шумно выдохнула Глафира. – Нарочно не придумаешь…

– Да-а уж… – протянул Казимир, почесав затылок. – Нас одних оставляешь? С ноутом?

– Конечно. Я в вас не сомневаюсь. Управляться умеете; главное, чтобы кто-то из вас постоянно дежурил. Втроем справитесь. Я тоже посматривать буду, конечно же, но не так часто, как хотелось бы. Пока там разберусь.

– А план у тебя уже есть? – прозвенел нежный голосок Заряны.

– Целых два мешка, – рассмеялась Гвендолин. – Если бы. В том и проблема, что покуда я совершенно не представляю, что можно сделать. – Она задумчиво закусила губу и отставила чашку. Затем подошла к резному сундуку, открыла его, предварительно согнав спящую рыжую кошку; вынула чёрную мантию с капюшоном, и накинула поверх платья из небеленого льна.