Читать книгу Мерцательная жизнь Алексея Животова. СССР. Серия «Русская доля» - Алив Чепанов - Страница 6

За своё антиобщественное поведение, несовместимое с высоким званием пионера – всем ребятам примера, Алёше на классном собрании было отказано в приёме в пионеры. Особенно были против и больше всех выступали самые активные и самые страшные в классе девчонки. Некрасивых девчонок Алёша вообще не считал за людей и прямо «в упор не видел». Может быть их это задело за самолюбие и они решили наконец ему отомстить таким способом – «прокатить» с приёмом в пионеры, в то время, когда большинство в классе уже носили пионерские галстуки. Не замечать некрасивых девчонок с его стороны было не дальновидно, ведь у них всегда было всё выучено и всегда можно было списать. Остальные пацаны это понимали и с ними никогда не ссорились. Алеша же не любил врать и притворятся, ему нравилось говорить правду, какая бы она не была, он гордился этим своим качеством. Он вначале вроде бы как опешил от такого неожиданного нападения не понятно кого и за что, а потом решил про себя, что это наоборот круто и он может теперь вообще не носить красный галстук, который в шэпэша был совсем не в моде. Старшеклассники всё равно после линейки или ещё каких-нибудь построений, сразу снимали его с шеи и прятали в карман брюк. Носить красный галстук в шэпэша в старших классах считалось даже чем то позорным. Алёша решил, что не будет носить красный галстук и таким образом будет походить на старшеклассника, тем более, что ростом он уже был не ниже среднего ученика седьмого класса, учась только в пятом. Но поносить красный пионерский галстук Алёши Животову всё же пришлось.

Каждый год мама где-то по работе доставала бесплатную путёвку в пионерлагерь всё время в один и тот же «Орлёнок». Находился он где-то в лесу, недалеко от железнодорожной станции Опалиха Рижского направления. Вот там все должны были ходить в галстуках: на утренней и вечерней линейке, а также на всех внеплановых построениях по любому поводу, в общем почти всегда. Деваться было некуда и он, как и все, одел красный галстук, который ему выдал вожатый. Одни только бесконечные построения чего стоили свободолюбивому Алёше. С самого начала это был для него самый настоящий пионерский ад. Он сразу вспомнил все, пройденные им дошкольные заведения и при первом же посещении его мамой закатил такое нытьё, что в результате Светлана Николаевна согласилась забрать его через две недели, но с условием, что пристроит его в городе уже в городской пионерлагерь. Пришлось согласиться, всё же не полная изоляция от свободы, а частичная, что-то вроде школы, только без занятий.

…На следующее лето Светлане Николаевне всё-таки удалось запихнуть Алёшу в этот же пионерлагерь и даже на две смены, мотивируя его тем, что он поедет туда с братом Лёней. Двоюродный брат Алёши Лёня отличался сильно заносчивым характером. Он всегда очень гордился своим отцом – полковником внутренней службы. Становясь старше, он становился ещё более заносчивым, больше притеснял и унижал своего младшего брата как морально, так и физически, будучи старше его и сильнее. Лёня даже стеснялся его перед своими товарищами и старался им его не показывать, особенно когда Алёша был толстым и неуклюжим. Сам Лёня тогда дразнил его «толстым тараканом». Но, конечно же, брат готов был всегда постоять за брата хотя и двоюродного, хотя и толстого. Оказавшись во второй раз в пионерлагере, в этом кошмаре – по его мнению, Алёша мог надеяться только на одного человека – на Лёню, который как раз по стечению обстоятельств также находился в этом пионерлагере только в самом старшем отряде и по возрасту уже в последний раз. Те, кто имел старших братьев или знакомых в старших отрядах находились в большом авторитете среди пионеров. Поэтому Алексею удалось влиться в новый коллектив почти безболезненно, несмотря на то, что он очень тяжело сходился с новыми людьми и очень долго привыкал к новой обстановке. В пионерлагере времени на вживание в новую среду было очень мало и необходимо было брать как говориться «быка за рога». В этом году он прямо «отметелил» причём почти одновременно семерых своих товарищей из пионерского отряда, которые решили «проверить его на вшивость», отняли его подушку и стали её перекидывать друг другу. Алёша, как известно, не любил делать лишних телодвижений. Он не стал бегать за своей подушкой, а начал валить одного обидчика за другим ударами прямо в лицо и прямо в челюсть. Здесь его лишний вес был ему в помощь и пионеры падали один за другим. Седьмой устоял на ногах и молча протянул ему подушку. Алёша был в восторге, он наконец преодолел этот невыносимый барьер доброты и жалости к человеку, он бил противника в лицо и ему это нравилось. После этого Алёша посчитал себя уже настоящим полноценным «основным» пацаном.

…На следующий год Алёша Животов переходил уже в седьмой класс и посетил, по большой убедительной просьбе мамы, пионерлагерь «Орлёнок» ещё раз, уже последний в составе предпоследнего по старшинству отряда – номер два. Самый старший был первый отряд и дальше, по возрасту. С мамой он договорился, что это последний лагерь и больше он туда никогда не поедет, уж очень ему там не нравилось.

На этот раз Алёша был в пионерлагере один и никого знал. Почти все ребята в отряде были с Марьиной рощи. Они знали друг друга ещё по району и держались очень дружно и кучно. К ним примкнул один крепкий парень из Бибирево, все называли его Битюгом, он тоже был один и никого не знал, но по натуре был очень общительным и сразу среди пацанов приобрел достаточный авторитет. Пацанские прозвища давал сам пацанский коллектив, как правило, производя из фамилии, если парень ничем особенным не отличился или не выделился. Алексей, в связи с тем, что поначалу находился в очень каком-то потухшем и поникшем состоянии, так как с крайним недовольством, как всегда, привыкал к новой обстановке с ненавистными ему постоянными построениями и хождениями строем. Видимо у него был постоянно сердитый и угрюмый вид, так как Алёша получил от коллектива прозвище «Угрюмый». В последствии оно как-то к нему и приклеилось, да так и закрепилось за ним до самого конца смены.

Как-то на очередном пионерском построении, когда всех ребят выгнали на плац, но ими долго никто не занимался и они болтались без дела, Битюг, видимо застоявшись на месте, сделал вид, что боксирует с тенью, постепенно приблизившись к Алёше. Тут произошёл следующий диалог между Алёшей и Битюгом.

– Ты, поосторожней, я тоже так умею, если чё… – спокойно предупредил Алексей.

– И так тоже умеешь? – Битюг ни чуть не смутившись, замахал руками и ногами по воздуху в крайней близости от Алёши.

– И так.

– А вот так? – Битюг поднял из кустов какую-то палку толщиной с большой палец руки, положил один конец на дорожный бордюр и одним ударом ребром ладони перерубил палку.

– Можешь и так?

– И так.

– А если потолще взять, сможешь? Вот такой толщины! – и Битюг соединил средний и указательный пальцы правой руки показывая диаметр палки, которую предстояло разбить Алёше. – Ну что, пацаны, – обратился он к стоявшим рядом Гарику и Вовану из Марьиной Рощи, – Угрюмый собирается показать всем нам настоящее каратэ, нужна только палка вот такая по толщине.

– Ну чё ж, после построя пойдём в лес гулять, да, Вован? – оживлённо отреагировал Гарик, который воспринял это соревнование между Битюгом и Угрюмым, как хоть какое-то развлечение в этом монотонном скучнейшем пионерском мире, с этими его тупыми мероприятиями, бесконечными построениями и длинными занудными выступлениями.

– Дело! – отреагировал Вован, представитель отрядной интеллигенции. – Да, и позовём: Сашку-боксёра и Колю-борца, пусть тоже покажут себя? Наших всех, ну и кого встретим по дороге, у кого очко не жим-жим.

– Точно, Вован, я еще Витю-блатного кликну из первого отряда, пусть поприсутствует для порядка, он любит такие мероприятия, – добавил Гарик.

После построения, большой компанией, почти в полно составе отряда, пионеры отправились к одной из дырок в бетонном заборе лагеря. На территории тоже было много палок, но компания решила удалиться подальше от посторонних глаз, чтобы уж точно никто не смог им помешать, ведь дело то серьёзное – соревнование всё-таки, да и Угрюмый должен был ответить за свои слова. Ежедневная нудная лагерная программа давно уже ни у кого из пионеров интереса не вызывала, а тут было реально что-то новое и интересное.

Идя в лес, Алексей понял, что отступать некуда вообще и нужно ломать всё, что дадут и только так. Он начал лихорадочно вспоминать как это делают каратисты, технологию и психологию разбивания досок, как она была прописана в перепечатываемой им литературе по каратэ. «Во-первых нужна резкость удара, ну это мы имеем. Во-вторых нужно вкладывать всю силу и дурь в один удар. Нужна концентрация всей энергии в одной руке. Для чего необходимо какое-то время перед ударом. В-третьих прицельная точка должна находится за палкой (доской), а не на ней, и не внутри её – это очень важно. В-четвёртых не стоит забывать про характерный крик «Ки-я!», управляющий дыханием, здесь-то «дыхалка» не подведёт, на короткий и резкий крик её точно хватит. Крик же ещё и придаст дополнительную силу удару и уверенность самому каратисту. В-пятых Алексея беспокоил возможный недостаток у него физической силы, по сравнению с разрядниками: боксёром Сашком и борцом Коляном и он решил вставить в процесс своё. К силе можно и нужно было приложить вес, с этим было сложнее, так как он перед лагерем снова сидел на диете и существенно похудел. Как добавить веса и сил, размышлял Животов. Задумка была такая: оказать помощь и навалиться всем своим оставшимся после голодания весом, для чего руку сжимать в кулаке полностью, бить ребром кулака, а не ребром ладони, и ещё с помощью разгибания и сгибания ног передавать удару вес всего тела, как-бы падающего сверху вниз вместе с кулаком.

Первым предметом для разбития была палка в три пальца толщиной, предложенная Битюгом. Алёша применил ещё одну небольшую хитрость: в процессе подготовки к соревнованию, он настоял, что будет бить последним. Тогда никто не понял к чему это он, поэтому никто и не возражал. Палку успешно разбили пополам и Сашок и Колян, и Алёша, как и следующую диаметром уже примерно в четыре пальца. Третью – уже настоящую дубину разбил Сашок, Колян же ударил неудачно и только отбил себе руку, а Алёша после него легко её разбил с первого удара. От неудачного удара лицо Коляна исказилось, но он не орал как ему видимо очень хотелось, а только замычал, схватился за ушибленную руку и отошёл в сторону, по пути сказав Гарику:

– Всё! Пацаны, я пас!

– Один игрок выбыл из соревнования, кто из присутствующих готов его заменить? – оглядев всех ребят по-судейски обратился к пацанам Гарик. – Как ты, Витёк?

– Не-е-е. Я лучше погляжу, а то рук-то у меня всего две и лишней нет ни одной… – проворчал высокий худощавый сутулый парень, стриженный почти под ноль, с вечно лукавым выражением лица. – Схожу-ка я лучше за материалом…

После перекура поднесли дубину побольше – это была часть ствола берёзы. Оглядев её со всех сторон и как-то нежно ощупав, затем почесав в затылке, Сашок-боксёр обречённо произнёс:

– Мне выступать скоро, на районных и первый разряд подтверждать. Я всё – на этой дубине сдаюсь. Может быть ничья, Угрюмый?

– Поставьте на пеньки и держите крепче! – громко, уже тоном победителя, провозгласил Алёша.

Ребята положили ствол на пеньки и по двое стали его придерживать с обеих сторон. Наступила театральная немая сцена. Алёша собрался, сконцентрировал всю силу в одном, высоко поднятом правом кулаке, взял прицел ниже дубины примерно сантиметров на пять и с максимального размаха резко вдарил сверху вниз со всей дури, сопровождая удар движением всего тела сверху вниз, как бы падая и дичайшем криком, который эхом отозвался по лесу:

– Ки-я-я! – дубина развалилась пополам, а сам Алёша даже опустился на колени, вложив весь свой вес в удар.

Держащие дубину с обоих концов парни, отскочили в стороны, каждые со своей частью дубины…

…Наступила тишина, только эхо ещё разносило по дальним уголкам подмосковного леса боевой клич японских самураев, повторяя его то здесь, то там:

– Я-а-а!

Наконец тишину прервал Гарик:

– Ну чё, пацаны, почапали в отряд, а то там Паша, наверное, уже психует от отсутствия всего отряда.

Пацаны не спеша потянулись через дыру в заборе, по дороге обсуждая увиденное. Кто-то говорил:

– Подумаешь, я бы тоже так смог! У меня второй разряд по вольной!

Ему возражали:

– Чё ж, ты, не вызвался, когда Угрюмый один остался? Только фуфло гнать можешь после драки! Иди сейчас к Гарику и к Вовану, к ребятам, и вызовись, скажи: «И я могу, давайте, что рубить?! Всё разрублю! Вот я какой!» Чё слабо?! Так и глохни!

Так громко обсуждая между собой последние события, ребята подошли к отрядному корпусу. Из корпуса им навстречу по деревянной входной лестнице спустился пионервожатый Паша – невысокий, круглолицый, коренастый весельчак, лет двадцати.

– Куда все пропали, не понял юмора?!

– Да вот, Паша, каратэ изучали – лес рубили, прямо голыми руками деревья рубили, прикол?! – поставил вожатого в курс дела Вован.

– Вот давай любую палку, сейчас разрубит – вот он, Угрюмый. Он оказался каратистом. Во как! – добавил Гарик.

– Да, испытай, испытай его, Паш! – пристали к вожатому остальные.

Паша послал одного щупленького парнишку в подсобку с другой стороны корпуса:

– Юр, принеси-ка метлу и грабли! Я и сам горю желанием посмотреть на это чудо, всегда хотел в живую, как говориться посмотреть, а то только на видике у пацанов и видел.

Через пять минут черенок грабель, а затем и метлы были разрублены голым кулаком Алёши. От постоянных ударов, кулак начал дубеть и тупо ныть внутри, но Алёша старался не замечать боли. Действие проходило на деревянной лестнице крыльца входа в корпус отряда. Было очень удобно: кладешь древко прямо поперёк перил, а ребята придерживают и… бах! В руках у ребят остаются две половинки этого древка. Единственно, что было невыгодно в таком положении – это потеря прилагаемого к удару веса тела. Зато ход руки вниз был ничем не ограничен и вся остальная энергия вкладывалась точно в дар. Когда же следующие грабли потолще Алёши разбить не удалось, руку обожгла ужасная боль от отдачи, но Алёша не показал вида. Он тогда понял секрет, необходимо было обязательно разрубить древко, иначе будет очень болезненная отдача или даже можно сломать себе руку. Со второго удара Алёша всё же добил грабли, потом ещё одни и к полному всеобщему восторгу деревянную лопату для снега, но последние два предмета уже опустили с крыльца, по его просьбе, и установили между двух лавочек. Садовые инструменты стали заканчиваться, но публика вошла в раж и требовала продолжения. Тут Витёк вынес из корпуса и подал Паше какую-то прямо-таки морскую палубную швабру с толстенным древком. Изготовители этого инструмента наверное думали, что эта швабра будет служить вечно.

– Давай теперь по чирику, Паша? Десять рублей найдешь? Кто разбивает, того и червонец! А то вдруг мне средства на лечение понадобятся… – раздухарился Алёша, несмотря на уже сильно опухшую в районе запястья правую руку.

– А у тебя, Лёш, имеется ли, что ставить? – поинтересовался вожатый.

– Наберем, если чё?! – Алёша оглядел пацанов.

– Имеется, если чё! – заверил Вован, предварительно переглянувшись с Гариком.

– Найдём, – подтвердил Гарик.

Все присутствующие были в азарте и болели конечно же за Угрюмого, то есть за Алёшу. Взглянув и повертев в руках швабру, вожатый отказался от соревнования. Слово было за Алёшей.

– Держите крепче! – обратился Алёша к ребятам, а то руки отобьёте. Применив длительную театрально-цирковую паузу для окончательного разогрева публики, Животов не спеша подошёл и нагнулся над шваброй.

– Ки-я! – толстенное древко швабры разлетелось ровно пополам.

Не веря своим глазам, Паша вертел две половинки вечного инструмента, рассматривая место разлома:

– Поразительно! Ни одного сучка нет!

Красненькая бумажка перекачивала из кармана вожатого в карман лжепионера Алёши. Этой бумажке было суждено обеспечивать весь отряд сигаретами недели две. Алёша пожинал плоды своего успеха и подъема авторитета на заоблачную высоту, всё оставшееся в пионерлагере время. Дружить или просто даже присесть рядом с ним считалось очень почетно и престижно. Помериться же с ним силой больше никто из пацанов даже и не задумывался. Алексей самостоятельно находил для себя новые испытания в виде какого-нибудь древка или даже доски, и если не разбивал их сразу, то носил с собой по всему лагерю и в конце концов всё-таки добивал, не в качестве показухи, а порой даже без свидетелей, для себя лично, в качестве тренировки…

Этим, ярким на впечатление, и в общем довольно успешным летом, и закончилось пионерское детство Алёши Животова. Больше он уже никогда пионерский галстук на себя не надевал, да и не имел, по-хорошему, на него совсем никаких прав, так как пионером так и не стал. Сначала Алёше было обидно, что не приняли, потом стал привыкать, а в пионерлагере понял, что галстук можно носить и так, не будучи официально принятым в пионеры. А дальше – он просто уже вырос из пионерского возраста.

До пятого класса маленький Алёша считался чуть ли ни отличником, не считая вечного неуда по поведению. Он любил и что очень важно – понимал математику и другие предметы, такие как: история, география, биология, зоология, но пожалуй что и всё. Остальные предметы он не считал для себя полезными и не уделял им серьёзного внимания. Тройка по нелюбимым предметам образовывалась как-то сама собой. Видимо педагоги понимали, что мальчик при желании мог бы изучить их предмет, но того желания с его стороны как раз то и не было. Мальчик с раннего детства играл в шахматы, к которым приучил его отец. Алёша по своей воле ещё с десяти лет записался в шахматную секцию в районном Доме пионеров и доигрался до участия в большом турнире во Дворце пионеров на Ленинских горах и чуть позже получил второй юношеский разряд.

Как-то, будучи в соседнем Доме пионеров Свердловского района, его там заинтересовала весьма необычная секция, она была вроде бы шахматная, но и мини-футбольная в тоже время. Это было новое слово во внешкольном интеллектуальном и физическом воспитании подростков. Секция или кружок включала в себя умственную – шахматную и активную физическую – футбол, составляющую. Жаль, что такие комбинированные секции не получили дальнейшего широко распространения в СССР. Ребёнку просидевшему несколько часов за партой, а потом ещё два-три часа за шахматной доской, просто жизненно необходима была активная двигательная разрядка. Занятия по шахматам начинались с семнадцати – восемнадцати часов. Участники подтягивались по разному, кто когда успевал, в зависимости от места проживания. Ребята прибывали, рассаживались за шахматы по парам, начинали играть. Примерно с двадцати до двадцати одного часа тренер, как правило не меньше чем кандидат в мастера спорта, преподавал собравшимся теорию шахмат, а затем, когда уже совсем стихало в здании средней школы, всей секцией во главе с тренером ребята отправлялись в спортзал, где занятия продолжались, но уже по футболу. В местном, допоздна работающем гастрономе перед его закрытием ребята набирали каких-нибудь булок-плюшек и треугольных пол-литровых пакетов молока по шестнадцать копеек. Таким образом шахматисты-футболисты подкреплялись в перерывах между футбольными таймами и сразу после игры, когда на всех нападал какой-то зверский аппетит. Футбол заканчивался далеко за полночь. Школа находилась в Вадковском переулке недалеко от Савёловского вокзала. Никакой общественный транспорт в это время уже не ходил и неместные пацаны шли домой пешком по Новослободской улице, мимо Савёловского вокзала, дальше – по Бутырской улице, потом – по Дмитровскому шоссе до кинотеатра «Комсомолец». Шли ночью по широким пустынным улицам весело и громко обсуждая прошедшую игру, проводя разбор полётов и даже размышляя о высоких материях. У кинотеатра «Комсомолец» их пути расходились, а Алексей шёл дальше один до кинотеатра «Ереван» и своего дома на Селигерской улице. Что удивительно – усталости он тогда совершенно не чувствовал.

…Самое интересное, когда уже во взрослой жизни он вспоминал эти многокилометровые прогулки с ребятами после многочасовых ночных футбольных матчей, у него всегда возникал вопрос к самому себе: «Неужели это всё было на самом деле, неужели я это мог?! Неужели ребята это могли?!» Алексей напряжённо вспоминал: конечно же он должен был смертельно уставать, но не мог вспомнить ничего подобного, усталости он не помнил вообще. Наоборот их трудно было оторвать от футбола и если бы не тренер, они играли бы, и играли дальше – до самого рассвета и вообще пока бы наверное не упали бы совсем без чувств. Такие занятия проходили два раза в неделю, во вторник и четверг. Все ребята с нетерпением ждали этих дней и как казалось Алёше, они все тогда были счастливы таким простым, но таким настоящим мальчишеским счастьем.