Читать книгу Битва за Севастополь. Одиночный выстрел - Алла Бегунова - Страница 5

Под равномерный перестук колес за окном вагона проплывали пейзажи Северного Причерноморья: равнинные пространства почти без взгорий и лесов. Бескрайние поля, засеянные пшеницей, чередовались с плантациями подсолнечника и кукурузы, грядки сахарной свеклы – со шпалерами виноградников.

Поезд с маршевыми ротами новобранцев, ускоренно подготовленных в 136‑м запасном стрелковом полку, шел из Одессы через железнодорожные станции Аккерман и Сарата к районному городу Арциз. До войны конечным пунктом этого маршрута являлся Измаил. Однако к середине июля 1941 года 25‑я Чапаевская стрелковая дивизия оставила его, как и другие населенные пункты прежней своей дислокации: Кагул, Ренни, Килию, Болград. На территорию Молдавии вторглась румынская Четвертая армия под командованием генерала Чуперкэ. Наши с боями стали отходить к реке Днестр и пока закрепились на рубеже город Арциз – село Татарбунары. Туда и везли сейчас пополнение, оружие, боеприпасы, продовольствие.

Дорога была недлинная: от Одессы на юго-запад к Арцизу всего 160 километров. Но поезд часто останавливался, пропуская встречные составы. Они двигались в глубь страны. За первые две недели июля из Молдавии, теперь захваченной врагом, удалось вывезти около трехсот тысяч жителей и более четырех тысяч вагонов, нагруженных ценным заводским оборудованием и всевозможными стратегическими запасами.

Призывники ехали воевать с некоторым комфортом. Вместо теплушек им предоставили плацкартные вагоны, правда, набитые под завязку. Но солдаты галантно уступили нижнюю полку бойцу-снайперу Павличенко. Положив голову на туго набитый ранец и свернутую шинель, Людмила задремала. В ее отрывочных сновидениях всплывали события последних дней.

Очень нелегко пришлось студентке Киевского университета в 136‑м запасном полку. Труды и тяготы армейской жизни мало общего имели с ее мечтами о подвигах во славу Отечества. Но надо было терпеть. Подъем в шесть часов утра, физзарядка, завтрак с перловой кашей, затем – занятия на плацу: то строевая подготовка, то приемы штыкового боя. Имелись еще и спортивные упражнения: бег с препятствиями и без них, прыжки в длину и в высоту, метание гранаты, подтягивания на турнике, отжимания от пола. Кроме того, учили призывников и теории: Боевой устав пехоты 1936 года и политчас с разъяснением решений XVIII съезда ВКП(б), Майского пленума ВКП(б), последних речей товарищей Сталина и Молотова.

Чуть легче стало Людмиле после первых уроков стрелковой подготовки. Магазинную винтовку Мосина и самозарядную винтовку Токарева она знала, как свои пять пальцев, и на глазах у изумленных мужиков за несколько минут разобрала и собрала их затворы, вытащила магазины с патронами, вывинтила и достала шомполы, показала, как чистить ими стволы. А уж стрельба из ружья (каждому призывнику полагалось израсходовать восемь патронов) и вовсе вознесла авторитет Павличенко на небывалую высоту. Те, кто подсмеивался над ней, и те, кто, бывало, приставал с ухаживаниями, сразу успокоились, а может быть, даже испугались: эта милая девушка в случае обиды пристрелит любого и не задумается.

Присягу новобранцы, как правило, принимали через месяц, в конце «Курса молодого бойца». Но обстановка на Южном фронте, как и повсюду у западных границ Советского Союза, складывалась трудная. Рабоче-Крестьянская Красная Армия под ударами численно превосходящего ее противника отступала и несла большие потери. Командующий Одесским военным округом генерал Чибисов приказал собирать и отправлять на передний край резервы. Потому в 136‑м запасном полку провели церемонию торжественного принятия присяги на неделю раньше срока.

После присяги красноармейцам вечером того же дня предоставили увольнение в город на четыре часа: попрощаться с родными и близкими. Людмила отправилась на Греческую улицу в гости к семейству Чопак.

Приняли ее, как всегда, радушно и пригласили к ужину. Он состоял из овощного салата, жареной картошки и рыбы кефали. После безвкусной казенной еды это угощение было Людмиле в радость. Будучи одетой в форменную гимнастерку цвета хаки, подпоясанную коричневым ремнем, она оказалась в центре внимания. Однако разговор, который возник за столом, вскоре стал походить на дискуссию. Как ни странно, ей пришлось защищаться.

Яков Савельевич Чопак, профессор Одесского мединститута, выступал за традиционное распределение ролей в обществе: мужчина – добытчик, воин и защитник, женщина – хранительница домашнего очага, жена и мать. Потому, говорил он, в армии прекрасному полу делать абсолютно нечего. Увлекшись спором, Павличенко назвала свою воинскую специальность, и тут в гостиной установилась напряженная тишина.

– Sniper? – по-английски произнес профессор (недаром он в молодости стажировался в медицинском колледже Оксфордского университета). – Кажется, это от «snipe», то есть «бекас», и «sniping» – прицельная стрельба по бекасам из укрытия.

– Правильно, – подтвердила она.

– Стало быть, вы будете охотиться. Но на кого? На людей?

– Они – не люди! – резко ответила Павличенко.

Лучше бы здесь она этого не говорила. Яков Савельевич, гневно сверкнув очами, торжествующе возвысил голос. Поскольку он был опытным лектором, то сейчас остановить его не представлялось никакой возможности. В семье к такому привыкли и довольно безучастно выслушали высокопарные рассуждения о гуманизме, о правах человека, о непреходящих ценностях европейской цивилизации, носителями которой в равной степени выступают как немцы, так и русские.

Когда профессор перешел к анализу произведений всемирно известных классиков германской литературы Гете и Шиллера, Людмила решительно поднялась с места.

– Не хочу спорить с вами о немецкой поэзии, – отчеканила она. – Только не дай вам Бог увидеть этих носителей европейской цивилизации в вашем родном городе. Тогда тут не поздоровится никому!..

На улице Павличенко догнал Борис Чопак. Он полагал, будто Люда обиделась на его отца и начал разговор с извинений. Она лишь усмехнулась в ответ. Добровольные заблуждения вполне взрослых и хорошо образованных преподавателей высших учебных заведений ее не волновали. Завтра маршевая рота, в которой она числилась единственным снайпером, отправлялась к месту службы – в 25-ю Чапаевскую стрелковую дивизию, точнее говоря, – в 54‑й имени Степана Разина стрелковый полк.

– Я подал заявление в военкомат, – сказал ей Борис.

– Тогда просись к нам в дивизионный медсанбат.

– Правда? Ты хочешь этого?

– Может быть, и встретимся. Когда-нибудь… – Людмила ответила ему уклончиво.

– Я постараюсь. Очень постараюсь, – он заглянул ей в глаза. – Я тебя найду, вот увидишь.

– Ну, мечтать не вредно.

– Людмила, ты мне понравилась с первой встречи! – вдохновленный ее словами, молодой хирург решил объясниться.

– Я заметила, – Павличенко смотрела на высокое звездное небо. Но время загадывать желания еще не пришло. Звезды начинали падать в августе, а сейчас стоял июль.

– Просто ты совсем не знаешь меня, – продолжал Чопак. – На самом деле мы будем счастливы вместе.

– Эх, Боря, Боря, – она покачала головой. – Какое уж тут счастье! Война на дворе…

– Она нам не помеха. Главное – знать, что любишь. Я не прощаюсь с тобой, любовь моя. Я только говорю тебе: «До свидания!»

Дальше профессорский сын поступил неожиданно. Он взял ее руку, поднес к своим губам и благоговейно поцеловал. Растерявшись, она не знала, что ему ответить на эти буржуазные замашки. Немая сцена длилась несколько секунд, пока Людмила не отняла руку. Но было в его поступке что-то непривычное для нее и потому – волнующее…

Смеркалось.

Поезд замедлял ход. Пути множились, расходились в стороны. Справа и слева уже громоздились другие составы с теплушками, с товарными вагонами, с открытыми платформами, где под брезентом угадывались какие-то огромные квадратные ящики.

Это и был Арциз, небольшой город у слияния рек Чага и Когильник. В начале XIX века его основали немецкие переселенцы. Они вполне успешно занимались здесь сельским хозяйством. В 1916 году тихую деревенскую жизнь нарушила прокладка железнодорожной ветки. Почти в центре города появилась станция, паровозное депо, мастерские, водокачка.

– Товарищ снайпер, проснись, приехали… – кто-то тряс Людмилу за плечо, и последнее ее сонное видение – сын Ростислав с красной пожарной машинкой в руке – растворилось в сумраке, сгущавшемся за окном вагона.

Маршевые роты выгружались на перрон, затем выходили на привокзальную площадь и там строились в шеренги по росту. Их ожидали офицеры, откомандированные от разных воинских частей. Был здесь и лейтенант Василий Ковтун из первого батальона 54‑го стрелкового полка. Держа в руках список личного состава, он подошел к шеренге бойцов, прибывших из Одессы, и невольно улыбнулся.

Люди из 136‑го запасного полка выглядели хорошо. Все – довольно рослые, крепкого телосложения, возраст от 25 до 30 лет. Экипировали их по нормам довоенного времени: новенькие пилотки, гимнастерки, брюки покроя «галифе», на ногах – что особенно отрадно – сапоги, а не ботинки с обмотками. У каждого за спиной – ранец, каска СШ‑40, через правое плечо – сумка с противогазом, сзади к поясному ремню пристегнута пехотная лопатка в брезентовом чехле. Новобранцы не имели оружия. Согласно приказу высшего командования винтовки солдатам выдавали по прибытии в часть.

Лейтенант начал перекличку. Отвечали ему бодро, даже весело. При вечернем свете он не очень четко различал лица своих новых подчиненных. Однако это его не тревожило. Сейчас все они погрузятся в автомашины и поедут из Арциза в старинное село Татабунары, на заранее подготовленные позиции: блиндажи, огневые точки, ходы сообщения, прорытые в мягкой степной земле.

– Павлинов?

– Здесь! – прогудел басом детина огромного роста.

– Павлинчук?

– Здэся! – ответил с украинским акцентом черноглазый паренек.

– Павличенко?

– Здесь! – раздался звонкий девичий голос.

Лейтенант Ковтун от неожиданности остановился и на всякий случай сверился со списком. Но там вместо полного имени-отчества стояли только инициалы, а по ним определить, к какому полу принадлежит солдат, невозможно. Офицер окинул взглядом ладную женскую фигурку, одетую по-солдатски, и подумал, что тут произошла ошибка. Вместо санитарной роты девушка попала в стрелковую.

– Ваша военно-учетная специальность? – строго спросил он, готовясь внести исправление в список.

– Снайпер, товарищ лейтенант.

– Снайпер?! – Ковтун безмерно удивился.

– Так точно, товарищ лейтенант.

– Ладно. Позже я разберусь. Пока вы остаетесь в моем подразделении. Но только пока, товарищ Павличенко.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант…

На командном пункте первого батальона, в присутствии его командира капитана Сергиенко Людмиле учинили форменный допрос. Тогда она достала из нагрудного кармана гимнастерки свою палочку-выручалочку – свидетельство об окончании Снайперской школы. Кроме того, студентка Киевского университета предъявила недоверчивым фронтовикам книгу А. Потапова «Наставление для метких стрелков» с автографом: «Лучшему курсанту Людмиле Павличенко на добрую память от автора».

Василий Ковтун озадаченно почесал в затылке. Эту книгу он сам читал, попав после зимней кампании в Финляндии на армейские снайперские курсы. «Наставление…», бесспорно, являлось полезным изданием. Однако новая война, теперь – с немцами и румынами, – в которой лейтенант участвовал с первого дня, – вносила свои дополнения в теоретические разработки товарища Потапова. Потому самую точную оценку знаниям и навыкам его ученицы мог дать только реальный бой с противником.

– Конечно, может, вы и снайпер, Людмила Михайловна, – сказал Ковтун почти уважительно. – Но винтовок с оптическим прицелом в данный момент в нашем батальоне нет.

– Как это «нет»? – удивилась она.

– А вот так. В армии под два миллиона пехотинцев. Снайперских же ружей произведено чуть более семидесяти тысяч. Потому хорошую винтовку надо еще заслужить.

Павличенко задумалась на мгновение и предложила:

– Дайте мне обыкновенную «трехлинейку», товарищ лейтенант.

– Правильный ответ, – сухо произнес командир первого батальона капитан Сергиенко. – Оставь свои придирки, Василий, и выдай наконец красноармейцу Павличенко положенное по Уставу оружие.

– Слушаюсь, товарищ капитан! – вяло отрапортовал ему командир второй роты…

Людмила не случайно попросила именно магазинную винтовку Мосина, а не более современную СВТ‑40, то есть самозарядную винтовку Токарева, коих в каждом стрелковом полку теперь полагалось иметь около тысячи штук. «Треха», как ласково называли наши солдаты изобретение Мосина, выгодно отличалась от «Светы» точным боем, высокой кучностью стрельбы и тем, что легко поддавалась отладке. Отлаживать оружие придется ей самой, в том Люда не сомневалась. Доблестные «разинцы», или солдаты, сержанты и офицеры 54‑го имени Степана Разина стрелкового полка, которые встретили ее неприветливо, будут наблюдать за этим процессом и потом сделают вывод о способности женщин к строевой службе в пехоте. Служить она хотела и была уверена, что докажет им свое право на необычный выбор.

На следующий день утром Людмила получила винтовку Мосина без штыка, так как снайперу положен не штык, а боевой нож – финка с деревянной рукоятью и в металлических ножнах, снабженных кожаной петлей. В эту петлю Павличенко продернула поясной ремень, туго застегнула его на пряжку, и финка заняла место у нее на левом боку. Люда сразу почувствовала себя увереннее: с таким удобным холодным оружием можно не расставаться ни днем, ни ночью.

«Трехлинейка» явно была не новая, давно пристрелянная. На ее прикладе виднелись сколы, глубокая царапина пролегала по круглой ствольной коробке. Однако затвор работал нормально, повреждений на прицельной планке не имелось, на дульном срезе четко проступали четыре малюсеньких канавки. Раковин в канале ствола Люда не обнаружила, прогара патронника – тоже.

Расстелив полотенце на траве, она принялась разбирать затвор ружья и его магазинную коробку. Ей хотелось собственными руками прикоснуться ко всем деталям механизма, от которого теперь зависел не только ее успех на новом поприще, но и сама жизнь. За круглую «пуговку» она оттянула курок назад, повернула его до упора и отпустила. После этого вынимание затвора из винтовки не представляло трудностей. Следовало лишь открыть его, отведя рукоятку назад, и нажать на спусковой крючок.

Затвор состоял всего из шести деталей: боевая личинка с выбрасывателем гильзы патрона, стебель с короткой рукояткой, снабженной шариком на конце, курок с «пуговкой», длинный ударник с заостренным концом, стальная боевая пружина и соединительная планка, удерживающая их вместе. Это были совсем небольшие по размеру металлические предметы высокой точности обработки. Свойства металла Люда узнала и полюбила давно, с тех пор как три года отработала токарем на заводе «Арсенал».

Ее пальцы с красивыми овальными ногтями скользили по поверхностям винтовочных вещичек, не находя в них ни малейшего изъяна. Конструктор добился совершенства, придумывая их. Станочники воплотили его гениальный замысел в действительность с особым старанием. Оттого, по мнению Павличенко, их формы не уступали в элегантности тонким принадлежностям дамского маникюрного набора, с которым она, кстати говоря, никогда не расставалась.

Людмила смочила кусок ветоши оружейным маслом, начала протирать одну деталь за другой и раскладывать их на полотенце. Как тут не вспомнить дорогого Учителя! Бывало, строгий А. В. Потапов не уставал повторять курсантам: «Винтовка, как женщина, требует ласки, то есть ежедневного ухода и хорошей смазки…»

Павличенко верила, что механизм сработает без отказа. Если она нажмет на спусковой крючок, то ударник под действием боевой пружины резко выдвинется вперед. Его конец, похожий на жало змеи, проткнет капсуль-воспламенитель, расположенный на дне патрона. Пороховой заряд в нем взорвется. Тогда пуля, закрепленная в латунной гильзе круговым обжимом, наконец-то получит свободу!

У нее есть «сердечник». Это может быть свинец, сплавленный с сурьмой, может быть закаленный стальной стержень, может быть зажигательная смесь. Есть у нее и «рубашка» из железной оболочки. Бешено прокрутившись по четырем правосторонним нарезам в стволе, она покинет его со скоростью 865 метров в секунду и полетит к врагу. Траекторию этого полета молодой снайпер Люда сумеет рассчитать и не даст пуле уйти, как говорят солдаты, «за молоком».

Кроме винтовки Мосина и боевого ножа она также получила 60 патронов. Пули в них были разные: с черной «головкой» – бронебойные образца 1930 года; с черно-красной «головкой» – бронебойно-зажигательные образца 1932 года. Однако примерно две трети боезапаса приходилось на патроны с легкими пулями образца 1908 года, знакомыми ей по Снайперской школе. Вести прицельную стрельбу ими на расстояние более 1100 метров не рекомендовалось из-за сильного их рассеивания. Вообще-то, для снайпинга более всего подходили патроны с тяжелыми пулями, суживающимися в хвостовой части. Их «головка» окрашивалась в желтый цвет. Но, судя по всему, в 54‑м стрелковом полку, который неделю отступал с боями от реки Прут, таковые специальные боеприпасы уже израсходовали…

– Материальную часть изучаем, товарищ Павличенко? – раздался над ее головой голос лейтенанта Ковтуна. Люда от неожиданности вздрогнула, уронив собранный уже затвор на полотенце.

– Так точно, товарищ лейтенант! – она вскочила на ноги и вытянулась по стойке «смирно».

– Да ладно вам, Людмила, – Ковтун махнул рукой. – Здесь не запасной полк, где офицеры от нечего делать гоняют солдат повсюду строевым шагом. Здесь – передний край обороны. Стойте вольно…

– Слушаюсь, товарищ лейтенант.

– Разведка доложила о приближении противника. Часа через два здесь начнется заваруха, какой вы в жизни еще не видали.

– Вполне возможно, товарищ лейтенант, – согласилась она.

– Я хочу, чтобы вы вместе с опытным снайпером сержантом Макаровым Игорем Сергеевичем заняли окоп на левом фланге нашей роты, недалеко от пулеметчиков.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант.

– Оружие вы проверили?

– Так точно.

– Обоймы у вас готовы?

– Да. Три – с пулями Б‑30, три – с пулями Б‑32, три – с легкими пулями образца 1908 года.

– На первое время хватит. Надевайте каску, берите сумку с гранатами, противогаз, флягу. Я отведу вас на место.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант.

На самом деле во второй роте первого батальона совсем неплохо отнеслись к пополнению из Одессы. На ночь глядя окопы полного профиля рыть не заставили, накормили тушенкой с горячим картофелем и даже выдали по 100 граммов водки как бойцам действующей армии. Лишь бы люди эти оказались стойкими, мужественными, панике не подверженными и не бросились бы в тыл после первого же фашистского артналета.

Сами же чапаевцы воевали с первых дней войны, причем воевали наступательно. Румын, которые 22 июня 1941 года попытались переправиться через Прут, они сбросили в реку. На следующий день вместе с воинскими частями 51‑й Перекопской дивизии двинулись вперед и захватили обширный плацдарм на территории королевства Румыния. Но к 31 июня ситуация резко изменилась. Семь немецких и двадцать две румынских пехотных дивизии при поддержке авиации и артиллерии начали переправу через Прут гораздо севернее, у селений Стефанешты, Скуляны, Валя-Мааре. Они прорвали оборону советских войск и стали успешно развивать свое наступление. Возникла опасность окружения 25‑й и 51‑й дивизий. Требовалось срочно выводить их из возникающего «Бессарабского мешка».

Это отступление не было ни беспорядочным, ни паническим. Отходя, чапаевцы упорно оборонялись. К 12 июля 1941 года дивизия сохранила высокую боеспособность. В ее рядах числилось 15 075 бойцов и командиров, 147 гаубиц и пушек разных систем, 141 миномет и 169 станковых пулеметов из 175 положенных по штату. Плохо дело обстояло только с военной техникой. Из танкового батальона в 60 машин уцелело лишь 15[1]. Остальные пришлось бросить из-за серьезных поломок и нехватки горючего…

По извилистому ходу сообщения, прорытому на глубине чуть более метра, Павличенко и Ковтун шли, согнувшись. Но окоп для снайперов был сделан гораздо лучше: глубина полтора метра, насыпной бруствер, ниша для боеприпасов, дно и стены, укрепленные досками. Здесь их и поджидал сержант Макаров. У него-то как раз имелась «трехлинейка» с оптическим прицелом ПЕ, бинокль, обшитый полотном защитного цвета, каска с пятнисто-зеленоватым чехлом и укрепленными на нем для маскировки веточками и листьями.

При виде новой напарницы Игорь Сергеевич особого восторга не выказал. Он помнил своего прежнего снайпера-наблюдателя Иванова, неделю назад отправленного в медсанбат со сквозным ранением левого плеча. Иванов дело знал отлично, обладал мягким, уживчивым характером, прошел боевую закалку в приграничных сражениях у реки Прут.

Что за нрав обнаружится у красотки с карими глазами, какая солдатская выучка может быть у изящной девушки из Одессы – это одному Богу известно. Тут Макаров тяжело вздохнул. Но война уже приучила его к тому, что приспосабливаться к ее мгновенно меняющимся обстоятельствам нужно быстро. Иначе ничего хорошего не получается.

– Значит, фрицев бить решила? – миролюбиво спросил Игорь, отодвигаясь и давая ей место, чтобы установить на бруствере винтовку.

– Решила, – коротко ответила Люда и посмотрела ему прямо в глаза. Снайпер-истребитель – главный в паре, и теперь ей придется Макарову во всем подчиняться.

– Грунт для стрельбы с упора здесь подходящий, – начал объяснять сержант. – Небольшие камни, земля, дерн. Вчера я бруствер утрамбовал, а сверху – видишь? – положил в пять слоев плащ-палатку. Смело клади на бруствер винтовку, ровненько между двумя ложевыми кольцами. Вибрации оружия при выстреле не будет. Пуля вверх не уйдет…

– Понятно, – она сама попробовала грунт рукой и затем установила на нем «треху» так, как советовал Макаров.

Глубина окопа способствовала правильному подходу. Согнутым локтем левой руки Павличенко оперлась о землю, кистью обхватив деревянное цевье винтовки снизу. Правая ее рука легла на шейку приклада, указательный палец – на спусковой крючок. Только не дергать его, не тянуть в сторону, но нажимать плавно! «Стреляет ствол, а попадает в цель ружейная ложа» – такова снайперская присказка, и в ней отражен опыт сотен умелых бойцов.

Чуть склонив голову к правому плечу, Люда совместила прорезь на секторном прицеле с мушкой ружья и посмотрела вперед, на поле предстоящей схватки. Оно было широким, неровным, изрезанным впадинами. Грунтовая дорога пересекала его наискось и, повернув, уходила за холмы. По сторонам у нее кое-где вставали буйно разросшиеся кустарники и редкие деревья. Вдали виднелась рощица. Длинной полосой она шла с севера на юго-восток.

Макаров передал Павличенко свой бинокль:

– Осмотрись-ка, подруга. Прикинь расстояние. По моим наметкам от нашего окопа до ближайших кустов – триста пятьдесят метров, до той обломанной березы – четыреста, до поворота дороги – все шестьсот. Как пить дать, попрут они по дороге, очень уж она удобная для ихних танков. Стало быть, мы стреляем им в правый фланг… Ну сама знаешь, прежде всего на мушке – офицеры, унтер-офицеры, автоматчики. В смотровую щель танка попасть – вообще высший класс!

– Ладно, постараюсь, – буркнула она.

От такого немыслимого бахвальства сержант на секунду потерял дар речи и посмотрел на своего снайпера-наблюдателя.

– Постараешься? – насмешливо повторил он за ней. – Да ты хоть раз танки живьем видела?

– Видела!

– Где?

– В прошлом году седьмого ноября на параде в Киеве.

– Так то ж на параде. Они, наверное, ехали медленно и с открытыми люками. Здесь они палить по тебе будут из пушек и пулеметов. За ними пойдут пехотинцы. А еще артиллерия с навесным огнем, минометы…

От армейским страшилок Макаров перешел к конкретным воспоминаниям. Он рассказал Людмиле, как 24 июня 1941 года один батальон из их родной 25‑й Чапаевской дивизии вместе с ротой пограничников форсировал реку Прут близь города Кагула и задал жару румынской морской пехоте, выгнав целый отряд из селения и взяв в плен 70 человек.

Они еще успели пообедать. Старшина с двенадцатилитровым термосом за плечами по ходам сообщения добрался до снайперов и выдал им по доброй порции горячего борща с мясом. Жизнь становилась совсем приятной, но вдруг откуда-то с запада в их сторону пошел мощный, слитный гул. В небе появилась эскадрилья двухмоторных бомбардировщиков с черными крестами на крыльях. Держа строй, они неумолимо приближались.

– С первой бомбежкой тебя, Люда! – сказал Макаров и быстро спрятал котелок с недоеденным борщом в нишу в стене окопа. – Бегом в укрытие! Да винтовку не забудь. Она скоро понадобится…

Завывание пикирующих на советские позиции немецких «Юнкерсов‑88», свист бомб, взрывы, сотрясающие землю, – все это продолжалось недолго. Сделав по два захода на линию обороны 25‑й Чапаевской дивизии, фашисты взяли курс на север, к Арцизу, где на станции скопилось немало товарных вагонов. Под удаляющийся гул моторов Людмила осторожно выглянула из щели. Серый дым стлался над полем, у дороги горели кусты, метрах в пяти от их окопа темнели две свежие воронки.

– Страшно было? – спросил Макаров, стряхивая песок, осыпавшийся ему на плечи в недавно вырытом укрытии.

– Нет, не очень, – спокойно ответила она. – На прицельное бомбометание совсем не похоже.

– Считай, что видела первое действие спектакля. Сейчас начнется второе.

– Какое?

– Артиллерийская подготовка.

Точно в подтверждение его слов, вдали прокатился грохот, напоминающий удары грома. Однако первый залп вражеской артиллерии вышел с большим перелетом. Снаряды, прошуршав над их головой, упали где-то за холмами. Второй залп оказался с недолетом. Он поднял столбы земли на поле перед окопом. Третий, как и положено, ударил более удачно. Во второй роте первого батальона, например, перестала существовать площадка, оборудованная станковым пулеметом «максим», и весь его расчет.

Такая выходка не прошла безнаказанно. В действие вступила артиллерия 25‑й стрелковой дивизии: большие 152-мм гаубицы-пушки и меньшие их сестры 122-мм гаубицы, которые состояли на вооружении двух артполков: 69‑го и 99‑го. Поднятые вверх стволы гаубиц посылали на неприятеля осколочно-фугасные снаряды весом по 43 с половиной и по 22 килограмма. Стреляли русские гораздо лучше румын, и контрбатарейная борьба завершилась в их пользу. Если бы наши имели хотя бы по три комплекта боеприпасов на каждое орудие, то, вероятно, наступление вражеской пехоты при поддержке легких танков чешского производства «LTvz.35» просто-напросто захлебнулось бы в самом начале. Но снаряды приходилось экономить. Потому настал час для подвигов героических стрелковых рот из полков Чапаевской дивизии: 31‑го Пугачевского имени Фурманова, 54‑го имени Степана Разина, 225‑го Домашкинского имени Михаила Фрунзе…

На поле, тарахтя бензиновыми моторами, ползли танки, раскрашенные желто-зелено-коричневыми разводами. За ними, прижимаясь к боевым машинам сколь можно теснее, нестройно двигалась пехота – до тысячи румынских крестьян, одетых в мундиры песочного цвета и смешные каски, смахивающие на деревенские миски для простокваши. Перед боем офицеры разъяснили рядовым, что земли между реками Прут и Днестр есть древняя Транснистрия, исконно румынская территория, вероломно захваченная северными варварами из России. Ее нужно вернуть королевству Румыния, навсегда покончив с безбожным еврейско-большевистским режимом.

– Люда, в окоп! – крикнул Макаров, хватая свою снайперскую винтовку. – Минут через десять они выйдут на линию огня.

– Слушаюсь, товарищ командир!

Они стояли в окопе, положив «трехлинейки» на бруствер, и ждали. Солнце клонилось к западу. Температура воздуха не сильно отличалась от рекомендованной для идеальной стрельбы – 20 градусов тепла по Цельсию. Слабый ветерок налетал порывами и дул снайперам в затылок. Следовательно, их пулям помех не будет, они полетят дальше и выше. Павличенко рукой еще раз проверила положение хомутика на прицельной планке: он находился на цифре «6». Именно на 600 метров они с Макаровым договорились подпустить врага. Это поворот дороги, и до него наступающим осталось совсем немного.

Только тут не выдержали нервы у наших пулеметчиков.

Во второй роте уцелел лишь один станковый «максим», но в первой и третьей ротах их батальона пулеметы пребывали в исправности. Кроме того, заработали ручные пулеметы Дягтерева, установленные на сошки. Вслед за громким треском пулеметных очередей, напоминающих собачий лай, раздалось басовито-внушительное: «В-вах! В-вах! В-вах!» Так вступила в бой полковая батарея 45‑м м противотанковых пушек. Правда, из шести орудий, положенных ей по штату, до Татарбунары добрались пять, однако действовали они отлично и выпускали до десяти снарядов в минуту.

Под огненным дождем вражеская пехота сначала бросилась вперед, потом залегла. Танки начали маневрировать, ведя огонь из пушек и пулеметов. Одно желто-зелено-коричневое чудовище очутилось прямо напротив Людмилы. Расстояние сокращалось крайне медленно. Но вскоре она смогла рассмотреть ряды крупных заклепок на передней части корпуса, прямоугольные ребра башни, также проклепанные с двух сторон, одну фару под башней посредине и антенну сбоку, короткий ствол 37-мм пушки, пулемет в башне, еще один пулемет в шаровой опоре в лобовом листе подбашенного корпуса слева, где сидел стрелок-радист. Справа виднелся прямоугольный броневой щиток размером 390×90 мм со смотровым окном, изрядно помятый. За ним находился механик-водитель.

Была у них в Снайперской школе игра. Она называлась «Донышко». Практиковал ее неугомонный Потапов. Они иногда выезжали в пригород, чтобы устроить занятие по предмету «Приемы маскировки». Курсанты расстилали скатерть на поляне, ставили бутылки с лимонадом и какую-нибудь снедь. Старший инструктор читал им лекцию и демонстрировал на живой природе, как надо прятаться. Когда бутылки пустели, он брал одну, укреплял ее в рогатине боком и горлышком вперед и относил мишень метров на тридцать-сорок. Затем предлагал выбить в ней дно. При удачном выстреле пуля проходила в горловину бутылки, не касаясь ее боков, достигала дна и разбивала его. Стеклянный сосуд при этом оставался невредимым.

Первую бутылку обычно выбивал сам «Потапыч». Затем он передавал винтовку лучшему из учеников, и тогда начиналось соревнование в меткости и сноровке. Павличенко не сразу решилась участвовать в нем. Во-первых, стрелять приходилось с колена, то есть опираясь коленом правой ноги в землю и сидя на каблуке. Во-вторых, удерживать ружье с помощью ремня, который пропускался под согнутый локоть левой руки. Ею стрелок опирался в левое колено и держал цевье винтовки, сдвинув кисть ближе к дульному срезу. Все это требовало силы, устойчивости, хорошего баланса.

Но однажды она выбила три бутылки подряд. Именно после такового деяния старший инструктор подарил ей свою книгу «Наставление для метких стрелков» с собственноручным автографом.

Механик-водитель машины под номером 127, нарисованным сбоку на башне, Ион Думитреску, ефрейтор Первого моторизованного батальона, ни о чем подобном не подозревал. Держа руки на двух рычагах, он вел танк «LTvz.35» прямо на окоп со снайперами, но русских, зарывшихся в землю, не видел. Он вслушивался в гул мотора за спиной. Четыре цилиндра яростно стучали, вращая коленчатый вал. Зубчатые колеса планетарной коробки передач скрежетали, передавая усилие ходовой части. Бронированный корпус машины, переваливающейся по неровностям поля, мелко подрагивал. Ведь совсем не новым был «127‑й». Изготовленный на заводе чешской фирмы «Шкода» в 1936 году, он уже участвовал в сражениях. Чехи воевали с немцами за Судетскую область весной 1938 года, и там танк попал под сильную бомбежку. Германцы победили. Они конфисковали 250 таких чешских машин. Поврежденные отремонтировали, затем несколько штук передали своим союзникам по антисоветскому блоку румынам.

Наступая вместе с пехотными дивизиями Четвертой армии по молдавским дорогам, Первый моторизованный батальон испытал на себе мощь русской артиллерии. Башню «127‑го» посекли крупные осколки фугасных снарядов. Подбашенная коробка корпуса спереди получила вмятину, из-за которой броневой щиток, прикрывавший смотровую щель механика-водителя, теперь держался плохо. Смотровые окна со склеенными трехслойными триплексами в чешских танках, к 1941 году технически устаревших, вообще имели ряд существенных недостатков. Но об этом житель Бухареста стал размышлять уже в плену…

Патрон с бронебойной пулей Б‑30, имеющей каленый стальной «сердечник», лежал в тесном металлическом канале. Румынский танк, лязгая гусеницами, подползал ближе и ближе. Людмила подумала и передвинула хомутик на прицельной планке с цифры «6» на цифру «3». Триста метров – так вернее, у пули останется больше силы. Чуть склонив голову, она поймала в прорезь прицела прямоугольный бронещиток вражеской боевой машины. В своем воображении она уже видела полет Б‑30 к цели и знала, что выстрелов будет два. Иначе чешское изделие ей не взломать.

Так и вышло. Первая пуля сбила поврежденный щиток толщиной в 25 мм. Вторая пуля, прилетевшая сразу вслед за ней, ударила точно в то же самое место. Стекла триплекса не выдержали и треснули. Пуля попала в отсек, уже растеряв свою силу, но угодила механику-водителю в плечо и порвала на нем комбинезон. Тонкие осколки стекла вонзились ему лицо. Вскрикнув от боли, ефрейтор Думитреску бросил оба рычага управления, но нажал на одну педаль тормоза. Десятитонное, дико раскрашенное чудовище, резко повернувшись на месте, подставило снайперам левый бок. Там за башней, ближе к моторному отсеку, стояли в ряд укрепленные специальными планками канистры с бензином. Третья пуля из винтовки Павличенко прошила их. Горючее мгновенно вспыхнуло.

Языки пламени побежали по крыльям танка, перекинулись на обрезиненные катки ходовой части, поднялись к четырехугольной башне. Распахнув обе створки дверцы прямо над своей головой, механик-водитель успел выбраться из пылающей машины и распластаться на земле. Стрелку-радисту не повезло. Его, вылезающего из того же люка, увидел Макаров и сразил наповал пулей в висок. Артиллерист-наводчик, сидевший в башне, тоже пытался спастись, но огонь добрался до него быстрее. Ион Думитреску, благоразумно не поднимаясь на ноги, пополз в сторону. Однако он неправильно выбрал направление, и русские затащили его в свои окопы. Потом, в штабе 54‑го стрелкового полка, румына признали ценным «языком»…

Боезапас в танке вскоре взорвался. На несколько минут «LTvz.35» стал факелом и освещал поле боя, оставленное доблестными воинами короля Михая Первого. Наши отбились…

Прислонившись спинами к стене окопа, Макаров и Павличенко сидели на корточках на его дне. От всего услышанного, увиденного и пережитого сегодня у Людмилы гудело в голове. Она старалась собраться с мыслями, но пока это получалось плохо. Сержант, закурив толстую самокрутку с махоркой, покосился на своего снайпера-наблюдателя. Опытный профессионал, он уже понял, что перед ним – человек, наделенный самим Господом Богом даром меткого стрелка. Потому и танк она с трех выстрелов остановила. А Макаров-то сперва думал, будто ничего у новенькой не получится…

– Ну, как чувствуешь себя, подруга?

– Неважно. Голова кружится.

– Ерунда, пройдет. Попробуй-ка табачку, – он передал ей самокрутку.

Люда покорно взяла у него «козью ножку», неумело вдохнула едкий дым и сразу закашлялась, на глазах у нее выступили слезы. Но в голове действительно прояснилось. Потом курение станет ее фронтовой привычкой, и разные чиновные люди начнут дарить ей портсигары – серебряные, мельхиоровые, кожаные с тиснением…